(Написано для родной газеты. Нельзя сказать, что роман Эко — фантастика в классическом смысле слова. Но версия, которую он дает, вполне фантастична, так что.)

https://picasaweb.google.com/lh/photo/B0i...">https://lh6.googleusercontent.com/-vhqmPp..." height="327" width="220" />

Шестой, самоновейший роман Умберто Эко «Пражское кладбище», весьма оперативно переведенный на русский язык, – это книга о нацизме, пусть ее действие и заканчивается в 1898 году, покрывая собой вторую половину XIX века от Гарибальди и Парижской коммуны до Фрейда, Вагнера и Достоевского. Герой романа, капитан Симоне Симонини, по сути, становится архитектором Холокоста – он создает текст печально известных «Протоколов сионских мудрецов»: как будто на еврейском кладбище в Праге (отсюда и название романа) собираются ночью желающие захватить мир раввины, «двенадцать человек, укутанных в темные плащи».

Тем самым Симонини дает импульс, который через публикатора «Протоколов» Сергея Нилуса и проникшегося ими Адольфа Гитлера полвека спустя приведет к «окончательному решению еврейского вопроса».

«Пражское кладбище» – во многом парафраз других книг Эко, причем парафраз парадоксальный: тут есть текст, который убивает («Имя розы»), придуманный мировой заговор («Маятник Фуко»), человек, который становится двигателем истории («Баудолино»), – словно бы 80-летний патриарх итальянской литературы решил свести воедино волнующие его темы в ударном контрапункте. Что роман посвящен истокам фашизма – неудивительно. Ничего ужаснее человечество не придумало, и стоит потрудиться, чтобы понять, как события 1933-1945 годов стали вообще возможны.

При этом роман напоминает авантюрные книги Дюма (который, как и другие известные люди, появляется тут в эпизоде): родившийся в 1830 году в Турине капитан Симонини – лжец, предатель, убийца, циник, бахвал, закомплексованный кретин, корыстолюбец, фальсификатор, сотрудничающий с разведслужбами дюжины стран, – участвует в больших событиях, стоя как бы за спинами великих и иногда вонзая в эти спины кинжал-другой. Он присоединяется на время к гарибальдийской «Тысяче», сам организует и сам же разоблачает заговоры карбонариев, гуляет по улицам Парижа в дни Коммуны, подделывает письмо, из-за которого арестовали Дрейфуса, и так далее, и так далее. Обо всем этом мы узнаем из дневника Симонини, который ведут два человека – он и некий аббат Далла Пиккола (нам сразу дают понять, что ко всему прочему капитан страдает раздвоением личности).

Делом всей жизни для Симонини становится живописание «иудейского сходбища» в Праге. При этом герой – не антисемит, он всего лишь человек, пронизанный, как и почти все мы, национальными предрассудками, достаточно циничный, не имеющий никаких идеалов, включая идеал расовой чистоты. Цель Симонини куда более банальна – он хочет продать сведения о воображаемом заговоре кому-нибудь, кто их купит. Поэтому без разницы, кто именно собирается у него на кладбище – иезуиты, масоны или евреи. Последние попросту удобнее.

Как говорит герою Рачковский, глава русской агентуры в Париже (простите за длинную цитату, но она необходима): «Я не собираюсь уничтожать евреев. Я намерен морально укреплять моральные устои русского народа... Нужно иметь врага... Порядочный враг, устрашающий и узнаваемый, должен быть прямо в доме или у самого порога дома. Вот поэтому евреи. Провидение Господне ниспослало нам их. Так используем, черт возьми, и да ниспошлет он всегда нам еврея или двух, чтобы было кого ненавидеть. И бояться. Дарить надежду собственному народу – именно для этого нужен враг... Все канальи беспокоятся о чистоте своей канальей расы. Нация – это из лексикона обездоленных. Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг – это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть – истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. За нее Христа и распяли. Христос выступал против человеческой природы... Ненависть греет душу».

«Пражское кладбище» – о ненависти и, если угодно, о дьяволе, который может сидеть в каждом. Умберто Эко доказывает простую и жуткую теорему: «Симоне Симонини, сборный герой, принявший в себя черты и поступки множества различных людей, в определенном смысле существовал. И даже, вынужден сказать, существует среди нас». Еще это роман о том, как фантазия, выдумка, фальшивка, пробуждающая ненависть (к кому именно – неважно, антисемитизм тут наиболее показателен), мало-помалу превращается в реальность, так что и сам выдумщик в конце концов в нее верит. «Пражское кладбище» рассказывает о безумии, слишком распространенном для того, чтобы оно считалось безумием. Это смелая книга. И, мягко говоря, актуальная.

Честно скажу: я страстный поклонник серии "Underworld" начиная с первого фильма. Точнее, первого фильма я и поклонник. И дело не в том, что Лен Уайзмен совершил в жанре своего рода малую революцию, которую потом ослащавили и обслюнявили несчастные "Сумерки", то бишь соединил вампиров и оборотней во всех смыслах этих слов; в конце концов, ничего шибко революционного в противопоставлении тех и этих нет. И даже не в том, что первый фильм визуально копировал навеки любимую "Матрицу" — прыжки с крыш, четкие приземления, рукопашная, стрельба, кожаные плащи, вся эта замедленная эстетика ближнего боя, короче говоря; эта красота, как мы понимаем, от комиксов.

Дело в том, что в первом фильме сочетались прекрасный драйв, изящный социальный подтекст (вампиры-аристократы против оборотней-плебса, грубо говоря) и сюжет, который переворачивал все с ног на голову через каждые десять минут. Мертвые оказывались живыми, друзья — предателями, негодяи — благородными людьми, свои — чужими, истина — ложью, и наоборот. И мифология была крепкая, пусть и собиралась с миру по нитке. И даже притянутость за уши ничему не мешала, ибо с лихвой искупалась той самой эстетикой. И детализация была на уровне. Отличное, в общем, кино.

Второй фильм, который "Эволюция", не задался катастрофически. Денег было в два с лишним раза больше, а придумки, видимо, ушли в первый фильм. В "Эволюции" было два гип-гип-ура-момента: безучастно наблюдающий за битвой собственных потомков капитан черного корабля Александр Корвинус, легендарный и бессмертный прародитель вампиров и оборотней, а также вампир-историк, заточенный в древнем православном монастыре. Остальное было уныло и тупо. Бессмысленный квест по псевдорумынской местности. "И кроме мордобития — никаких чудес".

Поэтому третий фильм я смотреть не стал, но он нам и не понадобится, потому что "Восстание ликанов" — это приквел к первому фильму и там не было красавицы Кейт Бэкинсэйл (только голос ее). На трех фильмах Уайзмен и Ко не успокоились и решили в конце концов дать сиквел к "Эволюции", каковым и стало "Пробуждение". И это, товарищи, хорошо.

В "Пробуждении" Уайзмен вспомнил о том, что надо бы огорошить зрителя с первой минуты и дальше преподносить ему сюрприз за сюрпризом с достойной кинематографа периодичностью. Сюрприз номер один: люди узнали о существовании вампиров и оборотней. Сюрприз номер два: их стали в массовом порядке уничтожать (поминаются первая и вторая чистки, purges). Сюрприз номер три: Селену и ее Майкла Корвина практически убили, но, как выясняется, не совсем. Сюприз номер четыре: Селена очнулась от криосна через 12 лет и обнаружила, что она — "образец номер один" в какой-то секретной лаборатории. Сюрприз номер пять: Селену на самом деле разбудил "образец номер два", и это не Майкл, а девочка, — само собой, ее дочь.

Это примерно первые двадцать минут. Дальше зрителя огорошивают по нарастающей, не забывая о матричной красоты драках и погонях. Впечатление такое, что эпоха первого фильма вернулась, ну или почти вернулась. Социальный подтекст налицо. Эстетика на уровне. Харизматических героев хватает, начиная с таящегося вампира Фомы (Чарльз Дэнс; вообще он Thomas, но я бы сделал его Фомой, потому что герой Дэнса и его сын "говорят по-русски", хоть и так, что без поллитры не разберешь; Селена тоже произносит одну фразу на великом и могучем; русский их ужасен — как там было в одной из джеймсбондовских фильмов: "Ви прьекрасно гаваритье па английски!" — "Йа училсья в Оксфордье!") и заканчивая главой лаборатории (Стивен Ри; выбор актера особенно трогателен, если учесть, что его роль тут — среднее между ролями в "Компании волков" и "V как вендетте"). И сложные схемы типа "эти охотятся на тех, а вот эти — на этих" присутствуют.

Единственное, что утеряно, и, похоже, безвозвратно, — целостность первого фильма. Та история была так встроена в пространство и время, что создавалась иллюзия огромного мира за пределами экрана, и то, что мы видели, было важной частью этого мира, но не более. Если сравнивать с "Матрицей", там обещанный в первом фильме мир был развернут в сиквелах, а в "Underworld" этого не случилось. (Ну, почти — черный корабль капитана Александра имел место, однако его быстро смахнули с доски.) После блестящего вступления сиквелы должны бы быть богаче, а не беднее, но — увы. Лен Уайзмен и Ко предпочитают устранять героев прежде, чем те успеют развернуться. Может быть, как раз оттого, что боятся, что те развернутся настолько масштабно, что никакого бюджета не хватит.

Иными словами, история продолжается, но прошлого не вернуть. Зато Кейт Бэкинсэйл снова в строю. И если у продюсеров-режиссеров-сценаристов (одним из последних тут стал небезызвестный Дж. Майкл Стражински) хватит воображения, пятая часть воспоследует — и снова перевернет вампиров, оборотней и людей с ног на голову.

В свое время БНС где-то (в офлайн-интервью?) говорил о том, что финал "Generation П" — это аллюзия на финал "Улитки на склоне" — имеется в виду не Кандид, а Перец, естественно. Параллель неочевидна, но имеет место быть. Татарский забрался на зиккурат, как Перец забрался на вершину Управления.

Интересно, писал кто-то о том, что в "Empire V" Пелевин сделал параллель еще более явной? "Вершина Фудзи, время зима". Властелин мира, начальник гламура и дискурса, дополз до.

Что "Generation П" и "Empire V" параллельны — видно не только из названия: это две пелевинских книги, в которых финал — не просветление, а затемнение. Хотя и не без надежды. (Я просто с утра расшифровываю интервью с режиссером "Generation П", там есть весьма интересные мысли на тему.)

И еще про "Generation П", "Empire V" и "SNUFF": число "пи". В "Generation П" — понятно. В "Empire V" — "А 3,14-Logue". В "SNUFF" — мне кажется, что не зря главгероя зовут Ландульфом. У меня в памяти брезжит что-то насчет того, что "пи" называли "ландульфовым числом". Я даже помню, где я об этом читал, — в одной египтологическом научпоп-книжке. Но Гугль молчит, как рыба об лед.

Хм :)

Это будет настоящая заметка на полях и только для колонки.

В "Пражском кладбище" бросается в глаза одно обстоятельство, в романе отсутствующее: это не просто европейский роман, а роман континентальный. Почти ни слова про Великобританию, если не считать пары цитат из Дизрали в подтверждение теории "протоколов" (лорд Биконсфилд, вообще говоря, гордился своим происхождением и на восклицание "вы еврей!" отвечал что-то вроде "да, и когда ваши предки сидели на деревьях, мои служили в Храме"; но, как мы помним по самой знаменитой цитате из сочинений Дизрали, в мире есть две нации — богатые и бедные; это что угодно, включая марксизм, но никак не национализм). Европа варится в собственном соку. Святой Престол, итальянские и германские государства, Франция, Россия суетятся в большой песочнице, воюют между собой, разведки и контрразведки плодят тройных шпионов, памфлетисты воруют друг у друга рассуждения о мировом заговоре, подменяя иезуитов масонами и масонов евреями... а в это время в Англии что?

А в это время в Англии — королева Виктория на троне, мастерская мира работает вовсю, стремительный гражданский (!) прогресс, ноль крупных конфликтов, знаменитые викторианские small wars практически все — за пределами острова и Европы, а в самой Англии — мир, благодать и атмосфера, позволившая появиться Диккенсу, Троллопу, Джерому, Кэрроллу и много кому еще. Англия, мягко говоря, небезупречна, ибо обязана процветанием колониальному насилию, но явно движется параллельно континенту. И, похоже, не особенно делами континента интересуется.

То ли я не слишком образован, то ли не обращал на что-то внимания, но: это ложное впечатление, что во второй половине XIX века Британская империя в основном интерсовалась строительством собственно империи и почти совсем забросила — хотя бы в шпионском смысле — европейские государства? Ну да, "болгарские ужасы": Дизраэли поддерживал Османскую империю, Гладстон призывал сочувствовать болгарам, но в итоге русские чуть не взяли Константинополь. Но как бы и всё. То ли дело — Афганистан, Индия, Китай, Африка; там британцы действовали активнее некуда.

И если так, можно ли сказать, что пренебрежение сильнейшей державы в мире европейскими неурядицами вылилось в итоге в Первую мировую, то есть викторианская Англия в каком-то смысле похоронила сама себя? Потому что если бы блистательные разведчики империи направили свои стопы в Европу, может быть, все было бы иначе. (Капитан Бёртон был под конец жизни консулом в Триесте, но.) Тут есть возможности для альтернативки, кстати. Гипотетические :)

Самоновейший роман Умберто Эко — о нацизме, хотя действие его и заканчивается в 1898 году, покрывая собой вторую половину XIX века, от Гарибальди и карбонариев до Коммуны, Лео Таксиля, доктора Фройда, дела Дрейфуса и "Протоколов Сионских мудрецов". Протагонист книги — по сути, архитектор Холокоста, создавший прототекст "Протоколов" и тем самым давший решающий импульс эндлёзунгу, "окончательному решению" еврейского вопроса.

"Пражское кладбище" — во многом парафраз предыдущих книг Эко, причем парафраз парадоксальный: текст, который убивает ("Имя розы"), придуманный мировой сговор ("Маятник Фуко"), один человек как двигатель мировой истории ("Баудолино"), — но это как раз понятно: нас волнуют в конечном счете одни и те же темы, потому мы сводим свои тексты воедино, к ударному контрапункту.

Что поразительнее — Эко, сам того явно не зная, написал роман-приквел к тетралогии Майкла Муркока "Между войнами" (1977-2006).

Я полагаю, это оттого, что мыслят они одинаково и пытаются найти ответы на одни и те же вопросы. Неудивительно, что ответы, мягко говоря, похожи. Капитан Симонини — во многом вылитый полковник Пьят: unreliable narrator (хотя и в разных аспектах), лжец, подлец, негодяй, предатель, бахвал, закомплексованный кретин ("умный, но дурак"), ни в грош не ставящий других людей. Разница есть: Симонини — изначально не антисемит, хотя со временем проникается им же придуманным мифом и становится умственным антисемитом. Пьят — заядлый антисемит, и не столько умственный, сколько нутряной. Симонини слишком циничен, чтобы иметь идеалы. Пьят — мечтатель, подверстывающий под свои мании всю историю христианской цивилизации. Они разные, потому что олицетворяют разные эпохи: Симонини — это именно что вторая половина XIX века, а Максим Артурович Пятницкий — это уже век XX, первая его треть — до Второй мировой, потопившей идеалы, выжившие после Первой мировой, в еще большей крови.

И приемы Муркока и Эко похожи весьма: на первый взгляд незначительный винтик исторического механизма участвует на малых ролях в больших событиях, встречается с личностями, вписавшими себя крупными и малыми буквами в учебники (Гарибальди, Дюма, Таксиль — Махно, Муссолини, Гитлер), чтобы доказать простую и жуткую теорему: "Симоне Симонини, сборный герой, принявший в себя черты и поступки множества различных людей, в определенном смысле существовал. И даже, вынужден сказать, существует среди нас". — "Великие трагедии истории суть сумма всех наших личных трагедий. Нужны по меньшей мере миллионы Пьятов, чтобы сговориться о судьбе двенадцати миллионов погибших в лагерях. Он — загубленная душа".

Вряд ли удивительно и то, что нашлась куча читателей, прочитавших эти книги, несмотря на все авторские подмигивания, чуть не как антисемитскую пропаганду. Эко ее пришить проще. Муркок все-таки доводит героя до логического концлагеря.

Хронологически "Между войнами" следует за "Пражским кладбищем": Пятницкий родился через год после смерти Симонини. Если угодно, это его следующая инкарнация. Только речь не о Вечном Герое, а наоборот.