Писалось опять же для родной газеты. Будем считать, что и это — почти фантастика. Кстати, интересно, много было попыток поставить Шекспира в декорациях не настоящего, а будущего? Я уверен, что были, но припомнить не могу. Хотя ведь просится буквально, нет?

***

Актеру Рэйфу Файнсу слово «амплуа» чуждо. С одинаковой легкостью он играет кого угодно – от нациста Амона Гёта в «Списке Шиндлера» до графа Ласло в «Английском пациенте», от Аида в «Битве титанов» до Евгения Онегина в «Онегине», от Сами-Знаете-Кого в саге о Гарри Поттере до Иисуса в «Чудотворце» (справедливости ради стоит сказать, что кукольного Христа он всего лишь озвучивал). И каждая вторая роль приносит актеру урожай если не премий, то номинаций на престижнейшие премии. Однако Рэйфу Файнсу этого мало. Побывав на «Онегине» в шкуре продюсера, он захотел попробовать себя в режиссуре.

Режиссер Рэйф Файнс не стал искать легких путей.

Замахнуться он решил не абы на что, а сразу на Вильяма нашего Шекспира. И более того, не просто на Шекспира, а на одну из самых забытых его пьес – «Кориолан». Ставят эту трагедию куда реже, чем «Отелло» или «Гамлета», правда, Файнс, переигравший в театре почти всего великого барда, в 2000 году исполнил роль Кориолана. Но одно дело – сцена и чужая постановка, другое – съемочная площадка и собственный, да еще и дебютный фильм. Дело осложняется тем, что «Кориолан» – это длинная и занудная пьеса о легендарном древнеримском военачальнике, написанная весьма мудреным английским языком, и совсем не очевидно, что такое сочетание должно нравиться привычной к голливудским блокбастерам публике. Пусть даже бритый наголо главный герой будет выглядеть точь-в-точь как Лорд Вольдеморт.

Так вот, как ни удивительно, у Файнса все получилось. Для начала – он перенес действие в наши дни, вручил героям наряду с ножами автоматы, одел политиков в костюмы, а военных – в мундиры, заставил их ездить на бронетранспортерах, выступать по телевизору, участвовать в ток-шоу. Но при этом оставил Рим Римом (съемки велись в Белграде), консулов – консулами, сенаторов – сенаторами, и вообще отнесся к антуражу очень бережно. Даже вымышленный новостной телеканал в фильме носит латинское название «Fidelis». Это как бы Римская республика, только успешно дожившая до наших дней. Шекспир в «Кориолане» и осовременен, и сохранен одновременно.

То же касается шекспировского текста. Разумеется, он значительно сокращен – если бы фильм начался с длинных рассуждений сенатора Менения о власти как брюхе, провал был бы гарантирован, – но при этом то, что осталось, почти не подверглось переделке. Все без исключения герои говорят почти тем же архаичным и богатым английским, что и в оригинале, более того – они говорят практически стихами, и стихи отлично ложатся на «современную» картинку. Получилась условность в квадрате – условный Рим у Шекспира, ставший еще более условным современным Римом у Рэйфа Файнса, – и это ровно то, что нужно, чтобы зритель перестал обращать внимание на декорации и сосредоточился на главном. А главное и вечное тут – история римлянина Кая Марция, прозванного Кориоланом за взятие в ходе войны с вольсками города Кориолы, храброго, но горделивого и обидчивого полководца, в результате интриг изгнанного из Рима, переметнувшегося к своим врагам, вольскам, и во главе их армии осадившего Вечный город.

Кориолан в трактовке Файнса – честный вояка, не понимающий, отчего граждане Рима ополчились против него. Да, он, как профессор Преображенский, «не любит пролетариат», то есть чернь, – и что с того? Риму Кай Марций служил верой и правдой, а его предали, опозорили и выгнали. Вот Кориолан и решил отомстить, для чего подался к военачальнику вольсков Туллу Афвидию (Джерард Батлер), заклятому врагу, которого так и не смог победить. Ключевую роль в этом сюжете играют женщины, и Файнс нашел актрис, способных воплотить на экране шекспировские характеры: мать Кориолана играет гранд-дама Ванесса Редгрейв, супругу – восходящая звезда Джессика Честейн; обе исполняют свои роли филигранно. Единственного друга Кая Марция, сенатора Менения, изображает Брайан Кокс.

И не беда, что Кориолан носит камуфляж, а на шее у него красуется татуировка дракона. Страсти в этом фильме кипят вполне шекспировские, а они по определению не могут оставить зрителя равнодушным. И свои законные номинации, а то и премии Рэйф Файнс за «Кориолана», конечно, получит.

Из свежего "Ансибля" (название в таких случаях расшифровывается как

An sf themed brothel is planned in Nevada (where this is legal), catering for 'sci-fi nerds who dream of having sex with exotic alien women.' Work continues on 'the project's finer details, like whether the girls themselves will be painted green.'

То бишь — в Неваде, где публичные дома разрешены, планируется открыть НФ-бордель для "нердов от фантастики (читай — фэндомовских придурков), грезящих о сексе с экзотическими инопланетными женщчинами". Сейчас организаторы решают, надо ли красить девочек в зеленый цвет.

Сцылка на первоистошник.

Перспективы, как в том анекдоте, "сияющие". ...Кто сказал "Kirk/Spock"?

Написал для родной газеты.

***

Виктор Пелевин – самый неоцененный писатель России. Вопрос не в тиражах, с ними все в порядке; но если смотреть на то, как воспринимаются книги Пелевина (в частности, критиками), становится страшно, потому что пелевинский миф занял почетное место на гламурном пьедестале. Писатель не виноват – он, как и прежде, режет правду-матку о таких пьедесталах и о том, что мы каждый день видим по телевизору и к чему привыкли, хотя называть эту жизнь нормальной – значит расписываться в сумасшествии. Оптика у Пелевина настроена отлично и с годами не замутняется. Но для многих он был и остается пустым мистиком, по обкурке плодящим непристойные каламбуры и сочиняющим модные романы о квазипросветлении на уровне, не к ночи будь помянут, Пауло Коэльо.

Как «Empire V» маскировался под сагу о вампирах, а «t» – под компьютерный квест с участием графа Толстого, так новый роман Пелевина «SNUFF» с подзаголовком «утопия» маскируется под фантастику. Автор переиграл фантастов на их же поле, создав детально проработанный и наводящий ужас мир будущего. Через тысячу лет, после того, как элита окончательно отделилась от плебса вроде нас с вами и отгремела атомная война, где-то в Сибири сосуществуют люди и орки. Орками во «Властелине Колец» Толкина называли уродов-гоблинов, а в мире Пелевина орк или урк – это житель Уркаины, она же – Уркаганат, управляемый, соответственно, уркаганом.

Орки живут на поверхности земли в столице Славе и окрестных деревнях, периодически воюют с людьми и завидуют им. Ну а люди обитают в громадном черном шаре (точнее, офшаре), висящем над Уркаиной на антигравитационной подушке. Шар называется Бизантиум или Биг Биз, это «одна большая спецслужба, которая одновременно является таблоидом, стиральной машиной, банкоматом, вибратором и кабинкой для исповеди». Населяющие его «тщеславные и закомплексованные сексуальные неврастеники, склонные прятать наслаждение чужой болью за фальшивым сочувствием и лицемерной моральной проповедью», заняты в основном тем, что снимают и смотрят снафы.

Изначально снаф – это порнофильм с реальным убийством в кадре, а здесь им называют «киновости», смесь кино и новостей о битвах с гадкими орками. Все войны с орками планируются наверху, в Биг Бизе, и оттуда же финансируются. Люди контролируют уркаинское телевидение, шьют форму для оркских войск, указывают уркагану, как воевать, и впоследствии забирают его наверх, «в Лондон» (который не Лондон вовсе, но это отдельная история). Метафора прозрачна, как слеза младенца. «SNUFF» – не о будущем, а о настоящем, в котором новости и кино, реальность и политический пиар давно слились в единое целое, что можно наблюдать в любом выпуске новостей.

Ни наверху, ни внизу в мире Биг Биза не осталось ничего святого: люди и орки почитают Маниту, который и Бог (в числе его воплощений – Христос и Антихрист), и телевизор-компьютер (монитор), и деньги (money), а китайская философская книга «Дао Дэ Цзин» трансформировалась в сочинение про педерастов «Дао Песдын». Здесь давно забыли о разнице между добром и злом, и о любви забыли тоже, так что само это понятие обесценилось до соития: фраза «first teen fuck» означает «первая юношеская любовь». На бескорыстную любовь, так уж получается, способна только искусственная женщина.

Фантазия Пелевина неистощима: новостная авиация, деривативная порнография, ганджуберсеркеры, дискурсмонгеры, нетерпилы, спастика, демократура, баракадабра, пупарасы... Привычные слова меняют значение: ГУЛАГ – объединение представителей секс-меньшинств, воля – водка, правозащитники – личная гвардия уркагана. Все это – не ради хохмы. На фоне авантюрного сюжета (летчик-оператор Дамилола по просьбе своей искусственной подруги Каи спасает юного орка Грыма и его возлюбленную) «SNUFF» доносит до читателя не самые приятные истины вроде: «История человечества – это история массовых дезинформаций. Люди... с удовольствием поверят в самую гнусную ложь, если в результате им устроят хорошую жизнь. Это называется “общественный договор”. Промывать мозги никому не надо – они у цивилизованного человека всегда чистые, как театральный унитаз». Или: «Что есть любая культура, как не замкнутая сама на себя цепочка проходящих по синапсам электрических импульсов, которая позволяет одним оркам с веселыми прибаутками убивать других?»

И если поверить Кае, утверждающей, что «люди – это просто клубки червивых и плохо написанных программ», нужно признать, что Виктор Пелевин, конечно, не исправляет баги и не делает перепрошивку читательской операционке. Он поступает куда круче, вручая нам исходный код, который можно править как угодно. Дальше – сами.

***

Пару слов от себя. В рецензии нет самого главного, но не потому, что газетный формат обязывает, а по совсем другой причине: это главное у Пелевина каждый ловит сам. Я тут могу цитировать роман страницами, написать большой трактат о том, что роднит пелевинских Сжигателей Пленки с буддистами и настоящим "Дао Дэ Цзин", объяснить, почему "SNUFF" напоминает ненаписанный роман Филипа Дика "Деяния Павла" (или написанный "Лейтесь мои слезы, сказал полицейский"), углубиться в соотношение придуманного Пелевиным языка и реальности и еще много куда. Но это все слова, слова, слова.

В пандан — интервью с Виктором Гинзбургом, режиссером "Generation П", взятое вашим покорным в декабре. Сейчас Гинзбург готовится экранизировать "Empire V". Удачи ему.

[Из актуального перевода. Действие происходит в стране, где сочинители при жизни не имеют права ничего публиковать: обнародовать написанное можно лишь через полвека после смерти автора. Что за перевод — не спрашивайте, вы точно этого не читали и нигде не найдете :]

— ...Если в этой стране поэт голодает, он может порадоваться хотя бы тому, что чем скорее он умрет, тем быстрее настигнет его известность. И все-таки я не понимаю, почему нужно ждать еще пятьдесят лет.

— Мы установили такой порядок, дабы защитить ближних сочинителя. И не потому лишь, что сочинитель мог написать о них неприятную правду. Даже в том случае, если он пишет о ближних только хорошее, его сочинения могут принести вред. О чем я могу поведать историю, что произошла полтора столетия назад и послужила поводом к принятию закона о пятидесяти годах. Тогда умер поэт Каллист, ныне причисляемый к сонму величайших, иначе говоря, к тем поэтам, коих читают только в школе. Он написал в том числе шестьдесят несказанно красивых любовных песен для Геро, сочинив их на старинный манер, то есть говоря исключительно о душе. А после кончины Каллиста началась большая ссора по поводу того, кому посвящены эти песни. По меньшей мере полдюжины известных женщин, все уже в зрелом возрасте, поспешили заявить, что речь идет именно о них. Отсюда проистекло много неприятностей, ибо хотя бы в одном отношении женщина остается женщиной и у нас, даже если она философ. Наиболее же неприятным было то, что некий исследователь вскоре установил, кем была загадочная Геро. Каллист, до самой смерти остававшийся холостяком — стихотворцы нередко отклоняются от естественной жизненной стези, — посвящал песни верной собаке, бывшей единственным его спутником в старости; Каллиста часто видели гуляющим с этой собакой. Однако немногие знали, что собаку звали Геро. Так и получилось, что достопочтенные женщины, половина коих входила в ареопаг, вдобавок сделались посмешищем. Тут-то и был принят закон, предписывающий ждать после смерти сочинителя еще пятьдесят лет. Если по истечении полувека того или иного человека еще вспомнят, все собаки будут прочно забыты. Так иной раз благом оборачиваются даже склоки легкомысленных старушек.

Писалось опять же для родной газеты. Сейчас придут люди, которые чуть не побили меня за "Меланхолию", и на этот раз точно побьют. Возможно, ногами

Новый фильм живого классика кинематографа Александра Сокурова показывает, насколько велика пропасть между живыми классиками и живыми зрителями и как страшно далеки первые от вторых.

Получившего венецианского «Золотого льва» «Фауста» в один голос хвалят кинокритики и кинорежиссеры. Они же опасаются за прокатную судьбу картины, полагая, что «простой зритель» не оценит сокуровский шедевр по достоинству. Однако все разговоры о целевом прокате и подготовленной аудитории – подготовленной в том плане, чтобы, по словам Сокурова, «не было разочарования ни у зрителя, ни у режиссера», то есть чтобы режиссерское эго ни в коей мере не пострадало, – маскируют простую истину. Массовое искусство совершенно не обязательно бездуховнее элитарного, а элитарное вовсе не духовнее массового; сплошь и рядом голливудские блокбастеры сеют разумное, доброе, вечное куда успешнее «кино не для всех». Разница между массовым и элитарным – не в мессидже, а в языке. Сокуров и подобные ему режиссеры снимают для избранных, в частности – для таких же, как они, режиссеров. Это не хорошо и не плохо, «Улисс» не перестает быть великой книгой от того, что написан, по сути, для писателей. Это тоже путь, только вот жаловаться на то, что тебя не понимают широкие массы, на таком пути неуместно.

С чего начинается «Фауст»?

Неправда, что массовый зритель ходит в кино, чтобы развлечься. Он идет туда по многим причинам, в том числе – чтобы испытать вместе с героями сильные эмоции и послушать режиссерскую проповедь. Любой режиссер по определению – проповедник, даже если ему самому так не кажется. Фильм «Ешь, молись, люби» о квазидуховном поиске героини Джулии Робертс ничуть не менее назидателен, чем любая из семнадцати художественных лент Сокурова, и если проповедь Джулии Робертс на порядок более убедительна, не стоит винить в том людей, ходящих в кинотеатры.

Принято говорить, что искусство – тоже храм; в таком случае современный массовый зритель (извините за обобщение) ничем не отличается от, скажем, массового прихожанина христианской церкви в Средние века. Он готов к проповеди, но с порога отвергает заумь. Вряд ли стоит удивляться тому, что у площадных шутов с их балаганами достучаться до сердец получалось куда чаще, нежели у попов, велеречиво и занудно вещавших, по сути, о том же самом, но «в несколько более сложных словах». Потому что форма важна, форма – тоже содержание, и от того, в какую оболочку вы облекаете свою мысль, зависит в том числе, услышат вас или нет. Богословские споры уместнее среди привычных к ним магистров теологии, круг которых узок – и нелепо со стороны этого круга сетовать на неподготовленность массового прихожанина к «высокому». Точно так же и массовый зритель готов к проповеди, но не прощает скуки.

«Фауст» Сокурова прежде всего невыносимо скучен – и к тому же совершенно не предназначен для зрителя, ждущего от кино нормального, человеческого разговора. В частности, потому что начинается с... Вот как бы это сказать без мата, чтобы редактор пропустил? Короче говоря, в самом начале фильма после невнятных небес и панорамы города нам показывают крупным планом мужской половой орган. Серый, скукожившийся, местами покрытый сукровицей. Как выясняется минутой позже, когда зал с божьей помощью успевает прийти в себя, данный орган принадлежит трупу, который Фауст (Йоханнес Цайлер) препарирует. Режиссер явно хочет что-то сказать нам, тыча мертвой серой писькой в глаза. Только слушать режиссера после такого не хочется, а хочется цинично пошутить, переименовав фильм, например, в «Фаллуст».

Мне скучно, бес

Зацикленность на телесном низе – чуть ли не главная составляющая сокуровской интерпретации поэмы Гёте. Естественно, мы увидим голую Маргариту (Изольда Дюхаук). Отец Фауста, врач, извлечет из сокровенных мест пожилой пациентки вареное куриное яйцо, которое обомлевшая женщина тут же очистит и съест (как и зачем она засунула туда яйцо – каждый догадывается в меру собственной испорченности). Мефистофель, он же Ростовщик (Антон Адасинский), страстно лезет на деревянную Богородицу и целует в губы деревянного же Христа. Чего хочет, впрочем, неясно – голого дьявола нам покажут тоже, и мы увидим, что половых органов его дебело-бугристый грим не предусматривает (если не считать хвостика).

Мессидж уяснить нетрудно: Фауст продает душу, соблазнившись плотью Маргариты, то есть пресловутый телесный низ – то самое, что умного доктора сгубило. В этом смысле и начало вроде оправдано: как ради этого, серого-мертвого-мерзкого, можно отказываться от бессмертной души, от божественного сияния, что время от времени окутывает головы героев? «Фауст», таким образом, концептуален, это фильм о грехопадении в изначальном смысле слова. Этакий фаустпатрон в спину (или куда пониже) дьявола. Может быть, в таком кино и правда не место смешному, хотя у Сокурова и его сценариста Юрия Арабова, судя по их совместным лентам, вообще очень плохо с чувством юмора (в «Фаусте» есть пара смешных и трогательных сцен, похожих скорее на вымученную попытку пошутить).

Но какими бы ни были грехи героев, главный грех фильма – это его чудовищная унылость. Знаменитые слова Фауста «мне скучно, бес» как нельзя лучше подойдут ленте в качестве рекламного слогана. Темпоритм заунывен, диалоги навевают дрему, от поэзии Гёте не осталось и следа. В финале Фауст и Ростовщик долго бредут по скалистому, очевидно, Аду в направлении, надо полагать, Коцита (в трактовке Данте это ледяное озеро в центре преисподней), и в какой-то момент фильм внезапно начинает напоминать «Властелина Колец» с доктором в роли хоббита Фродо и дьяволом в роли Горлума на пути к Ородруину – но, увы, динамики эти параллели не прибавляют.

При этом «Фауст», безусловно, профессиональнейшая работа, заслуженно получившая приз в Венеции и достойно завершающая тетралогию, начатую «Молохом» и продолженную «Тельцом» и «Солнцем». Мессидж, повторю, прозрачен, кадры выстроены безупречно, актеры в рамках режиссерского замысла играют выше всяких похвал, и так далее, и так далее. В среде интеллектуалов от кино фильм наверняка станет культовым. Но если вы не в восторге от скучных проповедей и пошлых сцен, сходите лучше на очередной сиквел голливудского боевика «Миссия невыполнима». Там тоже борются со злом, только не так уныло.