Писатель скончался 9 июня 2013 года в возрасте 59 лет. Это интервью он дал в России./p]
Иэн Бэнкс — один из самых известных шотландцев. После Шона Коннери, конечно. Его «Осиная фабрика» прогремела по всему миру четверть столетия назад, с тех пор у него литературное раздвоение личности: он пишет научную фантастику под именем Иэна М. Бэнкса, а более серьезные романы под именем Иэна Бэнкса.
Впрочем, рассказы о его выходках не менее любопытны, чем его романы: говорят, он порвал свой паспорт в знак протеста против войны в Ираке и отправил его Тони Блэру.
[/i][/p]
— За что вообще можно критиковать Англию, а за что стоило бы любить? — Я люблю Англию за очень многое и уважаю ту важнейшую роль, которую она сыграла в развитии культуры, демократии и индустриальной революции. Но, как и у многих других шотландцев, мои мысли омрачены воспоминаниями о том, как многие годы Англия и Шотландия воевали, прежде чем в конце концов Англия захватила нашу страну. Как там было у Бернса? «Но золотом английским нас на торжище купили…»
— А где интереснее жить — в Ирландии или Шотландии? — Сейчас, наверное, в Ирландии, хотя вряд ли это комплимент красотам этой страны, скорее интерес не от хорошей жизни. Ирландцы в большей степени, чем мы, страдают от последствий экономического кризиса. Впрочем, я думаю, что жизнь на обоих островах во многом похожа, хотя, конечно, Ирландия — полностью независимая страна, а Шотландия всё еще является частью Объединенного Королевства.
— Всегда ли вы знаете, что случится с вашими героями на следующей странице? Как вы вообще начинаете работать над книгой? — Обычно да, знаю. Во-первых, мне так больше нравится, а во-вторых, мне просто нужно распланировать мои романы заранее, хотя бы в некоторых деталях (как-то я попробовал написать роман, не планируя его, и в результате он всё продолжался и продолжался до бесконечности). Так что работа над романом обычно проистекает по такой схеме: где-то год на обдумывание и планирование, а потом два-три месяца печатания, месяц-два редактуры и т.д.
— И что для вас важнее всего — сюжет или не только? — Сложно сказать. Может быть, идеи имеют большее значение, чем сюжет, изначально, но если на этапе планирования всё правильно разработать, то в определенном смысле идеи и станут сюжетом.
— Вы бы хотели стать героем собственного произведения? — Вряд ли мне бы это понравилось — герои моих произведений редко доживают до конца истории… Разве что я мог бы стать кораблем Культуры… Хотя не знаю, как бы мне это удалось...
— Цикл романов о «Культуре», космическая опера нового образца, как у нас обозвали ее издатели, — одна из ваших самых известных работ. Культура — общество чуть ли коммунистической утопии, но почему вы так его назвали? — На самом деле я просто не разобрался в том, кто что сказал. Кажется, в пьесе Ханса Йоста «Шлагетер» главный герой говорит что-то похожее, но есть и миф о том, что это слова Германа Геринга: «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет». И с каким-то школьным, мальчишеским задором я хотел сказать: «Культура»? Я покажу тебе «культуру», фашистский ублюдок!»
— Почему многие воспринимают научную фантастику как литературу второго сорта? — Думаю, это своего рода технофобия. Многие люди боятся изменений, тем более того, что изменения всегда случаются чересчур быстро. Отсюда их страх перед технологиями и, как следствие, перед литературой, которая в основном имеет дело с технологиями и с тем, как изменения сказываются на жизни людей. Иногда проще игнорировать свои страхи, делать вид, что они не существуют, нежели столкнуться с ними лицом к лицу. Почти все писатели научной фантастики сталкиваются с этим непониманием и нежеланием понять, с этим игнорированием, однако тем больше их ценят те, кто все-таки решается их прочесть и занимается этим жанром.
— А серьезные критики? Они же тоже считают, что научная фантастика не заслуживает внимания? — Они ее не понимают. Мейнстрим в литературе — гораздо более спокойное пространство для критиков, которые на самом деле просто не разобрались, что к чему. Поэтому они и преподносят эти книги как более серьезные и достойные настоящего литературоведческого анализа.
— Легко ли вам писать? — Безусловно, легко… Если бы мне было сложно писать, я бы реже писал книги, а стал бы делать то, что мне казалось бы увлекательным, прибыльным и приносило бы удовлетворение.
— Например? Кем бы вы были, если бы не стали писателем? — Наверное, писал бы музыку. А если бы с творчеством не сложилось, стал бы геологом или астрономом. Обе эти сферы очень интересуют меня (а может, всё дело в том, что и та и другая имеют дело с большими цифрами?).
— Какой вопрос вы хотели бы услышать в своем первом интервью в России? — Мистер Бэнкс, как вы могли бы прокомментировать тот факт, что ваша Культура на самом деле существует и недавно установила с нами контакт?
— Увы, Культура с нами не связалась. Как вы представляете себе Россию? Как вы думаете, изменились бы ваши книги, если бы вы писали их в России? — Маленький вопрос, ответ на который мог бы быть длиной с целую книгу. Я никогда не был в России, но, конечно, я немного разбираюсь в истории, особенно в ХХ веке. Если говорить о литературе, то это, конечно, Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь, Горький, Чехов и Ахматова — ключевые для меня фигуры русского и мирового литературного пейзажа. Если литературу не брать в расчет, то я представляю себе Россию как страну с судьбой одновременно героической и трагической, которая принесла величайшие жертвы во время Второй мировой войны (больше, чем любая другая страна) и которая показала всему миру и силу, и бессмысленность идеи культа личности. Иногда мне кажется, что сама история России заставляет воспринимать историю любой другой страны как театральную постановку, история же России выше канонов драматического искусства — это настоящая опера!.. Я не знаю, о чем бы я писал, живи я в России… Хотя идея интересная, надо будет обдумать.
— Если бы вам пришлось предсказывать судьбу по какой-нибудь из ваших книг, какую бы вы выбрали? — «Мост». Это самая сложная и запутанная из моих книг — самое то, чтобы давать предсказания!
— Что вам необходимо для вдохновения? Картины Магритта, виски или медитация? — Наверное, ничего. Просто внимательное наблюдение за миром дает мне достаточно вдохновения, хотя я наслаждаюсь тем, что размышляю обо всем, в том числе и о своей работе, когда брожу по холмам.
— Вы также написали книгу «Сырой дух» — о заводах по переработке солода. Вас особенно интересует эта тема? — Стыдно признаться, но на этот раз выбор за меня сделали мои издатели: они решили, что я напишу такую книгу… Жаль, что мне это не пришло в голову самому.
— Какой у вас любимый алкогольный напиток? — На данный момент — шампанское и хорошие вина.
— Чем вы увлекались, когда были ребенком? Нравились ли вам другие виды искусства? — Всем понемногу… Хотя с самого раннего детства меня увлекали язык и искусство рассказывать истории. Уже в 11 лет я знал, что буду писателем… Вторая моя большая любовь — музыка, в особенности классика и поп-рок. Я всё время слушаю музыку. Многие удивляются, что, когда я пишу, у меня фоном что-то играет, но это просто мой стиль работы.
— Говоря упрощенно, разница между научной фантастикой и фэнтези заключается в том, что научная фантастика имеет дело с будущим, а фэнтези — с прошлым. Увлекало ли вас прошлое когда-нибудь и, если да, какой период вам нравился больше всего? — Да, научная фантастика — это конструирование мифа о будущем. Наверное, я слишком ленивый, но меня всегда пугало, какую колоссальную исследовательскую работу придется проделать, захоти я писать о прошлом… Думаю, любой писатель всегда восхищается прошлым, хотя бы потому, что прошлое всегда отличается от той эпохи, в которую мы выросли, которая нам привычна. Лично я, например, всегда увлекался Византией. Наверное, стоит туда добраться — за всю свою жизнь я так и не доехал до Стамбула, так что, видимо, увлечение прошлым не было столь сильным в моем случае.
— Ваша «Осиная фабрика», самая известная книга, была опубликована четверть столетия назад. Изменилось ли ваше отношение к ней? — Нет, я всё еще люблю эту книгу и горжусь ей.
— Какие книги читаете вы сами? — Похожие на то, что пишу я сам. Большей частью это мейнстрим — проза и научная фантастика. Наверное, я читаю меньше нон-фикшна, чем мне хотелось бы, но я слишком люблю просто читать хорошие романы! Еще я читаю то, что мне советуют знакомые, и пытаюсь наконец расправиться с теми классиками, которых я не дочитал в университете.
— Как получилось, что вы увлеклись научной фантастикой, и кто повлиял на вас? — Я просто много читал фантастику. Думаю, на меня повлияли все авторы, которых я читал, в особенности — естественно, в положительном смысле — могу выделить Брайана Олдисса, Сэма Дилэйни, Барри Бэйли, Альфреда Бестера, Джона Браннера и Джона Слейдека. И это лишь некоторые из имен. А в отрицательном, реакционном смысле на меня, и в частности на мое представление о Культуре, повлияли многие правые американские писатели.
— В чем основная задача научной фантастики сегодня? Является ли она своеобразным эскапизмом? — Я не уверен, есть ли у научной фантастики вообще какая-либо сверхцель, кроме общей цели любого литературного произведения — рассказать историю и показать нам самих себя. Эскапизма в научной фантастике меньше, чем в том же фэнтези, меньше и отсылок к каким-то сказочным мотивам.
— Две из ваших книг названы по строчкам из «Бесплодной земли» Томаса Стернза Элиота. Это намеренный литературный прием? Или, может быть, научная фантастика ближе к поэзии, чем реалистическая проза? — Необязательно. Что касается названий, то всё гораздо проще — мне просто нравится язык, которым написана «Бесплодная земля».
— Какова главная черта личности Иэна Бэнкса? — Не мне судить… Разве можно быть по-настоящему объективным, когда говоришь о себе? Но подозреваю, что мои друзья ответили бы так: «Ему невозможно, невообразимо везет»» — и, наверное, они были бы правы.[/q]
— Калерия Вивиановна, для многих советских детей книги, написанные вашим дедом («Волшебник изумрудного города», «Желтый туман», «Тайны заброшенного замка») были настольными. Хотя автора многие не знали в лицо. Вы тяготились известной фамилией?
— Никогда. Дедушка был очень скромным. Только близкие и немногие мои одноклассники знали, что мой дед — писатель. У нас в семье было принято, что каждый отвечает за себя и ничего чужого не эксплуатирует. Мы все его любили. У него не было пробивной силы — он был слишком интеллигентный, не смог бы идти по головам, кого-то отодвинуть. За всю жизнь ни у кого ничего не просил — судьба сама его хранила. Не страдал и звездной болезнью, ему и в голову бы это не пришло. Художник Леонид Владимирский, который иллюстрировал его книги, жив до сих пор. Он ослеп, но очень жизнелюбивый, ему тоже звездность не приходит в голову. Они — люди другой эпохи.
— Сын Венедикта Ерофеева рассказывал, что ему незачем работать — деньги он получает от переиздания произведений своего отца. Книги Волкова выходили миллионными тиражами. Поступают ли вам сейчас отчисления?
— Очень небольшие. Нас двое наследников: я и мой 84-летний дядя. На эти деньги нельзя прожить — нужно самому зарабатывать. Дед был того же мнения, он до последнего преподавал в институте математику. Только когда вышел на пенсию в 1955 году, начал активно заниматься писательской деятельностью. Но мне кажется, что сам он не считал себя писателем. Литература была его хобби и занимала минимум времени. К тому же печатался он не так много — книга выходила с периодичностью раз в 5—6 лет. Но нельзя сказать, что получал совсем копейки. Например, машину «Победа» купил на гонорары. Долго складывал и купил.
— Как и ваш дед, вы тоже сделали математику профессией. Почему решили повторить его судьбу?
— Случайно. По образованию я — инженер-конструктор. После окончания вуза работала по специальности, в школу пришла, когда мне было 40 с лишним лет. Педагог старшего сына предложила организовать родительский комитет в школе, откликнулись пять или шесть человек, в их числе были я и мой муж. Он занимался с детьми шахматами и фотокружком, а я макраме и вязанием. У всех это быстро прошло, а я застряла. Ушел из школы математик, и мне предложили вести этот предмет. Возможно, если бы была нехватка других преподавателей, я бы учила детей химии или физике. В итоге отработала в школе 26 лет и ни разу не пожалела. Сейчас мне 66 лет, второй год на пенсии. У меня пятеро внуков. Всем нужно помогать.
— Каким вы запомнили своего деда?
— Он практически вырастил меня. У него было двое сыновей, но он хотел девочку. Когда родилась я, меня назвали в честь бабушки, которая умерла за год до моего рождения. Я называла его папой и считала, что у меня их два: один папа Саша (дедушка), другой — папа Вива (отец). Долго не понимала, почему у других сверстников один папа (смеется). В нашей семье, кроме меня, было еще два брата-близнеца, родители больше занимались ими, а меня отдали деду. Когда я была маленькой, мы с ним спали в одной кровати, гуляли, делали уроки. Он научил меня читать. Для меня он был даже больше, чем родители.
— Говорят, что все детские писатели — большие дети. Каким Александр Волков был со своими домашними?
— Строгим. Никогда с нами не сюсюкался. Мои одноклассники его боялись — он не очень разговорчивым был с нами. Но при этом каждое утро начиналось с того, что за столом он рассказывал свои сны, если они были интересными. Они снились ему чаще, чем обычным людям. По натуре он был добрым, ранимым, наивным и сентиментальным человеком. Его можно было легко обмануть. До конца жизни он так и остался ребенком — будучи взрослым, верил в чудеса. Мог смотреть какой-то старый фильм, который уже хорошо знал, и плакать. Может, поэтому такими хорошими были его сказки.
— Ходили легенды, что ему писали письма все дети СССР. Неужели он успевал отвечать?
— Письма приходили мешками. Отвечал он только на самые интересные. Основные послания были следующего характера: «Книжки замечательные, прочитать очень хочется, но достать не можем. Пришлите!». У меня до сих пор многие письма хранятся.
— Дружил он с кем-то из писателей того времени?
— С коллегами по перу его возраста. Это Ефим Пермитин, Андрей Шманкевич, Исай Рахтанов... Они приходили к нам часто домой. Литературных вечеров не устраивали, зато все играли в карты. Они были большими преферансистами. Еще дед был хорошим рыболовом. Мы иногда собирались вместе с семьями его знакомых писателей и все вместе ездили на рыбалку. Это было святое. По первому льду, по последнему...
— Были ли у вас традиции в семье? Так, чтобы собраться всем за одним большим столом с каким-то любимым блюдом Александра Мелентьевича, которое он сам готовил.
— Такое случалось на Новый год. Он очень любил пельмени. Это у него из детства из Сибири пошло. Мы до сих пор все любим это блюдо. Собирались всей семьей, маленькие и большие садились за большой стол и лепили. У всех были разные обязанности: один — вырезал, другой — накладывал фарш, третий — защипывал. Во время этого занятия дед всем нам еще и сказки рассказывал. А сам еще любил пожарить себе на растительном масле лук и есть его с черным хлебом. Мог яичницу сделать. Он был обычным человеком и в семье делал все, что нужно.
— Не все знают о его семейной трагедии — двое первых его детей умерли, когда через несколько лет родились еще двое, он дал им те же имена. Вы узнали об этом от него?
— Он рассказал мне еще в детстве. Не думаю, что дед сильно страдал по детям. Конечно, это была трагедия, но потом появились другие дети, внуки. Время лечит. А жену он действительно всю жизнь любил и никого другого рядом с собой не представлял. Быть может, это связано еще и с тем, что у нас была большая семья — он не чувствовал себя одиноким. Живи он один, то и женился бы, наверное. А поскольку жили все вместе, такое в голову не приходило. Кстати, в его комнате мы и сейчас сохранили ту же обстановку.
— Предчувствовал ли он свой уход?
— Последние два года он болел раком. Его увезли на скорой помощи с острой непроходимостью, а когда сделали операцию, сказали нам о диагнозе. У меня муж медик, так он его обманывал и дедушка ничего не знал. В последние полгода лежал не вставая, боли были такими сильными, что я колола ему морфий. А до этого все было более-менее нормально. Работал он до последнего. Гранки к книге «В поисках правды», которая вышла уже после его смерти, он читал, уже будучи совсем больным, но руки никогда не опускал. Голова у него была светлой до конца. Господь уберег меня, и я не видела, как он умирал. В один из дней ему внешне легче стало. А у меня тогда дочка родилась, ей всего три месяца было. Мама уговорила, сказала, мол, если ему немного лучше, приедь хоть на денек, посмотришь, как дочка. Вечером уехали, а когда утром за мной пришла машина, поняла, что его не стало.
Бывает, он мне снится, и в церковь, когда хожу, всегда с ним разговариваю. Мне его все время не хватает. Я верующая, и он тоже верил в Бога, хотя никогда этого не афишировал. Он всегда считал, что для того, чтобы быть счастливым, не нужно много. «Нужно просто больше любить», — говорил он. Врагов у него не было. Когда человек хороший, вокруг него собираются тоже хорошие люди. Все разные, но не нужно принимать от людей больше, чем они могут сделать, и тогда все будет в порядке.
Квартиру детской писательницы Астрид Линдгрен на улице Далагатан в Стокгольме откроют для посетителей в 2015 году.
Квартира, где сказочница прожила с 1941 по 2002 год, будет называться «открытым домом писателя», но ни в коем случае не «музеем», подчеркнул инициатор события — председатель Общества Астрид Линдгрен Чель Булюнд.
Квартира покажет гостям Астрид Линдгрен как домашнего и семейного человека. В ее доме много мебели 50-х годов и произведений искусства, подаренных писательнице друзьями.
Чтобы создать правдивый образ автора книг о Карлсоне и Пеппи Длинный чулок, члены Общества встретились со множеством людей, хорошо знавших Линдгрен, в числе которых ее издатель, работник близлежащего ресторана, помогавший Астрид с решением бытовых вопросов, и уборщица, проработавшая у писательницы около 25 лет.
Захара Прилепина представлять не надо. Любой мало-мальски читающий россиянин знает этого молодого, но уже ставшего культовым писателя. Впрочем, знают и любят его не только в России. Сейчас Захар находится в Европе с творчески-деловым турне. Об этом он, в частности, упомянул в интервью, которое нам удалось взять у него «удалённо».
— Если можно, расскажите немного о себе, о детстве, о родителях…
— Мой отец родом из Липецкой области, деревни Каликино. Замечательно красивые места, там половина деревни Прилепиных. Как известно, в русском языке «лепота» значила «красота». И я так вывел для себя, что в Каликино поселились «калики» — бродяги, и поселились они при лепоте — то есть, в красоте, в красивых местах. И стали Прилепины. А мама моя из Рязанской области, деревня Казинка. Детство я провёл в соседней деревне — Ильинка, там до сих пор стоит наш «учительский» дом: отцу, как учителю истории, а потом директору школы, предоставили жильё.
Родился я в маленьком городке Скопин — это 10 минут езды от Ильинки (там не было роддома). В Скопине, между прочим, родился композитор Анатолий Новиков — один из крупнейших советских композиторов, автор культовых песен «Смуглянка», «Эх, дороги», «Вася-Василёк», «Эту песню запевает молодёжь...» и прочих нетленок. Ещё там родился кинорежиссёр Владимир Лукинский, поставивший фильмы «Чук и Гек», «Солдат Иван Бровкин», «Деревенский детектив» и множество культовых советских картин. Философ и переводчик Джойся Хоружий — тоже наш, скопинский. Полководец, маршал Бирюзов — который командовал Советскими вооружёнными силами в момент Карибского кризиса — и если б тогда началась Третья мировая, то это он бы её начал — он тоже скопинский. В общем, в этом смысле достаточно аномальное место — кого только в этом маленьком селении ни родилось! Я далеко не всех назвал.
— Как Вы начали писать? Когда определились с литературной стезёй? Кто из писателей повлиял на Вас в юности? Остаётся ли он Вашим любимым автором и сейчас?
— Я начал писать стихи в самой ранней юности, когда моя семья перебралась из Ильинки в город Дзержинск тогда ещё Горьковской области — видимо, смена пасторальных картин на трубы и корпуса химического гиганта так повлияли на меня. Я безумное количество поэзии читал — началось всё, естественно, с Есенина, которого я по сей день считаю гениальным поэтом, а дальше были влюблённости в Хлебникова, в Северянина, в Андрея Белого...
Я читал много исторической литературы, особенно по истории крестьянских войн в России — не только Соловьёва и Карамзина, но всё, что вообще написано по этому поводу в прозе: «Емельян Пугачёв» Шишкова, «Разин Степан» Чапыгина и «Степан Разин» Злобина, «Я пришёл дать вам волю» Шукшина, «Кондратий Булавин» Петрова-Бирюка, в общем много-много всего — и о Болотникове тоже, и так далее. Меня очень в связи с этим занимала тема казачества — моя бабушка по материнской линии говорила, что она казачка, но, думаю, это не так — просто она была воронежская, с верховьев Дона — и это накладывало свой отпечаток. Историческую литературу, которую я читал в детстве, я не рискую перечитывать сейчас — не хочется разочарований. Но она вся собрана в моём доме, и я иногда глажу корешки этих книг, вспоминаю, какие чувства я переживал, когда читал, скажем, «Святослава» Скляренко или «Обречённое поле» Лебедева.
— Ваш литературный дебют – когда он состоялся?
— Я написал несколько серьёзных стихотворений в период с 16 до 22 лет. На самом деле в общей сложности около полусотни. Почти все они вошли в книгу «Грех». По-моему, в 2001 году в каком-то журнальчике, названия не помню, впервые появилась моя подборка стихов. Тогда же я начал активно публиковаться в газете «Лимонка» как публицист — позже все эти статьи вошли в книжки моей публицистики. Прозу я публикую с 2004 года — когда собственно дописал свой первый роман «Патологии».
— Над чем работаете в настоящий момент?
Четвёртый год пишу большой исторический роман «Обитель» — Соловецкие лагеря, 20-е годы. Надеюсь, дописать его этой зимой. Но говорить об этом пока рано ещё.
— Как Вы относитесь к написанию книг «под заказ»? СтОит ли относиться философски к коммерции в писательстве?
— По-моему, это миф какой-то, неведомо кем придуманный. На заказ что-то там пытался писать из числа более-менее известных литераторов Илья Стогоff — собственно, и результат соответствующий — это истаскавшийся человек, пребывающий в состоянии хронической мизантропии.
Всё остальное, что мы подразумеваем под современной литературой, никакого отношения к коммерции не имеет. Улицкая пишет ровно то, что она хочет писать. Проханов пишет то, что он хочет писать. Быков сочиняет то, что у него сочиняется. И так далее — Пелевин, Сорокин, Дина Рубина...
Как вообще можно заказать книгу Александру Терехову или Олегу Ермакову? Лёше Варламову? О ком вы вообще говорите?
Некоторые люди думают, что на заказ можно написать «хит» — и соответственно те книги, что продаются написаны «нечестно», а честные книги — не продаются. Всё это несусветная блажь. Последние «взрывы» книжного рынка — беру нарочно с самых разных сторон книги — от «Несвятых святых» о. Тихона Шевкунова до «Бегства из рая» Павла Басинского, от «Метро» Мити Глуховского до «Лавра» Евгения Водолазкина — всё это не имеет ни малейшего отношения к коммерции. Сейчас объясню почему. Многим кажется, что пишущему человеку нужно «попасть в тренд» — и тогда всё будет хорошо. Но всё куда сложнее. Чтоб быть успешным и читаемым — нужно не «попасть в тренд», а создать «тренд». Вот, скажем, написал Дмитрий Быков отличную биографию Пастернака — и создал тренд в жанре нон-фикшн. Это не потому, что имели место «коммерция» и «заказ» — не было ни того, ни другого – а потому, что книга получилась отличная.
Та же история с чем угодно — и «Господин Гексоген» Проханова создал тренд, и «День опричника» Сорокина и «Несвятые святые», кстати, тоже. Но суть в том, что сначала была искренне, прочувствованно написанная книга — а потом уже «коммерция» попыталась идти по следу — да и то не очень успешно.
Мы, если честно, преувеличиваем гений коммерции и прозорливость издателей. Издатели сплошь и рядом вообще ни черта не понимают. Тренды создают писатели, которым плевать на все на свете тренды. Ну, была «рублёвская» тема, ну лепили из неё тренд — ну и где она теперь? Вы ещё помните фамилию Оксаны Робски? А настоящим писателям никакое тренды не страшны. Проханов — сам себе тренд, человек и пароход. Придёт вам в голову слово «тренд», когда вы видите Даниила Гранина или Валентина Распутина?
— Смысл жизни, каков он, если не говорить высокопарно?
— Давайте не говорить высокопарно, а просто жить людьми. Все мы знаем, что такое хорошо и что такое плохо, ничего не надо никому объяснять.
Но если кому-то кажется, что «мир изменился», что отныне все мы «люди мира», «история закончилась», «институт семьи исчерпался», «родина — там, где кормят» и «я ничего никому не должен» — то надо заметить, очень мягко и вкрадчиво, что это не так. Если кто-то хочет жить, как мудак, не надо всех этих слов. Просто скажите: «я хочу жить, как мудак».
— Считаете ли Вы, что творческому человеку все сюжеты и идеи его произведений диктуются «сверху», от некоего внеземного разума?
— Так только шизофреники думают про себя. И сочиняют они, как правило, ужасную графоманию.
— Кто из современных писателей Вам близок и интересен?
— А я называл их много раз. Александр Терехов — сильнейший писатель современности. Михаил Елизаров написал несколько отличных книг — в том числе сборник его рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет» — просто замечательный. Денис Гуцко написал сильный роман «Бета-самец». «Лавр» Евгения Водолазкина — безусловный шедевр. Очень хорошо работают Марина Степнова и Сергей Шаргунов. Я всем сердцем люблю прозу Олега Ермакова и Михаила Тарковского. Эдуард Лимонов, которого по глупости читают меньше в последнее время, зато не по делу раздражаются на него — классик, писатель Божьей милостью.
— В чём проблема человечества?
— Этот вопрос из числа тех, что надо задавать Богу.
— Для России какая идея могла бы стать национальной?
— Демография. Вложение сверхсредств и сверхвозможностей в то, чтоб мы через 20 лет имели 20-30 миллионов здоровых, образованных, владеющих гуманитарными и точными знаниями детей. Нефть может подешеветь, газ улетучиться — а люди, способные к решению сверхзадач — останутся. Но для этого, говорю, надо их нарожать и обучить. Рожать, впрочем, сейчас не модно. Страна совместно решила пожить «для себя». Ну, сегодня мы живём «для себя», а завтра нам придётся поработать «на других». За все придётся платить, конечно.
— В последнее время мир разделился на сторонников и противников глобализации. По Вашему мнению, глобализация – это зло или добро?
— Посмотрите, как в пригородах Парижа горят машины. Это только начало. Посмотрите, как живут люди в африканских и азиатских странах. Вы знаете, что глобализация и либеральная экономика привели к тому, что в африканских странах за 20 лет уровень жизни упал на 12-14 процентов? А то белые люди искренне уверены, что они несут повсюду цивилизацию и гамбургеры. Всё совсем не так. Глобализация — это красивая сказка для бедных, которым «открыты все пути». Но реализуется эта идея путём ввода войск в суверенные страны с целью завладеть их ресурсами. В интересах, естественно, «богатых». У каждого народа должен быть свой дом. Если в ваш дом лезут гости в окно, ночью, и с топором в руке — это плохая глобализация. Давайте уже сворачивать своё участие в этих самоубийственных процессах. Давайте ходить друг к другу в гости через дверь и по приглашению.
— Верите ли Вы, что написанное Вами когда-то может стать классикой?
— Только и делаю, что сижу и верю в это. Если вера ослабевает — я выпью грамм двести, и сразу верю гораздо крепче.
— Как Вы отдыхаете, расслабляетесь? Ездите ли на море или в Европу? Ваш любимый курорт?
— Я и так езжу, в связи с выступлениями и переводами моих книг на другие языки, непрестанно. Мой отдых — это вернуться в свою деревню на берегу реки Керженец, выключить все телефоны – и затаиться в тишине. Вот сейчас я вам отвечаю из города Местре в Италии, через час я поеду в Рим, где будет представлен итальянский спектакль по моей книжке «Грех», оттуда я полечу сразу же в Магнитогорск, где на театральном фестивале будут представлены две новые постановки по моим повестям «Лес» и «Допрос», а оттуда – подряд в Хельсинки, в Ригу и в Таллин — везде будут встречи с читателями. Потом я на 2 дня заеду домой, и на новый круг — Сургут, Тюнинген (город в Германии, где местный немецкий театр поставил спектакль по «Саньке»), Владивосток (куда приедет с гастролями спектакль «Допрос», поставленный театром «Предел» по моей повести). И это я ещё не все города перечислил, наверняка что-то забыл. Куда я после этого могу поехать? Недавно моя жена Марыся взмолилась и сказала, что дети ни разу в жизни не были за границей. Мы сорвались и улетели в Тайланд. Ну что — с семьёй везде хорошо. Сняли себе два бунгало на берегу моря и сидели тихонько…
— В чём Вы находите своё счастье?
— В жене и детях. В русской литературе и в литературе мировой. В музыке – когда слушаю чужую и когда делаю свою, со своей группой «Элефанк» и с рэпером, которого зовут Рич. В общении с друзьями, в развесёлом нашем пьянстве. Счастья — везде полно. Его так много, что на него времени не хватает. Счастье — нормальное состояние человека… Ещё я баню люблю.
Даниил Александрович Гранин родился 1 января 1919 года в селе Волынь в семье лесника. Затем вместе с матерью переехал в Ленинград, где учился сначала в школе, а потом – в Ленинградском политехническом институте. В то же время Даниил интересовался литературой и историей, и на пятом курсе он начал писать историческую повесть о Ярославе Домбровском. В годы Великой Отечественной войны Даниил ушел на фронт, затем окончил танковую школу, конец войны встретил в Восточной Пруссии командиром роты тяжелых танков.
После войны Гранин работал в Ленэнерго, одновременно продолжая литературную деятельность. Свою повесть о Ярославе Домбровском он показал прозаику Дмитрию Острову, с которым познакомился на фронте. Остров предложил ему писать о том, с чем он хорошо знаком, то есть на производственные темы. Первым опубликованным произведением писателя стал рассказ «Вариант второй», героями которого были аспиранты. Его напечатали в журнале «Звезда» в 1949 году. Далее были повесть «Спор через океан», роман «Искатели». Гранин продолжал попытки совместить науку и литературу, поступил в аспирантуру Политехнического института, писал статьи по электротехнике. Но постепенно он сделал выбор в пользу литературной деятельности, освоил различные жанры и темы.
Приобрели известность его произведения «Иду на грозу», «После свадьбы», «Бегство в Россию». За свою жизнь Гранин удостоен многочисленных наград, в том числе звания Героя Социалистического Труда, Государственной премии, орденов Ленина, Красного Знамени, «За заслуги перед Отечеством» III степени, ордена Святого апостола Андрея Первозванного и других.
По его произведениям снят добрый десяток фильмов. В большинстве сам Гранин был автором или соавтором сценария. Еще он является автором многочисленных публицистических работ. Также Гранин принимает активное участие в общественной деятельности — он стал одним из инициаторов создания российского Пен-клуба и ленинградского общества «Милосердие», является президентом Общества друзей Российской национальной библиотеки, председателем правления Международного благотворительного фонда имени Д.С. Лихачёва, сопредседателем ООД «Конгресс интеллигенции Российской Федерации», членом Общественной палаты РФ, Немецкой академии искусств и Всемирного клуба петербуржцев.
В настоящее время Даниил Александрович Гранин живет и работает в Санкт-Петербурге.
облако тэгов
