Рунами нельзя забавляться, с ними нельзя шутить или играть. Им нельзя доверять, потому что никто не сможет предсказать, чем обернётся исполнение желаемого. Рано или поздно, но за дар и его плоды придётся платить. Всё дело в цене. Капкан желаний раскрыт для всех, но вырваться оттуда можно, лишь обратив свои желания, как и самоё себя, в пепел – пепел свободы от власти людей, богов и Судьбы. Так было и так будет всегда. Берегись несбыточных желаний: в них взлёт и падение, награда и кара, радость обретения и слёзы сожаления об утраченном, новая жизнь и смерть надежд…
***
Роман Вячеслава Паутова «Клеймо проклятия» написан в стиле скандинавских саг, но осовременен почти до уровня исторического фэнтези. Если по-простому, то в сравнении со стандартным фэнтези урезаны экшен и фантдоп, много пространных описаний, используются витиеватый синтаксис и почти сценическая речь. Если чуть сложнее, то олдскульная цепь художественной литературы – место и время, события и персонажи, действия и результаты – здесь отработана полностью, но расписана не настолько пространно, как у, предположим, Генрика Сенкевича.
Вячеслав Паутов далеко не единственный представитель «новой саги», но авторы и сам жанр мало кому известны. Если суровые и близкие к историко-приключенческому роману классики, то это однозначно Сигрид Унсет, Кирстен Сивер и Тим Северин. Если побойчее, поромантичнее и пофэнтезийнее, то Виталий Гладкий, Мария Семёнова, Елизавета Дворецкая и Бернхард Хеннен – уже спорно, поскольку совпадение лишь частичное. Тут уж кому что нравится. Однако большую часть обязательных для современной саги пунктов выполняют и они, и об этом надо сказать подробнее.
Жизнь героя представлена от рождения до смерти. Используется огромное количество персонажей, описываются их внешность и характер, разъясняется происхождение, родство и подчинённость. Герои не оцениваются, даются их поступки и высказывания. Время – стихия, а события хроникальны. Любовь без эротики. Волшебство строго в рамках местных верований. Нарратив выстроен на примерах из деяний богов и героев. Мир одушевлён и конкретен, это персонаж и ландшафт одновременно. Наконец, в основной текст вставляются образцы местной поэзии.
Единственный пункт, кажущийся обойдённым вниманием В. Паутова в «Клейме проклятия», это природа как персонаж. Здесь нет ни аналога живой Земли Русской, как в «Слове о полку Игореве», ни персонализаций в виде нечеловеческих рас, как в цикле «Корабль во фьорде» Е. Дворецкой. Есть странный туман во время боя и появления лебедей, которыми, согласно поверью, становятся души достойных. Озеро Веттерн уже полностью можно списать на пейзаж и авторские размышления. Увы, слишком мало пищи для избалованного троллями и прочими духами современного читателя.
Теперь к самому роману. Время – конец 10 века. Место – Скандинавский полуостров, территория современного Вальдемарсвика, что в Эстергётланде, Швеции. События – набег йомсвикингов на селение Гульдсанден, связавший судьбы ярла Кракена Статного, соглядатая йомсвикингов Кьядли и прекрасной Тордис. Мотив мести присутствует, но традиционного любовного треугольника не образуется. Есть то, что В. Паутов называет «капканом желаний», и он распахнут для каждого значимого персонажа. Результат действий зависит не от желаний, а от выбора средств достижения цели.
Фантастический элемент – руны, с помощью которых можно создать непобедимого воина из кого угодно. Мститель сотворён – но не героем, а орудием убийства. Он будто не имеет ни собственной воли, ни памяти, ни желаний. Послушный исполнитель полезен всем: рунному мастеру, ярлу, дружине, селению и стране. Коллизии проходят по всем этим уровням, рождая интриги и зримое приключение, но истинный конфликт невидимо зреет в искалеченной магией душе самого рунного воина. Что думает, что чувствует, что предпринимает он сам? До времени это доступно лишь автору и читателю.
В. Паутов ненавязчиво ломает стереотипы поп-культуры в отношении так называемых «викингов». Мимоходом показывает, что к 10-му веку нашей эры жили они не всем племенем в одном длинном доме, а семьями и хуторами в срубленных из круглых брёвен жилищах, близких нашим избам. Как и на Русском Севере, жилые и хозяйственные постройки ставились рядом, желательно под одной крышей, имели клети и подклети. Не были скандинавы и поголовно воинами или разбойниками, имелись и у них свои «селяне», занимавшиеся пашней, скотоводством, ремёслами и промыслами.
Бои представлены как цепочка поединков, но поставлены много лучше, чем в стандартном историческом фэнтези. Воины используют щит для защиты и нападения. Пригибаются и глубоко вшагивают навстречу, обходят за правую руку, подрубают опорную ногу. Перед смертельным ударом финтят и ранят, используют рельеф и солнце. Стрелы при наличии щитов почти бесполезны. Но фэнтези властно вмешивается и сюда. Рунный воин быстрее и сильнее обыкновенных. Есть берсерк и наёмный убийца. Появляется лабрис, но рогатых шлемов, к счастью, замечено не было.
Произведение поликомпонентно и широкоохватно, и потому даже при малом объёме по праву именуется романом, а не повестью. Здесь есть преступления, обман, месть, любовь, магия, земельная тяжба, межличностные дрязги и государственная политика. Ярла, ставшего бы героем и любовником в фэнтези, сбивают с «пути истинного» решение тинга, козни отшельника, мнения советчиков, планы Свена Вилобородого и выпивка. Это действительно сага, сплетающая воедино историю, живых людей и богоданные руны, но сага новая, поскольку герои получили возможность не только бороться с роком, но и побеждать.
Голые попы на планете Леонтелла являются вопиющим нарушением закона. Однако в один прекрасный день на фасаде мэрии появляется изображение именно этой части тела, и принадлежит она... главе города! Лучшие следователи Министерства культуры бросаются расследовать дело — но им противостоит активная и хорошо организованная группировка, которая занимается проведением операции "ВИЗГ!".
***
В кругу хранительниц домашнего очага издревле хранится сакральный смысл жизни. Он настолько прост и ясен, что его не требуется скрывать: привыкшие всё усложнять и украшать женщины в него попросту не верят. До последнего. Желаете причаститься, мадемуазель? Отриньте гордыню и склонитесь для посвящения.
Понятия «душа» и «сердце» всего лишь заменили то одно и единственно верное, что было в начале начал. Прекраснодушная, чуткое сердце, жить душа в душу, сердце ноет, душа болит, сердечко трепещет, душа поёт, разбить сердце… Всё это пустословие. Никто в действительности не понимает иносказаний. Всё намного проще и естественней.
Вот, к примеру, рассказ Курта Воннегута под стыдливым названием «Добро пожаловать в обезьянник». Вместо того чтобы сказать «давайте пошлём власти и вернёмся к природе», автор городит какую-то чушь про обезьян в клетках, чугун, пробку, выдохшийся эль и мокрую вату между ног. Но Ленни Риск не такая. Она – одна из жриц.
Склонитесь пред истиной на колени! Утвердите на земле ладони, припадите лицом! Разум не способен познать божественное! И лишь пророчица Ленни рискует проповедовать и нести правду о жизни в массы. Она готова поместить символ веры на каждый стол, городскую ратушу, на экраны и самоё небо – но услышат ли её? Поймут ли?
Знание всегда приходит оттуда, откуда и не подозревает несовершенный ум человеческий. Не надо бояться и противиться ему. Верно говорят о лишённых предвидения, что они задним умом крепки. Расслабьтесь, и истина войдёт в вас. Под её ритмичные хлопки по ягодицам вы поймёте, что всё в мире этом сделано именно так.
Каждый охотник желает знать (Костяной меч, том 1), Discane (Дис Кейн), 2021
В базе Лаборатории Фантастики отсутствует
***
Юный охотник Кенрон исследовал лес вместе со своими друзьями. Обитатели того леса обладали магией и людей не жаловали, и добыть их было непросто даже взрослому охотнику. На берегу озера компания повстречала старика-отшельника со стрекозами вместо глаз. Тогда Кенрон не мог и предположить, что незнакомец после неосторожно оброненного им слова откажется от добровольного изгнания и навсегда изменит его жизнь…
***
«Каждый охотник желает знать» можно назвать литературным экспериментом. Янг эдалт здесь лишён «отношений» – того, что обычно и позволяет повысить градус самой банальной и заезженной истории. Главному герою Кенрону четырнадцать лет, и он асексуален. Все стандартные схемы развития сюжета – любовь, страсть, выбор между умной и красивой, ревность, обиды, истерики, ритуальный мордобой и родительские матримониальные планы – в этом романе не сработают и потому отсутствуют.
Чем берёт автор? Лихо закрученной интригой, достойной детективного или шпионского триллера. Сюжет дополнительно осложняется тем, что ни персонажи, ни читатель до последнего не подозревают, с какой проблемой вскорости придётся разбираться. Проблем, надо сказать, много, возникают они с кажущейся хаотичностью и на ровном месте, а решаются по мере поступления. Совсем не так, как планировалось, и приводя к неожиданным результатам и непредсказуемым последствиям.
На примере Кенрона поневоле задумаешься, что было бы, употреби каждый из нас юношескую энергию не на мало что дающие в этом возрасте ухаживания за столь же юными девушками, а на что-нибудь полезное. Прогулки при луне, экстатические полёты в небесах и падения в бездну на одной чаше весов, целесообразность, тренировки ума и тела на другой… Герою такой выбор не предоставлен, и потому он развит, собран и рассудителен, как тридцатилетний, и сексуально образован на шесть лет.
Отсутствие психо-гормональных обострений настолько непривычно, что поначалу создаётся впечатление полной безэмоциональности Кенрона. Быть может, он аморальный психопат? Позднее сюжет не раз и не два доказывает несостоятельность этого предположения. Мальчик остаётся добрым, наивным, способным сопереживать и совершать ошибки, а его отточенные почти до гениальности таланты и способности проигрывают в столкновении со взрослыми и опытными персонажами.
Мир произведения схематичен и напоминает сеттинг компьютерной игры: маготехнологии, город и лес, люди и монстры. Всё дееспособное население – охотники, совершающие вылазки, добывающие и сбывающие трофеи. Но простым он кажется лишь персонажам-подросткам, и то лишь в самом начале. По мере взросления границы расширяются: городов много, не все в окружении лесов и монстров, да и с условно имперским объединением всё гораздо сложнее, чем представлялось.
Неизвестно, будет ли автор использовать намеченную возможность критики современного общества в цикле, но сатиру можно усмотреть уже здесь. Люди искусственно поставлены в условия, заставляющие заниматься добычей «природных ресурсов». Кроме охоты, работы нет – всё остальное, от чистки сортиров до банковских операций, делают завезённые имперцами кобольды. Выборное наместничество, кредитная система, ценообразование, жильё, медицина, образование – все аналогии прозрачны.
Есть у Кенрона и друг, и подруга. Но, учитывая его сексуальную нейтральность, какие отношения даёт ему и сюжету дружба? Зависть от менее развитого со стороны мальчика, непонимание со стороны девочки. Те же соперничество и обиды, что и при стандартной ориентации. Героя жаль, ведь он получает весь тот же негатив без позитива. Читателю достаётся несколько условно смешных моментов, позволяющих взглянуть на сексуальное манипулирование со стороны личности с иммунитетом к нему.
Композиция усложняется и словно растёт параллельно с развитием сюжета. Фокус действия постоянно сменяется, ветвится, меняет время, переходит от персонажа к персонажу, от детского сознания полуразумного ящера в лесу до циничного наместника и магички-имморалистки. Одно и то же событие может быть представлено с двух сторон. Но здесь, в первой книге цикла, повествование не выходит за рамки янг эдалта. Структура усложняется, но действительно взрослого наполнения не получает.
Подростковая литература прошлого позволяла детям взрослеть, а взрослым вновь окунуться в период эмоциональных бурь и жизнеопределяющего выбора юности. Учила одних и молодила других. Современный янг эдалт паразитирует на нежелании взрослеть и делать выбор. В этом романе герою и читателю отказали в сексуальном начале. Результат эксперимента можно рассматривать как попытку отказа от другой беды – порнографии, но выбор метода духовно-личностной кастрации кажется мне радикальным.
Скрыться на время от безумия внешнего мира среди уютной зелени — мечта, сладкий сон... кошмар!
Что, если ты НИКОГДА не сможешь покинуть свою дачу?
Связи нет, дорога упирается в лес, соседи ведут себя странно, и лето — чёртово лето! — никак не кончается...
***
У «Вьюрков» редкая, необыкновенная композиция. Она настолько прихотлива, что необходимо прочитать больше половины романа только для того, чтобы убедиться – это действительно роман, а не сборник рассказов. И ведь структура произведения и принцип развития сюжета на самом виду! Дарья Бобылёва сделала из них… название.
Вьюрок – птичка? Ну да. Маленькая такая, вертлявая, из певчих воробьиных. А ещё катушка – тюрючок для ниток. Как полое веретено. Вот, самое оно и есть. Дальше проще, поскольку символика веретена и прядения знакома всем. Время, судьба, мировая ось, превращение, жертва… Много чего. А в псковских говорах веретено ещё и «злая баба». Но это так, к слову.
Представьте «Вьюрки» мотком пряжи на веретене. Ухватитесь за кончик нити и потяните. Крутится веретено, кружит, ложатся на землю кольца, петляет нить – а самого-то его и не видно. До самого конца. Кто главный герой? Кто злодей? В чём интрига? Тяните, дорогие читатели, да не спешите. Оцените мастерство пряхи – до чего нить хороша!
***
Четырнадцать рассказов до последнего прячут взаимосвязи, представляясь каждый наособицу. Нет даже обрамляющего. Какой-то Валерыч, какой-то Витёк, свихнувшиеся кто куда пенсионеры, истеричные мамаши, девочка – гот и паникёрша, даунёнок, алкоголики… Обычный дачно-пригородный зоопарк на выезде. Летний шанс расслабиться и коллективно побыть самими собой, без шпилек и галстуков.
При этом у каждого рассказа претенциозное, недвусмысленно направленное на создание строго определённой культурной аллюзии название. «Война котов и помидоров», «Близкие контакты на тринадцатой даче», «У страха глаза мотыльки»… Как вам такое? По-моему, несомненная игра с читательскими эрудицией и ожиданиями. Вот только для чего? Погружение в контекст или юмор? Мне кажется, что всё-таки юмор.
Новеллистическая конструкция настолько изящно сложена, что последние, наконец-то собирающие персонажей вместе рассказы кажутся неудачными. Увы, судьба у них такая. Чтобы нить шла надёжно и плавно, первые витки надо завязать, скрутить на веретене потуже, защемить. Не случайно история эпилога наматывается пусть и в другую сторону, но снова ладно.
***
Слог у Дарьи Бобылёвой ясный, правильный и гладкий, так и просится определение «классический». Читать приятно. А вот метод и жанр далеки от всяких стилизаций и простоты. Реализм, магический реализм, сюрреализм, неосюрреализм или вовсе литература абсурда? Мистика, ужасы, фантастика, пародия, притча? Я голосую за магический реализм и мистику.
Пожалуй, доходчивее и проще будет показать аналоги её стиля не в литературе, а в кинематографе. «Колыбельная» Юлиуша Махульского, «Полено» Яна Шванкмайера, «Люми» Владимира Брагина, «Бал вампиров» Романа Полански. Страшно и смешно, узнаваемо, серьёзно, мило и по-соседски, но почему-то горько. А ещё, в данном конкретном случае, всё очень по-женски: интриги, пересуды, любовь и отношения.
Топор да веретено – древняя пара. Только вот оба уже не те, что прежде. Мужики — что делец, что бездельник — нынче равно неумёхи, растяпы и алкоголики. Бабы, конечно, надулись от важности, взялись командовать. А как вновь на мужское суровое жизнь повернула, за голову схватились: топор такой мягкий стал, что голову поднять не может! С детства женским воспитанием заклевали.
***
Славянского фольклора в романе куда меньше, чем кажется. Названия есть: ведьма, оборотень, подменыш, игоша, водяной, русалки, кикимора, заложный мертвец, леший, полуденница. Только их почти никто не узнаёт, и веры в них у персонажей нет. Инопланетяне балуют, военные или полтергейст. Таким что в лоб, что по лбу. Нет веры – нет и силы. До последнего, пока жареный петух не клюнет.
С тем же успехом можно насобирать обрывков из современной хоррор-культуры. Никак не меньше получится: ожившие статуи, экстрасенсы, потусторонние звонки, каннибалы, зомби, нерожайки, дети с особенностями, пугала-убийцы, маньяки, озверевшие кошаки, занимательные подвалы и взбунтовавшаяся флора. Тоже суеверия, если разобраться, только Новейшего времени.
Во «Вьюрках» своя, изменённая логика. Закольцованы пространство и время, ограничены разум, чувства и реакции персонажей. Никто ничему особо не удивляется, многое тут же забывают. Мифология у Дарьи Бобылёвой тоже собственная. Новая, да на старый лад. Вот и дачный посёлок получился зачарованным, отделённым от всего остального мира, как чертоги Медной горы и терем Седого медведя. Заходите, гости дорогие, если не боитесь измениться и остаться здесь навсегда!
Внимание: в рецензии, как и в самом произведении, присутствуют моменты 18+.
***
Илья Горюнов семь лет отсидел в тюрьме по ложному обвинению. Он выжил и вышел на свободу, движимый только одним желанием — отомстить тому, кто поломал ему жизнь, подбросив наркотики. Встретившись лицом к лицу со своим обидчиком, Илья совершает импульсивный поступок и получает доступ к его айфону, а с ним и к его жизни. На время Илья становится Петром Хазиным — через реальность на экране смартфона.
*** Современный российский натурализм
Мини-сериал Клима Шипенко «Текст. Реальность» вышел спустя восемь с лишним месяцев после полнометражного фильма «Текст» и представляет собой его расширенную и чуть иначе смонтированную версию. В пяти часовых сериях история Ильи Горюнова занимает в два с лишним раза больше экранного времени, но существование каждой добавленной минуты считаю оправданным. Сценаристом здесь также выступил Дмитрий Глуховский, и тут он получил возможность более тонкой и точной настройки экранизации своего романа. Темпоритм происходящего, многочисленные вставки внутренних монологов и подобия закольцованных мыслеобразов главного героя, длиннейшие музыкальные композиции и панорамные планы, значимые символы в окружающем – всё это позволил ему применить лишь формат мини-сериала с непрерывным повествованием. Ну и, конечно же, решение К. Шипенко принять сценарий автора, а не дать что-то своё.
Отдельно хочу выделить клиповую составляющую сериала, представленную музыкально-шумовым рядом, неразрывно связанным с визуальными образами и дополняющим их. Она перемежает сюжетные события и реально давит на психику. В отличие от воды А. А. Тарковского, эти клипы создают понятный большинству эмоционально-образный фон. Безлюдье, зимняя серость промзоны, слепые окна редких жилых домов, бесконечная дорога и тишина. Варево мыслей и кипение чувств внутри героя, толпа, клубняк и метро снаружи. Пустая квартира, сумрак, одиночество и звуки семейной жизни соседей. А вот стройная легко одетая красавица в нездешнем пейзаже будто рождает танцем музыку. Пьяные разговоры и секс под включенное на телевизоре порно. Искажённый мегафоном голос и проблесковые маячки в окно, удары во входную дверь, выстрелы и обречённо-лихое: «Идите на ...!»
Да, Д. Глуховский по-прежнему не стесняется использовать нецензурную лексику и сгущать краски при создании художественного мира. Скандальность его натурализма местами зашкаливает. Почему не реализма? Потому, что персонажи, общество, семья, мораль, дружба, вера, любовь и сам герой демонстрируются намеренно низко и деструктивно. Те самые модные «тёмность» и «нуарность», но без гламура и компьютерных игр, а на основе современной российской действительности. Животные инстинкты, рациональное приспособленчество и закулисье внешне привлекательных вещей: местами противно, но до боли реально. Тяжело, знакомо и узнаваемо, в отличие от легковесных, театрализованных и в корне чужих картин С. Подгаевского и подобных ему. Отмечу, что сквернословие здесь того толка, что давно перешло в разряд общеупотребительного разговорного, и слов этих не больше трёх.
«Текст» Д. Глуховского не станет современным «Идиотом» или «Преступлением и наказанием» Ф. М. Достоевского, поскольку в нём нет социального, религиозного и личностного анализа, нет тонкого психологизма. Тут другой, внешне примитивный подход, отпугивающий многих и многих. По принципу «гаже пахнет – туже входит». Режиссёр и сценарист предпочитают воздействовать опосредованно, через спинной мозг и железы, отвратительной злободневностью будить инстинкты и бессознательное. При этом композиционно сериал не так прост и выстроен на смене акцентов: пристрастный к пошлости фотографизм, криминально-сенсационные приключения, бытовой символизм. Проще выражаясь, наблюдается движение от грязи и эпатажа к правильному и вечному. Пищу получат и головной мозг, и сердце, и душа. Это кажется странным, но натурализм именно благодаря своей примитивности способен к эстетической мимикрии и симбиозу с другими художественными методами.
*** Фрустрация
Начало истории гадко и натуралистически подробно. Великовозрастный балбес рвётся на встречу с девушкой и в клуб, а строгая мать крестом встала у двери. Не пущу-де, пока предмет не пересдашь, мне твоё поступление в МГУ слишком дорого обошлось. Будь двадцатилетний сыночка лет на десять младше, сцена смотрелась бы не так мерзко, но создатели нашли способ усилить её и в существующем возрасте матери и ребёнка. Далее свобода и клуб, а в нём облава ФСКН. Граждане! Ну нельзя так себя вести с представителями органов власти при исполнении. Тем более, если вы находитесь внутри текста Д. Глуховского. Ну, вы всё понимаете, ведь даже здесь лучше не выражаться.
Если бы автор желал тупо лить чернушку с порнушкой, он сделал бы это легко. Маменькин сынок, студент-филолог на зоне долгие семь лет. Подумайте об этом прежде, чем начать по-интеллигентски ругать сериал, к примеру, за два часто, эмоционально и подряд, к месту и не к месту повторяемых матерных слова и тело, в эпоху развитых компьютерных технологий условно принадлежащее замужней на тот момент Кристине Асмус. Автору-сценаристу и режиссёру важно не шокировать зрителя очередным кукареку зелёного слоника, не познакомить его с выживанием по ту сторону решётки, как это сделал В. Т. Шаламов. Им важно донести до нас что-то другое. Задумайтесь лучше над этим.
Илья отсидел положенное и получил освобождение. Не будет спойлером сказать, что он не стал ни опущенным, ни авторитетным, ни даже инвалидом. Бывший инфантильный и влюблённый паренёк выгорел и нечеловечески устал на зоне. Он шёл домой и думал, что хуже быть уже не может – но автор-оптимист доказал, что ещё как может. Связка из трёх ударов по уже повисшему на канатах телу: мать, девушка, лучший друг. И никакого свистка, никакого рефери, никакого гонга. Удивительно ли, что Илья выпил и при встрече с задержавшим его Петром Хазиным впал в мужскую истерику со всеми вытекающими последствиями? Нет. Удивляет то, что именно здесь унылый натурализм расцветает фантастическим авантюрно-плутовским повествованием.
*** Сублимация
Натурализм как основной стиль картины никуда не делся, но фантастические допущения после обретения Ильёй смартфона сыплются одно за другим. Все понимают, что в действительности, учитывая родословную и двойную занятость Хазина, герою не удалось бы даже выспаться? Хотя бы потому, что агенты уровня Хазина при всём желании не могут позволить себе самостоятельность, безнадзорность и одиночество. Видимо, излишне натуралистический фокус как раз и призван отвлечь внимание зрителя от подобных расхождений с реальностью. Художественный вымысел, конечно, но без него не было бы ни романа, ни экранизации.
На момент осуждения Илье двадцать лет. Ярко выраженный инфантил к тому же, но по факту МГУ для него неразрывно продолжает «школьные годы чудесные». Жил с мамой, учился, тусовался с друзьями, целовался с девушкой – и вдруг всего этого разом не стало. И «волчий билет» по жизни, как печать Каина. В стандартных криминальных боевиках невинные жертвы матереют в заключении и мстят, едва выйдя на свободу. Жестоко и беспощадно, попутно отрываясь по выпивке и девочкам за все отбытые годы. Юмор автора в том, каким образом он изменил сей устоявшийся шаблон. Илья заполучил в личное пользование айфон врага вместе с паролем, а с ними всю его жизнь, грехи и душу. Сатира и гротеск, однако.
Смартфон в современном мире куда важнее своего носителя из плоти и крови, а социальные сети и мессенджеры значимее реальных встреч. Виртуализация личности прошла успешно, и любой бомжара сможет, не переодеваясь и не трезвея, сойти за модного блогера. И начинаются у перевоплотившегося Ильи необыкновенные приключения. Оперативная работа под прикрытием, агентурное внедрение в торговлю наркотиками, банкеты в среде генеральского состава служб и министерств. Элитные клубы, пентхаусы, командировки на райские острова, доступные девушки, секс втроём… Красота! Точнее, её уродливое в своей ирреальности и натурализме отражение. Онанизм, как подчеркнул в одной из сцен сам Д. Глуховский. Какое время, такие и плуты, и приключения у них соответствующие. Одни живут, другие дрочат.
*** Инициация
Несмотря на местами жёсткий юмор, полновесной социальной сатиры не получилось. Скорее всего, и не было такой цели. У «Текста» другой посыл: даже виртуально воздействуя, можно изменить жизнь к лучшему. Просто не упустите финальный эпизод после титров последней серии. В начале было Слово, оно стало печатным, а после перешло с бумаги на электронные носители. Естественный процесс. Чем книга лучше мессенджера, если суть лишь в пользующемся словом человеке, его уме, совести, воле и выборе? Ничем, если по-прежнему оставаться людьми. Продолжение идей традиционной русской литературы налицо. Не Фёдор Михайлович, далеко не он, но на своём уровне и в своём ряду «Текст» вполне достойное произведение. Правильное.
Парадигма выстраивается интересная: В. Головачёв и М. Семёнова. От первого Д. Глуховский будто бы взял плоть, от второй душу. Зарвавшиеся мажоры, произвол властей, зло и возмутившиеся, оставшиеся чистыми мальчики – чем не головачёвская схема? Выгоревший дотла пацан, все семь лет следящий в инстаграме за кровником, отомстивший, но тянущий в жизнь не себя, а случайных знакомых только потому, что иначе не может – не перезагрузка ли Волкодава? Да, Илья не боец, а дрочер, и это отличает его от героев двух указанных авторов в худшую сторону. Да ведь и «Текст» не боевик и не сказка.
В натурализм, плутовские приключения и гротеск, оказывается, с самого начала были скрыто вшиты элементы символизма. От мелочей вроде клуба «Рай» и вывески «От(р)ада» до приготовленного матерью супа, которого как раз хватило. От пошло обыгранного ММЖ непорочного отцовства до Христа и Голгофы. У героев классического западного натурализма нет возможности выбора и нет ответственности за свою жизнь и поступки. Илья Горюнов изначально поставлен Д. Глуховским в ситуацию двоемирия – текста и реальности, грязи и совести. Среда тянет его в одну сторону, воспитание в другую. Есть иконы дома и безвизовая Колумбия где-то там. Есть пахнущая матерью подушка и заглядывающая в глаза соблазнительница, манящая заморскими чудесами. Есть загранпаспорт и моральный выбор в ситуации, когда никому ничего не должен. Убить по-русски… или теперь это воспринимается только сказочно, по-веннски?
облако тэгов
