Предлагаем вашему вниманию рубрику, в которой мы попытаемся поговорить о том, как издают фантастику.
Мы приглашаем к участию в рубрике всех тех, у кого есть желание рассказать об изданиях своего любимого автора, необычно оформленных книгах, знаменитых и не очень сериях, дизайнерских решениях и удачных находках, шрифтах, титулах, журнальных иллюстрациях, ляссе и далее до бесконечности.
Никаких ограничений по времени и пространству нет. Единственное пожелание: ваша статья обязательно должна содержать иллюстрации, потому как лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть.
Администрация сайта надеется, что фантлабовцам есть что сказать. Так давайте же сделаем рубрику познавательной и интересной!
Из интервью польской писательницы, редактора и переводчицы с русского Евы Бялоленцкой (см. ЗДЕСЬ), напечатанного в журнале "Nowa Fantastyka" в конце 2009 года. Перевод интервью готовится к публикации в колонке автора этого сообщения.
"А Россия?
Мне бы очень хотелось так же солидно издаться в России. В настоящее время реализуется проект под руководством Андрея Белянина, который любит поляков. Лет восемь назад Белянин, посетив Польшу, заметил, что многие люди говорили с ним по-русски, а он умел только поздороваться по-польски. Он также был свидетелем, когда польская женщина и россиянка беседовали, используя английский язык. Первый факт заставил его устыдиться, а второй разозлил -- это скандал, что братья-славяне, имеющие одни культурные корни, используют в качестве языка общения английский. А когда увидел, что книги русских успешно издаются в Польше, подумал, почему бы не попробовать обратное. Он начал собирать авторов из Польши, Чехии и Словакии и создал антологию. Поначалу издательство «Армада» отнеслось к проекту с большим скептицизмом. Но у Андрея в издательстве звездный статус, а у звезд могут быть свои капризы. Чтобы сделать ему приятное, издательство выпустило его антологию тиражом около 4000 экземпляров (в России это мизерный тираж). Поляков представляли Пилипюк и я. Проект возымел успех, русские выкупили тираж. Сейчас собирается четвертая антология, и у меня заканчиваются короткие тексты. Однако россияне постепенно приходят к выводу, что раз уж рассказы славянского Запада продаются, стоит заняться нашими романами. И кто знает, может быть, они напечатают «Хроники второго круга»?
А как складывается ваше сотрудничество с русскими переводчиками?
C переводчиками творилось нечто абсолютно безумное. Русские не знали никого, кто смог бы перевести им эти рассказы. Я удивилась, когда получила письмо с вопросом, знаю ли я кого-нибудь в Польше, кто понимает русский язык. Первое, что я сделала, это пропустила свой текст через автоматический переводчик. Он выглядел неплохо, я все понимала – ха, ха, ха... К счастью, я познакомилась на поттеровском форуме с россиянкой, имевшей и российское, и польское гражданство, которая владела обеими языками. И имела мать-переводчицу. Они ознакомились с результатами моего труда и схватились за голову. Пани Коган сказала, что переведет мне это без всякого вознаграждения, только за авторский экземпляр книги. Текст ушел в издательство, которое заплатило ей и сделало моей постоянной переводчицей.
Анджей Пилипюк говорит, что русские переводят довольно-таки творчески, они даже изменили концовку его рассказа. Ваши переводы тоже такие же креативные?
Я пока что беру простые тексты, а как мы все знаем, из «Фиата» не сделаешь «Феррари», хотя иногда приходилось сдерживать себя, чтобы не переписывать текст целыми абзацами. Однако я ограничиваюсь тонкими вставками и сокращениями, чтобы красиво выглядело. У русских, в отличие от нас, нет хороших редакторов. По сравнению с ними наши специалисты превосходны. Когда я читаю книги по-русски, то тоже хватаюсь за голову. Автор может трижды менять цвет глаз героя; долго писал – забыл, как там было. А редактор этого не уловил. Герой гуляет по саду и вдруг подходит к полке с книгами. Редактор не уловил. У меня такое впечатление, что русские редакторы ищут только опечатки, а если в тексте чего-то не то проскакивает – вся вина на авторе. Когда я редактировала роман "Arcymag" (Александр Рудазов «Архимаг». W.), мне пришлось с согласия автора переделать всю сцену допроса бандита, подозреваемого в убийстве. Предполагаемого преступника допрашивали в комнате отдыха — стол, стулья, кофеварка, без зеркала с односторонней видимостью, на столе степлер, ножницы. А сам допрос, это чистый стеб. «Ты убил! -- Я не убивал. -- А может, ты немножко убил? – Нет, я немножко не убивал». А вокруг полно всякого такого, что можно в глаз вонзить, чем по голове шарахнуть. Посмотрев несколько фильмов сериала ”CSI”, я лучше представляла себе, как это все выглядит, чем несчастный автор «Архимага». Но в России это проскочило. У них настолько широкие горла, что они проглатывают все, как пылесос. Нет абсолютно никакой критики".
Vladimir Savchenko. Self-Discovery. — New York: Macmillan, 1979
В нас одно «я» или много «я»?
Роберт Антон Уилсон в «Космическом триггере» описывает свою реакцию на различные события как реакцию Автора, Скептика, Мудреца, Невролога, Шамана и других персонажей. Разумеется, всё это — сам Уилсон, а не тот случай «множественной личности», который получил известность благодаря доктору Мортону Принсу в начале этого века; всё это — разные стороны единого человеческого существа, а не множества отдельных сущностей.
Кто внутри вас спокойно наблюдает, как вы впадаете в ярость, или погружаетесь в экстаз, или завоёвываете публику? Вы, как и многие, понимаете под этим кем-то «маленького человека, который наблюдает» или «часть меня, которая всегда наблюдает, но никогда не участвует»?
(И почему многие описывают этого наблюдателя как маленького человека? Я иногда подозреваю, что мой как раз большой — может быть, даже больше меня.)
Вот такие вопросы — вопросы-провокации — ставит Владимир Савченко и его потрясающий роман, ибо в основе повествования — проблема самости и личностной идентичности. Кривошеин, блестящий молодой экспериментатор в области кибернетики, герой романа, открывает способ дублирования людей и, работая тайно, выпускает в мир множество версий самого себя.
Так что вы встретите здесь много Кривошеиных; но они никоим образом не идентичны. Это не клонирование и не то дублирование, которое описал Эрик Темпл Белл в «Четырёхстороннем треугольнике»*, и не то невероятное, что использовал я в повести «Когда заботишься и любишь…». Это нечто совсем иное и, насколько я знаю, уникальное. Это управляемая компьютером биологическая матрица, если хотите, разумная жидкость, способная организовывать, связывать, балансировать органические субстанции. Прибавьте сюда новый концепт — голографическую модель применительно к функциям мозга, в которой каждая ячейка секции, похоже, содержит все функции этой секции, точно так же, как каждый сегмент голограммы содержит все части изображения, — и вы приблизитесь к пониманию научных достижений Кривошеина. Выписано увлекательно и с таким реализмом, что возникает соблазн подать заявку на грант, сконструировать эту штуку и испытать её.
Подать заявку на грант. Савченко вплёл в своё повествование восхитительный и сокрушительный анализ внутренней политики крупного исследовательского центра, занимающегося фундаментальной наукой, постичь которую у политиков нет ни шанса, но однако ж, научное сообщество должно обращаться к ним за финансированием. Затем следует точно такая же ужасная ситуация, которую столь блестяще описал — разоблачил? — Лео Сцилард, забрав лучших учёных из лаборатории и поместив их в администрацию, где они должны работать плечом к плечу с администраторами, которые в лаборатории были бы совершенно беспомощны. Миллионы слов написаны о различиях в обычаях, культурах, политических системах, философиях; как удивительно видеть, насколько похожи симптомы этой чумы, где бы она ни разразилась! Невежество — это невежество, напыщенность — это напыщенность, и самовозвеличивание — звучит одинаково на всех языках, так же как и фрустрация. Кто, читая роман, не узна́ет администратора Гарри Хилобока или, например, внешне сварливого, но внутренне чувствительного Андросиашвили, тот никогда и нигде не был знаком с внутренней работой крупных исследовательских центров.
Давно замечено, что писатель пишет, как правило, об одном и том же, повторяя его вновь и вновь, вне зависимости от того, насколько широк спектр его тем и сюжетов или сколько различных художественных приёмов он использует. Я, к сожалению, не знаком с другими работами Савченко, но здесь направленность его творчества выглядит вполне ясной. Позвольте привести несколько цитат:
«Человек — самая сложная и самая высокоорганизованная система из всех нам известных. Я хочу в ней разобраться целиком: как всё построено в человеческом организме, как связано, что на что влияет…»
«— Видите ли… когда-то было всё не так. Зной и мороз, выносливость в погоне за дичью или в бегстве от опасности, голод или грубая нестерильная пища типа сырого мяса, сильные механические перегрузки в работе, драка, в которой прочность черепа проверялась ударами дубины, — словом, когда-то внешняя среда предъявляла к человеку такие же суровые требования, как… ну, скажем, как сейчас военные заказчики к аппаратуре ракетного назначения… Такая среда за сотни тысячелетий и сформировала «хомо сапиенс» — Разумное Позвоночное Млекопитающее. Но за последние двести лет, если считать от изобретения парового двигателя, всё изменилось. Мы создали искусственную среду из электромоторов, взрывчатки, фармацевтических средств, конвейеров, систем коммунального обслуживания, транспорта, повышенной радиации атмосферы, электронных машин, профилактических прививок, асфальтовых дорог, бензиновых паров, узкой специализации труда… ну, словом, современную жизнь. Как инженер, и я в числе прочих развиваю эту искусственную среду, которая сейчас определяет жизнь «хомо сапиенс» на девяносто процентов, а скоро будет определять её на все сто — природа останется только для воскресных прогулок. Но как человек я сам испытываю некоторое беспокойство…»
«Эта искусственная среда освобождает человека от многих качеств и функций, приобретённых в древней эволюции. Сила, ловкость, выносливость нынче культивируются только в спорте, логическое мышление, утеху древних греков, перехватывают машины. А новых качеств человек не приобретает — уж очень быстро меняется среда, биологический организм так не может. Техническому прогрессу сопутствует успокоительная, но малоаргументированная болтовня, что человек-де всегда останется на высоте положения. Между тем — если говорить не о человеке вообще, а о людях многих и разных — это уже сейчас не так, а далее будет и вовсе не так. Ведь далеко не у каждого хватает естественных возможностей быть хозяином современной жизни: много знать, многое уметь, быстро выучиваться новому, творчески работать, оптимально строить своё поведение…»
«[Я хотел бы] изучить как следует вопрос о неиспользуемых человеком возможностях своего организма. Ну, например, отживающие функции — скажем, умение наших с вами отдалённых предков прыгать с дерева на дерево или спать на ветке. Теперь это не нужно, а соответствующие нервные клетки остались. Или взять рефлекс «мороз по коже» — по коже, на которой почти уже нет волос. Его обслуживает богатейшая нервная сеть. Может, удастся перестроить, перепрограммировать старые рефлексы на новые нужды?»
Какая удивительная, какая захватывающая концепция! В стремлении к «совершенному человеку» Савченко, конечно, не оригинален; оно уже многие годы процветает в научной фантастике, в том числе в той, что называется мейнстримом, оно питает нынешний бурный поток самореализации и самоактуализации; оно существует у Шекспира и Стейнбека, будь то примеры благородства или суровые образы несовершенных и порочных людей. По-настоящему поражает идея Савченко извлечь и перепрограммировать то, что в человечестве присутствует, но действительно устарело, а не то, что могло бы функционировать, но просто бездействует.
И он сопротивляется такому reductio ad absurdum; посмотрите на этот причудливый обмен репликами:
«— Так! Значит, мечтаете модернизировать и рационализировать человека? Будет уже не «хомо сапиенс», а «хомо модернус рационалис», да? А вам не кажется, дорогой системотехник, что рационалистическим путём можно превратить человека в чемодан с одним отростком, чтобы кнопки нажимать? Впрочем, можно и без отростка, с управлением от биотоков мозга…
— Если уж совсем рационалистически, то можно и без чемодана, — заметил Кривошеин».
Кривошеин и Савченко слишком влюблены в человечество, чтобы пойти на это.
Научную фантастику называют лекарством от футурошока, шока будущего. Футурошок — это чувство дезориентации, вызванное стремительным ростом числа изобретений, воздействием технических новинок, развивающихся бесконечно быстрее, чем тело и мозг обычного человека. Интересно, читал ли Савченко Элвина Тоффлера (который придумал этот термин)**, хотя и понятно, что в этом нет необходимости: явление и его последствия вполне очевидны для любого, кто захочет взглянуть. Писатели-фантасты и их всё более многочисленные и пристрастные читатели — это и есть те, кто хочет взглянуть. Они опытным взглядом смотрят не только на то, что есть и что будет, но и на завораживающую бесконечность того, что могло бы быть: альтернативные миры, альтернативные культуры и нравы, экстраполяции известного, будь то космические полёты, трансплантация органов, социальное обеспечение, экологическое сознание или любое другое течение, идея или сила в вечно движущейся Вселенной: если это будет продолжаться, то куда оно приведёт? Ибо застой, и только застой, неестественен и недостижим, и терпит неудачу каждый раз, когда человечество испытывает искушение испробовать его. Сама природа научной фантастики заключается в том, чтобы осознать это и признать, что единственная безопасность — в динамическом равновесии, как у чайки в полёте, у планеты на орбите, у сбалансированно вращающихся галактик… и, конечно, очевидный факт, что клетки вашего тела и молекулы, из которых они состоят, совсем не те, что были в тот момент, когда вы взяли в руки эту книгу. Будущее может шокировать только тех, кто зациклен на застое.
(К слову, писатели-фантасты не застрахованы от футурошока, хотя он может выражаться в непреодолимом желании дать себе пинка. Пример: до самого недавнего времени, насколько я знаю, не было ни одного научно-фантастического рассказа, в котором фигурировало бы устройство, подобное наручным часам, какие носит моя жена, которое показывает время, день недели, дату, настраивается на месяцы различной продолжительности, служит секундомером и регистратором прошедшего времени, а также имеет солнечную батарею, которая поглощает любой доступный свет и заряжает аккумулятор. Разработка этих микроэлектронных устройств, ныне довольно распространённых и недорогих, была просто немыслима для профессионалов научной фантастики, и это далеко не единственный пример технологического квантового скачка, который охлаждает наше высокомерие. Всем заинтересованным сторонам выгодно, когда властители умов время от времени подскальзываются и садятся в лужу.)
Такие лужи, или их повествовательный эквивалент, вполне присутствуют и в этой книге, ведь Савченко обладает отменным чувством юмора и прекрасно понимает, что такое эпатаж. Представим, например, что вы — блестящий, но не слишком привлекательный мужчина, которого мало волнуют всякого рода удовольствия и которого любит прекрасная и всепрощающая дама. В ходе своей работы вы создаёте живую, дышащую версию себя, которая физически прекрасна как Адонис и которая, кроме того, чётко помнит каждое слово, каждую близость, которая когда-либо была между вами и этой женщиной.
И вот они встречаются, и он ей нравится.
Как вы себя почувствуете?
И почему?
А вот Онисимов — бедный, преданный, верный долгу Онисимов — сыщик, в чьих жилах течёт сущность Кистоунского Копа***, — сталкивается с делом, имеющим вполне рациональное решение, которое он совершенно не в состоянии раскрыть — и вовсе не потому, что не может его понять, а потому, что просто не может в него поверить.
А вот и обидчивый Хилобок, к сожалению (как было сказано выше), не совсем пародия, но объект нередких случаев неудержимого паясничанья Кривошеина/Савченко, и Старик Вахтёрыч — конечно же, Розенкранц и Гильденстерн в одном лице, — и прекрасная россыпь улыбок среди каскадов сложных идей.
Однако над всем этим — над умопомрачительными идеями, неожиданными поворотами повествования, широким спектром характеристик, юмором, саспенсом — сияет любовь автора к человеческому роду и вера в него. Когда он говорит через своего главного героя, он говорит не о человеке, а о человечестве. И в конце, в самых последних словах романа, звучит эта вера и этот оптимизм.
Сейчас, кстати, не стоит открывать последнюю страницу и смотреть на эти последние слова. Они не будут иметь для вас какого-либо смысла, пока вы не прочитаете роман.
* Ошибка Т. Старджона: имя автора «Четырёхстороннего треугольника» Уильям Ф. Темпл.
** Т. Старджон не замечает, что допускает анахронизм: фундаментальная работа Э. Тоффлера Future Shock увидела свет в 1970 году — три года спустя после первой публикации романа В. Савченко. (Уточнение.)
*** «Кистоунские копы» — вымышленные гротескно-некомпетентные полицейские, показанные в немых комедийных фильмах, снятых Маком Сеннеттом и его кинокомпанией «Кистоун» в период с 1912 по 1917 годы. (Примечания переводчика.)
В понятии «научная фантастика» почти полвека слово «научный» означало настолько исчезающе малую величину, что любой безграмотный школьник полагал, что его идеи тоже чего-то стоят и достойны воплощения. Поэтому, вместо того, чтобы звать молодёжь во ВТУЗы, научная фантастика позвала молодёжь к печатному станку, породив по ту сторону океана мощный всплеск графомании. Однако, несмотря на общую литературную непритязательность, палп-журналы неохотно публиковали школоту, и школота вынуждена была заниматься самиздатом. Фэнзины стали замечательным способом выпустить литературный пар в свисток, а некоторые фэны так заигрались, что начали строчить критические статьи и обзоры, вести Колонку Редактора и клянчить деньги у спонсоров, наполняя годовой бюджет. Кое-кто заходил настолько далеко, что выпрашивал материалы у известных писателей – естественно, на безгонорарной основе.
Роберта Хайнлайна подобные просьбы обычно приводили в бешенство. Он всегда подчёркивал, что литературой занимается не ради развлечения, а для того, чтобы заработать себе на жизнь. Поэтому любая литературная деятельность, будь то написание текстов или встреча с читателями должны оплачиваться – хотя бы чисто символически. У редактора фэнзина, который работал на чистом энтузиазме и ожидал того же самого от всех окружающих, подобный подход никак не укладывался в картину мира, и со временем отношения Хайнлайна с назойливыми фензинами и активистами фэндома приобрели характерную морозную свежесть.
Но до того, как маленький железный занавес опустился, Боб пару раз поддался на уговоры, и кое-что с его стола утекло в печать – чтобы пропасть в безвестности на долгие годы. В частности, одно маленькое эссе Грандмастера более полувека существовало лишь в десятке раритетных экземпляров «Космических путей» по цене 25 центов, и только стараниями Вирджинни в 2007 году вышло в свет (на этот раз в кожаном переплёте с золотым тиснением по цене 2000 баксов).
Фэнзин «Spaceways» был основан в 1938 году Гарри Уорнером, легендарным деятелем и историком фэндома, лауреатом «Хьюго» и «Локуса». Журнал «Spaceways» стал образующим центром Третьего Фэндома, в нём публиковались разные заметные фигуры, типа Фредерика Пола, Дональда Уоллхейма или Сэма Московица. При этом оформление «Путей» было совершенно непрезентабельным: тетрадка из 12 листов писчей бумаги и обложка из цветной. И что более ужасно, это была рисованная обложка:
«Spaceways» март 1941.
«Spaceways» январь 1942.
Видимо, в своё время, глядя на подобные художества, великий писатель и литературный критик Дэймон Найт решил, что вполне может состояться в качестве иллюстратора… Ну да бог с ними, с картинками, вернёмся к текстам.
В январском номере «Spaceways» 1941 года с текстами было не очень хорошо, ни одного громкого имени, за исключением маленького эссе в колонке «Юмор», которое написал Лайл Монро. Лайл Монро к этому моменту был известен, как автор рассказа «Да будет свет!», вышедшего в «Astounding» и микрорассказа «Хайль!», которое напечатал Рэй Бредбери в своём фэнзине «Futuria Fantasia». Позднее Хайнлайн публиковал под этим псевдонимом только повесть «Утраченное наследие» и те рассказы, которые сам считал «издержками производства». Относится ли к ним данное эссе «How to write a story», вы можете решить сами.
«Spaceways» январь 1941.
КАК ПИСАТЬ РАССКАЗЫ
ЛАЙЛ МОНРО
Первое, что нужно сделать, это убедиться, что у тебя достаточно белой бумаги, писчей бумаги для вторых экземпляров, копирки и т. п. Если у тебя чего-то из этого не хватает, брось всё и дуй в магазинчик за углом, чтобы докупить недостающее — поток вдохновения, если уж он начался, нельзя прерывать всякими пустяками. Только не останавливайтесь по дороге у киоска с журналами — иначе на этом всё и закончится.
О’кей, теперь всё есть? Давай посмотрим; бумага, копирка, ластик, пепельница, сигареты, спички — упс! Нет стакана с водой. Зайди в ванную и налей. Что, увидел своё лицо в зеркале? Да-да, сынок, ты начинаешь лысеть. В этом нет никаких сомнений, и это уже нельзя назвать «высокий лоб» или типа того. Да и твоя талия выглядит не слишком хорошо…
Ладно, ладно! Что тебе точно поможет, так это свежий воздух. Почему бы не бросить всё и не сгонять в Гранд-Каньон? Никому не идёт на пользу день-деньской горбатиться у станка, лицо теряет свежесть. Ну и в любом случае, это же будет не просто поездка, а сбор материалов для вестерна, самая настоящая профессиональная работа. Помнишь, что говорили о «Кодексе преступников»[1]? Ну, а что, если бы они это сделали? Чего они ожидают при таких тарифах за слово? Романов Брет Гарта что ли?
[1] «Outlaw's Code», вестерн Макса Брэнда (Фредерика Шиллера Фауста) 1932 года издания. Далее Хайнлайн намекает на эпизод в биографии Фауста, когда редактор отправил его в путешествие на Запад, чтобы он окунулся в реалии мира, о котором пишет. Фауст никуда окунаться не пожелал, и всю поездку провёл в гостиничных номерах, где и писал свои «спагетти-вестерны» на безопасном удалении от действительности.
Ну, неважно, так что насчёт небольшой поездки в Каньон? Можешь вернуться денька через три или, скажем, четыре. Твоей работе это пойдёт только на пользу. Выветрить городские миазмы из головы… кстати, хорошая фраза, лучше её запиши куда-нибудь. Минуточку, ты вроде бы где-то это уже читал… Ой, ладно, даже если и так, одна фраза – ещё не плагиат. И я же всё равно не собираюсь её нигде использовать, честно.
Хайнлайн на фоне Гранд-Каньона.
О’кей, теперь возвращайся к столу и принимайся за работу.
Лучше всего начать с чашечки кофе. Отличная штука этот кофе. Интересно, Шекспир пил кофе? Возможно, ты мог бы написать на эту тему задушевное эссе или дурацкую статью в «Esquire». Вряд ли это будет хуже, чем некоторые вещи Хемингуэя — что есть у Хемингуэя такого, чего нет у тебя? Ну, кроме хорошего литагента?
Но ты ведь не можешь себе позволить поездку прямо сейчас, ни в Гранд-Каньон, ни куда-либо ещё? Лучше уж сядь и напиши этот рассказ, и тогда у тебя всё получится. А может, это будет роман, а не рассказик? Скоро надо будет платить по кредитам за машину — не забывай об этом.
Что ж, вернёмся к нашему станку. Даже забавно, какой гипнотический эффект оказывает на человека чистый лист бумаги. Писательская бессонница, вот что это такое. Никак не удаётся заснуть, кроме как сидя перед пишущей машинкой… Итак, что у нас будет на этот раз? Вестерн, как было задумано, или научная фантастика? Наука – это же так круто! Только вот беда, всё, что сложнее перочинного ножика, для тебя чересчур навороченная техника, дружок. Что ты будешь делать, если окажешься на планетоиде, не имея ничего, кроме сломанного атомного ультраконвертера четвёртого порядка? Ты ведь помнишь, что натворил, когда пытался починить водонагреватель? Помнишь, да?
А как насчет ужастика? У тебя и настроение самое подходящее. Добавь в него сексуальный аспект, и сможешь вложить в историю всю свою душу. Приятная тема, секс. Но нет, у них слишком мизерные расценки за слово. Лучше всё-таки писать научную фантастику, тогда никто не сможет раскритиковать твои технические познания о пилотировании, оружии или чём-то ещё. Однако лучше избегать всякой конкретики — некоторые из фэнов могут быть довольно въедливыми, и физику в старших классах они изучали совсем недавно, в отличие от тебя.
Как же тяжело, чтобы заработать на жизнь в этом городе, человеку практически приходится стоять на голове… Интересно, тут кому-нибудь нужен хороший пресс-агент?
Ну ладно, в любом случае идея о парне, выброшенном на планетоид, неплоха, совсем неплоха. Эту вещь можно было бы назвать «Пирамида потерпевшего кораблекрушение», это звучит красиво[2] и предполагает активный сюжет. С другой стороны, звучит несколько знакомо, как-то по-вейнбаумовски… А, нет, то была «Искупительная пирамида»[3]. Но всё равно слишком похоже. А может и нет. И вообще, это же не один в один, да и у Вейнбаума нет авторских прав на весь английский язык… правда, он умеет его использовать куда лучше некоторых парней в этой комнате.
[2] «Castaway Cairn», в оригинале, действительно, шикарно звучит. [3] «Redemption Cairn», рассказ Стенли Вейнбаума 1936 года.
Наверное, в названии должно быть слово «межпланетный», покупатели с наличкой тащатся от всего «межпланетного». Только глянь, что им втюхивают в «Баке Роджерсе». Держу пари, беднягу Фила Нолана[4], там, куда он попал, все называют «Крутящийся Фил»[5]. Очень жаль старину Нолана. Ну, думаю, когда-нибудь мы тоже всё умрём. Нолан, Вейнбаум, Фарнсворт Райт[6]…
[4] Филип Фрэнсис Нолан (1888-1940) – автор новеллы «Армагеддон 2419 года», в которой впервые появляется персонаж Бак Роджерс. [5] Ср. старый советский анекдот про Василия Ивановича с Петькой на том свете («два пропеллера»). [6] Фарнсворт Райт (1888-1940) – редактор журнала «Weird Tales».
Всё так, но это будет завтра, а кушать хочется сейчас. Эту пирамиду из камней можно вставить в сюжет, если, скажем, её оставит другой исследователь, парень, о котором историки ничего не знают, а затем то, что он открывает — «первый» парень — в конце концов спасает «второго» парня. Звучит как-то знакомо… Не было ли чего-то подобного в старом «Astounding», кажется, у Клейтона? Вот же был журнал! Там платили два цента за слово и выше. Во любом случае, это было очень давно, а прямо сейчас у нас нет ни одного нового сюжета — всё в стадии написания.
Ну и как же наш парень потерпел кораблекрушение? Ой, да не парься об этом сейчас; просто напишите название и хорошее быстрое вступление — остальное можно отложить на потом.
Во вступлении по-хорошему должен быть диалог, лучше начать с двух персонажей. Двое мужчин? А может быть, одна из них девушка, немного романтической линии? В пределах приличий, конечно. Или как насчет попугая? Наш парень с ним общается, потому что ему так одиноко. Нет, не попугай, а венерианский авивокс. Это же находка, малыш! Странные животные всегда цепляют читателей. Особенно, когда они вроде как люди, но странные — экстравагантные. Хорошее слово «экстравагантные». Оно такое, знаешь, весомое. Жаль, что всякие писаки затёрли его до дыр.
Может, стоило бы потратить пару часиков на то, чтобы покопаться у Роже[7], поискать каких-нибудь ярких слов, напихать их в текст — чтобы оживить стиль.
[7] Питер Марк Роже (1779-1869) – автор «Тезауруса английских слов и фраз».
Непослушный, непослушный мальчишка! Прекрати всё это, ты впустую тратишь время. Просто возьми и напиши это название. Смотри: выравниваем бумагу по центру, делаем пробелы раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
ПИРАМИДА ПОТЕРПЕВШЕГО КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Автор:
Хммм, эта лента на машинке уже почти серая. Лучше её заменить — редакторам нравятся красивые чёрные копии, которые легко читаются. Интересно, они шевелят губами, когда читают?.. Ну, всё, всё, выкинь это из головы, дружок, с тобой слишком много возятся, пора бы уже что-то делать! Всё, что тебе нужно сейчас – это написать рассказ, а они его обязательно прочитают, так или иначе.
«Ундервуд» Роберта Хайнлайна.
Интересно, когда-нибудь изобретут ленту для машинки, которую можно будет менять без танцев с бубнами? Не забудь вымыть руки после этого. А теперь перепечатай название. Выглядит гораздо лучше, правда? Возможно, у нас получится что-то стоящее. Надо только придумать имя автора. Монро? Ты помнишь, что они сделали с тем парнем, который последним печатался под этим именем? Да-да, все они. Кроме Азимова. Хороший парень Азимов, он может распознать классную вещь, когда видит её. Надо будет как-нибудь черкнуть ему пару строчек, поблагодарить.
Ладно, пусть будет Монро. Теперь насчёт завязки —
– Думаешь, мы когда-нибудь снова увидим Терру, а, черноклювый негодяй? – Ларри Марстон почесал костистый хохолок на макушке своего четырёхкрылого любимца.
– «Неверморрр!» Арррр…
Хорошо, хорошо. Ты сделал это. Теперь надо довести дело до конца. Ты ведь чертовски хорошо понимаешь, что если однажды не сможешь закончить начатый рассказ, то никогда не закончишь и другой.
Так что вперёд, поехали. Что там дальше?.. Ты же не хочешь снова вкалывать от звонка до звонка, чтобы зарабатывать себе на хлеб?
Мы говорим «польская фантастика», подразумеваем — Лем.
Якобы Маяковский
Услышав «польская фантастика» у отечественного читателя в памяти, скорее всего сразу же возникнет имя бессмертного Станислава Лема. Конечно, польская фантастика живет (жила?) под сенью пана Станислава, также как отечественная под константой АБС.
Но мне, советскому читателю, польская фантастика не казалась такой уж единоличной и монополизированной. Вспоминаются имена таких авторов, как Жулавский, Фиалковский, Зайдель, Борунь. Время от времени издавались хорошие антологии польской фантастики: «Случай Ковальского» (1968), «Вавилонская башня» (1970), «Симпозиум мыслелетчиков» (1974), «Операция «Вечность» (1987). Всё это было интересно читать!
Я не знаток, но по ощущениям, могу уверенно говорить о том, что польская фантастика существовала, как явление и была знакома советскому читателю. И вдруг, с обрушением Союза и Варшавского договора, на читателей хлынул настоящий вал англо-американской фантастики – подумайте – так было не только у нас, но и у поляков.
Что же сегодня представляет польская фантастика? Да, все мы знаем имена Анджея Сапковского и Яцека Дукая, это как бы намекает, что польская фантастика не умерла после обрушения совка. Но, что собой на самом деле представляет современная польская фантастика? Как и почему она недавно вновь пришла к нам? Как чувствует себя на Западе? Почему Яцек Дукай не пущает "Лёд" в русско-, да и англоязычные просторы?
Очень интересно было послушать обсуждение подобных вопросов в подкасте «Мира фантастики». Кстати, немало нового можно узнать об издательской и редакторской кухне от сотрудников издательства АСТ, Алексея Ионова и Николая Кудрявцева, поучаствовавших в этом выпуске.
И что особенно заинтересовало, это интрига в конце подкаста – поднятая тема национальной фантастики – французской, итальянской, турецкой, китайской (не важно какой именно).
Эта история в картинках вот-вот завершится (чего не скажешь о моём переводе повести Кэмпбелла), осталось только пройтись по девяностым и началу нулевых. Улов обложек в окрестностях Миллениума совершенно скудный, поэтому мне придётся сделать то, чего я раньше никогда не делал – совместить обзор импортных и русскоязычных изданий. Представим себе Россию участником мировых полиграфических процессов и посмотрим, как на неё влияют общемировые тенденции (это была шутка, если что – а то некоторые воспринимают мои тексты со смертельной серьёзностью).
Напомню, что сюжет романа «Шестая колонна» начинается с глобальной мировой катастрофы – падения Западной цивилизации. Давайте не будем отвлекаться на выкрики «туда ей и дорога!», а подумаем о том, какие визуальные ассоциации вызывают у вас слова «Мировая Катастрофа», «Армагеддон» или «Апокалипсис». В первую очередь, это, конечно же, останки статуи Свободы (спасибо «Планете обезьян») в разной степени изношенности:
За кинематографическим, возможно, последует какой-нибудь игровой контент, типа знаковой локации:
или знаковых символов:
И лишь в последнюю очередь мы вспомним (если вообще вспомним) про разрушенное здание Капитолия:
что неудивительно, ведь у большинства людей эта картинка вызовет позитивный отклик, а вовсе не тревогу или озабоченность. Художники, как мы увидим ниже, отличаются от большинства людей, у них своя, перевёрнутая система рейтингов, в которой Капитолий занимает первое место, а статуя Свободы – одно из последних. ХТВ. Но начнём сегодня мы именно со Свободы – потому что обложки со Свободами появились раньше обложек с Капитолиями.
В начале 90-х «Шестую колонну» напечатали в Финляндии. Это было второе издание, вышедшее сорок лет спустя после первого, того, что с картинкой Мельцова на обложке. Похоже, старый вариант с вертолётиками не пользовалась спросом у горячих финских парней. Надеюсь, Свобода на обложке добавила книге популярности.
1992. «Karisto». Художник неизвестен.
На мой взгляд, решение очень стильное и лаконичное (его портит только чересполосица шрифтов), даже не верится, что это придумали и нарисовали в заснеженных лесах Лапландии, а не где-нибудь южнее.
Второй шедевр со Свободой вышел пару лет спустя у нас в издательстве «Полярис»:
1994. «Полярис», серия «Миры Роберта Хайнлайна» № 12. Художник А.Кириллов.
Оригинал Х.Сораямы
Эта картинка не такая стильная, как у финнов, но тоже мне нравится (или я с ней свыкся за последние тридцать лет?). Монро в образе Свободы и попирающий ногами символы Америки китайский мандарин, по-моему, шикарная находка. А ведь ещё был симпатичный форзац, оппонирующий к обложке:
1994. «Полярис», серия «Миры Роберта Хайнлайна» № 12. Художник А.Кириллов.
На нём символ Америки довольно обидно попирает символ Востока. В книге также присутствует немного хаотичный шмуцтитул с досадными ошибками:
1994. «Полярис», серия «Миры Роберта Хайнлайна» № 12. Художник А.Кириллов.
Посох на картинке явно из тех, что изгоняют змей и производят воду из скалы, а вовсе не портативный кубический светофор, о котором писали Кэмпбелл и Хайнлайн. Ну, тут обычное ХТВ (Художник Так Видит), с этим не справятся даже профессиональные офтальмологи. Роман вышел в переводе А.Иорданского, и я думаю, что это был вполне достойный перевод.
Последний шедевр девяностых – второе издание Хайнлайна в «Baen». На этот раз сс оформлял художник Patrick Turner, не самая удачная замена Джону Меллоу:
1999. «Baen Books». Художник Patrick Turner.
Сюжет всё тот же: скалы и священник, но изменился ракурс, и появились какие-то нелепые летательные аппараты. Обратите внимание на посох: навершие почему-то в форме усечённой пирамиды вместо кубика. Поющая Лестница, на вершине которой стоит священник, потеряла монохромные цвета и вся изукрашена разноцветными прожилками. Похоже, художник не слишком внимательно читал роман. В следующий раз сс Хайнлайна в «Baen Books» оформлял уже именитый рисовальщик динозаберов Боб Эгглтон.
2012. «Baen Books». Художник Bob Eggleton.
Кстати, именно в этом издании было опубликовано послесловие Тома Картмана, в котором он рассуждал о том, что негры в США могли приветствовать оккупацию, а белое население было вправе называть японцев «косоглазыми обезъянами» и «жолтыми макаками».
Боб Эгглтон обласкан многими премиями и наградами, хотя, на мой взгляд, рисует обложки из рук вон плохо. Во всяком случае, в этой серии «Baen», выходившей в 2003-2015 годах, приличных обложек от силы пара штук. Дизайнер милосердно прикрыл большую часть рисунка огромными буквами, за что ему хочется сказать большое человеческое спасибо.
Но мы немножко забежали вперёд, вернёмся в начало нулевых. Миллениум, через который мы перескочили, принёс американским читателям первую пиратку:
2000. «Amereon». Художник неизвестен.
А чешским читателям – первое официальное издание романа:
2000. «Brokilon». Художник Petr Willert.
Здесь мы видим здание Капитолия, украшенное башенками-кондо, традиционными японскими вратами с двускатной крышей и золотыми статуями Будды для тех, кто не понял намёков с первого раза.
Через пару лет появилось второе российское издание романа. Оно вышло в новом сс Хайнлайна, совместно выпущенном «Эксмо» и «Terra Fantastica». В отличие от предыдущего сс от «Терры», никакого дракончика из корешков не складывалось, и выставленные на полку томики выглядят довольно скучно:
2002-2003. «Эксмо-Пресс» / «Terra Fantastica» серия «История будущего».
Том, в котором спряталась «Шестая колонна» тоже выглядел скучно, с левой обложкой Стива Юлла (левые обложки – давняя традиция «Эксмо»):
2002. «Эксмо-Пресс» / «Terra Fantastica», серия «История будущего» № 3. Художник Steve Youll.
Перевод был новый, Т. Росяновой (которую в содержании переименовали в Росякову). Когда-то давным-давно я пробежал его по диагонали и совершенно ничего не запомнил. Возможно, перевод Росяновой был так же хорош, как перевод Иорданского, но больше он никогда не издавался.
Пять лет спустя Эксмо запустило серию «Отцы-основатели», в рамках которой переиздало сс Хайнлайна, слегка модифицировав содержание. На этом основании новое сс было громко названо «Весь Хайнлайн». Никакого «всего» там, конечно, не было, а была там «Шестая колонна» в переводе Иорданского скрытая традиционно левой обложкой, на этот раз Дэвида Маттингли.
2007. «Эксмо» / «Terra Fantastica», серия «ОО»/«Весь Хайнлайн» № 7. Художник D.Mattingly.
К этому времени стоковые картинки окончательно взяли верх в оформлении фантастики, поэтому затесавшаяся внутрь оригинальная иллюстрация Яны Ашмариной выглядит внезапным диссонансом:
Художник Я.Ашмарина.
Жаль, что оригинальность – единственное достоинство этой картинки. Впрочем, то же самое можно сказать обо всех картинках, использованных при оформлении изданий «Колонны» в нулевые годы нынешнего столетия. Единственная более-менее симпатичная обложка украсила последнее британское издание:
2003. «Robert Hale». Художник Derek Colligan.
Оригинал картинки:
Художник Derek Colligan.
И снова скалы, кубический храм, священник (без нимба и посоха) и дурацкая летающая тарелка. Художник, похоже, вдохновлялся чужими обложками, а не прилежным чтением романа. Но на эту картинку можно смотреть без содрогания, и она имеет прямое отношение к содержанию – а это уже оголтелый перфекционизм по нынешним-то временам. Спасибо Дерек, ты старался.
В 2008 году во Франции вышло новое издание «Колонны», тоже с оригинальным рисунком. На этот раз на обложке что-то вроде Капитолия, превращённого в небоскрёб:
2008. «Gallimard», серия «Folio SF» № 299. Художник Mandy.
В этой серии были очень даже неплохие картинки (в основном летающие и стреляющие космические кораблики), но «Колонне» досталось то, что досталось.
В начале десятых пришло время аудиокниг. Аудиоадаптация романа могла бы появиться лет на восемьдесят раньше, во время Второй Мировой, когда в США поднялся спрос на патриотические радиопостановки. Но когда радиостудии закидывали крючки Хайнлайну, он вынужден был отвечать отказом – издательство «StreetSmith» сидело на его правах, как собака на сене, и не собиралось их никому переуступать. И вот, не прошло и ста лет, как аудиоверсия романа наконец-то добралась до широкой публики. Правда, времена сменились, и теперь чтение текстов вслух перестало быть дополнительным стимулом к покупке книг, скорее, наоборот, оно превратилось в похоронный марш по бумажному книгоизданию.
К слову, об обложках аудиокниг. В 80-е и начало нулевых у аудиокниг было своё материальное воплощение – сначала виниловые диски, потом магнитофонные плёнки, потом си-ди. И всё это упаковывалось в конвертики и коробочки, поэтому обложка играла важную роль в продажах, она была лицом товара.
1977. «Зелёные холмы Земли», «Caedmon Records». Художник Leo Dillon (на самом деле Kelly Freas).
1987. «Фрайди», «Listing For Pleasure Holding Ltd». Художник неизвестен.
2003. «Чужак в земле чужой», «Blackstone Audio Books». Художник James Warhola.
Ну а в нулевых материальный носитель цифровых изданий исчез, и «обложки» аудиокниг стали просто маленькими иконками в каталогах интернет-магазинов. Они уже не работали на продажу, поэтому могли изображать что угодно, и в дело активно пошли стоковые картинки.
Такая же левая стоковая обложка украсила и последние российское издание «Шестой колонны».
2022. «Азбука». Художник Егор Саламашенко.
Оригинал картинки:
Но тут, положа руку на сердце, грех жаловаться. Последние азбучные тома Хайнлайна выходили в сложных условиях, хорошо, что они вообще вышли. В этом томике перевод был всё тот же, Иорданского, но я добавил в него пару пропущенных абзацев и пару десятков пропущенных предложений, плюс обычные пять-шесть исправлений на страницу (ничего экстраординарного, это норма для старых переводов). К сожалению, статью о «Шестой колонне» я пишу только сейчас, поэтому 24-й том сс Хайнлайна от «Азбуки» вышел без послесловия.
Как я уже говорил, к 20-м годам текущего столетия стоковые обложки книг стали почти нормой. Но это не значит, что читатели молча кушают, что им дают. Люди устают от безликих книг без обложек и иллюстраций, и потихоньку рисуют их сами:
Потырено где-то в сети. Художник неизвестен.
Ну и напоследок стоит упомянуть ещё одно свежее издание романа. Его выход был полной неожиданностью, его историческое значение трудно переоценить. В 2022 году в Японии наконец-то перевели и опубликовали роман Хайнлайна о Жолтой Угрозе. Что за этим стояло, попытка срубить бабла на громком имени и скандальной теме или победа толерантности и всепрощения? Мне отсюда судить трудно. Если раньше в Японии и предпринимались попытки напечатать роман, то никаких следов в истории они не оставили. Издательство «Hayakawa», которое владеет правами на книги Хайнлайна, в этом проекте не участвовало, а великий японский хайнлайновед и переводчик Йодзи Кондо, который курировал все классические переводы РЭХ на японский, никогда к этой вещи не притрагивался и, по-моему, вообще никогда о ней не упоминал. Десятилетиями она оставалась для японцев табу, неприличной темой для обсуждения. И вот, наконец, какой-то энтузиаст пробил стену отчуждения (или пробил дно – кому как больше нравится).
Обложку японского издания украсило нечто среднее между Белым Домом и Капитолием. Флаги отсутствуют, на заднем плане пылают пожары – по всей видимости, художник изобразил сцену капитуляции Америки перед паназиатами.
2022. «Fusosha Co., Ltd». Художник неизвестен.
В аннотации сказано, что это первая японская публикация «проблемной работы» Грандмастера. Надеюсь, японские читатели с пониманием отнеслись к этим «проблемам» и сумели получить удовольствие от чтения.
И на этой оптимистичной ноте я закончу рассказ о хитром Тигре, глупом Драконе и грозной Серебряной радуге.
облако тэгов
