Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять…
Ключевой конфликт романа Карла САГАНА «Контакт» происходит в самом его конце – в 21-й главе. Это столкновение главной героини Элли с новоиспеченным министром обороны Майклом Китцем. К этому времени у нас, у читателей, сложилось некоторое предубеждение к нему, потому что Элли он антипатичен. По той простой причине, что всегда исходит из интересов страны, а не науки и не мира. Но в 21-й главке он – буквальное зеркальное отражение самой Элли. Прежней Элли. Той, какой она была до путешествия к звездам.
Вознесение на небеса
Напомню, что Элли – ученый, радиоастроном, директор обсерватории. Она первой обнаружила сигналы инопланетной цивилизации. И когда по инструкциям со звезд совместными усилиями нескольких стран была построена Машина, она вместе с четырьмя другими учеными была внутри, когда Машину запустили.
А по возвращению все они рассказали о том, что видели. Как путешествовали через черные дыры на перекладных червоточинах по направлению к центру Галактики. Как попали на нечто вроде главного Вокзала Вселенной со многими тысячами причалов. Как через один из них оказались на некоем пляже, очень похожем на земной, и как там встретили наконец Иных в образах своих самых любимых родных (к Элли явился давно умерший отец). Им поведали о союзе цивилизаций, о работах по переустройству галактик, о том, что отныне «тоннель», которым они воспользовались, будет открыт только в одну сторону: со звезд к нам. Землянам воспользоваться им будет невозможно.
А через сутки они вернулись.
И все это были лишь их слова.
Что же видели те, кто оставался на Земле? Пятеро ученых зашли в Машину, состоящую из двух частей. Она не была предназначена для передвижения в безвоздушном пространстве, не имела двигателей, вряд ли была в состоянии пережить перепады давления и температуры или защитить от них своих пассажиров. Внешняя часть Машины начала вращаться, скрыв от взоров то, что было внутри. Через 20 минут вращение прекратилось, и ученые вышли. Со звезд они с собой ничего не привезли.
Сон муравьев
И вот теперь министр Майкл Китц спрашивает: а где доказательства? Где предметы инопланетной культуры, которые бы гарантированно свидетельствовали о путешествии («ну хотя бы сувенирчик какой-нибудь выпросили у этой своей высшей цивилизации. Хотя бы камешек какой! Зверюшку!»)? Где записи разговоров (Элли брала с собой видеокамеру, на которой ничего не отобразилось)? И почему две чуть позже построенные Машины никого никуда отправить не смогли?
Демонстрация наручных часов, которые показывали время на сутки вперед, вызывала ироническую улыбку: часы ведь нетрудно подкрутить. Обнаруженная на аппарате некоторая наведенная
радиация тоже не оказалась доводом. Во-первых, как же сами пассажиры спаслись – радиационной защиты-то в аппарате нет? Во-вторых, за время строительства Машины за два триллиона рублей можно было что угодно подделать.
Вывод: это была грандиозная международная афера ряда ученых.
Но есть ведь и железобетонный довод о сигнале, который поступал на Землю в течение нескольких лет со стороны Веги, до которой 26 световых лет:
— Майкл, это безумие. Десятки тысяч людей записывали Послание, расшифровывали его, строили Машину. Послание записано на магнитные ленты и лазерные диски… На распечатках оно хранится в обсерваториях всего мира. Или вы решили, что все радиоастрономы организовали заговор и привлекли к нему аэрокосмические и электронные компании?
И был ответ: для имитации нужно лишь было разместить в ближнем космосе ряд частных спутников с передатчиками, которые якобы вещали с того участка неба, где Вега. Благо, что ученым подсказал с расшифровкой имевший возможность запустить такие спутники мультимиллионер Хадден, лучший на планете специалист по дешифровке электронных сигналов, он же выступил генподрядчиком по строительству Машины.
А полным нокаутом стал факт, что сигналы перестали поступать в момент запуска Машины:
— Эти радиоволны были отправлены к Земле 26 лет назад. Вот они летят между Землей и Вегой. Когда волны оставили Вегу, догнать их в пространстве уже невозможно. Их не остановишь. Не могли же ваши веганцы 26 лет назад наперед с точностью до минуты знать, в какой именно момент будет включена Машина.
Логично объяснить такое совпадение можно только тем, что сигналы поступали с земной орбиты.
Мир, полный демонов
Весь этот разговор — буквально зеркальное отображение дискуссии в 10-й главе романа с двумя религиозными проповедниками: Палмером Джоссом и Билли Джо Ренкиным. А в роли Майкла тогда выступила Элли:
— Если бы Господь действительно хотел бы поведать нам нечто, Он мог бы и получше справиться с этим делом. Ведь он не обязан был ограничиваться только словами? Почему вокруг Земли не обращается колоссальное распятие? Почему текст 10 заповедей не врезан в поверхность Луны?
Иронизировала по поводу пророчеств о приходе Спасителя:
— И Матфей, и Лука приводят совершенно различные родословные. И что прискорбнее всего, родословная идет от Давида к Иосифу, а не к Марии. Или Бог-Отец ни при чем?
Да и вообще, христиане и мусульмане считают что Вселенной 6000 лет:
— В то же время, по мнению индуистов, — а их в мире достаточно – Вселенная бесконечно стара и неоднократно испытывала периоды промежуточного творения и уничтожения… Эти точки зрения не могут быть правильными одновременно.
Впрочем, и этот разговор – тоже калька более ранних вопросов из 2-й главы романа старшеклассницы Элли жене священника в воскресной школе:
— Элли сразу же заметила, что в первых двух главах Книги Бытия излагаются две различные и противоречащие друг другу версии Творения. Она не понимала, откуда мог взяться свет и как исчислялись дни до сотворения Солнца; кроме того, ей трудно было понять, на ком все-таки мог жениться Каин.
То есть еще с детства она жаждала непротиворечивых доказательств. В разговоре с Палмером Джоссом она называет себя не неверующим атеистом, а ждущим убедительно подтверждения агностиком:
— Убедительные доводы в пользу существования Бога отсутствуют. Но и обратного тоже ничто не доказывает.
Джосс рассказал, как обрел бога: в него ударила молния, он был в состоянии клинической смерти, в момент выхода из которой увидел, что поднимается по темному тоннелю к ослепительно яркому свету, а впереди разглядел «могучую фигуру воистину божественного облика».
Элли, как человек образованный, сразу же узнала в повествовании многочисленные аналогичные рассказы выходящих из клинической смерти:
— Вы видели светящуюся фигуру и решили, что она-то и есть ваш Бог. Никаких свидетельств того, что именно этот огненный силуэт сотворил Вселенную и установил законы морали, вам не было предоставлено. Но, конечно, вы были потрясены. Впрочем, есть и другие возможные объяснения. Роды, например. Начиная свою жизнь, человек по длинному тоннелю поднимается к свету.
Интересно, что в конце романа пятеро ученых по длинным червоточинам двигаются к центру галактики: «додекаэдр несся по длинному черному тоннелю, едва не касаясь его стенок». Ну, а потом — мир-пляж и инопланетянин в виде отца Элли.
Как саркастически пошутил Майкл Китц:
— Вас встретил безвременно усопший отец, сообщивший, что вместе с друзьями занят перестройкой вселенной. «Отче наш, иже еси на небесех!» Что мы видим? Воздействие религии, историческую антропологию, наконец, Фрейда. Вы же не только пытаетесь убедить нас, что ваш отец восстал из мертвых, вы хотите еще утверждать, что он-то и сотворил Вселенную.
То есть для всего мира все, о чем рассказывает пятерка «путешественников» — это лишь слова. Точно такие же слова, какими проповедуют религиозные деятели. Но для самой «пятерки» все, что с ними произошло, — откровение. С коим, как евангелисты, они пойдут по миру.
Наука – как свеча во тьме
Параллели очевидны. В единственном своем художественном романе Карл САГАН, который в популяризаторских книгах достаточно антиклерикален, по сути, утверждает, что наука – та же религия. В какой-то мере — парафраз идей Куна о «структуре научных революций»:
— Она спросила Эда, случалось ли тому хоть однажды испытать чувство религиозного благоговения.
— Да, отвечал он. – Когда впервые взял в руки труды Евклида и когда я в первый раз понял закон тяготения Ньютона, уравнения Максвелла и общую теорию относительности. Мне посчастливилось: я испытал много религиозных откровений.
— Нет, — возразила Элли. — Я имею в виду… что-нибудь не относящееся к науке.
— Никогда, — мгновенно отозвался он. – Никогда без науки.
В конце романа Элинор Эрроуэй получила письмо от умершей в доме престарелых матери, которой она уделяла очень мало внимания. Ее отец, — тот, кого встретила «на небесах» — умер, когда она училась в шестом классе. Через два года в семье появился отчим. Элли всегда считала, что он женился на матери по расчету и не любил ту. Когда пытался воспитывать, она заявляла, что он ей не отец. Да и в науку ушла больше из чувства протеста, дабы обрести независимость.
По истечению десятилетий выяснилось: отчим по настоящему любил ее мать. А в посмертном письме, написанном много лет назад и долго хранившемся, мать написала, что отчим и есть ее настоящий отец.
При последней встрече преподобный Джосс спросил: любила ли она кого-то в жизни помимо «отца»? «Так, наполовину, с полдюжины раз. Но шума было много, а сигнал было сложно выделить. А вы?». «Никогда, — ответил он.
Еще в юности, учась в университете, Элинор как-то обратила внимание на своих сокурсников, собиравшихся посвятить себя науке:
— Поглощенные обучением, готовясь мерить глубины природы, сами они были почти беспомощны в обычных людских делах. Быть может все их силы поглощали научный рост, непрестанное состязание в учебе, так что времени оформиться как личность уже не оставалось. А может, напротив, именно определенные социальные недостатки заставили их выбрать поле деятельности, где подобные дефекты будут не так заметны?
Честно говоря, и сама Элли, хотя и представляла себя тогда а-ля «блондинка в законе» среди соучеников-задротов, далеко от них не ушла. И даже перед тем вселенским космическим «вокзалом» чувствовала себя как в детстве – в ожидании чуда перед Изумрудным городом. Майкл Китц очень точно заметил про Фрейда. Она идеализировала то, что потеряла: умершего давно в прошлом отца. Который на самом деле родным отцом не был.
Элли – как те сокурсники – не ощущала опоры в себе: вера ее не устраивала, она хотела уверенности. И получила ее, воспользовавшись полученной у звезд подсказкой про число «пи». С помощью мощных обсерваторских ЭВМ вычисляла это число до невообразимого ранее количества цифр после запятой. И обнаружила в «пи» однозначно говорящее Послание: это отношение длины окружности к диаметру, встроенное в саму структуру действительности, – искусственно, а значит, и вся Вселенная – рукотворна. Она обнаружила доказательство существования Творца, как бы там его не называли. Это даже больше, чем если бы колоссальное распятие вращалось вокруг Земли.
Элли наконец определенно может сказать без тени сомнения: я знаю, что Творец есть. Но вера ли это? И что тогда является верой?
"А еще долго никто ничего не знает и не чует беды — люди пили и ели, женились, выходили замуж. И когда пришел час, забили в набат, а уже никуда не уйти"
Прочтя последние страницы «Водяного ножа» Паоло БАЧИГАЛУПИ, даже не переходя к «Благодарностям», я вернулся к первой главе и понял, что в ней как в увертюрах опер Верди было уже заложено все последующее.
Нельзя предвидеть
Многочисленные отзывы, в том числе и англоязычные, однозначно определяют книгу как климатический апокалипсис. Это не совсем так.
Василий ВЛАДИМИРСКИЙ, критик чуткий и глубокий, в рецензии в «Мире фантастики» очень точно заметил:
— Несмотря на внешние атрибуты, «Водяной нож» не вполне вписывается в канон «романа о Конце Света». Катастрофа здесь не выступает на первый план, а остается фоном, персонажи слишком сложны, интрига чересчур запутана, второй и третий план прописаны слишком тщательно.
Дмитрий ГРОМОВ и Олег ЛАДЫЖЕНСКИЙ вполне могли бы использовать «Водяной нож» в качестве иллюстрации к лекциям по технологии писательства наряду с любимым «Колобком». Здесь классический случай разделения темы и идеи. Поставившее на грань и даже за грань выживания обезвоживание бассейна реки Колорадо, взаимоотношения людей и групп в условиях разной возможности доступа к воде при ее острейшей недостаточности, борьба за этот доступ – тема.
Идея — другая. Она была воплощена еще в «Охотнике за тамариском», из которого как из семени зародился «Водяной нож». Лоло, главному герою рассказа, платят за то, что в условиях стремительного усыхания реки Колорадо он уничтожает по берегам активно сосущий воду тамариск. Вокруг и людей-то почти не осталось, а он цепляется как «водяной клещ» за кусок земли, за образ жизни. И даже готов к столь же неблагоприятному будущему, тайно высаживая на уже очищенных участках семена тамариска. Но будущее вдруг поменялось: через полгода Лоло отрежут доступ к воде – даже ведерка украсть не сможет, а через год-два реку вольют в сплошную трубу. Его услуги не нужны. Все им ожидаемое и предполагаемое мигом обратилось в труху. Увы, будущее – это не повторение настоящего.
Думать туман
Эта же идея ледоколом проходит через весь роман. И в первую очередь, в главах, где речь идет о тинейджерского возраста Марии:
— К тому времени Мария уже не верила папе. Она поняла, что он старик. Viejo, да. Он жил, руководствуясь старой картой мира, которого уже не существовало.
У него были старые глаза. Ojos viejos. Ее отец не видел того, что происходит прямо у него под носом. Он говорил, что люди вернутся в свои дома, — но этого не произошло. Он говорил, что ты сможешь остаться в родном городе, — но этого не произошло. Он говорил, что ты снова увидишь своих школьных друзей, — но этого не произошло. Все вышло совсем не так, как он говорил.
Мария не глупа. Она прислушалась к болтовне богатого гидролога — любовника своей подруги-ровесницы Сары. Тот говорил, что два-три раза в год большие вертикальные фермы
отключают насосы, чтобы все высохло перед сбором урожая, и тогда падает рыночная цена, по которой из насосов гуманитарных организаций в «оазисе» можно купить воду. И вскоре Мария стоит у насоса в ожидании с множеством бутылей и всеми имеющимися деньгами. Ей удалось купить за 50 долларов количество воды эквивалентное 120. А если эту воду вывезти и продавать в розницу – то можно продать и за 200 долларов:
— Пятак Сары видел мир ясно. Теперь его так же ясно видела и Мария.
Наивная. Она сделала все по правилам, даже заплатила бандитской крыше. Но сорвала куш, который был ей не по рангу, и резко выпятилась из общего ряда. Ее попросту кинули, отобрав все. Без всяких правил и понятий. Даже бандитских.
Выстроенный сверкающий образ будущего тут же раскололся. И она оказалась в худшем положении, чем была до того.
Да и богач-пятак, тоже решивший сыграть свою игру и сорвать куш не по рангу, вскоре был убит. Не смотря на то, что «видел мир ясно».
В конце романа Мария стреляет в журналистку Люси, которая, чтобы возродить город Финикс, пыталась увезти документы, за которыми все охотятся. Стреляет без раздумий только потому, что услышала — за бумаги обещана хорошая жизнь там, где много воды:
— У нее были старые глаза. У моего папы была та же проблема. Она думает, что мир должен быть устроен так-то. Но он уже изменился. А она этого не понимает – потому что видит только то, каким он был раньше.
Этим заканчивается роман.
Маячили где-то за…
Чтобы не быть голословным по поводу первой главы, где действует третий главный персонаж романа «Водяной нож» Анхель Веласкес, обосную. Там уже звучит эта мелодия. Молодая девушка-наемник называет Анхеля «старик», а он говорит в ответ:
— Ты слишком молодая, не помнишь, как было раньше. Раньше нужно было встречаться с адвокатами и бюрократами, с их кучами бумаг, с чехлами для ручек…
Анхель замолчал, вспоминая старые времена, когда он — телохранитель — стоял позади Кэтрин Кейс во время встреч с лысыми бюрократами из городских служб водоснабжения, Бюро мелиорации, Министерства внутренних дел. Они говорили о принципах мелиорации, о сотрудничестве, эффективной обработке сточных вод, повторной переработке, создании банков воды, уменьшении испарений, вырубке тамарисков, ив и тополей. Пытались переставлять шезлонги на «Титанике», играли честно, верили, что если как следует обмозговать проблему, то ее общими усилиями удастся решить.
А потом Калифорния порвала книжку с правилами и выбрала новую игру.
На благо людей
Такие книги называют роман-предупреждение: люди, остановитесь, вы толкаете мир к пропасти! Все признаки будущего обезвоживания описанных в «Водяном ноже» штатов США, налицо уже сегодня. Именно об этом значимая в «Водяном ноже» книга журналиста Марка РЕЙСНЕРА «Пустыня Кадиллак: Американский Запад и его исчезающая вода» (1986 и дополненное издание 1993 года) и одноименный документальный фильм 1997 года.
Но со времен Кассандры люди не внемлют предупреждениям. Как бы ни били в колокола ученые, журналисты, писатели и общественники. Люди могли, может быть, вскинуться, если бы перемены к худшему случились вот прямо сейчас. Может быть… А когда эти перемены идут плавно, не спеша, или небольшими рывками, большинство остается лягушкой в медленно подогреваемой воде, плоть до самого кипятка, когда уже делать что-либо поздно:
— Но вот насчет нас, благородный дон. Как вы полагаете? Приспособимся, а? Под Орденом-то, а?
В «Водяном ноже» границу Невады охраняют наемные «Псы пустыни»: они буквально садистки убивают всех (а как еще их остановишь?), кто пытается бежать сюда из гибельного юга, ведь ресурсов на всех не хватит. Как говорит Анхель Веласкес, поменяй этих людей местами, и убиваемые начнут так же калечить рвущихся в Неваду, а убивающие – рваться сюда и молить о пощаде, так как на юге – еще более верная смерть:
— Никто бы не изменился. Живешь в хорошем доме — ты один человек; живешь в трущобах — вступаешь в банду, садишься в тюрьму. Если идешь в Национальную гвардию, то играешь роль солдата… Может, у людей действительно есть выбор. Однако чаще всего они просто делают то, к чему их подталкивают.
То есть не просто будущее стало ужасным, но это ужасное будущее сделало страшными людей, вытащило из них то, что в более спокойные времена запечатано глубоко внутри. Идея будущего, которое делается нами, но не для нас, – одна из тех, над которыми на протяжении всего своего творчества бились братья СТРУГАЦКИЕ. В этом контексте "мы" — те, кто способен удивляться происходящему, наблюдать его и, в какой-то мере, не поддаваться ему.
Откуда явились в наш мир мокрецы? Из мира, как пояснил позже Борис Натанович, экологической катастрофы. Мира, где что-либо уже сделать невозможно. Они вернулись не допустить катастрофу. А для этого необходимо изменить неизменяемое – людей. С кем работают мокрецы? С тинейджерами типа Марии, в головы которых еще не впитались устоявшиеся образы мира, которые еще верят, что мир можно изменить умом и что физик «главнее» солдата, готовыми безоглядно двигаться только вперед:
— Вам хотелось бы, чтобы мы работали на благо людей. То есть фактически на благо тех грязных и неприятных типов, которыми наполнены ваши книги… Дело в том, что изображаемые вами объекты совсем не хотят, чтобы их изменяли. И потом они настолько неприятны, настолько запущены, так безнадежны, что их не хочется изменять. Понимаете, они не стоят этого. Пусть уж себе догнивают – они ведь не играют никакой роли… Вы просто никак не можете поверить, что вы уже мертвецы, что вы своими руками создали мир, который стал для вас надгробным памятником.
Последняя фраза гимназистки на встрече с Виктором БАНЕВЫМ чуть ли не дословно повторяет слова бачигалупинской Марии.
Похоже, американский автор размышляет над теми же проблемами, что СТРУГАЦКИЕ.
Не забыть бы вернуться…
Роман Паоло БАЧИГАЛУПИ все же не называется «Просто Мария». «Водяной нож» — окрестили Анхеля Веласкеса и ему подобных. Он — бандит, убийца, наемник. И выполняет порученное даже, если знает, что в результате погибнут многие. Но вопреки ожидаемому, не убивает после допроса двух других порученцев, которые должны были найти его труп, или, если он еще жив, очень жестко допросить:
— Это просто солдаты, такие же, как я. Для них это обыкновенная работа. Работа, за которую не стоит умирать… И однажды, когда им поручат завалить тебя или меня, они вспомнят, что мы оказали им услугу.
Впрочем, понятно, не из-за этой надежды он оставил их в живых. Как не из-за соображений паблисити Невады в первой главе-прологе спас жизнь управляющему комплекса подачи воды в городок Карвер-сити Соломону Ю перед тем, как взорвать этот комплекс и обречь многие тысячи жителей на долгую смерть от жажды или при попытке достичь границы с Невадой (или другим таким же штатом с такими же наемниками на границе).
Не хотел бы я быть ученым. Сначала они изобретают какую-нибудь теорию, чтобы понять мир, а потом понимают, что своими теориями изобретают другой мир, который становится хуже
Первый научно-фантастический рассказ Павла АМНУЭЛЯ, тогда девятиклассника бакинской средней школы, был опубликован в журнале «Техника — молодежи» в 1959 году, то есть 62 года назад. С тех пор он закончил физфак и много лет проработал в астрофизических лабораториях России и Израиля. Изучал физику звездных атмосфер, двойные звездные системы, планетарные туманности. Опубликовал множество научных работ. И не переставал писать фантастику. Причем твердую — science fiction с научной нетривиальной идеей. Такова и «Месть в домино» — опера-детектив в двух актах.
Начинается роман с убийства на сцене Бостонской лирической оперы 17 февраля 2009 года во время репетиции оперы ВЕРДИ «Густав III». Итальянский тенор, исполняющий партию шведского короля, был заколот кинжалом в тот момент, когда согласно либретто его ударил кинжалом взревновавший к нему друг-секретарь. Нож, понятно, был из папье-маше. Чуть позже стало известно, что в тот же день и час в Стокгольме во время репетиции оперы ВЕРДИ «Бал-маскарад» был убит кинжалом тенор-исполнитель главной роли губернатора Бостона. И тоже в тот самый момент, когда по ходу действия его должен был ударить ножом и ударил (бутафорским!) ревнивый друг и секретарь. Самое удивительное, что игралась одна и та же опера, просто маэстро ВЕРДИ в свое время был вынужден из-за итальянской цензуры изменить место действия и имена персонажей.
Ход расследования убийств перемежается с событиями XIX века, рассказывающими, как ВЕРДИ создавал эту оперу. Так что структура книги напоминает классический «Визит к минотавру» братьев ВАЙНЕРОВ.
Первое, что приходит в голову по прочтении – «Сад расходящихся тропок» Хорхе Луиса БОРХЕСА. Впрочем, ассоциация с этим рассказом всегда возникает при чтении любого произведения, завязанного на концепцию Хью ЭВЕРЕТТА:
— В большинстве этих времен мы с вами не существуем; в каких-то существуете вы, а я — нет; в других есть я, но нет вас; в иных существуем мы оба. В одном из них, когда счастливый случай выпал мне, вы явились в мой дом; в другом — вы, проходя по саду, нашли меня мертвым; в третьем — я произношу эти же слова, но сам я — мираж, призрак.
Не вижу смысла далее развивать аналогию, так как на эту тему уже писано много раз.
В качестве затравки автор в полустраничном вступлении, еще до рассказа об убийстве, цепляет читателя острым крючком:
— Я знаю имя убийцы. Но мне не убедить в этом старшего инспектора Стадлера.
Он тоже знает имя убийцы. Но убежден в том, что никогда не сможет предъявить ему обвинение.
Самое странное, что это – одно и то же имя.
Это сказано через полгода после основных событий книги: а после начинается ретроспективное повествование, в ходе которого поминаются и тайна закрытой комнаты, и Артур Конан Дойл, и Ниро Вульф с Эркюлем Пуаро, и конечно же «серые клеточки» — как же без них.
Два следователя: плохой и хороший. «Плохой» – жесткий, цепок как бультерьер, упорен, конкретен и приземлен. «Хороший» — тот, кто оказался способен, отбросив все мыслимые версии поверить в неправдоподобную. Он даже сам цитирует эту фразу Шерлока Холмса. Впрочем, приехав в Бостон из Стокгольма, полицейских прав здесь не имеет.
Исторические главы с Верди дают объем, еще одно измерение повествованию: здесь тоже все запутанно и проблемно. И в какой-то момент маэстро восклицает в сердцах на итальянских цензоров:
— Бедный Густав. Его убили дважды.
Что и произошло полтора века спустя. Есть еще несколько аналогичных перекличек того, что происходит в XIX веке, и того, что — в веке XX.
Что касается оперы, парадоксально, конечно, что Густава III играют в Бостоне, а о бостонских реалиях – в столице Швеции. Но это — еще один сюжетный крючочек.
Единственный недостаток: роман написан слишком ровно, сконструировано, без перепадов — умом. Но...
Года через три после выхода книги Павла АМНУЭЛЯ, в рамках цикла «The Met: Live in HD», я смотрел на хорошем большом киноэкране с великолепным объемным звуком трансляцию «Бала-маскарада» из нью-йоркской Метрополитен-оперы с Дмитрием ХВОРОСТОВСКИМ. Играли тот вариант, где король Густав III. Великолепная постановка. Паж Оскар кружится в увертюре с белыми ангельскими крыльями, которые вдруг, в какой-то момент — когда зазвучала тревожная музыка — оказались так тесны и неудобны, что он их сбрасывает, со страхом и недоумением смотря на них. И сам бал-маскарад в конце, когда на сцену от задника поднимаются заговорщики и их сопровождающие с черными демонскими крыльями и масками смерти на лицах.
В начальных титрах так и было сказано о персонажах: граф Рене Анкарстрём (в другом, бостонском варианте – Ренато) и мадемуазель Арвидсон (предсказательница, в американском варианте оперы – Ульрика). Однако в сцене, где королевский суд собирается отправить в изгнание гадалку, судья отчетливо поет «Ульрика», а в сцене, где Амалия вынимает из вазы имя того, кто должен убить короля, – громко поется «Ренато». При этом во всех сценах с королем звучит — Густав (эту постановку и сегодня можно отыскать в интернете).
И я почувствовал, что со мною происходит то же, что и в книге Павла АМНУЭЛЯ:
— Представьте, что в реку падают две ветки дерева, течение то прижимает их друг к другу, то разводит в стороны, а потом обратно. На физическом языке такое явление называется склейкой. Будто действительно на какое-то время — короткое или длительное — склеиваются две реальности.
Параллели и пересечения хора «Va, pensiero» в «Смерти негодяя», «Крестном отце 3», «Цвете денег» и «Преисподней»
Переключая каналы, зацепился за «Смерть негодяя», память о котором уже выцвела после давнего советского просмотра. Фильм 1977 года режиссера Жоржа ЛОТНЕРА. Крепкий ремесленник в жанре «полицейской криминальной драмы», лишь единожды взлетевший выше головы с фильмом «Профессионал». Все остальное — от сносно до «вполне неплохо». Чуть-чуть выше второй из этих категорий разве что «Кто есть кто?» и «Смерть негодяя» (Mort d'un pourri).
Смерть негодяя
На самом деле, «pourri» не переводится ни как «негодяй», ни как «подлец» (есть и такой вариант). Точнее будет «прогнивший», «протухший», «продажный», «гниль», «коррупционер».
В Советском Союзе любили такие фильмы, показывающие степень продажности и разложения верхушки буржуазного общества. Впрочем, в современной России можно смело делать ремейк, изменив лишь имена и перенеся место действия в Москву.
С точки зрения фильма, как художественного произведения, сделан он слишком лобово и декларативно, а главный герой Ксавье Марешаль в исполнении Алена ДЕЛОНА прямо рыцарь без страха и упрека: весь в белом посреди политического дерьма, готовый душу отдать «за други своя».
Его друга-депутата Филиппа Дюбая, с которым они вместе служили в армии (в Алжире, надо полагать), застрелили и он ищет убийцу. И он нашел его в самом конце фильма (неожиданно для зрителей, даже не подозревавших этого человека), до того попав в центр опасных разборок из-за доставшегося ему от Филиппа списка с компроматом на сильных мира сего.
Пресловутым негодяем оказался как раз Филипп Дюбай. Ксавье это понимает, но для него друг – это свято, независимо от его «негодяистости», тем более, что она была направлена не на него, а на других точно таких же продажных политиков.
Игра Алена ДЕЛОНА в этом фильме ничем не отличается от
ряда его аналогичных ролей. Но хороши Клаус КИНСКИ в роли некоего закулисного международного деятеля и Орнелла МУТИ – как любовница убитого Филиппа, снимавшаяся, не зная ни слова по-французски.
Однако не о фильме я хотел рассказать, а об одном эпизоде из него. Когда убийца пришел в квартиру вдовы Филиппа, он, чтобы ее криков не было слышно, вставляет кассету в музыкальный центр. И звучит знаменитый хор иудейских рабов «Va, pensiero» из «Набукко» Джузеппе Верди. Любопытно, что в титрах это не указано. Нет об этом информации и в справочных материалах о фильме.
Крестный отец 3
В фильме Фрэнсиса КОППОЛЫ «Крестный отец 3» мелодия хора иудейских рабов звучит ровно в середине. Ее играет местный оркестр, встречая Майкла КАРЛЕОНЕ, приехавшего на Сицилию в городок Багерия. Встречавшие развернули плакат «Добро пожаловать, commendatore Майкл Карлеоне». «Commendatore» его называют прежде всего потому, что он является рыцарем-командором официального ватиканского ордена. В самом начале от имени Папы его наградили выдуманным орденом Святого Себастьяна, похожим до степени смешения на реальный ватиканский орден Святого Сильвестра.
Здесь требуется пояснение. Премьера «Набукко» о бедствиях евреев в вавилонском плену состоялась в 1842 году в Милане. Опера соотносилась с тем, что происходило в Италии, немалая часть которой находилась под владычеством Австрии. Зрители соотносили себя с плененными рабами:
— Лети, мысль, на золотых крыльях;
лети, отдыхая на горах и холмах,
туда, где воздух напоен теплом и нежностью,
сладостным ароматом родной земли!
Поприветствуй берега Иордана,
разрушенные башни Сиона…
О, прекрасная утраченная родина!
Дорогие, роковые воспоминания!
Необыкновенный успех оперы, мгновенно прославившей ВЕРДИ, в первую очередь связан с политической конъюнктурой. «Va, pensiero» стал одним из гимнов национально-освободительного движения Рисорджименто, завершившегося в 1871 году переносом столицы единого Итальянского королевства из Флоренции в Рим. Когда гимн страны «Братья Италии» с 1946 по 2005 год считался временным, рассматривался вариант замены его на «Va, pensiero».
Сисси. Трудные годы императрицы
Хорошей иллюстрацией к вышесказанному является концовка австрийского фильма 1957 года «Сисси. Трудные годы императрицы». Это третья часть сделавшей актрису Роми ШНАЙДЕР знаменитой кинотрилогии об австрийской императрице Елизавете, супруге Франца Иосифа.
Молодая императорская чета приезжает в вассальный Милан, где местная аристократия приглашена ими в «Ла Скала» на «Травиату», после которой ожидался официальный прием. Итальянские принцы и герцоги отправили вместо себя на представление одетых в богатые одежды слуг. А театральный оркестр в присутствии австрийского императора с супругой сыграл незапланированную «Va, pensiero», которую, встав с кресел, подхватили миланские зрители-слуги.
Это был скандал: яркая демонстрация протеста против австрийского владычества. Однако Сисси невозмутимо захлопала по окончанию песни, ее поддержали император и свита, так что скандала не получилось. А после слуги под именами хозяев были приглашены на официальный прием.
Типичный большой голливудский стиль 50-х (так как сделано не в Голливуде, то – псевдо-голливудский). Фильм легкий, с юмором, но официальной критикой принят не был, хотя и номинировался на «Большую пальмовую ветвь» в Каннах.
«Благородный китч для простых умов», «Смотреть этот фильм — все равно что копаться в баварском пироге с кремом большой ложкой прямо из тарелки» — это из немецких критических отзывов о всей трилогии. Или вот:
— Сисси обладает расслабляющим, почти успокаивающим действием, потому что просто хочет развлечь и порадовать нас, вместо того, чтобы тащить через хриплый фарс или ломающую руки мелодраму. В ней есть приятное сочетание реальности и волшебства сказки.
Трилогию сравнивали с опереттой без песен за яркость, легкость и красивость. Обвиняли в искажении образа Елизаветы Баварской, которая на самом деле, как пишут, была особой депрессивной.
Может быть. Это, конечно, не «Людвиг» Лукино ВИСКОНТИ, где Роми ШНАЙДЕР через 15 лет сыграла ту же самую Елизавету, но лично я много лет назад посмотрел всю трилогию вместе с группой в экскурсионном автобусе, возвращаясь из тура по Австрии и Германии с большим удовольствием. И это впечатление сохранил по сию пору. Боюсь, что ВИСКОНТИ бы там не пошел.
Цвет денег
Мартин СКОРСЕЗЕ в 1986 году снял спортивную драму «Цвет денег» (если, конечно, бильярд можно назвать спортом). Зеленое сукно бильярдных столов похоже на цвет долларовой банкноты – отсюда и название.
Как сказано в отечественной (да и в англоязычной тоже) википедии, главный герой — Эдди Фелсон (Пол НЬЮМАН) «занят спокойным и доходным бизнесом по перепродаже спиртного». Это вранье. Он пробавляется бизнесом криминальным: продает мелкооптовые партии фальшивого алкоголя известных марок.
Более четверти века назад он был одним из лучших игроков страны. Об этом — фильм 1961 года «The Hustler», где молодым Фелсоном по кличке «Быстрый Эдди» был тот же НЬЮМАН. И по определенным причинам был вынужден надолго оставить большой бильярд.
А теперь пробавляется по маленькой, натаскивая некоего Джулиана. Именно с этим Джулианом они и должны были отправиться на чемпионат страны в Атлантик Сити. Во всяком случае, Эдди говорил об этом с партнером как о цели. Но он увидел игру Винсента (Том КРУЗ). И с ним произошло то же самое, что с Ромео при виде Джульетты, тут же затмившей его предыдущую возлюбленную Розалину. Или с Мастером, тут же забывшем о предыдущей жене: «-Вы были женаты? -Ну да, вот же я и щелкаю…На этой…Вареньке, Манечке…нет, Вареньке…еще платье полосатое…музей…впрочем, я не помню».
Впрочем, эти аналогии – точка зрения брошенного Джулиана. Сам Эдди сначала увидел в Винсенте только реальный шанс наконец разбогатеть:
— У нас с тобой есть скакун. Чистокровный. Ты за ним ухаживаешь. Я учу бегать. Это наш бизнес. Очень выгодный бизнес. Я ясно говорю.
Винсент и в самом деле выглядит как молодая полная энергии гарцующая лошадка, уверенная, что она лучшая. И деньги ему не интересны. Мозгами Винсент соглашается: необходимо периодически поддаваться, дабы раскрутить соперника на более крупные ставки, но игра так захватывает, что его натура не выдерживает сдерживающей уздечки. Он так искренен и неудержим в своем стремлении выиграть, что «заражает» этим чистым чувством Эдди, увидевшего в нем себя молодого, «подстреленного» 25 лет назад деньгами на взлете.
И Эдди пытается вновь «взлететь». Нам показывают его, обновленного — выныривающим из бассейна, подбирающим очки: чтобы бить правильно по шарам, нужно острое зрение. Вот в этот момент и звучит «хор иудейский рабов». Эдди освобождается от плена ежедневной заботы о сшибании очередной сотни или тысячи, и возвращается к чистой и свободной Игре, стремясь только и исключительно к победе.
И встречает в Атлантик Сити изменившегося и заматеревшего Винсента, для которого игра теперь – лишь способ заработать.
Танго
«Танго» 1998 года Карлоса САУРЫ – это гимн танго. Он похож на трепетно любимый мною «Весь этот джаз» и на «Восемь с половиной». Но это не мешает ему быть самобытным. Главный герой Марио создает танцевальное шоу, находясь между женщиной, из его жизни уходящей, и женщиной, в его жизни появляющейся. Что-то реально происходит, что-то ему кажется, что происходит, но все это преобразуется в элементы шоу. Некоторые из этих элементов существуют только в его голове.
В начале фильма он смотрит крупным планом прямо на нас, а на самом деле в объектив кинокамеры, который в следующий миг оказывается в танцевальном зале, где его жена танцует с другим, рядом Марио с ножом в руках — удар… Но это только его воображение.
Ножом пырнули во время представления в конце фильма Элен, новую любовь Марио, которая была раньше девушкой продюсера шоу полукриминального Анхело. И не вполне понятно: в жизни это произошло или на сцене? Она вроде бы поднимается, но не помнит, что произошло. И Анхело, только что кричавший «Не-е-т!» зловещего вида актеру в ножом, ранее замеченному в его компании, говорит Марио, что все великолепно, он – гений СуперМарио, завтра «в шесть утра начинаем». И тут же на первый план выступает кинокамера, смотрящая то ли на сцену, то ли на нас, зрителей. И зеркала.
Не зря в фильме упоминается БОРХЕС с его художественными исследованиями реальности и отражений: «Миражный мир, что будничного явней» (это из стихотворения БОРХЕСА «Танго»). Мы видим в начале фильма макет сцены (та самая борхесовская карта) с искусственными фигурками мигрантов, а в конце — саму сцену и живых актеров в виде мигрантов, исполняющих «Va, pensiero». Они теперь на чужбине и им только и остается вспоминать: «О, прекрасная утраченная родина!»
Забавно, что в 2019 году находящийся под домашним арестом Кирилл СЕРЕБРЕННИКОВ поставил в Гамбурге «Набукко» Верди, буквально осуществив идею САУРЫ. В хоре "Va, pensiero" пели 35 реальных мигрантов-беженцев.
Инферно
Дольше и больше всех остальных «Va, pensiero» звучит в фильме ужасов Дарио АРДЖЕНТО 1980 года «Преисподняя». Первая треть буквально пронизана им. Сначала «хор иудейских рабов» слушает Марк на семинаре в консерватории, а еще через 12 минут пластинку с мелодией ставит дома его сокурсница Сара. Плюс к этому композитор фильма Кейт ЭМЕРСОН заявил, что музыка, сопровождающая поездку Сары на такси между двумя вышеуказанными эпизодами, тоже рождена из «Va, pensiero». Лично я, правда, этого обнаружить не смог, как ни вслушивался.
Второй фильм трилогии о «Трех Матерях» вышел не таким цельным, как «Суспирия». Последовательно гибнущие персонажи слабо связаны друг с другом лишь фактом знакомства с сестрой Роуз и братом Марком. А сами брат и сестра с детской непосредственностью Гензеля и Гретель лезут во все укромные уголки нью-йоркского дома, построенного для Матери Тьмы, будто это пряничный домик.
В этом отношении «Va, pensiero» можно интерпретировать в фильме, как нахождение в рабстве повседневности и, как освобождение, — мечту о Пряничном домике на берегу молочных рек с кисельными берегами как некой яркой мистической реальности. Роуз – поэт и любительница такого рода книг: не просто же так она заинтересовалась неразрезанным фолиантом «Три Матери». У нее на столе раскрыто еще несколько такого рода книг.
Подтверждение версии — появление на экране во время или после звучаний хора «самой красивой из Матерей – Матери Слез». Марк ее видит как нечто прекрасное и недостижимое и даже устремляется за ней, забыв письмо от сестры. И не подозревает, что ее мир может обернуться ликом Смерти. И обернулся. Не будите лиха пока оно тихо.
Любопытно, что владелец антикварного магазина Казанян, тоже позже погибший, говорит Роуз, что «существует множество рассказов о прОклятых домах, например, о вилле монстров в Багерии возле Палермо». Той Багерии, где встречали мелодией «Va, pensiero» Майкла Карлеоне.
Достигнет цели мой хроноплот, не даст карабин осечки
Гарри ГАРРИСОН.
Планета райского блаженства.
Серия «Звезды мировой фантастики»
СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014 год. – 384 стр.
Тираж 10 000 экз.
На русском языке выходило, как минимум, два собрания сочинений Гарри ГАРРИСОНА. Чуть ли не все его публикации, вплоть до мелких рассказов, уже хорошо известны отечественным любителям. Но составителям удалось по сусекам поскрести, по амбарам помести и найти по разным англоязычным журналам и разномастным сборникам еще несколько десятков не переведенных ранее рассказов, которых хватило аж на две книги.
Представляю первую из них. С точки зрения утонченного знатока и любителя фантастики шедевров здесь практически нет, но все на крепком профессиональном уровне: одни – ничего, другие – неплохо, третьи – очень даже неплохо.
Многие идеи рассказов на момент написания, может, и были оригинальными, но позже были широко растасканы и освоены другими авторами. Например, «Нить судьбы», написанная в 1975 году, о множестве параллельных мировых линий, некоторые из которых мало чем отличаются от нашего мира, другие – кардинально, вплоть до Земли, выжженной лучами взрывающегося Солнца. Таких произведений – масса, вплоть до телесериала «Скользящие». Чего-то нового в расхожий сюжет автор не привнес: в адвокатской конторе Марка Гринберга появились двое незнакомцев, которых заинтересовало единственно лишь его знание языка ирокезов. Вместе с ними Марк вышел на улицу, и больше его никто не видел. Он же, потеряв собственный мир, обрел множество других.
В сборнике есть два рассказа из серии о «Стальной крысе» – Джиме Ди Гризе, явно написанные как «датские стихи» после настойчивых просьб редакторов дать хоть что-нибудь из столь прославленного цикла.
Любопытен «Бомбардировщик обороны», написанный в 1973 году, в реалистической манере – о северовьетнамском летчике, тайно пробравшемся в США с помощью местных противников войны во Вьетнаме, решивших устроить американцам показательную бомбежку военных аэродромов, дабы на суде показать, что переживают вьетнамцы, но до суда дело не дошло: потерпевшего аварию летчика растерзала аэродромная обслуга.
Лично мне, как фэну, пришелся по душе последний рассказ — "Трагедия в Тибете" — о том, как чуть ли не все известные писатели-фантасты погибли и попали на тот свет, где своими комментариями о происходящем «достали» и Бога и Черта.