«Мы не можем быть уверены, настолько ли плохи Саурон и Ко., как нам говорят. В конце концов, должно же в них быть что-то хорошее, если они ненавидят хоббитов».
Майкл МУРКОК не любит Джона Рональда ТОЛКИНА. И об этом неизменно говорит на протяжении многих лет. В 70-х даже опубликовал эссе «Epic Pooh», где раздолбал творчество ТОЛКИНА и ЛЬЮИСА. Судя по тексту, они раздражали его уже тем, что были выпускниками Оксфорда, профессорами и ревностными христианами. То есть типичными представителями британского истеблишмента. Плоть от плоти, так сказать. Они – тори, этим и виноваты. Их так называемое героическое фэнтези – это, скорее, инфантильные волшебные сказки: «ясельный, колыбельный стиль, мягкий и успокаивающий; певучий рассказ, который хорош не конфликтом, а его отсутствием. Его цель — укачать, приласкать, солгать, что все будет хорошо… Это «Винни-Пух», притворяющийся эпосом». В 2014-м в «Нью Йоркере» даже назвали МУРКОКА «Анти-ТОЛКИНЫМ».
Среди прочего автор «Epic Pooh» пеняет ТОЛКИНУ навязыванием «Утешения Счастливого Конца». В итоге-де процветает сельская идиллия и «мифическая невинность» Шира в противовес реальной «городской индустриальной жизни» — ну, почти как парафраз слов из известного Манифеста об «idiotismus des Landlebens entrissen», неточно переведенных на русский как «идиотизм деревенской жизни». К моменту написания своего «Пуха» МУРКОК, начинавший когда-то подростком с подражаний одному Берроузу, создателю «Тарзана», уже являлся почитателем другого Берроуза – Уильяма.
А теперь давайте посмотрим, чем же кончается вторая трилогия Майкла МУРКОКА о «принце в алом плаще» – «Серебряная рука»? Корум убит ударом собственного
меча в сердце. Меча, который он прозорливо назвал «Предатель». Меч держала его собственная серебряная рука-протез, над которым ранее проделала действия его любимая женщина Медбх. Произошло это после того, как с помощью Корума удалось выбросить из мира чудовищных и кровожадных фой миоре, а вслед за ним отправить домой – в иной параллельный мир — не менее опасных могучих малибаннов. Умирая, принц слышит слова «Теперь этот мир свободен от всех чар и полубогов».
То есть остались в нем лишь люди, которые отныне сами будут решать свои проблемы.
С одной стороны вторая трилогия приглушенно повторяет то, что было в трилогии первой, закончившейся тем, что Потерянные Боги уничтожили в человеческих измерениях и Владык Хаоса, и Владык Порядка, оставив миры их обитателям. А с другой – чем эта концовка не сродни трилогии ТОЛКИНА, где после уничтожения Зла противостоящие им и оставшиеся в живых нечеловеческие силы Добра тоже покидают мир, дабы оставить его людям? И не так уж утешительно счастливо завершение войны с Сауроном, судя по видениям Фродо. Скорее, грустно. В том числе и потому, что сельской идиллии Шира действительно уже не будет места в этом дивном новом разволшебствленном мире. На радость МУРКОКУ.
Реальность – самая простая вещь на свете, которую только можно выдумать. Частью – это вопрос необходимости, частью – времени или обстоятельств
Майкл МУРКОК.
Серебряная Рука (романы «Бык и копье», «Дуб и овен», «Меч и конь»)
СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2018 год.
Серия: Легенды фантастики. Michael Moorcock
416 стр.
Обложку к этому первому изданию "Быка и копья" в апреле 1973 года нарисовал писатель фантаст Кит РОБЕРТС
Вторую трилогию о Коруме я прочитал впервые только сейчас, в то время как первую – давно. Не перечитывал, но впечатление сохранил. Во всяком случае, образ сражающего с Владыками Хаоса принца в алом плаще — с глазом, сверкающим как ограненный драгоценный камень, и чешуйчатой шестипалой рукой, убивающей врагов и друзей помимо его воли. Запомнилась и концовка, где владелец его руки Бог Кулл говорит, что все Владыки Хаоса убиты. Корум благодарит: Владыки Закона-де будут благодарны. На что Кулл засмеялся: «Вряд ли. Заодно мы уничтожили и всех Владык Закона». Так парадоксально закончилась война Закона (Порядка) и Хаоса, продолжавшаяся все три тома.
Не уверен, что Майкл МУРКОК, пропитанный тогда, по его словам, концепциями Юнга, Фрейда, «Белой богини» и «Золотой Ветви», был знаком с обеими «Сущностями…» Фейербаха, но идеи сходны: мы сами создаем богов, которые потом властвуют над нами. Впрочем, позже об этом в фантастике писали и другие. Разве не о том же «Американские боги»?
Действие «Принца с серебряной рукой» проистекает лет на сто позже. Впрочем, нет, не так. Действие проистекает на несколько тысячелетий позже, куда
лишившийся глаза и с серебряным протезом Корум перенесся из времени, отстоящем на сто лет от первой трилогии. Как он туда попал – не суть. Сюжетов о том, что в тяжелую годину народ призывает давно ушедшего в иной мир героя, и тот пробуждается от тысячелетней «спячки» – масса. Корума призвали, и он пришел. О нем еще сохранились полузабытые легенды.
Остатки человечества целенаправленно уничтожаются пришедшими из иной реальности Фой миоре. Их всего семеро, они уродливы, неуязвимы и кровожадны. Чтобы противостоять им, принцу в каждом из романов необходимо добыть очередной артефакт.
Вторая трилогия базируется на кельтских легендах. Нуаду Серебряная рука, бык из Куальнге, верховный друид Амергин, Балор Злое Око – все эти персонажи мифов были использованы Майклом МУРКОКОМ.
Проблема второй трилогии – она слишком рациональна. Так же как и сам Корум в ней: его попросят помочь и он – надо, так надо – идет и помогает. Он ни горяч, ни холоден, он тепл. Нет в нем ни ярости, ни гнева, ни ненависти, ни стремления познать истину. В первой трилогии у него были чувства, было удивление перед открывшимся миром, и читатель, чувствуя его напряжение, сопереживал.
В 1992 году вышла книга диалогов Колина Гренленда с МУРКОКОМ «Смерть не помеха». Самая известная часть ее – глава «Шесть дней, чтобы спасти мир». Это рекомендации о том, как быстро написать роман. Как позже утверждал МУРКОК, во времена Корума ему требовалась неделя на роман.
Вот одна из рекомендаций:
— Время — важный элемент в любом приключенческом боевике. Фактически, вы получаете действие и приключение из элемента времени. Это классическая формула: «У нас есть только шесть дней, чтобы спасти мир!». Я установил для читателя структуру: есть только шесть дней, затем пять, затем четыре и, наконец, по классической формуле, — всего каких-нибудь 26 секунд, чтобы спасти мир! Успеют ли они вовремя?
В первой части герой скажет: «Я не смогу спасти мир за шесть дней, если не начну с получения первого объекта силы». Это дает вам непосредственную цель и непосредственный элемент времени. С каждым разделом, разделенным на шесть глав, каждая глава должна содержать что-то, что будет двигаться действовать вперед и способствовать достижению этой ближайшей цели.
Там есть и о спутнике (товарище) Героя, и о том, что «Каждые четыре страницы, например, должно происходить событие» либо появиться «неожиданное» препятствие, с которым должен столкнуться герой, и о подбрасывании тайны, что должна прозвучать в начале, дабы заинтриговать читателя, и о предметах с неожиданными свойствами – все то, что было использовано в «Принце с серебряной рукой».
Возможно, эти же технологии были использованы и в первой трилогии. Но…
Перед нами синдром сиквела: продолжение чаще всего бывают слабее оригинала.
Об этой разнице хорошо сказал сам Майкл МУРКОК в одном из интервью:
— Когда я приходил в студию или начинал писать книгу, я обычно не имел ни малейшего представления о том, как она выйдет, и есть ли вообще публика для этого. Это придает музыке и письму определенное напряжение, которого ей не хватает, если вы определили все «удачные» элементы в произведении и можете их воспроизвести.
В первой трилогии такое напряжение есть, во второй – нет. В первой есть обаяние импровизации, вторая пахнет лампадным маслом. Иллюстративным образом оного для меня стали комиксы по Коруму. По первой трилогии иллюстрировал в основном Майк Миньола. На мой взгляд, это шедевры:
Не зря же выпущенные с января 1986 по декабрь 1988-го (12 выпусков) комиксы по первой трилогии в конце 2010-х снова издали в бумаге. Из второй трилогии четырехвыпусковый комикс был сделан в 1988-89-м лишь по «Быку и копью». Это была одна из самых первых работ Джилл Томпсон (Jill Thompson). На обложке первого выпуска дали рисунок Миньолы, дабы протянуть связь, остальные рисовала уже Джилл. А теперь сравните сами (еще раз уточняю, что первая обложка — от Миньолы):
Не скажу, что работа Джилл так уж сильно плоха: сами комиксы внутри лучше, чем обложки к ним:
Вполне мило и даже подростково, но до оригинальности и таланта Миньолы им далеко, как, впрочем, и самой второй трилогии по отношению к первой. В каком-то из интервью МУРКОК заметил, что комиксы Миньолы о Коруме он помнит лучше, чем сами романы.
«Жила-была планета по имени Марс – мир красных песков, каналов и бесконечных приключений. Я хорошо это помню, так как часто бывал там в детстве – так начинается предисловие Джорджа Р.Р. МАРТИНА к сборнику из 15 рассказов. – «Маринер» положил конец славным дням старины Марса… Настоящий Марс оказался не таким интригующим, как его литературный прототип. Безвоздушная, безжизненная и мертвая планета, разоблаченная «Маринерами», не могла служить правдоподобной декорацией авантюрным межпланетным фабулам Берроуза, Брэккет и Мур или меланхоличным космическим балладам Брэдбери и Желязны. После «Маринеров» рассуждения о формах жизни на Марсе сводились к микробам и изредка лишайникам. И пока вопрос о существовании жизни на Красной планете воодушевляет биологов и прочий научный мир, еще не появился микроб столь же привлекательный, как Дея Торис.
Обозреваемую антологию лучше было бы перевести как «Старый добрый Марс». В том смысле как говорят «старое доброе время», ведь речь идет о Марсе, который не предполагает «Маринеров» и марсоходов.
Современные авторы попытались отринуть сегодняшние знания о четвертой планете Солнечной системы и как в «золотые годы» научной фантастики погрузиться в мир пересыхающих каналов, Великой умирающей марсианской цивилизации, колонистов, выживающих в суровых условиях, и, конечно же, авантюристов всех мастей. Все, как в 30-е и 40-е.
Не зря же рассказ Джо ЛАНСДЭЙЛА так и называется – «Как в приключенческом романе»:
— Это была ледовая акула – существо размером с земную касатку. Она могла передвигаться на поверхности льда и под ним и даже была способна выбраться на сушу и ползать по ней. Плавник на ее спине был тверже любых известных металлов, с легкостью резал лед.
В другом рассказе – «Мореход» Криса РОБЕРСОНА – существуют не менее жестокие песчаные акулы: здесь по песчаным морям ходят парусники, пираты захватывают шхуны, а еретиков, говорящих о множественности миров, заключают в тюрьмы. Большинство героев сборника горят стремлением не к знаниям, а к наживе, что не мешает им быть отважными и даже самоотверженными. В конце концов герои «Трех мушкетеров» тоже стремились к славе и богатству.
Роман АРБИТМАН умер от коронавируса в декабре 2020 года. Ушел из жизни на взлете, полный творческих планов: в 2019-м под псевдонимом Лев ГУРСКИЙ вышел роман «Корвус Коракс», в 2020-м – «Министерство справедливости» – его художественные высказывания о свободе и о власти. Однако все же самым любимым делом его жизни была фантастика, о которой он писал 40 лет – со студенческой скамьи. Им написано огромное количество рецензий, критических статей, обзоров и даже литературных мистификаций.
Как сказано в аннотации к обозреваемой книге, для Романа АРБИТМАНА «мировая фантастика уже давно не объект изучения, а родная коммунальная квартира, которую он знает изнутри и может рассказать о многих жильцах тако-о-о-е… Персонажи фантастики и их создатели – это его родные, соседи, друзья или враги, о которых он пишет то с восторгом и почтительным придыханием, то с гневом и пристрастием, временами переходя на личности на грани рукоприкладства. В общем, все, как принято у ближайших родственников».
Осенью 2018-го арбитмановский "Субъективный словарь..." лично я впервые увидел воочию на полке российского павильона Франкфуртской книжной ярмарки. А полистав, обнаружил в нем упоминание хулиганского омского фэнзина «Страж-Птица», некогда издаваемого отбывшим на ПМЖ в Санкт-Петербург журналистом «Коммерческих вестей» Николаем ГОРНОВЫМ.
Мини-эссе словаря расположены по алфавиту: от «А» – «Автостопом по Галактике» (роман Дугласа Адамса) до «Я» – рассказ автора о некоторых его личных пересечениях с описанным в словаре. А пересечений этих хватало. О некоторых из них Роман здесь написал, о некоторых нет. О том, в частности, что некоторые возмущенные критикой писатели вставляли его в качестве отрицательных персонажей в свои произведения. Об этом подробнее рассказывается в другой его книге — «Как мы с генералиссимусом пилили Луну».
Есть там, в частности, главка о том, как Роман с удивлением обнаружил в романе американки Николь Краусс «Хроники любви» персонажа по имени Лео Гурски. Практически его ровесника, российского писателя с соответствующей пятой графой, эмигрировавшего в США. Написал автору, но ответа не дождался. Но Роман цитирует: «На могиле моей можно написать: «Лео Гурски. Он пытался понять смысл».
Первоначально этот сборник автор хотел назвать «Pocket Rockets» — в буквальном переводе «Карманные ракеты». Это термин из техасского холдема — самой популярной разновидности покера в мире. «Pocket Rockets» — это два туза — лучшая стартовая рука в холдеме. Потом автор придумал другое название — «Неестественные акты человеческого общения» («Unnatural Acts of Human Intercourse»), против чего категорически выступил редактор (там есть коннотация полового акта). Так возник «Только что прошедший закат» («Just Past Sunset»), переименованный в «После заката» («Just After Sunset»).
В сборнике 13 историй от «короля ужасов» и авторские комментарии о том, как они создавались. На языке оригинала книга вышла в 2008 году, и единственный рассказ, который сюда затесался из другого периода – «Кот из ада», написанный на заре писательской карьеры в 1977 году. В нем рассказывается о киллере, которому заказали убить кота. Заказчик заявил, что этот кот способствовал смерти троих в его доме, но просил покончить с ним не здесь. Киллер, засунув кота в закрытую сумку, слишком легкомысленно отнесся к отказу. А зря…
В другом рассказе – «Гретель» (в точном переводе — «Пряничная девочка») героиня, переживая семейную трагедию, уехала в несезон в дачный поселок, где бегала до изнеможения. И, пробегая мимо пустующего дома, увидела машину с трупом женщины в багажнике, став тем самым опасным свидетелем. И чуть не стала еще одним трупом…
В предисловии автор рассказал историю сборника. Что увлекшись-де большими формами практически разучился писать рассказы, но как-то ему предложили выступить редактором антологии «Лучшие рассказы Америки» 2006 года. За год редакторской работы он прочитал несколько сотен рассказов, «вошел в азарт и стал писать рассказы как прежде».
На мой взгляд, чтение множества чужих рассказов сослужило Стивену КИНГУ плохую службу. Основной недостаток «После заката» — вторичность.
Самый характерный пример того — повесть «N.». Она построена из записок психотерапевта, рукописи его книги, писем его сестры и газетной заметки о ее самоубийстве. Специалист по психике рассказывает о необычном пациенте с обсессивно-компульсивным синдромом. Причиной навязчивого состояния пациента, стало увиденные им на поле возле места, где прошло детство врача и его сестры, семь (или все-таки восемь?) больших, расставленных ломанным кругом, камней, которые, как ему чудится, с трудом сдерживают нечто рвущееся в мир невообразимо страшное. В процессе чтения сразу же видится Говард ЛАВКРАФТ, хотя сам автор сообщает, что писал его под впечатлением от повести его предшественника — Артура МЕЙЧЕНА «Великий бог Пан».
Вещи, которые...
Впрочем, то, что написано под воздействием других, – далеко не всегда вторично. Доказательство тому – «Вещи, которые остались после них», один из двух действительно удачных
рассказов сборника. Он наполнен культурными отсылками как перенасыщенный раствор. Гораздо больше, чем это бывает обычно у КИНГА, который является автором литературоцентричным.
Обратите внимание, что противопоставляет рассказчик и он же персонаж «Вещей, которые остались после них» шоку при обнаружении в своей квартире невероятного — очков его коллеги Сони д’Амико, погибшей 11 сентября 2001 года в башнях-близнецах. Этой «маленькой, но заметной дыре в колонне реального». Он «уравновешивает» этот шок ассоциативной цепочкой с двумя экранизациями «Лолиты»: очки со стеклом в форме сердечка похожи на те, что носила Ло в фильме Стэнли КУБРИКА. То есть якорем для него стала нереальная реальность выдуманного мира кинофильмов. Рассуждения и воспоминания о том, кто играл Гумберта Гумберта, а кто Лолиту – занимают немало места. Скотт Стейли в доинтернетную эпоху (дело происходит в августе 2002-го) вспоминает фамилии актеров, цепляясь за них как за твердые факты в противовес невозможной реальности появления очков.
В его квартире появляются и другие вещи погибших коллег: бита с выжженной надписью «Регулятор претензий», морская раковина, монета, замурованная в пластиковом кубе, керамический мухомор с восседающей на его шляпке керамической Алисой, подушка, издающая неприличные звуки. Попытка выбросить их оказалась безрезультатной: они возвращались даже раньше Стейли. Все это вещи не первой необходимости, но каждая ассоциировалась со своим хозяином, олицетворяла его. Рассказчик должен был быть вместе со всеми ними 11 сентября в офисе на 110 этаже, но, проснувшись тогда утром, просто решил прогулять работу И теперь мучается синдромом выжившего.
В рассказе цитируется некий латиноамериканский писатель, то ли Борхес, то ли Маркес, то ли еще кто из магических реалистов — рассказчик сам не помнит кто (на просторах интернета источника цитаты тоже выловить не удалось, так что, возможно, она выдумана КИНГОМ), по поводу нашего осознания того, что «вещи, которые по нашему разумению, мы держали в руках, на самом деле, удержали нас на месте. Превращая в рабов (ТОРО определенно так полагал), но и служа якорем».
Не знаю начет латиноамериканцев, но Генри ТОРО отринул бы вышеупомянутые предметы, как откровенно излишние, тем более, что все это — ширпотреб, не нужный разумному самодостаточному человеку. По его мнению, не мы используем вещи, а многие вещи используют нас. Что, возможно, и произошло у КИНГА.
Славой ЖИЖЕК
На мой взгляд, автор явно читал «Добро пожаловать в пустыню Реального» Славоя ЖИЖЕКА. Об этом говорит и упоминание о «дыре в колонне реального», и многочисленные кинематографические аллюзии, и даже несостоявшийся – все прошло на грани — роман с соседкой — даже это тоже есть у ЖИЖЕКА: «осознание упущенной «частной» возможности (скажем, возможности завязать роман) зачастую оставляет следы в виде «иррациональной» тревоги».
Ну а прежде всего сама концепция рассказа: «виртуализация повседневной жизни, впечатление, что мы все больше и больше живем в искусственно сконструированной вселенной, вызывает непреодолимую потребность заново обрести устойчивую основу в некой «реальной действительности». Реальное, которое возвращается… из-за его травматического/избыточного характера, мы не можем включить его в (то, что мы переживаем как) нашу реальность, и поэтому вынуждены переживать его как кошмарное видение» (это, понятно, ЖИЖЕК, а не КИНГ).
Обычное вечернее препровождение рассказчика — ужинать в домашней обстановке, слушая шестичасовые новости от Чака Скарборо (об этом сказано три раза), «который объяснил бы мне и всем желающим, как обстоят дела в мире». И когда ему пришло в голову, что найденные вещи можно выбросить в мусорный контейнер где-нибудь поблизости. Возвращаясь, он был уверен, что торчащая бита обретет нового хозяина, "возможно, еще до того как Чак Скарборо уступит место Джону Сайгенталеру или кому-то еще, кто будет в этот вечер заменять Тома Броко".
Мир, Нью-Йорк и даже некоторых родственников погибших коллег Стейли прежде всего видит через картинку телевизора. То есть мир информационный, мир культуры — это то, на что он опирается в своей жизни в противовес разрушенному 11 сентября вещному миру реальности. Да и события рассказа говорят о том, что "реальные" вещи ненадежны и, на самом деле, "ирреальны".
Что касается кинематографических ассоциаций, нельзя не отметить ошибку переводчика при первой встрече рассказчика с Полой Робсон:
— Я помню улыбку, когда она спросила меня: «А с вами безопасно?». Мне это напомнило фильм…, тот, где Лоренс Оливье обследует зубы Дастина Хоффмана, спрашивая снова и снова: «Здесь не болит?».
В оригинале у КИНГА эта фраза Оливье указана правильно: «Is it safe?». Одна из самых знаменитых цитат американского кинематографа на самом деле переводится так: «Это безопасно?». При правильном переводе становится понятной ассоциация с вопросом Полы.
И еще один любопытный и неявный (имплицитный, как сказал бы ЖИЖЕК) кинематографический аспект. Летняя жара в Нью-Йорке, проблемы с кондиционером, очаровательная соседка сверху – вам это ничего не напоминает? Это же фильм «Зуд седьмого года» Билли УАЙЛДЕРА с Мэрилин МОНРО. Кстати, больше половины этого старого доброго фильма – фантазии, мечты, страхи, представления главного героя.
Экранизации
Рассказ «Вещи, которые остались после них» экранизирован трижды. И все это – короткометражки.
44-минутный фильм 2011 года (США) режиссера Пабло Мачо МАЙСОНЕТА IV (Pablo Macho Maysonet IV)
17-минутный фильм 2012 года (Франция) режиссеров Гийома ХЕЙЛАРДА и Стефана ВАЛЕТТА (Guillaume Heulard & Stéphane Valette).
28-минутный фильм 2017 года (США) режиссера Сары ВЕРНЕР ( Sara Werner)
P.S. Две ассоциации из рассказа, несмотря на наличие одноименных фильмов, все же являются ссылками на книги. Это непонятая Полой Робсон шутка Стейли «Даже у ковбойш бывает плохое настроение» (Even Cowgirls Get the Blues) или в другом переводе «Даже скотницы грустят». Это название романа Тома Роббинса и неудачного фильма 1993 года по нему, поставленного Гасом Ван Сентом, (в нем играли молодые Ума Турман и Киану Ривс, а также — уже не молодые — Кен Кизи и Уильям Берроуз).
И вторая: погибший коллега персонажа, владелец раковины, в которую можно трубить, называл себя «Повелителем мух», что, не смотря на две экранизации, явно является ссылкой на одноименный роман Уильяма Голдинга. В обоих фильмах все главные роли играют малолетние дети – вряд ли в условиях визуализации взрослый мужчина ассоциировал бы себя с ними. В этом отношении книга – более абстрактна.
облако тэгов
