речь идет, увы, всё о той же научной фантастике, и у нас есть основания опасаться, что рассуждения Г. Альтова многими будут приняты всерьез. Поэтому мы находим нужным дать некоторые разъяснения.

Г. Альтов активно работает в области фантастики, и мы считали, что его не может не заботить судьба этого жанра. Но, прочитав его статью, можно подумать, что он в этом деле — человек посторонний и весьма недружелюбно настроенный. Не знаем, что именно побудило Г. Альтова написать такого рода статью, но он допускает чересчур много неточностей.

«Солидные журналы не так уж (?) чураются фантастики», — говорит Г. Альтов. И в доказательство ссылается на «Звезду» и «Неву», которые якобы «щедро печатают фантастику». «Звезда», насколько нам известно, опубликовала лишь повести Г. Гора да небольшую подборку коротких рассказов И. Варшавского. И это всё, если не считать произведений Ст. Лема, которые не имеют прямого отношения к советской фантастике. «Нева» за время своего существования напечатана роман Ю. и С. Сафроновых «Внуки наших внуков» и «Лунную дорогу» А. Казанцева. Так же обстоит дело и в «Молодой гвардии»: две-три вещи научных фантастов за все годы существования журнала, преимущественно невысоких по качеству. Дюжина рассказов и повестей в «солидных» журналах за долгие годы — вот и вся щедрость, которая умиляет Г. Альтова. Кстати, в упомянутой им статье Е. Брандиса и В. Дмитревского, опубликованной в журнале «Коммунист», прямо указывается: «Толстые литературные журналы, как правило, вообще пренебрегают этим жанром».

Что же касается «тонких» журналов («Знание — сила», «Техника — молодежи» и т. п.), а также альманахов, выходящих раз в год, а то и реже (к тому же печатающих по преимуществу приключения и путешествия), то Г. Альтов должен был бы знать, как невелики возможности этих изданий в смысле публикации фантастики, при всем желании их руководства.

Забавно выглядит замечание Г. Альтова насчет того, что общий объем опубликованных за прошлый год произведений научной фантастики «раз в 50 превышает объем "Аэлиты"». Разумеется, превышает, и очень возможно, что даже в пятьдесят раз. Что ж из этого следует? А на пожелание «дать хоть раз в пять лет одну вещь, подобную "Аэлите"», вообще очень трудно ответить. Скажите поэтам: дайте, мол, хоть раз в пять лет вещь, подобную, ну, скажем, «Двенадцати» Блока. Или потребуйте от прозаиков, чтобы они за тот же отрезок времени выдавали вещь, подобную, к примеру, «Даме с собачкой». И при этом добавьте, что общий объем их произведений за истекший год во много-много раз превышает объем названных образцов. Вот и пускай крутятся и доказывают, что, мол, Блок или Чехов, конечно, классики, и дотянули ли мы до них, не знаем, но время идет вперед, и есть новые, интересные, заслуживающие серьезного разговора вещи... Всегда можно посмотреть на них свысока и сказать: нет, это всё разговорчики, а «Двенадцати»-то вы, братцы, так и не написали, признайтесь?

Можно «добить» прозаиков, поэтов, драматургов (кого угодно!) и другим приемом, использованным Г. Альтовым. Вы говорите: есть у нас хорошая проза, есть талантливые стихи? А мы отвечаем: ничего подобного. Можем привести доказательства: одна и та же повесть (поэма, рассказ) была напечатана в журнале, а потом вышла отдельной книгой. Если это вещь хорошая, мы скажем так: это потому, что хороших вещей уж очень мало. Если плохая: потому, что «дефицит отчасти восполняется произведениями явно недоброкачественными». А уж если два издательства выпускает одну и ту же книгу, то налицо кризис жанра и следует призадуматься: а не закрыть ли парочку журналов?

В таком духе написана вся статья Г. Альтова. Найдя, что произведения Ал. Шалимова (о котором, кстати, говорилось и в статье А. Громовой) подражательны и что два рассказа двух малоизвестных авторов очень похожи друг на друга, Г. Альтов делает вывод о катастрофическом положении во всей научно-фантастической литературе. Можно подумать, что Г. Альтов читает фантастику очень редко, совершенно случайно и не пытается в ней по-настоящему разобраться. Прочел он книгу С. Гансовского — и тоже постарался пристегнуть ее к тезису о «повторении пройденного». С. Гансовский действительно включил в эту книгу первый свой рассказ, «Шаги в неизвестное», где развивается идея уэллсовского «Новейшего ускорителя» — хоть и в совершенно других условиях, с другим поворотом сюжета. Но это никому не дает права опорочивать всё творчество С. Гансовского. К тому же искать сходство в «Новой сигнальной» с рассказом Г. Уэллса «Поразительный случай с глазами Дэвидсона» — всё равно, что объявить: мол, «Спутники» В. Пановой — это «переигранная» «Анна Каренина», ведь там тоже поезд!

Несколько слов о еще одном тезисе статьи: о том, что журнал научной фантастики уже существует — это «Искатель». Г. Альтов спрашивает: «Разве что-нибудь изменится, если «Искатель» будет выходить ежемесячно?» Отвечаем: ничего не изменится. «Искатель» прежде всего не занимается специально фантастикой. В некоторых номерах его (например, в 6-м за 1963 г.) нет ни строчки фантастики. К тому же объем его слишком мал, в «Искателе» нельзя публиковать повесть иначе, как в искалеченном виде (даже рассказы там идут обычно «в сокращенном варианте»). Ни о какой мало-мальски серьезной критике и речи быть не может, — для нее нет места.

Но главное — в другом. Будущий журнал (или альманах), о котором шла речь в статье А. Громовой, должен возглавляться людьми, знающими и любящими фантастику, заинтересованными в развитии жанра. Что толку, если некоторые журналы время от времени публикуют фантастику, чтобы поднять свой тираж? При отсутствии правильных критериев отбора в их поле зрения почти неизбежно попадают зачастую случайные вещи. Можно сколько угодно ругать редакцию того или иного журнала за нетребовательность; а из чего можно сейчас исходить, предъявляя требования к фантастике, кроме как из вкусовых оценок? Ведь, повторяем, нет теории жанра, нет серьезной, квалифицированной критики. Пишущим эти строки известны еще не опубликованные острые проблемные статьи по фантастике; известны и смелые, интересные замыслы будущих работ; для них нужна реальная трибуна, а не мифические «неиспользованные площади».

Процитируем Г. Альтова еще раз и на этом закончим: «Журнал (в этом его суть) должен вмещать все жанры». Правильно! Журнал, о котором мы мечтаем, должен вмещать романы с продолжением, повести и рассказы, стихи и поэмы, пьесы и киносценарии, публицистику и критику. В нем могут быть и иллюстрации, и рисунки, фотографии, кадры из кинофильмов, цветные вкладки с репродукцией картин, — ведь научная фантастика существует и в кино, и в живописи. И всё это вполне реально, для всех разделов этого журнала, пока не существующего, пока не получившего имени. Есть полноценный материал и есть надежные резервы для постоянного пополнения этого материала. Есть люди, которые хотят и умеют работать. Есть громадная читательская аудитория, которая с нетерпением ждет такого журнала.

В противовес Г. Альтову мы настроены оптимистически. Мы верим: будет лучше! И, надо надеяться, в ближайшее время. Журнал научной фантастики возникнет и будет жить!

А. Днепров, М. Емцев, И. Ефремов, Е. Парнов, А. Стругацкий, Б. Стругацкий.

«Литературная газета» № 28 от 5 марта 1964 года, стр. 3.

P.S. ИЗ ПИСЬМА АРКАДИЯ СТРУГАЦКОГО БРАТУ, 18 ФЕВРАЛЯ 1964, М. — Л.

Дорогой Борик.

Не знаю толком, с чего начать, поэтому просто расскажу по порядку, по мере памяти своей и в последовательности временной, от моего приезда по сию пору.

Приехал в субботу. Позвонила Ариадна и попросила зайти. У нее я обнаружил оттиск статьи Альтова, доказывающей, что специальный орган для фантастики не нужен. Проект ответа на эту статью написал Джереми, но плохо. Ариадна взялась за дело сама. Предполагалось, что статья Альтова и ответ на нее опубликуются в одном номере. Договорились с Ариадной, что она закончит и перепечатает статью и пришлет ко мне с верным человеком на другой день. В воскресенье верный человек пришел. Это студент ВГИКа или какой-то другой системы, без пяти минут режиссер. Он принес статью, мы поговорили о фантастике в кино. У него есть группа знакомых, жаждущих ставить фантастику, они хотят встретиться с нами и поговорить. Вечером я поехал к Ефремову. Поговорили, я подал ему оттиск Альтова и наш ответ. Прочитав Альтова, Ефремов сказал: «Л-либо д-дурак, либо п-п-провокатор». Затем прочитал статью нашу, сделал кое-какие поправки и подписал, сказавши однако, что если дискуссия в Литературке будет заключаться выступлением не в нашу пользу, тогда лучше его подпись снять и дать ему возможность выпустить последний залп — в той же Литературке или «Известиях».

Неизвестные СТРУГАЦКИЕ: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

зарубежных авторов.

Мало?

Что ж, есть тонкие журналы: «Смена», «Знание – сила», «Наука и жизнь», «Техника – молодежи». Есть объемистые альманахи: «Мир приключений», «На суше и на море», есть ежегодники издательства «Молодая гвардия». Кроме того, сборники научно-фантастических произведений выходят в Лениздате, в издательстве «Знание».

По самым скромным подсчетам, в 1963 году только центральные издательства и редакции опубликовали научно-фантастические произведения, общий объем которых раз в 50 превышает объем «Аэлиты» А. Толстого. Невольно вспоминается пожелание академика Л. Арцимовича: дайте читателям хотя бы раз в пять лет одну вещь, подобную «Аэлите»...

В сущности, фантастический журнал есть, — я имею в виду «Искатель». То хорошее, что появилось в «Искателе» за все время его существования, легко можно было бы уместить в одной тоненькой книжке. Остальное — откровенно беспомощные произведения, не дотягивающие до профессионального минимума. Разве что-нибудь изменится, если «Искатель» будет выходить ежемесячно?

Обосновывая необходимость отдельного фантастического журнала, А. Громова говорит, что писателям это «позарез нужно – негде печататься». Так ли уж «позарез»?

На «фронте» фантастики спрос (издательств и редакций) намного превышает доброкачественные предложения. Дефицит отчасти восполняется произведениями недоброкачественными. Я говорю «отчасти», ибо не все издатели и редакторы согласны делать скидку на жанр. Взять хотя бы журнал «Знание – сила», у которого старые и добрые традиции дружбы с фантастикой. В 1959 – 1961 годах журнал ежегодно печатал повесть и полтора-два десятка рассказов. Был специальный номер, все страницы которого занимала фантастика. А вот в 1963 году фантастики в журнале стало в 6 – 7 раз меньше.

Журнал может вместо плохой фантастики дать хорошие научно-популярные статьи. Издательства, выпускающие ежегодники и альманахи, не имеют этой возможности. Им приходится снижать требования, печатать одни и те же вещи. Возьмем, например упоминаемый в статье А. Громовой сборник «Новая сигнальная» (издательство «Знание»). Рассказ С. Гансовского, давший название сборнику, уже публиковался в книге С. Гансовского «Шаги в неизвестное» (Детгиз, 1963).

Многократное и одновременное «прокручивание» фантастики стало нормой. Рассказ И. Росоховатского «Встреча в пустыне» после опубликования в журнале появился почти одновременно в трех сборниках: «Загадка «Акулы» (Амурское книжное издательство), «Встреча во времени» (издательство «Молодь»), «В мире фантастики и приключений» (Лениздат). Повесть Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Черный столб», занимающая большую часть одноименного сборника издательства «Знание», одновременно опубликована в сборнике «Фантастика 1963 год» (издательство «Молодая гвардия»). В статье А. Громовой говорится, что «Черный столб» написан на «среднем» уровне. Два московских издательства чуть ли не в один день выпустили массовыми тиражами одну и ту же «среднюю» повесть. Как согласуется это с утверждением, что фантастике «позарез» нужно место?..

Хорошей фантастики мало. Больше того, не хватает даже фантастики «средней» (точнее – посредственной). Где уж тут говорить о журнале, который «позарез» нужен писателям-фантастам. Простая арифметика: создание такого журнала только на 6 – 8 процентов увеличит «жилплощадь», предоставляемую сейчас фантастике и используемую писателями не полностью и, как бы это помягче сказать, с не очень высоким коэффициентом полезного действия.

Многие ли научно-фантастические произведения, вышедшие за последние два-три года, можно представить себе, скажем, на страницах «академического» толстого журнала? Чрезвычайно мало. Бросается в глаза другое: бесконечные «вариации» на давно отработанные сюжеты, эпидемия «переигрывания» старых научно-фантастических идей. Создаются такие «вариации» по несложному рецепту. Берется какой-нибудь старый рассказ, действие переносится в будущее, подновляется терминология, а затем... все разыгрывается заново. Показательна в этом отношении книга С. Гансовского «Шаги в неизвестное». Рассказ, по которому названа книга, представляет собой откровенную «вариацию» на тему уэллсовского «Новейшего ускорителя». Рассказ «Новая сигнальная» — «переигранная» новелла Уэллса «Поразительный случай с глазами Дэвидсона». «Морские пираты» Уэллса повторены С. Гансовским в «Стальной змее».

Иногда повторяют старых писателей. Так, повесть А. Шалимова «Охотники за динозаврами» — упрощенная копия «Затерянного мира» А. Конан-Дойля. Иногда копируют современных авторов. Например, рассказ Ю. Сушкова «Призрак с Плутона» повторяет ранее опубликованный в «Комсомольской правде» рассказ Д. Биленкина «Гость из времени».

Эпидемия «вариаций» и «переигрываний» опять-таки вызвана повышенным спросом на фантастику: позарез нужна фантастика, а ее мало. И «служба самоконтроля» (важнейшая в творческом хозяйстве писателя) резко снижает требовательность. Редакторы охотно отмеривают скидку на жанр. Критики пишут: «Пусть не все его рассказы совершенны, избранные им ситуации иногда надуманны, а героям иной раз не хватает живых черт; важно, что его творчество пронизано современностью, что он приковывает интерес читателя к самым жгучим проблемам сегодняшней науки». Это, к сожалению, не пародия: так пишет К. Андреев в послесловии к сборнику рассказов И. Росоховатского «Загадка «Акулы».

Отдельный научно-фантастический журнал, по мнению А. Громовой, даст трибуну серьезной, квалифицированной критике. Но разве дело в нехватке места?! Критические статьи о фантастике печатаются (и довольно часто) почти во всех «толстых» журналах. Только что напечатана большая статья Е. Брандиса и Вл. Дмитревского в журнале «Коммунист»: авторы рассматривают вопросы развития современной научной фантастики, устанавливая принципиальное различие в идеологической направленности творчества советских и буржуазных фантастов. Выходят книги, серьезно и квалифицированно анализирующие творчество писателей-фантастов. Издательство «Советский писатель» порадовало любителей фантастики интересной книгой «Через горы времени» тех же авторов. Недавно вышли «Жюль Верн» Е. Брандиса, «Герберт Уэллс» Ю. Кагарлицкого.

У критики есть большие неиспользуемые площади в «Искателе», журналах «Наука и жизнь» и «Знание – сила», в многочисленных альманахах, сборниках, ежегодниках. Таким образом, здесь дело тоже не в создании «своего» журнала.

Могут спросить: но ведь хуже от лишнего журнала не будет?

Будет хуже!

Создание такого журнала усилит обособленность фантастики, укрепит ограду, отделяющую фантастику от художественной литературы. В конечно счете, это приведет к усилению потока слабых произведений. Ведь самый факт появления отдельного журнала уже будет признанием неполноценности научной фантастики! Никому в голову не придет требовать по журналу для каждого жанра. Журнал (в этом его суть) должен вмещать все жанры. В том числе и хорошую фантастику.

Главные темы советской научной фантастики – будущее человечества, коммунистическое общество, преобразование вселенной. С каждым годом эти темы становятся все более важными для литературы вообще. Не обособляться, не отгораживаться, а поднимать мастерство и требовательность к себе – вот что нужно сейчас писателям-фантастам.

Баку.

«Литературная газета» № 25 от 27 февраля 1964 года, стр.3.

изменяя компоненты настоящего».

Кстати, наши толстые журналы не всегда теперь «считают ниже своего достоинства ... печатать фантастику» — как сетует А. Громова. «Майор Велл Эндью...» Л. Лагина – в «Знамени», «Солярис» С. Лема – в «Звезде» свидетельствуют об известном повороте. Но вот беда – «продукция» этим не ограничивается.

Вот один из тех «образцов», которые автор «Золушки» сочла ныне не существующими.

... Героя звали Мир (сокращение от Владимир).

Мир решил написать стихи , «волнующие, важные для всех людей», — целую поэму «Первый день творения»:

Величием равные богу,

Люди видом и станом,

Звездной дорогой

Мы пришли к Урану.

До этого он писал о любви.

В международных альманахах XXIII века стихи героя печать отказывались. Многоопытный 170-летний редактор сказал: «Мальчик, ты пишешь о том, что ты влюблен в Марусю или Виолу... Ты расскажи не о Виоле, о любви расскажи такое, что интересно всем людям...» Наконец, одно стихотворение все-таки опубликовали в «Лунных известиях» (№ 24 за 2227 год):

Издалека блестит Луна, как золотой бокал,

Вблизи она черным-черна – планета черных скал.

В твоих глазах голубизна, походка так легка,

Но я боюсь: ты как Луна, блестишь издалека.

В «Лунных известиях» редакторы были менее требовательны. «Золотой бокал» показался им образом свежим и точным, не наполненным патокой.

«В тот исторический день Мир записывал все детали. Записал, что он проснулся в семь утра, и записал, что ел на завтрак: свежие абрикосы, синтетическую говядину и чай витаминизированный».

Вслед за героем подробности «исторического дня» распиливания планеты Уран на части записал и писатель Георгий Гуревич, автор рассказа «Первый день творения». Он тщательно воспроизвел звучавшие в голове Мира стихи, образы и сравнения («Это Мир подобрал сравнения за нас. Он всегда подбирал сравнения, глядя на что-нибудь» — шепнул писатель читателям). Из цитируемого видно: главным для Мира была красивость его сравнений.

В окошке видны четыре луны,

Четыре кривых ятагана...

Но один из «ятаганов» — Миранда – выглядела еще и как «золотая вишенка», а другой – Оберон – как «апельсин на черном бархате». На некоторое противоречие между формой апельсина и янычарской сабли Мир, говоря языком двадцатого, а не двадцать третьего века, начихал. А вместе с ним эту процедуру произвел и автор рассказа писатель Георгий Гуревич.

В двадцать третьем веке, как засвидетельствовал мысленно туда пропутешествовавший писатель, даже кибы – кибернетические устройства передавали информацию, конечно же, только в красивых словах. Киба, опускавшаяся на Уран, вещала девичьим голосом, «глубоким и бархатистым»:

«Наконец-то я прозрела! Вижу тусклый бордовый свет, мягкий такой свет бархатного оттенка. На Ариэле я видела у одной девушки такое платье – вишневого бархата...» Вот так! Красиво?.. И без тени иронии.

... Приходится согласиться с А. Громовой: к фантастике, действительно, на протяжении многих лет прикладывалась иная мерка, чем к произведениям прочих жанров. Из трех составляющих название жанра слов подчас меньший вес имело последнее – «литература». Эпитеты «научно» и «фантастическая» были чем-то вроде индульгенций. Используем старый пример, чтобы не распылять внимание читателя. Чересчур гипотетическое определение природы тяготения, данное Георгием Гуревичем в «Первом дне творения», редакторы сочли «допустимым», ибо рассказ – «фантастический». Безвкусную «красивость» «окупила» «научная проблематика». Плохие стихи были подарены герою, а редакторы XX века оказались куда менее требовательными, чем редактор предвидимого автором рассказа альманаха будущего. Рассказ опубликован в книге «Пленники астероида» (Детгиз, 1962) и в сборнике «В мире фантастики и приключений» (Лениздат, 1963), причем соседство с «Солярисом» С. Лема особенно оттеняет его «достоинства».

Но поговорим еще об одном виде произведений, который, по-видимому, можно назвать «фантастикой со взломом».

... Путешествие на планету Уам по милости ташкентского писателя С. Волгина («Звездный бумеранг», Гослитиздат УзССР, 1963) доверчивые любители фантастики проделали, подвергнув свою жизнь риску, ибо воздух на планете Уам более жидкий, чем на земле. Жизнь же, несмотря на это, там истинно райская. Во всяком случае, в том смысле, как представляет себе райскую жизнь ее описатель. Всю работу за тамошних людей исполняют тюти – прехорошенькие куклы-роботы с зелеными, как у радиоприемника, глазами. Им даже ничего не надо приказывать, только подумай: «надо то-то и то-то», и тютя все исполнит, даже потанцует, если лень самому.

Все люди на Уаме – обликом они походи на нас – трезвы и добропорядочны. Есть, правда, там свой грешник: прикладывается частенько к местному алкогольному напитку, но ведь то уамский художник-абстракционист! А все прочие ведут себя хорошо: много заседают, публично каются в ошибках, летают на антигравитационных машинах и поют классические романсы: «Я вас любил, любовь еще быть может, в моей душе угасла не совсем...» — ведь уамцы (или уамляне) с расстояния в пять световых лет издавна принимают передачи земных радиостанций и с интересом слушают про наше житье-бытье...

Первый уамский космический корабль, посланный к Земле, в районе Сихотэ-Алиня сгорел, как метеорит. Во втором тоже произошла накладка с атомарным двигателем. Однако космонавты, которые «рассчитывали на интеллектуальный контакт, обмен информацией», успели в познавательных целях украсть в Ташкенте верблюда, пару овец, двух спящих семиклассников – Володю и Агзама, вместе с кроватями, а заодно и американского туриста Паркера, который, конечно, в отличие от мальчиков, вел себя на чужой планете плохо, пил водку и приставал к уамским женщинам...

Появление на читательской орбите 105 тысяч экземпляров «Звездного бумеранга» — таково название сего поистине «фантастического» произведения – можно было бы сравнить с катастрофой космического плана. Однако, если нельзя предотвратить взрыва «сверхновой» звезды (на данном этапе развития науки, конечно), то появление первозданно невежественных «бумерангов» предотвратить можно. Просто к произведениям научно-фантастического жанра должны предъявляться столь же высокие требования, как и к любым иным произведениям прозы.

А. Громова права, ратуя за самое широкое обсуждение проблем научно-фантастического жанра, за разработку теории советской научной фантастики. Но, разбираясь в обширном литературном хозяйстве нашей научной фантастики, ничего нельзя оставлять незамеченным. И нельзя забывать, что из трех слов, которые составляют название этого жанра, главное слово – литература.

«Литературная газета» № 19 от 13 февраля 1964 года, стр. 3.

технических наук А. П. Мицкевич комментирует рассказ писателя А. Днепрова, хотя Днепров и Мицкевич (как читатель может узнать из любезной справки в конце сборника) — одно и то же лицо, но это лицо в ипостаси ученого кажется издательству более заслуживающим доверия. А к «Черному столбу» дает комментарий посторонний фантастике человек, — настолько посторонний, что пресерьезно вещает: «Фантастика, конечно, не самоцель (?!). Ее задача — ориентировать читателя, подготовить его к изумительным открытиям науки, показать, сколько тайн и загадок стоит перед наукой». Иначе говоря, по мнению кандидата технических наук Т. Корнева, фантастика — это нечто вроде беллетризованной научно-популярной статьи.

Это особенно обидно потому, что у фантастики существует огромная, очень активная и высококвалифицированная аудитория. Если научная фантастика и ходит в падчерицах у «большой литературы», то это не просто падчерица, а именно Золушка, которую всячески обижают только в ее собственной семье и которая на деле оказывается избранницей.

Весной прошлого года московские писатели-фантасты поехали в Харьков по приглашению Общества любителей научной фантастики, Харьков — город заводов и институтов, а значит — город ученых. Общество любителей научной фантастики и возникло при Доме ученых. В его составе — академики, профессора, доценты. Но общество создано на широких демократических началах: в его заседаниях принимают самое активное участие инженеры, техники, преподаватели, врачи, рабочие, студенты, даже школьники старших классов. Зал общества зачастую не вмещает всех желающих. Приходят иной раз человек 500 и в тесноте, да не в обиде сидят (а то и стоят) до полуночи, спорят, рассуждают, мечтают. Выступающих всегда много, уговаривать не приходится. И регламент для всех одинаков — и академику, и школьнику дают пять минут (впрочем, иногда зал голосует — продлить!). Спорят яростно, аргументация остроумна и глубока.

Да и записки, которые писали гостям-москвичам Аркадию Стругацкому, Анатолию Днепрову, отличались от обычных вопросов писателям. Спрашивали: «Что вы думаете о проблеме бессмертия?», «Как вы относитесь к проблеме соотношения сознательного и подсознательного; имеет ли подсознательное право на изображение в научно-фантастической литературе?», «Считаете ли вы возможным создание кибернетической машины, обладающей человеческой психикой?», «Какой вы представляете любовь в будущем?», «Будут ли люди будущего счастливей людей настоящего?»

Писатели — участники встречи — были пока что счастливы в настоящем: это была их аудитория. Именно к этому громадному и все расширяющемуся кругу читателей и адресуется современная фантастика.

Современная фантастика приучает к тому, что мир беспределен и бесконечно разнообразен, к тому, что мир непрерывно меняется, что перемены эти неотвратимы, а последствия их не всегда еще удается предугадать. Все дальше в прошлое отодвигается «юношеская» популяризаторско-приключенческая фантастика. Передовые позиции уже заняла философская фантастика, которая стремится решать коренные проблемы эпохи, то проецируя их в будущее, то изменяя какие-то компоненты настоящего.

Пусть предположения фантаста окажутся вообще ошибочными, — искусство и здесь сыграет свою заветную роль: заставит мечтать, думать, искать, видеть красоту и сложность мира. «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа», — говорил Нильс Бор.

Почему же, однако, фантастика все еще находится на положении бесправной Золушки в литературе? Конечно, известную роль тут сыграло и то обстоятельство, что в не столь давние годы фантастика была до такой степени задавлена, загнана на такой крохотный пятачок, со всех сторон стиснутый достопамятными требованиями «ближнего прицела», что не смогла удержаться в границах искусства, сползла на уровень популяризаторства, приправленного для большей удобоваримости приключениями. Но этот период миновал, и скомпрометированный в те годы жанр давно уже доказал свою художественную полноценность. И подлинная причина неравноправия фантастики коренится в другом — в том, что немалое число людей, от которых в той или иной степени зависит «благополучие» жанра, чуть ли не щеголяет своим первозданным невежеством в области науки и техники. И ведут себя эти люди согласно парадоксу Уайльда о бесполезности узнавания: «Джентльмен и так знает все, что ему нужно, а неджентльмену, что бы он ни узнал, не принесет пользы». Такие «джентльмены», ничтоже сумняшеся, публично высказывают свои дремучие взгляды, к примеру, на кибернетику, ничего в ней не смысля и свято веря, что смыслить тут и нечего: джентльмен заранее все знает.

Поэтому теория жанра остается неразработанной, критические статьи о фантастике, изредка (весьма редко!) появляющиеся в печати, носят в лучшем случае характер довольно поверхностного обзора, а обычно выглядят дилетантски беспомощными, порой и грубо заушательскими. Ничего удивительного — о фантастике обычно пишут совершенно случайные, ничего в ней не смыслящие люди.

То, что фантастика продолжает успешно развиваться в этих условиях, говорит о ее большой жизнеспособности. Но, разумеется, такое положение дел не может ей не вредить. Действительно, ведь все поиски фантастики, настойчивые, страстные, ведущиеся в весьма различных направлениях, одинаково игнорируются «серьезной» критикой. Никто не пытается осмыслить, что же хорошо и что плохо в современной фантастике, каковы основы и перспективы развития этого жанра. Вот появилось в прессе несколько рецензий на повести Геннадия Гора (может, потому, что Гор все же «чистый» писатель и критики считают, что он просто на досуге балуется фантастикой?). Гора снисходительно похваливают — мол, ничего, философствуй себе, можно, — а обнаруженные у него недостатки списывают на общий счет фантастики: что с нее возьмешь, такой уж это неполноценный жанр! И фантастика Гора рассматривается, конечно, «самовито», изолированно от всего, что делают другие фантасты. Между тем, если вдумчиво проанализировать проблематику и художественные приемы Г. Гора в сопоставлении, например, с творчеством Стругацких или Днепрова, то станет ясно, что мы имеем дело с принципиально различными направлениями современной фантастики (речь идет в данном случае не об уровне таланта и мастерства, а именно о направлении поисков, об исходных позициях).

Возьмем хотя бы те же сборники, изданные «Знанием». Ведь уже по повестям и рассказам, которые представлены там, ясно, как разнообразна по проблематике и стилевым приемам наша фантастика.

Острый моральный конфликт, лежащий в основе «Далекой Радуги» Стругацких, окрашивает атмосферу этой талантливой повести в суровые и яркие тона трагической романтики, но не делает ее однообразной по колориту: там есть и добродушный юмор, органически присущий творчеству Стругацких, и лирическая любовная сцена (почти уникальное для этих авторов явление), и очень напряженные, остродинамические сцены. Но главное в повести — философские и моральные проблемы, связанные с научным поиском, опасным экспериментом и его последствиями.

Совсем иначе построена вполне реалистическая по приемам «Новая сигнальная» Севера Гансовского. Необычайные события, происходившие с советским солдатом Николаем Званцовым во время войны, и вправду следует отнести не к невозможному, а только к неразгаданному. Странные сны Званцова даже на теперешнем, во многом еще исходном уровне изучения телепатических явлений не кажутся мистическими. Однако их загадочность, резкая необычность придают фантастический колорит задушевному и простому повествованию С. Гансовского.

«Черный столб» бакинцев Е. Войскунского и И. Лукодьянова более традиционен. Необыкновенное явление природы, угрожающее всей земле, и героическая борьба людей против него — проверенная, сотни раз испытанная схема прежней популяризаторски приключенческой фантастики. В умелых руках эта схема безотказно срабатывает, обеспечивая «приличный» средний уровень произведения и его, так сказать, «читабельность». Но она и сковывает писателя, не дает проявиться в полную силу его способностям. Правда, Е. Войскунский и И. Лукодьянов сумели в известной степени преодолеть это сковывающее влияние схемы, постаравшись переместить центр тяжести повествования с событий на людей, на разработку психологии героев.

Остроумная маленькая повесть Н. Разговорова «Четыре четырки» — это образчик фантастики юмористической, знакомой нашим читателям хотя бы по великолепным гротескам Станислава Лема. Но юмор Н. Разговорова гораздо более мягок и спокоен. В искрометных, ошеломляющих богатством фантазии «Звездных дневниках Ийона Тихого» так и слышатся раскаты смеха, то безудержно веселого, то горького и едкого: у Н. Разговорова вместо этого — тихая и добрая улыбка, пастельные тона.

Словом, современная советская фантастика представлена в двух этих сборниках хорошо и разнообразно. А вот с критикой дело обстоит иначе, и это не случайно.

Посмотрите на критические статьи, помещенные в сборниках «Знания»: ведь по ним трудно понять, кто же пишет хорошо и кто плохо, кто талантлив и смел, кто бездарен и подражателен. Можно сказать в качестве объяснения, что критики, проявляющие постоянный интерес к фантастике (такие все же есть, хоть их по пальцам перечтешь), в кои-то веки получив трибуну для выступления, стараются поддержать честь жанра, стоять «спиной к спине у грота». Но объяснение — не оправдание. Приводит это, по логике вещей, к тому, что, например, Е. Брандис и Вл. Дмитревский в статье «Век нынешний и век грядущий» о новаторской яркой повести братьев Стругацких говорят в том же благожелательно-безразличном тоне, что и о немыслимо разбухшем, сером и невыразительном романе Г. Мартынова «Гость из бездны», — мол, и у Стругацких, и у Мартынова есть недостатки, но есть и достоинства. А в общем «нельзя умолчать», как говорят авторы статьи, и об А. Днепрове (который, как бы строго о нем ни судить, демонстрирует в своем творчестве одно из принципиально важных и интересных направлений современной фантастики), и об Ал. Шалимове, который довольно грамотно компонует свои рассказы из готовых деталей: все, дескать, неплохи, все фантасты.

Нашей фантастике нужно не снисходительное и неразборчивое похваливанье, а серьезный анализ специфики и перспектив жанра, трезвый и бескомпромиссный разговор о достоинствах и недостатках. Проблемы жанра фактически не разработаны, а истина, как известно, рождается в спорах. Поэтому, веря в то, что издательство «Знание» продолжит начатое дело, альманах научной фантастики будет жить, хочется пожелать, чтобы отдел критики в этом альманахе строился в основном на смелой, свободной дискуссии, на столкновении различных точек зрения.

Инициатива издательства «Знание», конечно, заслуживает всяческой поддержки. Если ему удастся создать полноценное периодическое издание — трибуну советской фантастики, — это будет большое дело.

А сборники «Новая сигнальная» и «Черный столб» показывают, что все основания для успеха есть, — нужны только энергия и решимость издательства. Промахи, о которых шла речь, исправимы и, в сущности, естественны: ведь «Знание» взялось за новое для себя дело, и дело непростое вдобавок. Тем более следует поддержать издательство.

И если альманах будет выходить, может появиться и принц, который выведет Золушку-фантастику из несправедливого угнетения... Только кто сыграет роль принца? А вдруг да Союз писателей? Или это уж слишком сказочно даже для фантастики?

Ариадна ГРОМОВА

«Литературная газета» № 14 от 1 февраля 1964 года, с. 2-3.

действительно подобна прожектору, направленному вперед, пробуждает и утверждает веру в будущее, в котором так хочется жить, заражает интересом ко всем отраслям знания, связанным с предметом мечты.

Литература научной мечты, научная фантастика, не дает комплекса знаний и не должна давать, но она эмоционально воздействует на читателя и делает его искателем, влюбленным в поиск, в науку, созидателем, готовым на яркие дела.

Есть две книги, заглядывающие в сравнительно далекое будущее. Это роман И. Ефремова «Туманность Андромеды» и роман Станислава Лема «Магелланово облако».

И тот и другой романы в какой-то мере несовершенны, в какой-то мере спорны, в какой-то мере схожи и в то же время самобытны. Но это первые книги о коммунистическом будущем.

Проблема воспитания и труда, поиска и риска, отношений между мужчинами и женщинами, грандиозность взгляда на разум Вселенной – характерные особенности каждой из этих книг. Они зовут читателя в будущее, заставляют мечтать.

Эти книги научной мечты могли родиться лишь в условиях прогресса человечества, достигшего грани, когда человек вступает в Космос, овладевет различными формами ядерной энергии, кончает навеки с расовой дискриминацией, колониализмом, с капиталистическими отношениями, империализмом и войнами.

Новые достижения прогресса порождают новые мечты.

Наши достижения техники и пробужденная вера советских людей в ее возможности – причина огромного интереса читателей, в том числе юных читателей, к научной фантастике. И здесь появляется опасность спекуляции на этом жанре.

Спекулирующие на научной фантастике люди не стремятся создавать книг о творчестве, о носителях новых фантастических идей, а увлекаются фантастичностью обстановки, в которую ставят героя, и не просто ставят, а заставляют страдать.

Появилась некая мода на жертвенность, пронизывающая кое-какие произведения, иногда сочетающая ради фантастичности обстановки с полнейшей ненаучностью, которой отличается, например, изданный «Молодой гвардией» роман супругов Сафроновых «Внуки наших внуков», где авторы договариваются до полнейших бессмыслиц, воображая себе элементарные частицы несусветных атомных характеристик. Они идут не в глубь проблемы, а подменяют проблемы гипертрофированными представлениями. Совсем так, как в американской фантастике. Иной раз и научность используется ради экстравагантности обстановки. Удаляясь в изолированный Космос, изолированный и в пространстве, и во времени, авторы уходят от идейной борьбы. Подвиги же их героев, отгороженных от современности забором фантастики, становятся сами фантастическими, нереальными поступками нереальных людей, в которых не веришь.

По этому пути, к сожалению, идут начинающие литераторы Альтов и Журавлева, идут авторы сборника «Альфа Эридана».

Вместе с тем не может не радовать в вступление в жанр новых сил, которые стремятся идти по верному пути, показывают борьбу идей, героев – носителей новых фантастических идей, которые бережно рисуют реальность обстановки, подчеркивая ею в классических традициях неожиданность и новизну основной идеи. Фантастика у них не театральный реквизит, а средство утверждения.

Очень тревожит, что вредное, чуждое нам направление абстрактной литературы имеет своих теоретиков в лице В. Журавлевой, которая на страницах «Литературы и жизни» и «Комсомольской правды» пытается теоретизировать этот жанр литературы, считая, что чем фантастичнее, тем якобы она колоритнее, выдумывая несуществующие законы Жюля Верна, без лишней скромности присвоив себе право говорить от имени великого фантаста. Ведь на деле она просто пытается отгородиться от действительности, от насущных задач, от идейной борьбы. Ведь не случайно, что идейная борьба начисто отсутствует во всех произведениях В. Журавлевой, как и в произведениях подобных ей авторов. Так действуют абстрагированные герои в абстрагированной обстановке. Напрасно В. Журавлева ссылается на Ж. Верна. Ж. Верн писал о своей современности, отражая действительность. Все его герои ему современны. Его фантастичность – в постановке перед наукой и техникой задач, которые надо решить или которые уже решались. Выдумывать за Ж. Верна законы, да еще навязывать их во имя отвлечения от тем современности, во имя фантастичности – вредное дело. Если уж искать определения фантастики Ж. Верном, то оно будет не «фантастика должна быть фантастичной» (масло масляное), а «фантастика должна быть реалистичной». Ту же мысль о реальности нужной мечты находим у Писарева, на что указывал В. И. Ленин.

Нужно ли мечтать о 8000 годе, нужно ли мысленно проникать в пространство за 100 парсеков?

Нужно, если это делается для сегодняшнего дня, для людей нашего времени.

Но не нужно, если литератор уходит в иные века и просторы от забот сегодняшнего дня, от его задач, ибо мечты наши лежат в нашей современности, рождаются ею и для нее.

На верном направлении в научной фантастике стоят те же братья Стругацкие, Полещук, Савченко. Кстати, Савченко, написавший удачный роман «Черные звезды», склонен и сбиваться с верного пути в некоторых своих рассказах.

Как бы то ни было, литература научной мечты становится носителем мечты, когда сама стремится к ней, а не использует эту мечту как средство для создания экстравагантных положений. Стремление же к мечте – это выдвижение новых идей, гипотез.

Гипотезы зовут, они ведут за собой. Ломоносов говорил, что журналисту не следует торопиться отбрасывать гипотезы, ибо с их помощью сделаны великие открытия. Можно привести много примеров, когда литературная гипотеза приводила к научным открытиям или к их истолкованиям. Я не привожу уже общеизвестных примеров с Ж. Верном, творчество которого помогло стать учеными таким людям, как наши академики Несмеянов, Ферсман, Вавилов и Обручев, французскому ученому Клоду и многим другим. Если мы вспомним, скажем, Ефремова, то убедимся, что его рассказ «Алмазная труба» предсказал открытие в Сибири богатейших залежей алмазов, не уступающих африканским. И даже такая сверхфантастическая идея, как поврежденные неведомым оружием кости древних животных («Звездные корабли»), вдруг отзывается нынешним открытием в Одесских катакомбах костей животных миллионолетней давности, которые, как установила экспертиза, которые были обработаны миллион лет назад в сыром виде металлическим инструментом.

Польза такого полета фантазии бесспорна. Она утверждает право на гипотезу ученого, право на мечту и фанатическую гипотезу литератора. Радует, что наш журнал «Техника – молодежи» открывает раздел новых гипотез, в котором они могут выдвигаться и обсуждаться.

Некоторые ученые ошибочно полагают, что «научная кухня» — это лишь ведомственный отдел, куда вход по пропускам. Они полагают, что выдвижение гипотез, даже литературных, не должно затрагивать их ведомственные интересы, не должно противоречить утвержденной в научном ведомстве точке зрения. А ведь точки зрения меняются, различные научные школы спорят друг с другом. И было бы нелепостью допустить, что научные споры должны решаться по так называемому гамбургскому счету, когда «научные борцы» соберутся в закрытом помещении и тайно от публики решат на «научном ковре» все свои научные споры. А потом соответственно будут «показывать» результаты почтенной публике. Кажется странным, что об этом можно подумать. Однако на деле мы с вами встречаемся с этим вплотную.

Кому-кому, а мне, автору гипотезы о тунгусской катастрофе, которую я объяснил не падением метеорита, а ядерным взрывом звездолета, это хорошо известно. Шестнадцать лет идет спор между сторонниками этой гипотезы и специалистами из Комитета по метеоритам АН СССР. Гипотеза стала не только всеобщей литературной собственностью и была впоследствии использована советскими и зарубежными писателями в своих произведениях, например, Б. Ляпуновым и польским писателем Ст. Лемом, да и многими другими; она стала научной гипотезой, для проверки которой вот уже второй год в тунгусскую тайгу, вопреки позиции Комитета по метеоритам, отправляются многочисленные экспедиции. Достаточно сказать, что нынче при поддержке ЦК ВЛКСМ в Тунгусскую тайгу отправились молодые ученые с вертолетами, самолетами, научными приборами. Их было 76 человек, они проделали интереснейшую работу, предварительные сообщения о которой мы читали в «Труде» и в «Известиях». И никаких подтверждений, что это был метеорит... и очень большие подозрения на ядерный взрыв.

В свое время я не ставил себе цель доказать, что бесспорно прав. Убеждение это приходит лишь в результате развернутых исследований. Я стремился лишь привлечь внимание к этой проблеме. Ведь началось с того, что я показал, что взрыв над тайгой произошел в воздухе.

Все это объявлялось «ненаучным», автор гипотезы шестнадцать лет предается анафеме... и что же?

Теперь академик В. Г. Фесенков, председатель Комитета по метеоритам, в «Правде» во всеуслышание объявил, что представление о том, что в тунгусскую тайгу упал метеорит – было ошибочным. X метеоритная конференция пришла к выводу, что взрыв произошел в воздухе.

Литература научной мечты должна отстоять свое право на полет без ведомственной опеки. Консультация, помощь – это одно, это необходимо, полезно. Но нужны ли опекуны Мечте? Нет, потому что нельзя диктовать, о чем можно мечтать, о чем — нельзя. Мы имеем право свободно мечтать, звать наших читателей к завтрашнему дню и его достижениям, в числе которых будут и завоевание Луны, и раскрытие тайны прилета на Землю звездных пришельцев.

В этом завтрашнем дне будут жить люди, получившие сегодня коммунистическое воспитание, научившиеся любить науку, искать и дерзать, будут жить люди, которым полет мечты будет свойственен, как способность дышать, как стремление к труду.

Помочь в формировании этих светлых черт будущего человека – задача нашей художественной литературы.

«Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества», М.: Детгиз, 1961, стр. 325- 330.

P.S. Интересно, что статья Валентины ЖУРАВЛЕВОЙ «Два закона Жюля Верна» была опубликована в «Комсомольской правде» 9 декабря – в последний день пленума – в день выступления Александра КАЗАНЦЕВА. Похоже, он успел с утра ее прочитать и вставить в свою речь.