Семёнова Л.В. Салах ад-Дин и мамлюки в Египте. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1966. – 217 с.

В этой книге делается попытка привязать к средневековому Востоку марксистского понятия «феодализма». Несмотря ни на что, идеология была в нашей науке практически всесильна, слишком привлекательна и логична была схема, и все спорны моменты истории исследователям приходилось едва ли не насильно уминать в рамки теории формаций. Молодым исследователям казалось, что они идут единственно верным путём диалектического материализма, расшифровывая тайные смыслы мировой истории в готовые и истинно правильные научные схемы, как в три закона Ньютона.

Впрочем, мы немного не с того начали. Речь у нас о вполне конкретном исследовании вполне конкретного места и времени. Смотрим: XII – начало XVI века, Египет. Династия шиитов Фатимидов рухнула, на её престол в Каире взошёл курд Салах-ад-Дин Йусуф ибн Аййуб. В середине XIII века Аййубиды, как называли эту династию, также оказались сметены Муиззом Айбеком, мамлюком – половцем из наших степей, и эта власть продержалась вплоть до завоевания Египта армией османских турок. Период далеко не самый простой, множество источников, большая часть из которых даже не переведена на европейские языки. И тем не менее, молодой учёный Лидия Семёнова, выпускница питерского истфака, берётся за эту нелёгкую в высшей степени эпоху. Почему?

Потому что здесь легче всего найти пресловутый феодализм – вернее сказать, нечто, на него похожее. Один из учителей Семёновой, Сергей Певзнер в конце 50-х публиковал статью о существующем аналоге европейского лена в мусульманских странах – «икта», представляющем собой наделение государственной землёй или доходами с неё служилого человека. Икта, по мнению Певзнера, представлял собой продукт нормального общественного развития, и являлся наследственны феодом, ведущим постепенно к раздробленности и феодальной эксплуатации крестьян.

Семёнова тоже тщательно пытается упаковать материал в рамки теории феодализма. Впрочем, не особо получается – экономическая система средневекового Египта на феодализм не похожа, и автор полностью отдаёт себе в этом отчёт. В Египте икта — ненаследственное владение, с которого, впрочем, мукта (его держатель), собирал весь положенный харадж, ушр’ и джизью до последнего дирхема. В принципе, это можно считать одним из новшеств Салах-ад-Дина в обеспечении своей немаленькой армии, однако – вряд ли элементом нарождающейся феодальной системы, особенно если учесть их частые учёты и перераспределения. Впрочем, отбирать их не разрешалось. При мамлюках система икта тоже не приблизилась к феодализму ни на шаг – наоборот, контроль со стороны государства усилился. Пожалуй, относительно независимыми от государства, и наследственными, были вакфы – земли, которые передавали из госфонда мечетям, медресе, религиозным организациям, мусульманским и христианским – чаще всего новь, однако известны факты и покупки земли в этот статус. В XIV-XV вв. структура собственности усложнилась – появились «ризки» — земли, даваемые чаще всего отставным мамлюкам или их семьям, неотчуждаемые и не облагаемые налогами, и росла доля «мулька» – возможно, полный аналог частной собственности, подвергающейся купле-продаже, и защищенной маликитским законодательством на юридическом уровне.

Отдельная глава посвящена городской жизни в Египте. Цехов и гильдий в них, конечно, не сложилось, но купечество с ремесленниками были относительно свободны в своих предприятиях. Впрочем, государство имело возможность монополизировать доходное производство, а иногда – и попросту запретить тот или иной вид деятельности. Это неудивительно, ведь очень многие ремесленники работали именно на государство, и делало свои товары на заказ чиновникам. Так что далековато городу было до зарождения «капиталистических» отношений…

…И на фоне всего этого многообразия данных тем паче удивительным служит утверждение Семёновой, что феодализм таким образом укреплялся, эксплуатация росла и государство теряло свою монополию на власть. Фактически автор проигнорировала многое из проанализированного материала, показывающего многообразие общественных отношений, которые были намного шире всех и вся схем. Но, несмотря на псевдомарксистские купюры, в книге изучен уникальный материал, который нигде в русской историографии просто не найти, да и в зарубежной – трудновато. Но эта книжка – только не для тех, кто первый раз решил приобщится к истории Востока. Исследование практически целиком социально-экономического характера, и требует предварительной подготовки к ней.

Большинство людей, достаточно отдалёно знакомых с историей Средних веков, и, кстати, историей вообще, ищут какие-то столпы, основания, на которых можно делать широкие обобщения. Так делали достаточно часто. Примеров – несть числа, можно хотя бы вспомнить хрестоматийные «зарубы» на тему «феодализма», когда локальную, жёсткую систему общественных отношений экстраполировали на всю человеческую цивилизацию.

Также повезло и достаточно известным в своё время католическим мыслителям – Адальберону Ланскому и Герарду Камбрейскому. Их сочинения о Tripartitio стали для многих поколений историков идеальной социологической схемой всего Средневековья, вписывающуюся не только в концепции «феодализма», но и отвечающему космологическим построениям Жоржа Дюмезиля. Стоит, пожалуй, напомнить, что Tripartitio – система, разделяющая общество на три «ordines» — «oratores» — молящихся, «bellatores» — воюющих и «laboratories» — трудящихся. Но – как было на самом деле? Есть ли нечто такое, что остаётся в подсознании общества, заставляет вновь и вновь строить свою жизнь вокруг священного числа «три»? Но… Дюби марксист. То есть – материалист. И понятие «коллективного бессознательного» его мало трогает. Интересный поворот для тех, кто знает школу «Анналов» по Ле Гоффу, не так ли? Между тем – разделение на oratores, bellatores и laboratories созрело не на пустом месте. Если это не психологически зревшая в умах конструкция – то что?

Рассмотрим поподробнее. Место действия – Северная Франция, время – XI – XIII вв. Методология? Во французской историографии это именуется histoire-probleme («проблемная история»), объект – по сути, идеология становления истинной христианской королевской власти как помазанника, то есть – отчасти продолжение линии исследования Марка Блока и его «Les rois thaumaturges». В принципе, и интерпретация проблемы у француза лежит в схожей области, в области политическо-социальной идеологии – как части «новой политической истории», «истории идей».

Может быть, сами церковники сотворили подробный конструкт? Да, Дюби пишет об этом достаточно много. Идеально сбалансированное общество не раз всплывает в сочинениях теологов самых разных мастей – идеи, близкие идеям ordines. Иногда их два, а иногда – и три. Естественно, для монахов, корпевших над нравоучительными трактатами, куда важнее было доказать, что их, духовный ordines стоит неизмеримо выше. Но монашество, как показывает развитие мысли тех времён, терпит поражение в борьбе за умы. По мнению Дюби, место главного «виновника» закрепления Tripartitio занимает именно королевская власть.

Скажу ещё раз поднадоевшую уже сентенцию: Дюби – марксист. И культура для него, прежде всего – часть идеологии, насаждаемой классом эксплуататоров… Помните его знаменитую цитату: «феодализм – это средневековый менталитет»? В данном случае я бы поменял слова местами. Исходя из этого, можно сказать, что для Дюби Tripartitio – очередное звено в борьбе за влияние в опасном мире расцветающего феодального строя. X – XI вв. – время «феодальной революции», образование средневекового социального строя во всей красе, и создание системы ordines призывало людей к упорядочиванию, к порядку. В особенности – королевская власть, ведь французский король выступал как Помазанник, стоящий над всей системой… Невероятную выгоду эта система имела и для феодалов – ведь она чётко и логично обосновывала массам крестьян, почему они должны кормить эти бесчисленные орды то ли воинов, то ли разбойников, периодически развлекающихся грабежами и грызней.

Дюби, нужно сказать, в своих построениях очень убедителен – он очень подробно и глубоко рассматривает источники своего времени, касается и популярного «Elucidarium» Гонория Августодунского (XII в.), автобиографии Гвиберта Ножанского и аббата Сугерия, другие источники. Однако, стараясь осмыслить материал, анализируемый Дюби, поневоле приходишь к выводу, что идеологической составляющей здесь дело не ограничивается. В сочинениях представленных авторов – кстати, не только французских, но и англосаксонских – система ordines представлена очень по разному. Конечно, это можно списать на поиски путей формирования идеологии, но… Если бы идея о разделении общества на структурные единицы было бы идеологическим, строго говоря – наносным (впрочем, здесь Дюби на этом вовсе не настаивает), то оно не продержалось бы несколько столетий. Не проявлялось бы снова и снова, в разных вариациях, в разных текстах. Значит, где-то в уголках душ присутствовала эта идея – идея о чётком и объяснимом делении мира, делающим его спокойным, устойчивым и постоянным? Безусловно, это – вопрос. Проблема mentalite человека средневековья слишком зыбка…

Но Дюби всё же пытался найти истоки Tripartitio – правда, исключительно во Франции, не залезая далеко ни за её границы (сделав, впрочем, исключение для Англии времён Альфреда Великого), ни уходя глубоко в прошлое. Занятно, однако, что в рамках Каролингского Ренессанса подобные идеи не высказывались – ни Алкуином, ни Рабаном Мавром, ни Павлом Орозием никем иным. Отчего? Потому что Император Запада не нуждался тогда в подобных подпорках? Потому что круг каролингской «интеллигенции» был закрыт от светских проблем, и не занимался тварным? Или Tripartitio действительно ещё не созрело? Нужно исследовать, изучать опыт других регионов и стран. Возможно, компаративистика сможет дать внятный ответ…

В результате – очень сильная книга, тщательно и дотошно проработанная, честно и открыто выставляющая сам механизм работы историка. Вопрос о соотношении идеологии и, скажем так, «устремлений народа» — тема невероятно сложная и открытая, и Жорж Дюби подпёр её весьма внушительным, едва ли не «замковым» камнем.

Как известно, бренное тело распавшейся Римской империи дало жизнь современной Европе, сохранило и трансформировало античное наследие, образовав на таком густом замесе культуру современности. Синтез римского и варварского создал причудливый облик Европы средневековой – яркой и страшной цивилизации, переполненной, с одной стороны, кровью и насилием, с другой – невероятной социальной динамикой и духовными взлётами.

Истоками этой цивилизации послужили эфемерные варварские королевства, покрывшие своими границами остатки романского населения, вбираю потихоньку их культуру и обычаи. Однако как это происходило? В процессе становления Европы много неясного. Каким образом, в нескольковековом промежутке, отделяющем бурный расцвет Medieval Avum, сложились государственные институты, социальные слои, духовные учения, одновременно и похожие и непохожие на предшествующие?

Отчасти на этот вопрос ответила книга Марка Блока «La feodale social». Она показала эпоху IX-XIII веков как время невероятной социальной динамики, настоящего цивилизационного взрыва. Изданная в 1940 году книга определила направление исследования для многих историков и Франции, и других стран. Несмотря на то, что школа «Анналов» частенько обходила стороной исследования подобного толка, определённые круги историков продолжили это комплексное исследование социума. В середине 60-х гг. историки Р. Бутрюшь и П. Лемерль запустили серию «Nouvelle Clio», посвящённые самым значительным процессам в истории. Тему становления Европы, конечно, не могли обойти, и предложили историку-германисту Люсьену Мюссе написать пару обобщающих томов по этой проблеме. Так возникла знаменитая трилогия Мюссе, посвящённая межэпохальным миграциям…

Надо отдать должное французу – поставленную задачу он понял правильно. Не стал растекаться мыслью по древу, а просто деловито, сжато и по пунктам набросал общую картину состояния изучения того, как складывалась политическая, социальная, вообще цивилизационная специфика Европы. Без методологии здесь нельзя, и Мюссе взял за отправную точку проблему синтеза варварского и римского, пришлого и устоявшегося. Книга, которую я сегодня описываю, рассказывает нам об эпохе с IV по VII вв., основной волне германских нашествий.

Сначала, конечно, политическая история, событийная. Мюссе пытается максимально чётко подробно выудить из источников сведения о переселениях германцев через limes, о том, где, кому в каких границах римляне давали право на поселение (feadus), а кто просто приходил и брал – по праву сильного. Историку удалось классифицировать переселения в три этапа:

1. Гунны, аланы, готы (IV-V вв.)

2. Франки, аламанны, бавары (V-VI вв.)

3. Лангобарды, авары (VI-VII вв.)

Отдельно автор рассматривает проблему морской миграции в Британию, становление Англосаксонской цивилизации короля Артура.

В целом, конечно, этот раздел найдёт своих читателей – здесь максимально сжато и чётко показаны перипетии становления и развития варварских королевств, их история – часто ярка и короткая – и судьба. Конечно, здесь Мюссе касается и вопросов права – коротко – для того, чтобы показать, как выстраивалась линия взаимоотношений пришлый и местных, ведь далеко не всегда успевал начаться процесс интеграции.

Как бы то ни было, вторая часть – заметно интереснее. Политическая история варварских королевств была восстановлена в общих чертах историками-позитивистами позапрошлого столетия, а отдельные аспекты методологии изучения были предложена Марком Блоком. Здесь же Мюссе говорит о том, какие в дальнейшем могут быть перспективы исследования, какие проблемы стоят перед историком его времени. Конечно, прежде всего – проблема соотношения варварского и римского – во всех аспектах. Причём проблема эта – вовсе не однозначна. Нам сложно установить границы непосредственно народов германского языка, понять, какие взаимоотношения они имели друг с другом. Какова доля пришлого, германского варварства, и исчезло ли до конца варварство галльское, иберийское, бриттское? Что из себя представляли сами германцы – до и после пересечения Рейна? Какова роль арианства в истории элит варварских королевств, насколько сильно было его распространение и влияние? Как происходила организация населения, на разных социальных и этнических уровнях? Как действовало право германское и право римское, какие были здесь точки пересечения? Вопросов – море, ответов – с озерцо, и вывод Мюссе неутешителен, но строг – понадобиться ещё не одно поколение исследователей, масса региональных и проблемных работ, чтобы сделать хоть примерные обобщения…

Стоит помнить, что перед нами – книга 1965 года, то есть – пятидесятилетней давности. Уровень знаний, конечно, за полвека вырос, активно копают в Германии, Франции, Испании, Англии, открыты новые способы классификации топонимики, пытаются по новому взглянули на давно известные письменные источники. Несмотря на солидный возраст книги, её следует прочитать даже тем, кто считает себя великим специалистом в вопросах германского варварства. Во первых, здесь содержится одна из самых лучших реконструкций варварских нашествий – наиболее чётко структурированная и ясная. Во вторых – это замечательная возможность познакомится с методологией исследования истории. Мюссе сторонник комплексного анализа, и вопросы, им заданные, прекрасно показывают те методы, к которым пришли и западные, и наши, отечественные историки за годы практических исследований.

История того, каким образом завоёвывала свои позиции «религия Полумесяца» во времена своего расцвета — это отдельная тема, для которой не хватит даже серии отдельных исследований. Огромные массы людей постепенно воспринимали ислам, его обычаи и образ мышления, причём – далеко не всегда – при помощи насаждения. Попытка разобраться в истории возникновения привычной нам исламской экумены была предпринята Юрием Кобищановым…

Человек, между прочим, экзотический – медиевист-африканист. Причём – специалист по Тропической Африке, автор нескольких, весьма обстоятельных книг о истории этого региона с VI по XV века. В своё время молодой Кобищанов прославился, бросив вызов концепции рабовладельческой экономической формации, одним из первых воспринявший модель А. И. Неусыхина и его дуализм «дофеодальное общество – феодальное общество». Обратившись к Марксу, Кобищанов стал автором новаторской, в своё время, теориии Большой Феодальной Формации, которая объединяет все докапиталистические отношения в единую закономерность эксплуатации класса классом.

Те времена остались в прошлом, однако историк взял на себя определённую, весьма полезную задачу. Он стал редактором и автором нескольких коллективных монографий, на разные темы. Скажем, вышедшая в 2009 году работа «Полюдье» разбирает подобные явления в разных странах и регионах мира. Это была достаточно интересная и небесполезная монография, кратко упоминающая все известные формы взаимоотношений государства и общества, напоминающих полюдье.

Другое дело – этот двухтомник. Главной задачей было поставлено изучение того, насколько далеко ислам запускал свои корни за пределы классических границ Халифата, как образовалась та нынешняя география Веры Полумесяца, и как распространялось это учение по Евразии-Африке. Хронологические рамки – Золотой Век ислама, с VII по XVI век, время наибольшей активности религиозных деятелей учения, время наибольших достижений и побед. Задача сложнейшая, можно сказать, неподъёмная… Она оказалась неподъёмна и для Кобищанова сотоварищи.

Конечно, автор собрал довольно представительную команду. Он и сам принял активное участие – написал большие главы об исламе в Тропической Африке (которая, как оказалась, никогда не была скопищем первобытных племён) и островах Индийского океана, описал нелёгкую судьбинушку учения в Хазарии, Булгаре, на Кавказе, и, отдельно – в Золотой Орде. Его же перу принадлежат и теоретические главы монографии – о развитии дальней торговли, социально-экономическом развитии и вообще – об особенностях ислама на периферии. Китаист А. А. Маслов написал пару разделов о «хуэйцху» — китайских почитателей Пророка, индолог Е. Ю. Ванина описала их интеграцию в индийскую цивилизацию, специалист по Малайзии Т. А. Денисова – об индонезийских мусульманских государствах, Н. М. Емельянова – об исламе в Афганистане. Разделы о татарских постордынских ханствах писал казанский историк Ш. Ф. Мухамедьяров, А. Б. Юнусова – о башкирах, А. Л. Сафронова – о Шри-Ланке. Специалист по колонизации Хазанов написал раздел о жестоких воинах, которые вела Португалия за гегемонию на древних торговых путях мусульманских купцов.

Впрочем, это разноголосье впечатляет только по отдельности. Редактору не мешало бы определить какие-нибудь ограничивающие рамки для монографии, но он не стал этого делать. В результате – мы получаем книгу с весьма размытой общей концепцией. Да, авторы описывают периферийные регионы. Ладно. Но тогда для чего в книге раздел о сельджукском искусстве, которое расцвело как раз на Ближнем Востоке? Это непонятно. Во вторых: достаточно смутное определение о чём именно писать. Многие главы попросту описывают политическую историю, отводя тему распространения ислама на второй план – в особенности этим грешит сам Кобищанов. Многие авторы монографии вполне грамотно описывают интеграцию ислама в цивилизации с иной структурой мировоззрения, однако и здесь мало уделяется места тому, как росли мусульманские общины в разных странах. Например, главы об Индонезии описывают чисто политические процессы, никак не культурные.

К теоретическим главам вопросов тоже хватает. Конечно, Кобищанов написал неплохую главу по торговле, а вот главы по специфике ислама на окраинах, о социально-экономических особенностях в частности, оставляют желать лучшего. Концепция экономики у Кобищанова жёстко привязана к его теории БФФ, и это её достаточно большой недостаток – слишком разные регионы он описывает, со своими структурами хозяйства, и рассуждения оказываются слишком схематичными. Также, личная претензия к автору – его главе о Золотой Орде не хватает профессионализма – всё таки у Кобищанова совсем другая специальность. Я уже не говорю, что основой для неё стала «Древняя Русь и Великая Степь» Льва Гумилёва.

Есть главы об архитектуре Булгарии и Афганистана, кое-что о Средней Азии, и всё на этом – ни специфики мусульманской культуры Китая, Индии, Африки, Кавказа, Нижнего Поволжья. Есть отличная глава о каллиграфии – но нет подробного описания распространения и восприятия коранического текста. Кобищанов старается описать распространение развития мазхабов – но не говорит об особенностях фикха в них. Видимо, надеется на то, что читателю эта информация уже известна.

В целом, двухтомник – неплох. В нём очень много редкой и ценной информации по истории Евразии-Африки, а также – отдельные концептуальные размышления авторов. Но – книга с большим трудом, слишком фрагментарно следует выбранной концепции. Многие моменты недоработаны и попросту упущены. Так что, этот двухтомник скорее большой сборник очерков политической, культурной и – немного – экономической истории самых разных регионов Восточного полушария. Но своему названию работа отвечает мало.

Читать иностранцев, пишущих об истории России – всегда очень интересно и познавательно. Они всегда смотрят на историю нашей страны с другого. Непривычного угла, и в их сочинениях можно найти немало интересного (это касается даже русофобов вроде Ричарда Пайпса). Среди работ европейских и американских русистов не так много пропаганды – в конце концов, и себя на родине, и в нашей стране эти сочинения прочитают очень немногие. Часто это труды людей, искренне увлечённых Россией, любящих русскую культуру, и пытающихся понять её вопреки Тютчеву. Хотя, само собой, это взгляд несколько другой культуры, с иными параметрами ценностей и набором «символов» сознания.

Советологи – тема вообще отдельная. Эпоха «социализма» — насквозь мифологизирована, особенно у нас, это terra incognita. В ней многие жили, но кто осмысливал? А можно ли поручиться на свою память? Это вопрос. Зарубежный опыт в этом плане особенно ценен – на стыке двух культур изучение России даёт интересные плоды. Роберт В. Даниелс (1929-2010) – один из таких специалистов. Причём это – именно историк, пытающийся осмыслить возникновение Советской России, революцию, её породившей (политологию – «кремленологию» Даниелс без стеснения называет «оккультной наукой»). Его основными трудами являются «The Conscience of the Revolution» (1960) и «Red October» (1967), где как раз разбираются вопросы становления советской власти.

Отсюда же исходит и известный перекос «The Rise and Fall of Communism in Russia» (2007) — она методологически построена вокруг концепции «революции». То есть – рассмотрение этапов развития революционных идей и их соотношения с реальностью. Работа состоит из 36 очерков, написанных в разные годы, в разные издания, переработанные специально для этой книги. Поэтому в исследовании существует определённый методологический разрыв – описывается формирование идеологии, партии и госаппарата вплоть до середины 30-х, позже к этой теме автор возвращается, описывая эпоху «Перестройки». Между ними – несколько достаточно пространных очерков об эпохе Хрущева и Брежнева, впрочем, и здесь есть свои интересные моменты (характеристика Хрущёва в его «оттепельной» политике).

Итак, концепция? Видимо, идя вслед за классиком Ключевским, автор выдвинул три опорные точки истории СССР – «Революция, Модернизация, Социализм». С Революцией всё ясно – это понятие проходит через всю историю XX века, с Модернизацией – тоже, в конце концов, в этом суть сталинской эпохи. С Социализмом, конечно, сложнее – понятие очень расплывчатое и неопределённое (ни один из знакомых мне молодых членов и кандидатов в члены КПРФ не в состоянии внятно описать объект своей Веры). Даниелс, впрочем, исходит из широкого определения Эмиля Дюркгейма, интерпретирующего Социализм как доктрину, в которой экономические функции завязаны с руководящими центрами общества, и всё становится на свои места.

Автор начинает от истоков, объясняя разницу между революционными идеями Маркса и Ленина, и, описывая идеологические извороты последнего, твёрдо причисляет его к русской революционной традиции. Так как Даниелс сосредотачивается на идеологии, он описывает Октябрьскую революцию в контексте истории этого явления, «идеальным типом» здесь служит ВФР. Согласно концепции автора, это революция – весьма нетипична, поскольку «Термидор», отчасти, был спровоцирован процессами сверху, в частности – политикой НЭПа.

В том же самом контексте Даниэлс описывает и идейные течения последующих лет, особенное внимание уделяя мировоззрению Троцкого, который был самым «революционным» из всех лидеров большевиков. Дальнейшую эволюцию автор описывает так: Сталин, поборов поочерёдно партийную оппозицию Троцкого, Зиновьева, Каменева, а позже – Бухарина, взял на вооружение многие основные постулаты этих течений. Из них он мастерски сформировал догматическую «революционную» идеологию строительства социализма. На практике, как считает Даниелс, Сталин полностью действовал в лоне всё той же самой русской монархической традиции, возрождая Империю, с укреплением вертикали власти и администрированием субъектов, лишая их тем самым права на саморегулирование и самоуправление, следуя в пику лозунгам об «отмирании государства» и «гегемоне пролетариата».Сложный феномен номенклатурной бюрократии, созданный Сталиным, и определил облик этой вертикали власти.

Для характеристики «революционного менталитета» Даниэлс вводит понятие «ложного сознания», явления, когда идеологией заполняются пробелы в «картине мира». «Ложное сознание» характерно для всей истории нашей страны в XX веке, причём после 1991 года, по мнению автора, оно сменилось вульгарным представлением о мифическом «конкурентном капитализме». Снижение динамизма развития номенклатуры и идеологии автор видит в послесталинское время, когда партиципаторная бюрократия окончательно превращается в господствующий класс.

Реставрация приторможенных революционных идей – суть горбачёвской «перестройки», возвращение идеологии куда-то на уровень «Государства и революции», с её идеями рабочего самоуправления, кооперативности и полипартийности. Однако негибкость, непоследовательность и чрезмерно радикальный характер реформ привела к катастрофе, сопровождаемой роспуском Союза и крушением идеологии революции…

Книга, должен сказать, совсем небезынтересная. Покровов тайны здесь не срывается, сенсационной информации не публикуется. Это просто попытка осмысления идейной эволюции нашей страны в прошлом веке, рассмотрение трансформаций сознания и идеологии. Здесь нет поклонения либерализму, как единственно верной доктрине, нет апологетики капитализму – нет и восхищения социализмом. Просто анализ. Поэтому эту книгу можно порекомендовать для ознакомления многим – кроме любителей конспирологии – она им не понравится. Любому другому человеку, для интереса, её прочитать стоит.