Жюль Верн, Мишель Верн "Необыкновенные приключения экспедиции Барсака"

Последний роман Жюля Верна, вышедший за десятилетие, последовавшее за смертью автора. Дописан его сыном Мишелем, так что точно установить, что именно в романе от Жюля Верна, а что от его сына не представляется возможным. О сюжете: два непримиримых депутата французского парламента (один из них заглавный герой романа — Барсак) отправляются в Африку, в район петли Нигера, чтобы на месте изучить вопрос, можно ли уже предоставлять местному населению избирательные права, или ещё рано. В Африке к экспедиции присоединяется выдающая себя за француженку английская аристократка Жанна Бакстон (Морна), которой тоже нужно попасть в указанный район. Поначалу всё идёт хорошо, но постепенно у Амадея Флоранса, французского журналиста, на статьи и дневники которого ссылается рассказчик, начинает складываться впечатление, что кто-то пытается помешать экспедиции достигнуть цели...

Не выдающийся, но вполне читабельный приключенческий роман для подростков. Поражает изобилием описанных научно-технических достижений: самолёты с вертикальным взлётом, боевые ракеты, боевые же квадрокоптеры, беспроводная передача энергии, машины вызывающие дождь, разнообразная сельхозтехника без автономных источников энергии, система дистанционного наблюдения, сверхпроводники — в оьщем хватит на несколько фантастических романов "ближнего прицела". Причём многие устройства не просто упомянуты, а описаны с объяснением принципа действия. Возможно, это самый насыщенный НФ-новинками роман Жюля Верна.

Можно рекомендовать фанатичным любителям Жюля Верна и истории НФ.

Пара цитат:

      Они упаковали подарки туземцам: негодные к употреблению скверные ружья, узорчатые материи, яркие и пёстрые шёлковые платки, поддельный жемчуг, иголки, булавки, галантерейные товары, парижские вещицы, галуны, пуговицы, карандаши и прочее — в общем целый мелочной базар.

      Барсак немного помолчал и закончил такой глубокой мыслью:
      — Не забывайте никогда святой истины, господин Флоранс: "Политик может ошибаться. Это абсолютно неважно. Но если он признает свою ошибку, он погиб!"

P.S. Интересно, что перевёл книгу Александр Волков, автор "Волшебника Изумрудного города".

   Элис Клер "Лунный лик Фортуны"

Первая книга цикла "Аббатство Хокенли". Детектив в средневековом антураже. Действие происходит в Англии в 1189 году. Возле аббатства Хокенли обнаруживают труп зарезанной и изнасилованной послушницы. Между тем, незадолго до этого вступивший на престол король Ричард (будущий Ричард Львиное Сердце) объявил всеобщую амнистию и теперь в народе могут пойти слухи, что убийство совершил один из амнистированных. Королю этого совершенно не нужно и он отправляет случайно подвернувшегося под руку рыцаря Жосса Аквинского расследовать убийство. Несмотря на случайность выбора Жосс оказывается вполне хорошим следователем и совместно с мудрой аббатисой Элевайз раскрывает не только это убийство...

В книге нету экшена и мордобоя, да и вообще явного насилия (кроме убийств, которые, однако, происходят за кадром и детали которых не смакуются). Много бытовых и прочих деталей соответствующей эпохи. Для меня, например, было новостью, что в те времена ещё существовали совместные монастыри. Ещё одна любопытная деталь — в описываемом аббатстве монашки делятся на категории — тех, кто успел пожить в миру и тех, кто пришёл в монастырь юными девами. Последние живут отдельно и практически не контактируют с внешним миром. Встречаются и анахронизмы, я, во всяком случае парочку заметил. При всей своей мирной атмосфере роман увлекает — трудно отложить, не дочитав до конца главы.

Можно рекомендовать любителям детективов в средневековом антураже и вообще средневековой жизни.

   Элис Клер "Пепел стихий"

Вторая книга цикла "Аббатство Хокенли". Детектив в средневековом антураже. В лесу, расположенном возле аббатства Хокенли, в полнолуние находят убитого браконьера. Необычно оружие убийства — дротик с кремневым наконечником — и точность с которой он попал в самое сердце. Местный шериф списывает убийство на лесной народ, который, согласно легендам, живёт в этом, простирающимся на сотни миль, лесу и совершает в полнолуние свои загадочные ритуалы. Аббатису Элевайз такое объяснение не устраивает, но самой заниматься расследованием она не может, да и недосуг, но две девушки, живущие в монастыре, явно связаны с лесом. Между тем, рыцарь Жосс Аквинский, получивший за успешное расследование дела в первой книге небольшое поместье неподалёку от монастыря, приезжает с континента, чтобы поселиться в новообретённом поместье. Первым делом он, естественно, едет повидаться с аббатисой, узнаёт об убийстве и берётся за его расследование...

В новой книге, кроме обычных средневековых англичан появляются язычники, приверженцы древних друидических культов. Причём писательница выводит их как достаточно положительных, хоть и глубоко чуждых героям персонажей — просто у них своя правда.

Как и первый роман, можно рекомендовать любителям детективов в средневековом антураже и вообще средневековой жизни.

   Анджей Сапковский "Крещение огнём"

Огорчённый сериалом "Ведьмак", продолжаю перечитывать сагу о Ведьмаке. На этот раз третий том собственно саги или пятую (шестую с учётом интерквела "Сезон гроз") книгу цикла.

О содержании романа. На каком-то из конвентов Анджей Сапковский рассказывал о встрече с чешскими читателями, которая состоялась, когда вот-вот должно было выйти "Крещение огнём". Читатели, естественно поинтересовались, что происходит в новом томе. Сапковский, полагавший, что чешский язык достаточно близок к польскому, и что для общения с чехами переводчик ему не понадобится, ответил "Geralt szuka Ciri", что по-польски означает "Геральт ищет Цири". Публика как-то странно оживилась и поинтересовалась, что прям весь том? "Да!", — ответил Сапковский. Публика впала в бурное веселье, после чего выяснилось, что слово "šukat" по чешски означает "трахать".

Ну а теперь польская издательская аннотация:

      Геральт, излеченный дриадами от ран, полученных в ходе неудачного путча на острове Таннед, отправляется на поиски предназначенного ему Ребёнка Неожиданности. Кроме неразлучного Лютика, трубадура и доморощенного философа, к компании ведьмака присоединяются: темпераментная лучница Мильва, нильфгаардский рыцарь-кошмар из снов Цири, разыскиваемый шпионами Империи, шустрый гном-разведчик, пятеро грубых краснолюдов, а также старосветски ведущий себя и интенсивно пахнущий травами цирюльник — персонаж, вроде бы не этой сказки.

Немного дополню. Цири в это время связалась с молодёжной бандой Крыс и открыла в себе тёмную сторону. Йеннифер находится... не скажу где, но и ту и другую ищет новообразованная тайная ложа магичек-феминисток.

Всем поклонникам ведьмацкой саги естественно нужно читать. Всех прочих отправляю к первой книге цикла — "Последнее желание".

Цитаты (перевод мой, имена и названия согласно Вайсброту):

      — Благодарим, — кивнула Шеана де Танкарвилль. — Если дамы позволят, я начну. Мой первый вопрос, дорогая Филиппа, звучит так: почему я? Зачем меня сюда позвали? Я неоднократно отказывалась от выдвижения моей кандидатуры в Капитул, я отказалась от кресла в Совете. Во первых, я поглощена своей работой. Во вторых, считала и продолжаю считать, что в Ковире, Повиссе и Хенгфорсе есть другие, более достойные такой чести. Я спрашиваю, почему пригласили меня, а не Кардуина? Не Истредда из Аэдд Гинваэля, Тугдулаля или Зангениса?
      — Потому что они мужчины, — ответила Филиппа. — А организация, о которой я говорила, должна состоять исключительно из женщин. [...]
      — Попахивает бабским шовинизмом, — язвительно заметила Сабрина Глевиссиг. Особенно в твоих устах, Филиппа, после того, как ты сменила... эротическую ориентацию. Я ничего не имею против мужчин. Более того, я люблю мужчин, и жизни себе без них не представляю. Но... Если подумать... В конечном итоге это разумная концепция. Мужчины психически нестабильны, слишком подвержены эмоциям, на них нельзя рассчитывать в кризисные моменты. [...]
      — Хватит, хватит, хватит, — воскликнула Шеана, не пряча улыбки. — Нет ничего хуже научно обоснованного шовинизма, стыдись Рита. Однако... Да, я тоже считаю целесообразным предложенный однополый состав этого... конвента, или, если угодно, ложи. Как сказано, речь идёт о будущем магии, а магия вещь слишком важная, чтобы доверять её мужчинам.

      — Это абсолютная правда! — запальчиво воскликнул краснолюд. — Но благоразумные травники нашли способ, как себя защитить. Найдя мандрагору, надо обмотать её корень одним концом верёвки, а к другому концу привязать собаку...
      — Или свинью, — вклинился гном.
      — Или дикую свинью, — серьёзно добавил Лютик.
      — Глупости говоришь, поэт. Дело в том, чтоб мандрагору собака, или свинья из земли вытащила, тогда проклятие и порча падут на животину, которая тащит, а травник же, далеко и безопасно скрывшись в кустах, останется цел. Как, господин Регис? Правильно говорю?
      — Интересная методика , — признал алхимик, загадочно улыбаясь. — В основном из-за изобретательности. Минус её, однако, заключается в чрезмерной сложности. Теоретически вполне хватило бы одной лишь верёвки, без тяглового животного. Не думаю, что мандрагора способна распознать, кто тянет за верёвку. Чары и проклятия должны пасть на шнурок, который дешевле и менее сложен в обслуживании, чем собака, не говоря уже о свинье.

      — То, что до нас доносится, — сделал умное лицо Лютик, — это обычная симфония лагеря беженцев. Как обычно, расписанная на несколько сотен человеческих глоток, а также не меньшее количество коров, овец и гусей. Сольные партии в исполнении ругающихся баб, орущих детей, поющего петуха а также, если не ошибаюсь, осла, которому сунули под хвост чертополох. Название симфонии: "Скопление людей борется за выживание".
      — Симфония, — заметил Регис, шевеля крыльями своего благородного носа, как обычно акустически-олфакторическая. От борющегося за выживание скопление несёт восхитительным ароматом готовящейся капусты, овоща, выжить без которого, похоже, не получается. Характерный ароматический акцент создают также последствия физиологических надобностей, удовлетворяемых где попало, чаще всего на границе лагеря. Никогда не мог понять, почему борьба за выживание проявляется в нежелании копать латрины.
      — Чтоб вас черти взяли с вашими мудрыми разговорами, — рассердилась Мильва. — Полсотни хитромудрых слов там, где хватит трёх: смердит говном и капустой!

   Анджей Сапковский "Башня Ласточки"

Четвёртый том собственно саги или шестая (седьмая с учётом интерквела "Сезон гроз") книга цикла. Поскольку книга промежуточная, во избежание разглашения лишнего приведу польскую издательскую аннотацию:

      Цири предстаёт перед своим предназначением. Драккар, везущий Йеннифер оказывается в оке чародейского циклона. Скрывается ли среди товарищей ведьмака предатель? Четвёртое, предпоследнее, действие эпопеи о мире ведьмака и войнах, которые его сотрясают. В затерянной среди топей избушке пустынника постепенно выздоравливает тяжелораненая Цири. По её следу идут безжалостные убийцы из Нильфгаарда. Тем временем, отряд Геральта, подвергаясь всё новым и новым опасностям добирается, наконец, до скрывающихся друидов. Удастся ли ведьмаку отыскать Цири? Какую роль сыграет окутанная легендой Башня Ласточки?

Поскольку герои у Сапковского очень сочные и живые, задумался насколько они плод воображения автора, а насколько списаны с реальных людей. Мне даже показалось, что в одном из героев третьего-четвёртого плана, я узнал некоего реального персонажа. Но за отсутствием доказательств оставлю свою догадку при себе, а все совпадения буду считать случайными.

Рекомендации те же, что в предыдущем случае.

Пара цитат (перевод мой, имена и названия устоявшиеся)

      — Меня зовут Высогота из Корво. Я был врачом. Хирургом. Был алхимиком. Был исследователем, историком, философом, этиком. Был профессором в Оксенфуртской Академии. Вынужден был бежать оттуда после публикации одного труда, который был признан безбожным, за что в то время, пятьдесят лет назад, грозила смертная казнь. Вынужден был эмигрировать. Жена эмигрировать не хотела и бросила меня. А я остановился лишь далеко на юге, в Нильфгаардской Империи. В конце концов я стал преподавателем этики в Императорской Академии в Кастелль Граупиане и занимал этот пост около десяти лет. Но и оттуда должен был бежать после опубликования одного трактата... В нём между прочим шла речь о тоталитарной власти и преступном характере захватнических войн, но официально этот труд и меня обвиняли в метафизическом мистицизме и клерикальной схизме. Было признано, что я действовал по наущению экспансионистских и ревизионистских жреческих группировок, фактически управляющих королевствами нордлингов. Довольно забавно в свете смертного приговора за атеизм, вынесенного мне за двадцать лет до этого! Впрочем, на Севере жрецы-экспансионисты были давно уже забыты, но в Нильфгаарде этого не принимали во внимание. Соединение мистицизма и предрассудков с политикой преследовалось и строго наказывалось.

      Были у него и недостатки, причём никоим образом не связанные с его вампирьей натурой. Регис был интеллектуалом — и любил это демонстрировать. У него была раздражающая привычка изрекать утверждения и истины тоном и с выражением лица пророка, на что мы, впрочем, быстро перестали реагировать, потому что изрекаемые утверждения или фактически были истинными, или звучали, как истинные, или были не проверяемы, что, в общем, одно и то же. Поистине невыносимой, однако, была манера Региса отвечать на вопрос, когда спрашивающий ещё не закончил этот вопрос формулировать, ба, порой даже раньше, чем спрашивающий начал его формулировать. Я это проявление якобы высокого уровня интеллекта всегда считал скорее проявлением хамства и высокомерия, а черты эти, подходящие для университетской среды или придворных кругов, трудно переносимы у товарища, с которым целыми днями путешествуешь стремя в стремя, а ночью спишь под одной попоной. До более серьёзных обид, однако, не дошло, благодаря Мильве. В отличие от Геральта и Кахира, которым, похоже, врождённый оппортунизм велел приспосабливаться к манере вампира, и даже конкурировать с ним в этом плане, лучница Мильва предложила простое и непритязательное решение. Когда Регис в третий раз ответил ей на наполовину заданный вопрос, она жёстко его обругала, употребляя слова и выражения, способные вызвать стыдливый румянец даже у старого ландскнехта. И, о чудо, подействовало — вампир в мгновенье ока избавился от своей раздражающей манеры. Из чего следует, что самая эффективная защита от интеллектуального превосходства это хорошенько облаять пробующего доминировать интеллектуала.
      Лютик, "Полвека поэзии"

      — О беспутное царство, к погибели близкое, — издевательским тоном процитировал Бонарт. — Пасть должна империя, в которой все воруют. В своекорыстии и самолюбии корень слабости её.
      — В этом корень могущества её и силы. — Хувенагель вновь затряс щеками. — Ты, Бонарт, путаешь воровство с индивидуальной предприимчивостью.

      [...] Перед входом в дом стояли люди. Один кричал и махал руками:
      — Это отвратительно! Отвратительно и грешно, господин Хувенагель, использовать бывший святой храм для такого безбожного, бесчеловечного и мерзкого занятия! Животные тоже чувствуют, господин Хувенагель! Тоже имеют достоинство! Это преступление — ради прибыли натравливать одно животное на другое на потеху зевакам!
      — Успокойтесь, благочестивый муж! И не вмешивайтесь в мою частнопредпринимательскую деятельность! И вообще, не будут тут сегодня травить животных. Ни одного животного! Исключительно людей!
      — А, тогда извините.

      — Знайте же, господин ведьмак, — продолжил спустя некоторое время префект, — что я поклялся себе, что на этой территории будет господствовать закон. Любой ценой и любыми средствами, Per fas et nefas. Потому что закон это не юриспруденция, не толстый том, заполненный статьями, не философские трактаты, не высокопарные бредни о справедливости, не избитые фразы о морали и этике. Закон это безопасные дороги и тракты. Это городские переулки, которыми можно прогуливаться даже после захода солнца. Это трактиры и корчмы, из которых можно выйти по нужде, оставив на столе кошелёк, а за столом жену. Закон это спокойный сон людей, уверенных, что их разбудит пение петуха, а не красный петух! А для тех, кто нарушает закон: петля, топор, кол и раскалённое железо! Наказание, устрашающее других. Тех, кто нарушает закон, надлежит хватать и карать. Всеми доступными средствами и методами... Эй, ведьмак! Неодобрение, нарисованное на твоём лице, относится к цели, или методам? Думаю, к методам! Потому что методы критиковать легко, но жить хотелось бы в безопасном мире, так? Ну, ответь!
      — Не о чем говорить.
      — Я думаю, есть.
      — Мне, господин Фулько, — спокойно сказал Геральт, — даже нравится мир из твоего видения и твоей идеи.
      — Действительно? Твоё лицо свидетельствует о противном.
      — Мир из твоей идеи, это мир в самый раз для ведьмака. В нём ведьмак никогда не останется без работы. Вместо кодексов, статей и высокопарных фраз о справедливости твоя идея даёт бесправие, анархию, произвол и своекорыстие царьков и самодуров, чрезмерное рвение карьеристов, желающих понравиться начальству, слепую мстительность фанатиков, жестокость палачей, реванш и садистскую месть. Твоё видение это мир страха, мир, в котором люди боятся выходить после заката из страха не перед бандитами, а перед стражами закона, потому что результатом большой охоты на бандитов всегда оказывается то, что бандиты в полном составе вступают в ряды стражей порядка. Твоё видение это мир взяточничества, шантажа и провокаций, мир свидетелей королевских и свидетелей ложных. Мир шпиков и вынужденных признаний. Доносительства и страха перед доносом. И неминуемо придёт день, когда в твоём мире порвут клещами груди не той особы, когда повесят или посадят на кол невинного. И тогда это уже будет мир преступный.
      — Короче говоря, — закончил он, — мир, в котором ведьмак чувствовал бы себя, как рыба в воде.

      — Знаешь ли ты, ведьмак самый большой минус долголетия?
      — Нет.
      — Секс.
      — Что?
      — То что слышал. Секс. За неполных сто лет он становится нудным. Нет в нём уже ничего, что могло бы очаровывать и возбуждать, что имело бы волнующую прелесть новизны. Всё уже было... Так или иначе, но было. И тогда вдруг происходит Конъюнкция Сфер и здесь появляетесь вы, люди. Появляются остатки людей, прибывшие из другого мира, из вашего старого мира, который вам удалось полностью уничтожить, вашими собственными, по прежнему волосатыми, руками уничтожить, спустя едва пять миллионов лет после появления вас, как вида. Вас всего горстка, средняя продолжительность вашей жизни до смешного маленькая, а значит ваше выживание зависит от скорости воспроизводства, вследствие чего вас никогда не покидает вожделение, секс управляет вами всецело, он даже сильней инстинкта самосохранения. Умереть, почему бы и нет, если перед этим удастся потрахаться: такова в слегка сокращённом виде вся ваша философия.
      Геральт не прерывал и не комментировал, хоть и очень хотелось.
      — И что внезапно оказывается? — продолжил Аваллак'х. — Эльфы, скучающие от скучающих эльфиек, принимаются за всегда охочих человеческих женщин, скучающие эльфийки отдаются из извращённого интереса всегда полным энергии и пыла человеческим самцам. И происходит нечто, чего никто не может объяснить: эльфийки, у которых овуляция обычно происходит раз в десять-двадцать лет, совокупляясь с человеком начинают овулировать при каждом сильном оргазме. Сработал какой-то скрытый гормон, возможно комбинация гормонов. Эльфийки понимают, что могут иметь детей практически только с людьми. Это благодаря эльфийкам мы не экстерминировали вас, пока ещё были сильнее. А потом уже вы стали сильнее и начали экстерминировать нас. Но эльфийки по-прежнему были на вашей стороне. Это они были сторонницами сожительства, сотрудничества и сосуществования... и не хотели себе признаться, что на самом деле речь идёт о совместной постели.

      — Ты страшный сукин сын, — серьёзнея повторил король. — Но порядочный и приличный сукин сын. А это редкость в наше паршивое время.
      Дийкстра снова поклонился.
      — Понимаешь, — продолжил Эстерад, — в любом государстве можно встретить людей, являющихся слепыми фанатиками идеи общественного порядка. Преданных этой идее, готовых ради неё на всё. И на преступление тоже, поскольку, по их мнению, цель оправдывает средства и меняет смысл понятий. Они не убивают, они спасают порядок. Они не пытают, не шантажируют: они обеспечивают интересы государства и борются за порядок. Жизнь одного человека, если этот человек нарушает принципы установленного порядка, для таких людей не стоит ни гроша. Того, что общество, которому они служат, состоит, собственно, из отдельных людей, они не замечают. Такие люди, как говорится, смотрят широко... а такой взгляд самый верный способ не замечать других людей.

      В обычных тюрьмах арестантов по-прежнему делили по полу. В военных цитаделях было иначе. Ещё император Фергус ван Эмрейс, подтверждая особым декретом равноправие женщин в императорской армии, постановил, что если уж эмансипация, то эмансипация, равноправие должно быть на все сто и по всем фронтам, без каких-либо исключений или специальных привилегий для какого-либо пола. С того времени в крепостях и цитаделях заключённые сидели совместно.

   Вячеслав Рыбаков "Доверие (первая версия)"

Повесть написанная под явным влиянием Стругацких совсем молодым тогда ещё автором. Действие происходит в далёком будущем. Нуль-транспортировка ещё не изобретена, но уже есть первые гиперпространственные звездолёты. Над Землёй нависла смертельная угроза — Солнце в ближайшие годы должно взорваться. К счастью, в какой-то далёкой звёздной системе открыта землеподобная планета, которую можно заселять без специального терраформирования, но времени, чтобы спасти всех явно не хватит. И вот руководство Земли, фактически несколько посвящённых, пытается организовать спасение как можно большего числа людей, не говоря им, что это спасение...

Эпиграфом к повести взяты слова Лиона Фейхтвангера: "Кто подлинно любит людей, тот навлекает на себя их ненависть; ибо из любви к людям приходится совершать поступки, оправдываемые только этой любовью; без неё они были бы немыслимым преступлением". Автор поднимает множество моральных вопросов, о доверии, о праве на информацию, об ответственности вождей (реально вождей, а не по названию/должности) и пр. Повествование носит явные следы юношеского максимализма/радикализма, но, как я понял, вторая версия заметно отличается по посылу от первой, причём в сторону разочарования.

Любителям мира Полдня и Рыбакова стоит почитать.

Пара цитат:

      - Не пойму... Двадцать же лет... Неужели вы ее всё еще любите? Ринальдо погладил свою лысеющую голову.
      - Чари... Есть столько состояний между "любишь" и "не любишь"...
      - Не могу представить, — решительно сказала Чари. — Уж или да, или нет.
      - Это не совсем так, — с удовольствием произнес Ринальдо. — И потом, Чари... Есть женщины, с которыми надо вовремя расстаться... — Он помрачнел. — Чтобы... чтобы на всю жизнь застраховать себя от одиночества. Понимаете?
      - Нет, Ринальдо...
      - Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, остается воспоминание. И всю жизнь впоследствии равняешься на него, борешься за него. Если же промедлить — не останется даже любви, даже нежности, даже воспоминаний, от которых становится светло... всё выгорело, израсходовалось на обреченную борьбу, на гальванизацию трупа, обретешь лишь вакуум, пепелище, Чари... — Он передохнул. — Мне часто бывает грустно, но пусто — не бывало никогда. Ты понимаешь? А пустота стократ хуже грусти. Грусть помогает работать. Дает силы. Дает цель. Пустота сушит, губит, останавливает. Я всё еще... каким-то изгибом — люблю. Я никогда не стану одинок.

      Орнитоптер, замедляясь, снижался, планируя вдоль километрового фасада, и стали видны колоссальные буквы, выгравированные вдоль всей стены, — первые фразы Конституции человечества, принятой тридцать семь лет назад:
      "$1. Каждый человек имеет неотьемлемое право на удовлетворение своих естественных потребностей как духовного, так и материального порядка.
      $2. Потребности индивидуума, не направленные в конечном итоге к благу и процветанию всей совокупности индивидуумов, называемой человечеством, не могут быть признаны естественными для данной совокупности, следовательно, не могут подлежать удовлетворению".

      - В середине прошлого века китайцы... что-то часто мы их сегодня вспоминаем... снедаемые патриотизмом и ненавистью к американскому империализму, принялись было ужимать сроки учебы, подготовки и так далее. В литературе и подобных делах это удержалось довольно долго, а вот в дисциплинах практических быстро сошло на нет. Самолеты гражданской авиации, к примеру, ведомые пилотами-энтузиастами, стали биться в ба-альших количествах...

      Ринальдо улыбнулся своей половинчатой улыбкой.
      - Кто станет вместе? На чье сплочение вы рассчитываете? Тридцать процентов улетающих с семьюдесятью остающихся? Да только слово скажи — начнутся страшные, каких еще не видела планета, драки, бои, битвы — за места на кораблях! Излучателями, дубьем, когтями! — Ринальдо разволновался, его щеки порозовели, заблестели глаза. — Крик, исступленные и бессмысленные поиски виновных, самосуд, хаос, бойня! Мы не успеем вывезти и десятой доли того, что могли бы!
      - Какая бойня? Какой хаос? Да как вы думаете о людях? Какое право вы имеете так думать? Какое право вы имеете управлять нами, так думая о нас?!
      Ринальдо поставил бокал. Лицо его стало жестким, углы губ хищно подобрались, морщины стали четкими и резкими, словно шрамы.
      - А с какой стати я должен думать о вас лучше? Мы семь лет орем — переселение, переселение... Нам плюют в лицо все, кроме юнцов и стариков, которым насмерть все надоело! А вы знаете, сколько интересуется тем, что мы говорим отсюда — с трибун, по радио, в газетах? Знаете? Я знаю! Двадцать пять процентов, остальные не читают, не слушают и не смотрят! Рефлекс презрения к власть имущим оказывается практически непреодолимым, хотя вот уже полвека как окончательно исчезли все экономические и социальные преимущества, даваемые статусом общественного деятеля. Тех, кто работает по старинке, говорит, как и пять, как и пятнадцать лет назад, априорно ругают консерваторами и твердыми лбами, даже не пытаясь вслушаться и вдуматься в то, что говорится. А, это мы уже слыхали! Тоска! Тем же, кто пытается как-то разнообразить работу, привнести нечто новое, кричат: ишь, выпендривается! И, ругая лидеров, никто, никто всерьез не задумывается, никто не интересуется делами планеты. А если кто и вздумает что-либо, так непременно его план начинается с того, чтобы ему дали неограниченную власть с диктаторскими полномочиями. Я все знаю, доказать, правда, не могу, так уж вы помалкивайте, подчиняйтесь, и чтоб работали на совесть, а я по ходу придумаю, как там дальше... — Ринальдо шумно, сухо перевел дух. Его пальцы терзали и насиловали упругий бокал.
      - За что мне доверять вам? Что вы сделали, чтобы завоевать наше доверие? Перестали лгать? Перестали сплетничать о нас? Перестали использовать друг друга как предметы обихода? Знаете, на сколько за последние сто лет снизилась преступность? Чуть больше чем на шестьдесят три процента, всего! А потребление наркотиков? На сорок восемь! А спиртного? На девятнадцать процентов, за сто лет!! С какой стати я буду доверять всему этому... — Ринальдо сдержал бранное слово. — Я, в самом серьезном вопросе, что когда-либо вставал, когда они не доверяют друг другу даже в мелочах, в дружбе, в любви, в работе! И с какой стати я буду доверять вам, сидящему, яко ангелочек, на Ганимеде, и слыхом не слыхавшему обо всей этой грязи? И вы еще имеете наглость напоминать мне про эту проклятую кухарку! Вы говорите — припугнуть? Вы можете поручиться, что все стройными рядами бросятся месить цемент, проявляя при этом массовый героизм? А? Я не могу! И мне плевать, если вы поручитесь, потому что в этом вы не понимаете ни черта!! Вы можете сказать: я уверен в светлом начале человека; да, гуманизм переборет; да, солидарность победит!.. А я так сказать не могу! Я отвечаю за все это, за вас, за цивилизацию, за то, чтобы кто-то из тех, которые придут после нас, имели возможность продолжать борьбу и с наркотиками, и с ложью, и с эгоизмом, за то, чтобы наркотики и эгоизм не сгорели вместе со всей планетой! Я отвечаю! И я обязан иметь запас прочности, я обязан исходить из худшего, чтобы, когда эта штука лопнет у нас над головами, я знал: там, на Терре, не обреченная на вымирание группка, а жизнеспособный кусок человечества, его наследники! Все висит на волоске, и если сказать об этом вслух, он может порваться. Может и не порваться, может, если сказать, мы успеем спасти не тридцать два, а тридцать семь процентов, но выигрыш невелик, а риск чудовищен, ибо может и порваться! Я не могу исходить из "может, станет лучше". Я руководитель, я обязан исходить из "может, станет хуже"! Это вы способны хоть чуть-чуть уразуметь?!

   Майкл Шейбон "Союз еврейских полисменов"

В оригинале книга называется "The Yiddish Policemen's Union", так что, возможно, правильнее было бы назвать её "Союз идишеязычных полисменов", тем более, что сам автор указывает, что написал книгу после того, как наткнулся в магазине на англо-идишский разговорник, и осознал, что мёртвый иврит стал живым государственным языком, а живой идиш уже почти умер. Осознал и решил написать альтернативно-историческую книгу, где идишеговорящее европейское еврейство во время Второй мировой войны нашло приют на Аляске, где, с позволения американских властей, была создана на шестьдесят лет еврейская автономия. Так что мы видим мир Шолом-Алейхема, но через сто лет и на другом континенте.

Суть альтернативности истории, кроме того, что евреи живут на Аляске, а не в Израиле, в романе показана точечно. Похоже, в этом варианте Германия победила СССР, но её саму потом победили англо-американские союзники. По форме роман "крутой" нуарный детектив в стиле Раймонда Чендлера. Главный герой Мейер Ландсман, побитый жизнью полицейский лет сорока, который постоянно курит, пьёт на грани алкоголизма, разошёлся с женой и живёт в дешёвой гостинице. В общем на лицо ужасен, но внутри добр и нежен. В этой же дешёвой гостинице обнаруживают труп наркомана-шахматиста по прозвищу Ласкер. Только умер Ласкер не от передоза, как можно было бы предположить, а от пули в затылок. Ландсман со своим напарником, правоверным иудеем, индейцем-полукровкой Берко, начинают искать убийцу и постепенно оказывается, что всё не так просто и следы ведут в весьма неожиданные места. Дело осложняется тем, что через два месяца срок предоставления автономии заканчивается, и местные органы власти сворачивают свою деятельность, а население разъезжается по всему миру...

Роман получил и Хьюго и Небьюлу, то есть встречен и критиками и публикой восторженно. По видимому они все в теме. Я лично, хоть и встречался в детстве с живыми людьми, которые говорили между собой на идише, а по-русски с характерным акцентом, и даже бывал у них дома, местами вынужден был лазить в словарь в конце книги, чтобы понять о чём речь. Причём, боюсь, многих намёков автора так и не понял.

Можно рекомендовать любителям необычной детективной фантастики и вообще интересующимся темой. Но читать нужно издание 2019 года (перевод Калявиной), в предыдущем издании, как говорят, переводчик очень крупно и много налажал (пардон за сленг), включая фамилию автора.

Пара цитат:

      – Я слышал имя. – Берко оглядывается на стальную противопожарную дверь грандиозного входа в клуб «Эйнштейн». – Герой войны. Куба.
      – Он лишился голоса и должен все писать. Я спросил, где его можно найти, если понадобится поговорить, так он написал, что уезжает на Мадагаскар.
      – Это что-то новенькое.
      – И я так сказал.
      – Он знает что-нибудь о Фрэнке?
      – Говорит, что не очень хорошо.
      – Никто не знает нашего Фрэнка, – говорит Берко. – Но все глубоко опечалены его смертью. – Он застегивает пуговицы на животе, поднимает воротник, поправляет шляпу на голове. – Даже ты.
      – Иди нахер, – говорит Ландсман. – Сдался мне этот еврей.
      – Может, он русский? Это объясняет увлеченность шахматами. И поведение твоего приятеля Василия. Может, за этим убийством стоит Лебедь или Московиц?
      – Если он русский, то это не объясняет, почему два черношляпника так перепугались, – говорит Ландсман. – И они не знают Московица. Русские штаркеры, бандитские разборки – для обычного бобовского это ничего не значит.

      Каждый садится на стул перед столом ребе. Кабинет его – Австро-Венгерская империя в чистом виде. Чудища красного дерева, слоновой кости и глазкового клена заполняют стены, изукрашенные, как кафедральные соборы. В углу у двери стоят знаменитые вербовские Часы, пережившие покинутый украинский дом. Захваченные, когда пала Россия, потом вывезенные в Германию, пережившие атомную бомбу, сброшенную на Берлин в 1946 году, и все передряги впоследствии. Они идут против часовой стрелки, числа стоят в обратном порядке, в соответствии с первыми двенадцатью буквами ивритского алфавита. Возвращение Часов стало переломным моментом в благосостоянии вербовского двора и знаменовало взлет самого Шпильмана.

    Чарльз Брандт "Я слышал, ты красишь дома"

Решил почитать эту книгу после просмотра фильма "Ирландец", который по ней снят (мой отзыв на фильм, можно почитать здесь). Издательская аннотация:

      "Я слышал, ты красишь дома" – на языке мафии это выражение означает "Я слышал, ты умеешь убивать людей", а под "краской" подразумевается кровь.
      Это тот редкий случай, когда боссы мафии признали книгу о себе правдивой – штатный киллер одной из "семей" Фрэнк "Ирландец" Ширан рассказал о своей жизни перед самой смертью. Эти истории, затаив дыхание, слушали опытные прокуроры и агенты ФБР. Впервые преступник такого уровня нарушил омерту — закон молчания.
      Хулиганская юность в годы Великой депрессии, первый запах крови во Вторую мировую, случайное попадание в закрытый мир итало-американской мафии, выход из которого дороже входа – когда тебе нужно выбрать между своей жизнью и жизнью лучшего друга.
      И все это в легендарную эпоху 50-х в США, когда коррумпированный директор профсоюза Джимми Хоффа владел миллиардами и открыто соперничал с братьями Кеннеди, боровшимися против мафии. Почему был убит президент Кеннеди и почему от этого проиграли все? Кто был прототипом Крестного отца в знаменитом фильме? И что заставило заматерелого убийцу Фрэнка "Ирландца" Ширана прийти к искупающей исповеди?

"Ух ты!" – воскликнул я, прочитав аннотацию, но оказалось, что книга жутко скучна. Она весьма ценна для тех, кого интересует повседневная жизнь мафии в середине прошлого века, но, поскольку автор просто собрал воедино сумбурные воспоминания Фрэнка Ширана, весьма пожилого на тот момент человека, и лишь в некоторых местах ограничился изложением, то у книги нет связного сюжета, и повествование постоянно перескакивает с одной темы на другую, с вопросов действительно интересных, на совершенно несущественные детали и пр. В общем, стало понятно, почему так скучен фильм – он весьма точно следует книге.

Признаюсь честно, я сломался на половине книге. Может буду её дочитывать мелкими дозами, а может брошу окончательно. Рекомендовать могу лишь тем, кого действительно очень интересует реальная жизнь мафии.

Пара цитат:

       Но мы тогда дрались не только по поводу, но и без – просто забавы ради. По пятницам устраивали боксерские поединки. Но били с опаской, не перебарщивая. Собственно, и в настоящем боксе всегда так – хочешь научиться боксировать, рассчитывай и на синяки и шишки. Я подумывал, не податься ли мне в боксеры, но я-то хорошо понимал, что из меня Джо Луиса не получится, а если не суждено стать чемпионом, на кой дьявол вообще связываться с боксом. Теперь дети гоняют в футбол, есть даже детская футбольная лига. А нам тогда приходилось самим развлекать себя, по-видимому, кроме футбола, у нас никаких развлечений и не было. Тем лучше для нас – приходилось рассчитывать только на себя, и когда стране потребовались солдаты, они из нас получились. Психологически мы были закалены.

       В следующей речи, 27 июня в Алжире (Северная Африка), как вспоминал один из присутствовавших на ней офицеров, Паттон заявил бойцам своей «дивизии убийц» следующее:
      «…убивайте, убивайте и еще раз убивайте – чем больше их вы прикончите сейчас, тем меньше придется их прикончить в будущем… Генерал сказал, что чем больше немцев мы возьмем в плен, тем больше их придется кормить, так что со сдающимися в плен немцами не миндальничать. Еще он сказал, что лучший немец – это мертвый немец».
      Другой офицер вспоминает сказанное Паттоном об отношении к гражданскому населению:
      «Генерал заявил, что, мол, те, кто окажется в зоне боевых действий, также должны считаться врагами и что с ними надлежит обращаться столь же безжалостно, как и с немецкими военными».

       Всякий раз, когда вы читаете в газете про стрелка в маске, будьте уверены, что у стрелка маски не было. Если на улице есть свидетели, они всегда говорят, что у наемного убийцы была маска, поэтому пославшие стрелка знают, что свидетели ничего не видели, а свидетелям не нужно волноваться.

       Однако в реальной жизни, если в Америке или на Сицилии используют чокнутого, от него сразу избавляются, прямо на месте преступления. Так было несколько лет спустя, когда Безумный Джо Галло нанял того черного психа для устранения Джо Коломбо, босса семьи Коломбо в Бруклине. Псих трижды выстрелил в Джо Коломбо на митинге «Лиги за гражданские права американцев итальянского происхождения», проходившем на Коламбус-Серкл близ Центрального парка. Без сомнения, с психом все детально отработали и отрепетировали. Ему наверняка показали, как прорваться к авто и умчаться в безопасное место. Естественно, определенные люди уложили психа прямо на тротуаре, едва тот сделал свое дело и выстрелил в Коломбо.
      Рассел так и не простил Безумного Джо Галло за подобное использование чокнутого против Джо Коломбо. Я же считал, что Безумный Джо был слишком борзым. Несчастный Джо Коломбо перед смертью долго пролежал в коме как овощ. В этом и проблема с чокнутыми. Они недостаточно метки. Могут причинить много страданий.

   Анджей Сапковский "Кровь эльфов"

Третья (четвёртая с учётом интерквела "Сезон гроз") книга цикла "Ведьмак". Или же первый том пятитомного романа, составляющего основу цикла. Перечитано в оригинале, чтобы отбить послевкусие от сериала "Ведьмак".

После захвата Нильфгаардской империей Цинтры и битвы при Содденском холме, в которой чародеи Северных королевств смогли разбить нильфгаардцев, наступил неустойчивый мир. Нильфгаард затаился на левом берегу реки Яруга, выжидая, пока его агенты выполнят свою работу, сделав Северные королевства пригодными к лёгкому завоеванию. В частности, на территории Северных королевств разгорается поддерживаемая Нильфгаардом партизанская война, в которой отряды Скоя'таэлей, или "Белок", состоящие из эльфов и примкнувших к ним представителей других нечеловеческих рас (краснолюдов, низушков и гномов) воюют с людьми, в надежде добиться создания своего собственного независимого королевства.

Короли Севера не смотрят на это безучастно, а пытаются объединиться, чтобы противостоять общему врагу. Обильно льётся кровь. Кровь людей и кровь эльфов. Казалось бы, вот откуда название книги! Но Сапковский не был бы Сапковским, если бы не придал названию второй смысл. Обе противоборствующие стороны стремятся заполучить Дитя Старшей Крови княжну/принцессу Цириллу, которую читатели вслед за Геральтом и Йеннифер называют просто Цири (перевод титула Цириллы вопрос сложный — в книге прямо сказано, что она "nie królewną była, a księżniczką", но с польского и то и другое слово переводится, как "принцесса". Думаю, разница в том, что Цири не дочь короля, а внучка, то есть не царевна, а великая княжна. Но дочь короля тоже великая княжна! Хотя в английском языке, а английская королевская семья самая известная из существующих, и та и другая назывались бы принцессами. В общем титулование Цириллы это, скорее вопрос веры/убеждения/импринтинга, а не знания).

Чтобы защитить девочку (подростка) Геральт увозит её в ведьмацкое логово Каэр Морхен, но у Цири обнаруживаются способности, для развития которых, или совладания с которыми, нужна чародейка. Между тем Геральт не общался с Йеннифер уже несколько лет...

В этой книге впервые собственной персоной появляются император Эмгыр вар Эмрейс, и рыцарь со шлемом, украшенными крыльями хищной птицы, преследующий Цири в ночных кошмарах.

Всячески рекомендую к прочтению (после первых двух книг).

Не смог удержаться от пары цитат (перевод мой, имена в принятой транскрипции):

      - Ты изучаешь не скеллигский жаргон, а классическую Старшую Речь.
      - А зачем я, собственно, эту Речь учу, а?
      - Для того, чтоб её знать. Тому, чего не знаешь, надлежит учиться. Тот кто не знает языков — калека.
      - Всё равно все разговаривают на всеобщем!
      — Факт. Но некоторые не только на нём. Уверяю тебя, Цири, что лучше относиться к некоторым, чем ко всем.

      - Даже если и так, — язвительно сказала чародейка, — разве вам это не на руку? Серьезная, кровопролитная война приведёт к тому, что больше будет опустевших деревень, больше овдовевших баб, и просто толпы осиротевших детей…
      — Не понимаю твоего сарказма. — Геральт убрал руку со лба. — Действительно не понимаю, Трисс.
      — Я тоже, детка, — поднял голову Весемир. — О чём речь? О тех вдовах и детях? Ламберт и Койон болтают как малые дети, но ведь важны не слова. Ведь они…
      — …они этих детей защищают, — гневно прервала Трисс. — Да, я знаю. Спасают от волколака, который за год убивают двух-трёх детей, в то время как нильфгаардский разъезд может за час вырезать и сжечь целую деревню. Да, вы защищаете сирот. А я борюсь за то, чтобы сирот было как можно меньше. Борюсь с причинами, а не с последствиями. Поэтому вхожу в совет Фольтеста из Темерии, заседаю там вместе с Феркартом и Кейрой Мец. Мы советуемся, как не допустить войны, а если до неё всё-таки дойдёт, как защищаться. Потому что война висит над нами, как гриф-стервятник, постоянно. Для вас она авантюра. Для меня — игра, ставка в которой — выживание. Я втянута в эту игру, и поэтому мне больно и обидно видеть ваше безразличие и беспечность.
      Геральт, выпрямившись, взглянул на неё.
      — Мы — ведьмаки, Трисс. Разве ты не понимаешь?
      — А что тут понимать? — тряхнула каштановой гривой чародейка. — Всё ясно и понятно. Вы выбрали определённое отношение к окружающему вас миру. То, что этот мир в любой момент может рухнуть, часть вашего выбора. А моего — нет. В этом разница между нами.
      — Не уверен, что только в этом.
      — Мир рушится, — повторила она. — Можно смотреть на это, сложа руки. Можно этому противодействовать.
      — Как? — язвительно усмехнулся Геральт. — Эмоциями?
      Она не ответила, отвернувшись к гудящему в камине огню.
      — Мир рушится, — повторил Койон, покачивая головой в притворной задумчивости. — Сколько раз я уже это слышал.
      — Я тоже, — поморщился Ламберт. — И неудивительно, потому что это популярная в последнее время фраза. Так говорят короли, когда оказывается, что для правления необходима хоть капелька ума. Так говорят купцы, когда жадность и глупость доводят их до банкротства. Так говорят чародеи, когда начинают терять влияние на политику или источники дохода. А тот, к кому обращено это утверждение, должен сразу после него ожидать какого-то предложения. Так что, Трисс, сократи вступление, и изложи нам предложение.
      — Меня никогда не занимали словесные стычки, — чародейка окинула его холодным взглядом, — и ораторские приёмы, цель которых — высмеять собеседника. Не собирась участвовать ни ч чём подобном. Что я имею в виду, вы знаете прекрасно. Хотите прятать голову в песок, дело ваше. Но ты, Геральт, сильно меня удивляешь.
      — Трисс, — беловолосый ведьмак снова смотрел ей прямо в глаза, — чего ты от меня ждёшь? Активного участия в борьбе за спасение рушащегося мира? Я должен завербоваться в армию и сдержать Нильфгаард? Должен, если дойдёт до очередной битвы при Соддене, встать с тобой на Холме, плечом к плечу, и драться за свободу?
      — Я была бы горда, — тихо сказала она, опустив голову. — Я была бы горда и счастлива, если бы могла драться рядом с тобой.
      — Верю. Но я недостаточно благороден для этого. И недостаточно мужественен. Я не гожусь в солдаты и герои. И мучительный страх боли, увечья или смерти не единственная причина. Солдата нельзя заставить перестать бояться, но можно дать ему мотивацию, которая поможет преодолеть страх. А у меня такой мотивации нет. И быть не может. Я — ведьмак. Искусственно созданный мутант. Я убиваю чудовищ. За деньги. Защищаю детей, если родители мне заплатят. Если мне заплатят нильфгаардские родители, я буду защищать нильфгаардских детей. И если даже весь мир рухнет, что не представляется мне вероятным, я буду убивать чудовищ на развалинах мира до тех пор, пока какое-нибудь из них не убьёт меня. Это моя судьба, моя мотивация, моя жизнь и моё отношение к миру. И не я это выбирал. Это сделали за меня.

      [...] Знаешь, почему ты [Цири] так хорошо их [скоя'таэль] понимаешь? Потому что скоя'таэли тоже школота. Это сопляки, не понимающие, что их подстрекают, что кто-то использует их щенячью глупость, подкармливая лозунгами о свободе.
      - Но они же в самом деле борются за свободу. — Цири подняла голову и глянула на краснолюда широко открытыми зелёными глазами. — Как дриады в лесу Брокилон. Убивают людей, потому что люди... некоторые люди причиняют им вред. Потому что когда-то это была ваша земля, краснолюдов и эльфов, и этих... низушков, гномов и прочих... А теперь тут живут люди, вот эльфы и...
      - Эльфы! — фыркнул Ярпен. Если говорить коротко, то они такие же приблуды, как и вы, люди, хоть и прибыли на своих белых кораблях за добрую тысячу лет до вас. Сейчас-то они наперегонки лезут к нам со своей дружбой, сейчас-то мы братья, сейчас-то они зубы щерят: "мы побратимы", "мы Старшие Народы". А в старину, бл... Гм, гм... В старину-то свистели у наших ушей их стрелы, когда мы...
      [...]
      - Хм... Но сейчас... Людей же гораздо больше,чем... Чем вас.
      - Потому что размножаетесь, как кролики, — скрипнул зубами краснолюд. — Вам бы только трахаться, по кругу, без разбора, с кем попало и где попало. А вашим женщинам достаточно сесть на мужские штаны, как у них живот вздувается... Чего так покраснела, словно мак полевой? Хотела понять, да или нет? Вот и имеешь чистую правду и верную историю мира, которым владеет тот, кто ловчее расшибает другим черепа, и быстрее накачивает своих баб. А с вами, людьми, трудно соревноваться, как в убийствах, так и в траханьи...

      - Кто же прав? Белки или вы? Геральт хочет быть... нейтральным. Ты служишь королю Хенсельту, хотя сам краснолюд. А рыцарь на заставе кричал, что все наши враги и что всех надо… Всех! Даже детей. Почему, Ярпен? Кто же прав?
      — Не знаю, — с трудом сказал краснолюд. — Я не постиг всяких премудростей. Поступаю так, как считаю правильным. Белки взялись за оружие, ушли в лес. "Людей — в море", — кричат, не ведая, что даже этот прилипчивый лозунг подсказали им нильфгаардские эмиссары. Не понимая, что этот лозунг адресован не им, а, собственно, людям, что он должны пробудить людскую ненависть, а не боевое рвение юных эльфов. Я это понял, и поэтому то, что делают скоя’таэли, считаю преступной глупостью. Что ж, возможно через несколько лет меня за это обругают предателем и продажной тварью, а их будут называть героями… Наша история, история нашего мира, знает такие случаи.
      Он замолчал, взъерошил бороду. Цири тоже молчала.
      — Элирена… — неожиданно буркнул он. — Если Элирена была героиней, если то, что она сделала, называется геройством, то ладно, пусть меня называют предателем и трусом. Потому что я, Ярпен Зигрин, трус, предатель и ренегат, заявляю, что мы не должны убивать друг друга. Я заявляю, что мы должны жить. Жить так, чтобы потом не пришлось ни у кого просить прощения. Героическая Элирена… Ей пришлось. Простите меня, умоляла она, простите. тысяча чертей! Лучше сгинуть, чем жить с осознанием того, что сделал что-то такое, за что нужно просить прощения.
      Он снова умолк. Цири не задавала вопросов, которые так и просились на язык. Инстинктивно чувствовала, что не должна.
      — Мы должны жить рядом, — вновь заговорил Ярпен. — Мы и вы, люди. У нас просто нет другого выхода. Двести лет мы об этом знаем и больше ста над этим работаем. Хочешь знать, почему я поступил на службу к Хенсельту, почему принял такое решение? Я не могу допустить, чтобы эти труды пропали зря. Сто с лишним лет мы пытались сжиться с людьми. Низушки, гномы, мы, даже эльфы, я не говорю о русалках, нимфах и сильфидах, эти всегда были дикарками, даже когда вас тут и в помине не было. Тысяча чертей, это продолжалось сто лет, но нам удалось как-то наладить эту совместную жизнь, жизнь бок о бок, вместе, нам удалось отчасти убедить людей, что мы очень мало отличаемся друг от друга.

      - Ты и твоё великое дело... — ведьмак, не обращая внимания на трубадура, покачнувшись, ступил вперёд. — Твоё великое дело, Филиппа, и твой выбор, это раненый, которого ты хладнокровно заколола после того, как он сказал то, что ты хотела знать, и чего мне знать было нельзя. Твоё великое дело это Риенс, которому ты позволила сбежать, чтобы он случайно не раскрыл имени своего хозяина. Чтобы мог и дальше убивать. Твоё великое дело это те трупы, которых не должно было быть. Прости, я неверно выразился. Не трупы. Мелкие делишки!
      - Я знала, что ты не поймёшь.
      - Не пойму, точно. Никогда. Но о чём идёт речь знаю. Ваши великие дела, ваши войны, ваша борьба за спасение мира... Ваша цель, которая оправдывает средства... Прислушайся, Филиппа. Слышишь эти вопли? Это коты сражаются за великое дело. За нераздельное господство над кучей отбросов. Это не шутки, там льётся кровь и летят клочья. Там идёт война. Но меня обе эти войны, кошачья и твоя, волнуют неимоверно мало.

      - Запомни, — повторила [Йеннифер]. — Магия это Хаос, Искусство и Наука. Она проклятие, благословение и прогресс. Всё зависит от того, кто использует магию, как и с какой целью.

   Анджей Сапковский "Час Презрения"

Четвёртая (пятая с учётом интерквела "Сезон гроз") книга цикла "Ведьмак". Или же второй том саги о ведьмаке Геральте.

В ходе чтения всё время думал о переводе названия, тем более, что Сапковский неоднократно употребляет в тексте слово "pogarda", то есть "презрение". Так что формально всё, вроде, правильно, но в глубине души хочется заменить "презрение" "бесчестьем". Потому как речь о презрении не только к людям/эльфам/и прочим существам, народам и социальным группам, но и к благородству, верности и другим высоким понятиям. Впрочем, "презрение" уже прижилось, да и звучит неплохо.

О сюжете. Йеннифер и Геральт, наконец, встречаются вновь. Цири должна поступить в школу чародеек Аретузу. Всё, вроде, складывается лучше некуда, разве что Геральту крайне неохотно приходится принять участие в светском мероприятии — торжественном банкете (точнее — фуршете) по поводу открытия съезда чародеев. Съезд собран по инициативе героя битвы при Содденском холме самого могучего из чародеев Вильгефорца и должен решить, что и как могут сделать маги, чтобы предотвратить надвигающуюся войну. Однако ночью после банкета происходят события, которые меняют ход мировой истории и направляют её, как и личную жизнь героев в отнюдь не благоприятном направлении...

Рекомендации? Если вы прочитали первых три книги, то, несомненно, хоть тушкой, хоть чучелом, должны прочитать и четвёртую!

Бил себя по рукам, но опять пара цитат (перевод мой, имена и названия, кроме одного, в принятой транскрипции):

      - [...] Откуда у тебя этот недостаток доверия? Причём по отношению к коллеге по профессии?
      Геральта слегка передёрнуло. Кодрингер сделал бы вид, что не заметил, но не мог, потому что заметил кот. Тот широко раскрыл глаза, обнажил белые клыки и почти беззвучно зашипел.
      - Не дразни моего кота, — сказал адвокат, успокаивающе поглаживая животное. — Тебя задело слово "коллега"? Однако это правда. Я тоже ведьмак. Я тоже избавляю людей от чудовищ, и от чудовищных проблем. И тоже делаю это за деньги.
      - Есть некоторая разница, — пробурчал Геральт, всё ещё под неприязненным взглядом кота.
      - Есть, — согласился Кодрингер. Ты ведьмак анахроничный, а я ведьмак современный, идущий в ногу со временем. Поэтому ты скоро останешься без работы, а я буду процветать. Стриг, виверн, эндриаг и волколаков скоро уже не будет на свете. А сучьи дети будут всегда.

      - Природа не знает понятия "философия", Геральт из Ривии. Философией обычно называют жалкие и смешные попытки понять Природу, предпринимаемые людьми. За философию сходят и результаты таких попыток. Это всё равно, как если бы свёкла доискивалась причин и следствий своего существования, называя плоды своих размышлений извечным тайным конфликтом Клубня и Ботвы, а дождь считала бы Непостижимой Созидательной Силой. Мы, чародеи, не тратим времени на догадки, что есть Природа. Мы знаем, что она есть, ибо сами являемся Природой. Ты меня понимаешь?

      - Поразительно, — гнусно ухмыльнулся ведьмак, — до какой степени всех волнует моя нейтральность. В какой степени она делает меня объектом предложений договорённостей, сделок и сотрудничества, поучений о необходимости сделать выбор и встать на правильную сторону. Кончай эти разговоры, Вильгефорц. Ты зря тратишь время. В этой игре я не являюсь для тебя равным партнёром. Не вижу шансов, что мы окажемся вместе на одном полотне в Галерее Славы. Особенно на батальном.
      Чародей молчал.
      - Расставляй, продолжил Геральт, — на своей доске королей, королев, слонов и туры, и не беспокойся обо мне, потому что я на этой доске значу не больше, чем пыль, которой она покрыта. Это не моя игра. Ты утверждаешь, что я должен буду выбрать? Заверяю тебя, ты ошибаешься. Я не буду выбирать. Я приноровлюсь к тому, что случится. К тому, что выберут другие. Я всегда так делал.
      - Ты фаталист.
      - Да. Хоть это ещё одно слово, которого я не должен знать. Повторяю, это не моя игра.

      Зывик ускорил шаг. Прошёл мимо четырёх прибывших вчера скальдов из Ард Карриг, сидевших в тени богато украшенной палатки маркграфа. Скальды как раз сочиняли балладу о победоносной военной операции, о гении короля, мудрости командиров и мужестве простого солдата. Как обычно, чтобы не терять времени, делали это перед операцией.

      - Идём в бой, — догадался рядовой Краска, быстро запихивая рубаху в штаны. — В бой идём, господин десятник?
      - А что ты себе думал? На танцы на зажинки? Переходим границу. Завтра на рассвете выступает вся Бурая Хоругвь. Сотник не сказал в каком порядке, но наша десятка, чай, вперёд пойдёт, как обычно. Ну, живей, шевелите жопами! Стоять! Сразу скажу, а то потом точно времени не будет. Это не будет обычная война, парни. Благородные какую-то новую дурню придумали. Какое-то освобождение, или что-то такое. Идём не врага бить, а на эти, как их, наши исконные земли, с этой, как её, братской помощью. А теперь смирно, и слушайте что скажу: людишек в Аэдирне не трогать, не грабить...
      - Как же это? — раскрыл рот Краска. — Как же это, не грабить? А чем же коней кормить будем, господин десятник?
      - Фураж для коней грабить, а больше ни-ни. Людей не рубить, халуп не палить, посевов не уничтожать... Закрой пасть, Краска! Это не народное вече, это армия, мать вашу! Приказов слушаться, иначе в петлю! Сказал, не убивать, не палить, баб...
      Зывик, запнулся и задумался.
      - Баб, — закончил он, — насиловать по-тихому, так чтобы никто не видел.

   Клим Жуков, Екатерина Антоненко "Солдат императора"

Издательская аннотация: "Невинная шалость с дочерью главы Академии гуманоидных миров обернулась для студента Этиля Аллинара командировкой на самую окраину Галактики. Ему предстояло работать наблюдателем на захудалой планетке под названием Земля. Будущему историку пришлось на практике окунуться в Средневековье. Здесь, под именем ландскнехта Пауля Гульди, он прошел нелегкий путь от ледяных альпийских перевалов до песков Сахары. Здесь познал омытое кровью побед и поражений воинское братство и невероятную, невозможную на его родной пресной планете любовь. Хоронил погибших в бою друзей и убивал врагов. И когда пришла пора возвращаться на родной Асгор, Аллинар-Гульди оказался перед нелегким выбором, который сделала за него Судьба."

Как видно из аннотации, перед нами роман о попаданце, но попаданце не из другого времени, а с другой планеты (есть в романе и эпизод с попаданцами во времени, но он маленький и совершенно не обязательный). А если уж совсем начистоту, то это беллетризованная реконструкция военных (и не только) нравов, тактики и пр. раннего нового времени (действие романа начинается в 1534 году). Во всяком случае описанию битв и оружия уделено очень много внимания, больше чем чему-либо ещё. В общем не книга, а мечта железячника и реконструктора. Не могу сказать, что меня сколько-нибудь сильно интересует всё это вооружение, но о военной тактике того времени я теперь знаю гораздо больше, и даже понимаю, откуда на полях сражений возникали пресловутые горы трупов, столь неумело скосплеенные в сериале "Игра престолов".

Рекомендую любителям военной истории и реконструкторам.

Пара цитат:

      Война… Всю свою безусую юность я мечтал оказаться в армии, а значит, рано или поздно, на войне. И вот теперь я оказался в рядах наступающей армии. Ничего приятного, хотя, некоторое время все было тихо и мирно, насколько это вообще возможно. То есть, до поры, непосредственно меня никто не пытался убить. И мне никого убивать не приходилось.
      Мечталось и грезилось, конечно, совсем о другом. Геройский подвиг, всеобщая любовь и уважение, отвага, самопожертвование, патриотизм и любовь к Родине, гражданский долг, стремительная атака — вот примерный список понятий, с которыми я ассоциировал это недоброе, гавкающее слово «война». Недоброго оказалось гораздо больше, чем я мог себе представить, при том, что я историк, хоть и недоучка, и много-много читал о настоящей войне.
      Оно, конечно, представлял я себя совсем в другой армии, но, если быть честным с самим собой до конца… какая разница? Лететь в межзвездном мраке на огромном крейсере и гвоздить по мирным городам ничего не ожидающих планет ракетами с плазменными БЧ, или вот так пешком наматывать мили, и своими руками грабить и лишать жизни незнакомых и тебе ничего плохого не сделавших людей? Второе, по-моему, выходило честнее.
      Что приятнее, или, лучше сказать, не так ужасно: гореть заживо в штурмовике с заклинившей катапультой, мечтая только о том, чтобы рванул маршевый реактор, положив конец боли и страху, или получить в живот полметра ржавого железа; дрожать от ужаса, вжавшись в землю, глядя как истребители заходят для атаки, чтобы пустить тебя в распыл вместе с тяжелым штурмовым скафандром зарядом позитронной антиматерии, или оказаться под копытами и жадными до крови копьями чужой конницы? Трудный выбор, в любом случае, не очень здорово. Прямо скажем — на любителя.
      Если рассуждать с точки зрения этики, а последнее время я оказался весьма склонен к самокопанию, видимо, обстановка настраивала, моя война оказывалась… человечнее, что ли? Если так вообще можно сказать.
      По крайней мере, никто из моих нынешних коллег не мог погубить нажатием кнопки несколько тысяч человек. А уж если припрет погубить кого, то жертве придется взглянуть в глаза, услышать последний её вздох и ощутить последний трепет уходящей жизни.
      Такая перспектива заочно накладывала персональную ответственность за содеянное именно на тебя. Нельзя ведь сказать, что это не я убиваю, а алебарда, или, скажем, пика?
      Хотя и здесь начали бурно цвести целые заросли прежде незнакомых для этого мира слепых орудий войны, вроде пушек и мушкетов. Когда-то мы тоже прошли этот путь, и, учитывая молодую свирепую страсть новой цивилизации, скоро, очень скоро, они улучшат их, усовершенствуют. А там, глядишь, выйдут и на межзвездные трассы.
      Вот поэтому мудрые наши повелители и рассылали наблюдателей по планетам, погруженным в счастливые пучины архаики. Если отжать прекраснодушную розовую водичку из общих положений, делалось это для того, чтобы точно представлять, чего именно ждать от молодых дикарей, если они из этих пучин вынырнут.
      Ведь для овладения космическими технологиями требуется смешной срок, а вот чтобы перестать быть дикарями, иногда и ста тысяч лет цивилизации недостаёт. Моя родина, во всяком случае, хоть и гордилась респектабельным донельзя обличием, но, говоря честно, была весьма беспокойным звездным соседом. В смысле, весьма далеким от счастливого созерцательного гомеостаза.
      Вояки наши кичились постоянно обновляющимися коллекциями нашивок за боевые вылеты, штурмовые атаки и ранения. Откуда бы им взяться в мирном космосе? «Огневые» списки убыли личного состава никогда не отличались стабильностью, постоянно удручающе вырастая. А рейдеры дальней разведки рвали неподатливую материю пространства в самых отдаленных уголках галактики. Кто бы назвал наши рейдеры мирными кораблями? Ха-ха-ха, таких наивностей я не слыхал даже на Центральном Канале Государственного Вещания…

      Здешние военные не догадались еще, что маленький латунный кругляшок, или, скажем, звездочка, может здорово удешевить процесс награждения. Солдаты рвались бы получить эти копеечные значки. Чтобы иметь, так сказать, зримый, четко определяемый количественный показатель их силы, отваги, доблести, удачи, словом: необходимых для всякого самца качеств.
      Но для этого мира идея орденов и медалей была в будущем. А пока мы резвились на зеленых холмах Северной Италии.

      Такими сценами был полон город. Полон до краев, аж выплескивалось. Город методично и неуклонно убивали. Он сопротивлялся все более вяло, уверенно отходя в мир иной.
      Посреди агонии его огромного тела двигался маленький человечек на коне, бессильным эритроцитом пытаясь погасить очаги заразы. Эта болезнь была не по нему. Имя её — безумие. Когда армия превращается в толпу — наиболее смертоносный патогенный организм в природе. Страшнее холеры, ужасней чумы.
      Мы с вами знаем, читали и видели, что толпе не обязательно собираться в одном месте. Толпа легко заражает огромные пространства, так что вечером засыпаешь частицей единого народа в могучей державе, а просыпаешься сам по себе — неделимый атом среди роящейся толпы.
      Нам легко судить, а вот испанец этого не знал, а оттого очень боялся, поминутно ежась не то от страха, не то от омерзения. Ведь он первый раз в жизни видел со стороны, что делают толпообразованные индивиды, не имеющие ни собственного разума, ни персональной ответственности. Хуже всего было то, что он твердо знал, что не раз и не два с удовольствием поддавался пьянящему чувству ложного единения. И ненавидел себя за это. Теперь ненавидел. И было ему непереносимо стыдно. За себя и за своих братьев по оружию.

   Джон Скальци "Божественные двигатели"

Издательская аннотация: "Капитан Иен Тефе — человек глубоко верующий. Его преданность своему Господу и его кораблю неоспорима. Боевая Епархия знает это, и поэтому когда ей требуется корабль и команда для секретной священной миссии на неизвестной планете, задание поручают именно Тефе. Тефе с самого начала знает, что эта миссия будет проверкой его навыков, как руководителя, и его преданности своему богу. Однако он не знает пределов испытаний, которым подвергнутся его вера и его корабль, и что эти испытания будут исходить не только от его бога и Боевой Епархии, но и из другого совершенно неблагожелательного источника..."

Автор создал смесь НФ и религиозной фантастики — с одной стороны космические корабли бороздят просторы Вселенной, с другой — их движущей силой являются боги, побеждённые Господом. Причём эти боги, как и сам Господь, победивший их, не трансцедентальные существа (хотя с нашей точки зрения местами вполне себе трансцедентальные), а представители некоего вида. И вера в этом мире не просто внутреннее ощущение человека, а очень ценный ресурс, придающий богам силу. Можно задать вопрос, какая же может быть вера в мире, где боги вполне реальны и осязаемы? Как и в мире людей — вера не в существование начальства, а в его, начальства, свойства. В общем, книжка заставила подумать над некоторыми вопросами, касающимися божественного.

Рекомендую любителям религиозной фантастики в мрачном духе.

   Александр Абрамов, Сергей Абрамов "Тень императора"

Авторский сборник, в который вошли две повести и пять рассказов.

Хождение за три мира

Повесть о параллельных мирах. О ней я уже писал раньше.

Новый Аладдин.

Повесть. Герой, школьный учитель английского и при этом полиглот, получает из параллельного мира браслет, позволяющий переноситься в любую точку Земли.

Тень императора.

Наука грифонология занимается тем, что извлекает из фона и анализирует произнесённые некогда слова (всё произнесённое не рассеивается в пространстве, а оставляет остаточные следы). Один из главных специалистов по такой дешифровке и очистке, обнаруживает, что если накопить достаточно много речей одного человека, можно заняться чем-то напоминающим общение с духами...

Комната для гостей

Советский учёный, изучающий дискретность пространства, оказывается в старинном шотландском замке, в котором по словам хозяина есть привидения. Естественно, учёный, материалист до мозга костей, решает заночевать именно в комнате с привидениями...

Спокойной ночи

Антиутопический рассказ о системе контроля снов и юноше, который работает в системе этого контроля. Сны, кстати, в этом государстве рекомендуется смотреть не свои, а из каталога.

Цитата:

      — Хотите получить свои семь футов под килем? — весело спросил незнакомец.
      — Семь футов? — не понял Ли.
      — Это же название ресторана. Разве не слыхали?
      — Странное название, — удивился Ли.
      — Старое напутствие морякам, отправлявшимся в плавание. Семь футов под килем — достаточно, чтобы не сесть на мель.
      — Разве сейчас есть такие суда?
      Незнакомец засмеялся: мальчик был глуповат или наивен; вероятно, только что вышел из школы, где ничему не учат, кроме умения пользоваться современной техникой.
      — Мы любим вспоминать прошлое только для рекламы, — сказал он. — Или вспоминаем о былых неудобствах только для того, чтобы сказать: «Как хороша жизнь!»
      — А разве она не хороша? — спросил Ли.

Принц из седьмой формации

Человек из XXIV века (седьмой общественной формации) направлен на машине времени для изучения Великой Отечественной войны, но промахивается и попадает в шестидесятые годы. В рассказе ещё тогда очень чётко показано, какие проблемы должны возникать у попаданцев и почему попаданец не может идеально вписаться в эпоху попадания.

Гамма времени

Рассказ в стиле "Дня сурка" (точнее наоборот, поскольку рассказ вышел раньше). Польский журналист, приехавший в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, встречается в баре с земляком-эмигрантом. Тот рассказывает, что разработал теорию дискретного времени, после чего демонстрирует своё изобретение.

Как видно, многие модные нынче темы рассматривались уже давно. Книга, конечно, местами устарела и читается как раритет, но в целом весьма неплоха и заслуживает прочтения.