Из дневника Марка Харитонова:

цитата

23.4.2008. Открыл в 4 м номере «Звезды» статью Вяч. Вс. Иванова о творчестве братьев Стругацких. Просматривал вначале бегло, захотел было тотчас написать ему: такими интересными показались некоторые наблюдения, сопоставления, мысли о проблемах современной науки. Но потом стал перечитывать внимательно — появились оговорки, вопросы, сомнения. Действительно несравненная эрудиция (он с удовольствием демонстрирует ее в обильных отступлениях, не всегда относящихся к теме), отчасти пересказ уже знакомого. Он соотносит художественный мир Стругацких с научными концепциями, отдавая дань больше их футурологической прозорливости и сюжетам, чем художественным достоинствам. Приводя отрицательное суждение Набокова о Мальро (банальные обороты речи, стертые метафоры), Иванов (который Мальро ценит) пишет: «Граница проходит между “хорошо” (или даже “блестяще”) написанным и содержащим исторически значимые наблюдения и мысли... В конечном счете после всех происходящих и готовящихся мировых катаклизмов будут читать прежде всего писателей с великими сюжетами, а не просто гениальным описанием деталей (как в русской прозе того же Набокова)» .

Тут есть над чем подумать. Вряд ли речь идет только о «гениальном описании деталей». Для меня задача великой литературы — сделать жизнь человека (и мысль) более полноценной, богатой. «Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо» — этому учит поэзия. Но вот будут ли читать более чем любимого Ивановым Пастернака после грядущих «мировых катаклизмов» — это действительно проблема .

Из дневника Марка Харитонова:

цитата

28.9.2007...Я исчерпал привезенное чтение, вчера взял у ребят еще один роман фантаста Лукьяненко. В каком то отдаленном будущем научились оживлять убитых людей, делать бессмертными тех, у кого есть на это деньги. Но все содержание жизни — межпланетные войны, борьба за власть. Все фантастические изобретения, обезболивающая целительная фармацевтика, электроника не приносят ничего, кроме утверждения власти и финансового успеха, ни счастья, ни мудрости, ни радости. Сюжет, в сущности, тот же, что в бандитских сериалах, только вместо пистолетов с глушителями бластеры и т.п. (Не пренебрегают, впрочем, холодным оружием, изощренным мордобитием, единоборствами с инопланетными тварями.) Женщины и те занимаются пытками. И ради чего все? Ради возможности насладиться синим или желтым вином, поужинать «при свечах». Подростковое чтение, не Лем .

Из дневника Марка Харитонова.

цитата

4.04.82. Гулял с Леной, читал Ионеско... Вечером к Городницкому. Внушительный сбор: Искандер, Эйдельман, Стругацкий, Смилга, Графовы, Лукины, Диков; поздней приехала Тата Губерман и брат Губермана Давид, который руководит бурением сверхглубокой скважины на Кольском п-ове. <...>

Стругацкий рассказывал, как допрашивал по поручению командования японца, спросил, пьют ли у них. Он ответил по-английски: «Little by little», т.е. «понемногу». Но так как японцы не выговаривают «л», получилось «ритр». Стругацкий перевел: «литр за литром» — «и не ошибся», — добавил он.

Тост: «За понимание!»

Из дневника Марка Харитонова.

цитата

18.09.77. У Лукина с А. Стругацким и Мамардашвили. Стругацкий не случайно пользуется такой популярностью среди юношей, которые всегда впервые ищут ответ, и ответ максимально прямой, о проблемах мироздания. Он сам такой; в такой направленности ума всегда есть что-то незрелое для ума высокомерного, попросту снявшего (или считающего снятыми) эти проблемы. Но симпатична искренность, с какой он ставит свои вопросы .

Он сказал Мамардашвили (когда мы выпивали): я (или мы с братом) чувствую, что нам сейчас не хватает философской подготовленности. Но читать философов невозможно — трудно понять, чем это может быть полезно писателю .

Мераб отвечал, что философы говорят то же, что и все люди, только по необходимости на своем, трудно понятном языке. Пригласил на лекции, которые читает сейчас во ВГИКе .

Мне трудно пересказывать мысли Мераба, тем более его язык, но что-то мне запомнилось и кажется интересным .

Глупо ждать, что какой-то «властитель дум» изречет нам всю истину. Нет ни одного мыслителя, который мог бы когда-то удовлетворить целиком, который сказал бы всю правду. Властитель дум Лев Толстой говорил много чепухи, с Солженицыным нельзя во всем согласиться. Но надо взять у каждого те 10%, которые кажутся истинными. Когда несколько человек обсуждают то, что каждому представляется истиной, и существует время, в котором они высказываются, истина возникает, высказывает себя в пределах этого времени .

Нельзя жить полемикой с тем, что для тебя не существует. В чем разница между Галилеем и Джордано Бруно или лучше сказать, Кампанеллой? Те жили внутри дискуссии, спора, жили борьбой с современными представлениями. Но для Галилея всего этого не существовало, это не было истинным, просто не представляло для него как для мыслителя интереса, он вышел за пределы этой ситуации. Я не могу ругать глупого марксиста, который утверждает, что материя первична, сознание вторично, и не могу хвалить того, кто станет доказывать, что сознание первично, материя вторична. Для меня это не проблема. Все споры о различных возможностях распределения при коммунизме... — для меня этого не существует. Я не могу заниматься опровержением, скажем, Константинова — всего этого не существует. И для Галилея не существовало этой полемики .

Стругацкий возразил: Бруно додумался до идеи множественности миров, а до этого можно было и вовсе не додуматься. К этому гораздо труднее было прийти, чем кидать камешки с Пизанской башни .

Мераб возразил, что это давным-давно сказали индийские философы, просто мы не читаем на санскрите, а читаем, допустим, на латыни. Но это наше частное дело .

А я подумал, что есть еще одна проблема: проблема человека, который готов идти на костер за свои пусть несерьезные убеждения. Именно потому, что он пошел на костер, его идеи, идеи того же Галилея стали действенной силой, а идеи индийских мудрецов завязли в тумане тысячелетий .

Из дневника Марка Харитонова.

цитата

10.09.76. У Д. Самойлова. <...>

Среди гостей был Аркадий Стругацкий, очень милый, скромный... Говорили о Набокове. Аркадию он не нравится. «Когда я прочел Булгакова, то схватился за голову: почему нам его раньше не дали? Мы бы писали совсем по-другому! А Набоков для меня — боковая ветвь, которая никуда не ведет. Динозавр». Давид сказал: «Но он является фактом литературы, который уже оказывает влияние, как ваши книги являются фактом литературы». — «Господи, — махнул рукой Аркадий, — модные книги!» О моем «Гоголе» сказал: «Странная вещь, мне такие нравятся». Вообще, было в нем что-то неожиданно мягкое, грустное, скромное. Сейчас работает с Тарковским. «Я в него влюблен...»