Из дневника Давида Самойлова, 1965 год:

цитата

19 о к т я б р я * Днем поехал в Дубну от «Кругозора» выступать в пестрой компании со Станиславом Лемом и Фр. Лемарком.

Лем — тихий человек, замкнутый с виду, в очках, лет сорока с гаком.

Во время банкета удалось перекинуться с ним парой откровенных слов. Как я и предполагал, в научной фантастике его меньше всего интересуют фантастика и наука.

4 н о я б р я * Премьера «Павших и живых» у Любимова.

Двадцать минут оваций. Я впервые в жизни кланяюсь публике.

На спектакле Лем. Сказал, что увозит с собой в Польшу мо­его «Пестеля».

Из поэмы Владимира Луговского "Сказка о сне" (написана в 1942-1943 гг. под впечатлением бомбежек Москвы).

Я грудью лег на пыльный подоконник:

Вверху, внизу и посреди была

Лишь серо-синяя пустая бездна —

Ни улиц, ни домов, ни мостовой,

Ни облаков, ни дна, ни горизонта.

Мне не хватало воздуха, и сердце

Уже неслось огромными прыжками.

Тогда возникла медная луна,

И поперек нее прошли поспешно

Три шарика — какие-то планеты

Иль спутники — и, добежав до края,

Исчезли, чтобы снова появиться

Через мгновенье в левой части диска.

Так продолжалось быстрое круженье

В беззвучии таком непостижимом,

Что даже звона не было в ушах.

Давно я это знал, и все же страшно

Мне стало в ту минуту, и не очень

Хотел я смерти.

— Вот и все, мой милый.

Простимся, время кончилось.

Гляди!

Там, в глубине иль вышине, не знаю,

Проплыли тени птиц, иль самолетов,

Иль демонов на сероватых крыльях,

Безмолвно, тускло, будто возвращаясь

С бомбардировки отдаленных звезд.

Передний взмыл и начал подниматься.

Она метнулась быстро к ночнику

И выключила свет.

— Я опоздала,

Они нас увидали! Мы одни

В 1925 году вышла фантастическая повесть "Огненные дни", подписанная "Антон Горелов".

Борис Четвериков Огненные дни 1925, повесть Известный изобретатель Пеллеров создает новую модель аэротанка, но за его работой внимательно следит "Союз золота", капиталисты, которые хотят заполучить все секреты изобретателя. Однако им противостоит начальник ГПУ Титов, который сумел проникнуть в тайное общество. Вместе они узнают о планах нападения капиталистов на СССР и справляются со всеми боевыми единицами врага за счет применения на аэротанках ещё одного открытия Пеллерова — синего камня, который излучает некие волны, вызывающие сон у противника.

Собственно, этот псевдоним давно можно было бы расшифровать, если бы кто-то удосужился прочесть мемуары советского прозаика Бориса Четверикова, опубликованные еще в 2002 году.

цитата

Всеволоду Иванову я послал довольно нелепую телеграмму в стихах:

В Питер прет здоровый смелый

Футурист Антон Горелый.

Это мы в Омске придумали подписываться: я — Антоном Гореловым (или Горелым), Всеволод — Василием Таракановым.

<...>

Под фамилией Тараканов Всеволод подготавливал книгу рассказов, когда мы находились в вагонах у Янчевецкого. Эту книгу Всеволод набирал сам и сам тиснул, но успел изготовить только часть книги. А мне он набрал и напечатал книгу стихов, на обложке ее значилось: Антон Горелов — «Степные топи». Напечатана она была в одном экземпляре: во-первых, у нас не было бумаги, во-вторых, все это изготовлялось втихомолку, ведь никто нам не разрешал выпускать свои книги да еще в военной газете.

Добавлю, что "Огненные дни" вышли в издательстве "Дешевая книга". Это было издательство литературной группы "Содружество", одним из основателей которой был Четвериков. Там же вышла книга стихов "Золотой песок", автор которой был обозначен как "Ант. Горелов".

Из дневника Ярослава Голованова, 1966 год.

цитата

Перед Новым Годом Панкин пригласил меня, Губарева, Биленкина, Вальку Аграновского и предложил нам сообща написать авантюрную повесть. Написать нетрудно, гораздо труднее выдумать. Мы позвали в соавторы Виктора Комарова — лектора Московского планетария и замечательного выдумщика. Так родился П.БАГРЯК — фантастическая фамилия, составленная из наших инициалов. П — поскольку нас было пятеро.

Потом появился иллюстратор Багряка Павел Бунин, которому мы подарили букву П. Б — это Биленкин Дима. А — Аграновский. Г — Губарев. Р — для благозвучия. Я — Ярослав. К — Комаров. Впятером мы и засели на квартире у Димы Биленкина, где много часов придумывали сюжет. Сюжет разбивался на главы. Главы распределялись с учётом пристрастий и индивидуальных особенностей участников всего этого литературного хулиганства. Если какую-нибудь главу никто не хотел брать, бросали жребий. Каждый писал, как хотел, не помышляя о единстве стиля. (Оказалось, что как раз в этом — особый шарм Багряка!). Отклонение от утверждённого всеми сюжета порицалось, а в очень редких случаях глава вообще браковалась. Написанное отдавали Аграновскому, который, однако, ничего не правил, а просто следил, чтобы герой в одной главе не курил сигарету, если в другой он курит трубку.

Панкину наше сочинение не понравилось, он посчитал его слишком громоздким для газеты.

— Поймите, если читатель пропустит хоть один номер, — говорил Борис, — он потом ни черта не поймёт!

Тогда я отнёс Багряка в журнал «Юность» Борису Полевому. Он прочёл и сказал, что это настоящая «хэллобобовская» литература и печатать это надо обязательно! «Хэллобобовская» — это производное Полевого от типично американского «Хэлло, Боб!» Так Борис Николаевич обзывает всё это авантюрно-приключенческое чтиво. Нынче летом он обещал напечатать повесть П.Багряка «Кто?»

Из бесед Ярослава Голованова с П. Л. Капицей:

цитата

— Меня вместе с Иоффе и Крыловым пригласил на обед Уэллс. Мы с Иоффе были одеты достаточно прилично, а Крылов к фрачным брюкам прицепил ремень. Я ему сказал, что к фрачным брюкам полагаются подтяжки. Крылов ответил, что он на флоте привык к ремню, и подтяжки одевать не собирается. Ладно... Пришли к Уэллсу. Выходим из лифта, нас встречают двое, оба во фраках. Уэллса я никогда не видел и подумал, что вот этот человек, менее интеллигентного вида, наверное, лакей. Протягиваю ему плащ. Он берёт, улыбается и передаёт другому: я принял лакея за писателя, что не мудрено, потому что у Уэллса было на редкость неинтеллигентное лицо...