ТЕМА ИЛИ ОРНАМЕНТ?
В. КАТАНЯН
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИМ примято называть у нас всякий фантастический роман, героем которого является ученый или изобретатель.
Неважно, что ученый изобрел немыслимую «машину смерти», убивающую на расстоянии при помощи каких-то ультра-нашатырных лучей. Неважно, что изобретатель сварил какой то сверхъестественный «эликсир мысли», состав и назначение которого одинаково загадочны и для изобретателя и для автора. Неважно, что профессору пришла в голову идиотская фантазия вырастить у человека третью руку, пропуская через «венец создания» некие фиолетово-магнетические токи кругло-низкой частоты. Неважно, что все это очевидно ненаучно, наглядно безграмотно и беспросветно глупо.
Раз трехрукий не уродился случайно где-нибудь в глухой деревушке, а появился в лаборатории профессора, раз во всех таких романах живут и творят профессора, ученые и изобретатели, то и все это широко и либерально зовется «научно-фантастической литературой».
С наукой и научной фантазией такие произведения не имеют обычно ничего общего. Это — обывательское заблуждение. Ученые герои и их наукообразные открытия служат в данном случае только сюжетным веретеном, на которое наматывается ручная пряжа всевозможных интрижек и авантюр.
Случается и философия размахом в мизинец.
Условившись, что называть фантастикой (это не трудно сделать), нужно конечно в каждом отдельном случае особо устанавливать ее научную весомость. Следует кроме того различать социальную фантастику от научной (естественно-научной) и последнюю — от наукообразного авантюрного чтива.
Правильно склассифицировать—очень часто значит правильно понять. Гораздо проще и понятнее делается, например, Уэльс, если его по принадлежности перенести из области научной в категорию сугубо-социальной фантастики. Ненаучность его «кеворита», к примеру сказать, или «невидимки» ясна, думается, не одним специалистам.
Любопытно сравнить с Уэльсом хотя бы Жюль Верна, который осуществляет в фантазии подводную лодку, т.-е. то, что уже было изобретено, но не реализовано только из-за недостаточного уровня современной ему техники. Поэтому ошибки Жюль Верна (напр., с полетом на луну) — это неизбежные ошибки современной ему науки, а не сознательное передергивание научных посылок, без которого не обходится Г. Уэльс.
В восьмой книжке «Звезды» начался печатанием фантастический роман Мих. Козакова «Время плюс время».
Судя по предисловию, это должна быть широкая картина социального предвидения лет на 20—25 вперед. Но помимо этой общей задачи автор ставит перед собой еще и частную — «сообщить читателю известный минимум полезных сведений» в частности из области науки, замечательные дела которой очень часто, к сожалению, неизвестны широким кругам нашего читателя».
Очень интересные задачи.
Сюжет романа сконцентрируется, судя по первым пятидесяти страницам, вокруг ученого Всеволода Далмата, который открыл химический состав, навсегда уничтожающий усталость и сон. Говорить об этом центральном изобретении романа, пожалуй, преждевременно: слишком общо и беллетристнчно оно пока описано. Рано также судить и о картине социально-политического быта через 25 лет.
Но так же, как по частям печатается роман в журнале, так же по частям он воспринимается читателем, и так же частями складывается и мнение о романе. И вот о кое-каких слагаемых общего впечатления можно говорить и сегодня.
Прежде всего обращает внимание манера автора вульгарно-приблизительно и. как теперь выражаются, «грубо-ориентировочно » говорить о вполне точных научных понятиях и фактах.
Возьмем, к примеру, следующее место:
На первой же странице Козаков пишет, что будет изобретен (на странице 37 он уже числится изобретенным) «аппарат особой конструкции, с помощью которого можно будет видеть ясно в самую глухую ночь. Физик пошлет в определенном направлении электрические волны, обладающие свойством возвращаться в другой форме, и они отразят в этом специальном аппарате находящиеся вдали предметы».
Первая мысль, которая появится у широкого читателя, которому Козаков и хочет сообщить «полезные сведения»,— это та, что такой аппарат в сущности давно изобретен: это самый обыкновенный фонарь, польза от которого в глухую ночь несомненна. Ну, скажем, прожектор электрический посылает лучи в определенном направлении, они возвращаются и отражают в специальном аппарате (хрусталик человеческого глаза) всякие предметы. Если требуются «находящиеся вдали предметы», можно запастись биноклем или подзорной трубой.
«Надо полагать, — пишет дальше Козаков. — что такое ценное изобретение не сразу вооружит представление человека абсолютной точностью: аппарат надо будет, вероятно, усовершенствовать. чтобы добиться максимальных результатов».
Вот и все, что сказано об этом аппарате Что значит «вооружить представление человека» (представление о чем?) Что значит «вооружить точностью»?
Конечно по размышлении становится ясно, что Козаков и его физик имеют в виду не прожектор с биноклем, а что-то другое. Но сущность этого другого нельзя объяснить так неточно, так «грубо-ориентировочно». Намек на электрические волны, возвращающиеся в другой форме, — только туманный намек. Я не знаю, о каком аппарате так туманно говорит Козаков, но описание даже самого примитивного изобретения должно заключать в себе прежде всею указание: чего можно достигнуть этим аппаратом и чем он отличается от уже существующих.
Иначе получается не «полезное сведение», а бесполезная орнаментальная завитушка на сюжете.
Такими орнаментальными завитушками неизбежно будут выглядеть и все «приблизительные» научные факты и никак не расшифровываемые специфические формулировки вроде «секреты гемато-энцефалогического барьера, стоящего между кровью и нервной системой». (Каюсь, искал такой барьер в энциклопедии и... не нашел.)
Или, например, такое определение: «Сон есть болезнь, при которой отравленные ядами органы теряют способность к работе». Определение—более чем «ориентировочное». Как известно, во время сна прекрасно работают и сердце, и желудок, и легкие, и железы внутренней секреции. И кроме того утверждение «сон есть болезнь» противоречит дальнейшему ходу мыслей автора, по которому но время сна организм борется с особым ядом нервной системы — гипнотоксином — и побеждает его, тратя на эту борьбу последовательно 20, 12, 8 и 6 часов в сутки. Но если это так. тогда сон — это выздоровление, а не болезнь.
«Ни одна пылинка яда (?).—говорится дальше, — теперь (после изобретения Далмата) не коснется подсознательных и сознательных центров головного мозга и нервной системы». Упомянутые «центры» — типичная наукообразная завитушка, т. к. никаких подсознательных центров головного мозга, равно как и сознательных центров нервной системы, не существует. Странно также представлять себе гипнотоксин в виде порошка.
Такой наукообразной орнаментации не мало в трех первых главах романа Козакова.
Здание науки складывается постепенно. кирпич за кирпичом, но каждый кирпич — это точное понятие, добытое рабочими науки в результате кропотливою труда. И нельзя эти формулы-кирпичи объяснять непосвященным, неряшливо водя пальцем в воздухе.
Если наука и ее замечательные дела — это действительно тема и задача романа, а не сюжетное веретено и орнаментальные завитушки, если фраза о «минимуме полезных сведений» — не только красивая фраза (будем надеяться. что это так), тогда приблизительное вождение пальцем в воздухе нужно оставить, тогда нужно терпеливо и любовно объяснять читателю что такое «гемато-энцефалогический барьер».
Создание советской научно-художественной литературы — это интереснейшая задача, выдвинутая перед советскими писателями эпохой индустриализации и расцвета науки в СССР.
Будет очень досадно, если М. Козакову не удастся сделать по этому пути правильного шага, и тем более досадно. что намеченные им и предисловии задачи романа ясно и точно отвечают требованиям широкой читательской массы.
О картине социально-политического быта СССР через 25 лет, рисуемой Козаковым, говорить преждевременно. Но одну странность следует отметить: упоминая о книге, которая выйдет в свет в описываемое им время, М. Козаков говорит, что к ней будет приложено «шесть звукозаписей национальных песен вымерших племен шапсуги и абадзехи» (стр 32).
Это очень странно: эти племена—не выдумка М. Козакова, а действительно существующие и благополучно проживающие на Северном Кавказе два маленьких народа. Между прочим на днях абадзехи отпраздновали вместе с пятнадцатилетнем Октября и десятую годовщину автономной Адыгейской области, в которой они проживают. Почему их не допустил Козаков до социализма ? Почему, если они не вымерли при царизме, когда их всячески притесняли и даже выселяли в Турцию, почему они должны вымереть при советской власти в ближайшие 25 лет? Непонятно!..
И к чему вообще эта бессмысленная подробность? Тут орнаментальная завитушка спровоцировала автора на грубую политическую ошибку.
Завитушку нужно просто убрать, а ошибку конечно исправить.
(Вечерняя Москва, 1932, № 266, 17 ноября)
облако тэгов
