СЛОВО О НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКОЙ И ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Три дня длилось Всесоюзное совещание по научно-фантастической и приключенческой литературе. Каковы же его итоги?
Прежде всего установлено главное: нет какого-то особого жанра научно-фантастической и приключенческой литературы со специфическими, исключительными, ему лишь одному свойственными законами. Есть обычный жанр художественной прозы, одним из направлений или видов которого и является научно-фантастическая и приключенческая литература с законами, присущими всей нашей художественной литературе.
А как же быть в таком случае со «скидкой на жанр»? И тут оказалось, что, поскольку нет особого жанра с его «спецификой», исчезает и ширмочка, именуемая «скидкой на жанр». Но что-то ведь должно хоть как-то отличить пусть даже самую добротную приключенческую книгу от столь же добротной книги иного рода? Да, конечно. Это прежде всего острота сюжета, а для научно-фантастической еще и наличие большого полета фантазии, глубокое знание тех или иных областей науки и техники, поэтическое осмысление их.
И тут сразу же возник коренной вопрос всякого художественного произведения — создание запоминающегося образа героя, без которого немыслима сюжетная проза. И хотя истина эта, казалось бы, не требовала доказательств, ибо никто даже и не пытался отрицать этого, в выступлениях некоторых писателей звучала все-таки каким-то подтекстом попытка сделать этому герою хоть какую-нибудь «скидку на жанр».
Поскольку, однако, вопрос о создании яркого образа положительного героя был главной темой разговора. ни у кого в конце концов не осталось сомнений, что герой этот должен быть таким, который не только запомнился бы, но и увлек читателя на ратный, трудовой или научный подвиг, пленил бы его красотой своего характера, благородными идеалами, умом и широтой познаний.
Немало было разговоров и о различных направлениях научно-фантастической и приключенческой литературы. Спорили, что же важнее: фантастика «дальнего действия» или «ближнего боя», книги о разведчиках и милиции или повествования об отважных путешественниках, открывателях новых земель и людях трудового подвига, юношах и девушках, осваивающих целинные земли. Но так как главный вопрос — непременная высокая художественность и все то, что включено в это широкое понятие искусства литературы, был в основном определен, все остальное было уже второстепенным.
Много споров было и о таких направлениях приключенческой литературы, как детективное. Были даже попытки заменить этот термин иным, ибо очень уж ассоциируется он с дурнопахнущим современным буржуазным детективом. И хотя не было внесено полной ясности в этот вопрос, решено было все-таки, что под детективной повестью будем мы подразумевать такое произведение. в центре которого есть какая-либо тайна (уголовная, историческая или научная), которую автор последовательно раскрывает читателю методом научного анализа.
Серьезный разговор возник и о «Библиотечке военных приключений» Воениздата. Наряду с интересными, талантливыми произведениями в последнее время появилось в ней немало книг посредственных, ремесленнических и серых. Обстоятельство это встревожило писателей.
В адрес Военного издательства было высказано много претензий, главные из которых — упрек в невзыскательности к художественным недостаткам и однобокости тематики публикуемых произведений. Единодушным было пожелание сделать эту популярную не только у военных читателей библиотечку подлинно военной. Первейшей задачей ее должно быть прославление ратного подвига, героики не только разведчиков, но и прочих воинов как в военное, так и в мирное время. Желательно также, чтобы «Библиотечка военных приключений» расширила круг своих тем за счет военной научной фантастики и остросюжетного, злободневного политического памфлета.
Проблеме остросюжетной литературы на международные темы было уделено много внимания. До сегодняшнего дня этому важному направлению нашей приключенческой литературы не придавалось, к сожалению. должного значения. а ведь оно является незаменимым оружием в той идеологической борьбе, которую нам все еще приходится вести с неослабеваемым напряжением.
Несколько менее острым был на совещании разговор о научной фантастике. Так же, как и в приключенческой литературе, обнаружился тут недостаток художественного мастерства. Наметилась и угроза некоторого крена в область астронавтики, что нежелательно, несмотря на все успехи современной астрономии и астронавтики. Наша научная фантастика должна развиваться достаточно стройно, чтобы полнее отражать успехи современной нашей науки и техники, смелее заглядывать в будущее не только с точки зрения техники завтрашнего дня, но и с учетом развития общественных наук и общественных отношений.
Положительно оценило совещание хорошую инициативу Детгиза — выпуск альманаха «Мир приключений». В нем публикуются неплохие произведения, намечается и тематическое разнообразие, жаль только, что выходит он чрезвычайно редко — по книге в год.
Альманах, однако, при всей своей положительной роли, не может, конечно, заменить ежемесячный журнал, который не только публиковал бы на своих страницах лучшие произведения научно-фантастической и приключенческой литературы, но и серьезно рецензировал бы выходящие произведения. Это позволило бы повести жестокую борьбу с серыми, халтурными произведениями, наводняющими книжный рынок и действительно портящими вкусы читателей, особенно молодых. Пожелание иметь такой журнал было единодушно выражено всеми присутствовавшими писателями при подведении итогов совещания.
Необходимость в таком журнале диктуется еще и тем обстоятельством, что критика наша почти не уделяет серьезного внимания научно-фантастической и приключенческой литературе.
Ярким примером пренебрежительного отношения к этой литературе может послужить хотя бы тот факт, что на прошедшем совещании никто из критиков не только не выступил, но и не присутствовал. Пренебрежение это удивительно и непонятно. Удивительно оно по той причине, что научно-фантастическая литература пользуется ведь огромной популярностью и читается людьми всех возрастов, особенно молодежью. Как же не считаться со всем этим? Как не помочь сделать эту литературу подлинным оружием воспитания молодежи?
Мы надеемся, что прошедшее совещание, а также повседневная помощь критики помогут сделать всю эту любимую народом литературу не только высокоидейной, но и высокохудожественной, не нуждающейся ни в каких поблажках и скидках.
В планетарии с большим успехом идет лекция-инсценировка «Загадки тунгусского метеорита». В увлекательном научно-популярном диспуте, который ведется научными сотрудниками, участвуют и зрители. Выступают инженеры, военнослужащие, студенты. Заканчивается лекция, молодежь окружает научных сотрудников, задает множество вопросов. Что же это за инсценировка, вызываются такой интерес?
О знаменитом тунгусском метеорите. упавшем 30 июня 1908 года, знают многие. Известно, что грохот от взрыва этого крупнейшего метеорита был слышен на расстоянии сотен километров. Удар вызвал сейсмическую волну, дважды обежавшую земной шар. При взрыве таежный лес был сожжен или повален на площади, равной, примерно. Московской области. Но. несмотря на все усилия ученых, так и не удалось найти ни крупных, ни мелких частиц метеорита.
Исходя из того, что до сих пор ни одного осколка не обнаружено, писатель А. Казанцев и строит свою научно-фантастическую инсценировку. Быть может это был не обычный метеорит, а урановый?.. Тогда при взрыве и не должно было остаться осколков. Мысль писателя уходит еще дальше. Инсценировка развертывается. А разве не могло быть, что над рекой Тунгуской разорвался межпланетный корабль марсиан, в котором находился запас урана для обратного путешествия? Беспочвенная фантастика? Жизни на Марсе нет? Последние исследования советских астрономов доказывают, что на этой планете имеется растительность. Профессор Тихов даже установил наличие на Марсе вечнозеленых растений (наподобие нашей ели и сосны). Но тут выдвигается новое возражение. Полет с Марса на Землю мог быть осуществлен лишь во время противостояния (когда Солнце и Марс находятся на противоположных сторонах от Земли) в данном случае — в 1907 или 1909 гг. Ках же предположить, что «межпланетный корабль» совершил свой «рейс» летом 1908 года? Подсчитано, что если бы марсиане вылетели со своей планеты в 1907 году, они могли бы достичь Земли не раньше середины 1908 года.
Диспут, сопровождаемый кинокадрами . показом звездного неба и диаграмм. продолжается. Различные научные предположения и объяснения следуют одно за другим. Заходит речь о возможном в ближайшем будущем полете в межпланетном пространстве. То. о чем лишь мечтали Кибальчич и Циолковский, сейчас становится реальностью. На экране показываются в действии наши «катюши». а также реактивные самолеты. Быть может, недалеко то время, когда со стартовой площадки в Москве первый ракетный корабль уйдет в межпланетное путешествие...
Свет меркнет. Над головами зрителей — вечернее московское небо. Грандиозное здание Дворца Советов. Ракетоплан уносится в пространство. все ускоряя свое движение. Это первый ракетный снаряд с людьми, которые отправятся в рейс на Марс...
*
Московский планетарий, секция научно-художественной литературы союза советских писателей и совет Центрального дома литераторов организовали общественный просмотр и обсуждение инсценировки А. Казанцева. В зале собрались ученые, писатели, учащиеся. Многие из них приняли участие в обсуждении.
Член-корреспондент Академии наук СССР А. Михайлов сказал, что ему довелось в свое время просмотреть в планетарии ряд лекций-инсценировок, но ни одна из них не была так удачна, как эта.
— Научно-фантастическая лекция-инсценировка хороша и по форме и по содержанию.
Писатель Н. Михайлов говорил о том. что А. Казанцеву удалось в своем произведении дать нечто новое и своеобразное в области научно-фантастического жанра.
Известно, какой огромный интерес проявляют советские читатели, особенно молодежь, к научно-фантастической и приключенческой художественной литературе. Переводные романы Жюль-Верна, Фенимора Купера, Майн-Рида, Стивенсона, Герберта Уэллса и других чрезвычайно популярны среди молодежи. Для руководства работой писателей в области научно-фантастической и приключенческой литературы при союзе советских писателей созданы специальные секции.
На первое заседание секции научно-художественного жанра, посвященное теме «Проблемы научной фантастики», пришли известные учёные. Среди них — члены-корреспонденты Академии наук СССР И. Артоболевский, А. Опарин, С. Вольфкович, заслуженный деятель науки В. Некрасов, профессор Ю. Фролов, а также многие писатели и критики. Исторический обзор литературы научно-фантастического характера сделал писатель К. Андреев.
В своем обзоре докладчик дал характеристику творчества выдающихся мастеров научно-фантастического жанра — Жюль-Верна, Герберта Уэллса, а также современных писателей Западной Европы и Америки. Особо остановился он на разборе советской научно-фантастической литературы, отметив большие заслуги в этой области Алексея Толстого, автора романов «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита». Были отмечены также произведения академика Обручева, писателя Беляева и других.
В прениях по докладу выступали заслуженный деятель наук В. Некрасов, профессор Г. Бабат, профессор Ю. Фролов, писатели Л. Успенский, Ю. Долгушин и другие.
Нараду с секцией научно-фантастического жанра на-днях была создана комиссия приключенческой литературы. Заседание комиссии состоится сегодня в клубе писателей. Доктер филологических наук, писательница Мариэтта Шагинян выступят с докладом на тему «Проблема советского детективного романа».
Докладчица расскажет о развитии в России художественной литературы этого типа, об истории русской судебной повести, о влиянии судебной реформы 60-х годов на современную ей литературу, об отражении ее, в частности, в произведениях Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и других русских писателей. Заключительная часть доклада посвящается проблемам советской художественной литературы, отображающей работу наших судебно-следственных органов.
Председательствует на собрании Л. Шейнин. В прениях выступят: дважды Герой Советского Союза И. Папанин, Герой Социалистического Труда Б. Шпитальный. кинорежиссеры С. Эйзенштейн и В. Шнейдеров, писатели В. Шкловский, Л. Никулин, Н. Шпанов.
Техника 20-го века претворила в жизнь и лаже во многих случаях превзошла самые смелые фантазии Жюль Верма и Г. Уэльса. В наш век быстрых передвижений, когда расстояние в 4.500 километров покрывается безостановочно в 26 часов, а кругосветное путешествие совершается туристами в 26 дней, когда наступление армий руководится целыми эскадрами аэропланов. когда вопрос о полете на луну становится почти реальной действительностью,-—в наш век кажутся забавными фантазии романов «В 80 дней вокруг света», «Война в воздухе» и т. п.
Молниеносное развитие радиотехники, передача звуков на неограниченное расстояние, передача изображений по радио, развитие телемеханики (техники управления механизмами иа расстоянии) рисуют новые перспективы грядущего века, когда радио, расширив кругозор внешних восприятий человека, станет такой же незаменимой частью обихода, как и электричество. Фантазия почти не может обогнать действительного темпа развития этой новой области человеческой техники.
Как же рисуется нам жизнь человека конца 20-го века? Человек 20-го века—это деловой человек, жизнь которого по большей части протекает в деловом кабинете, где сконцентрированы все необходимые ему для связи с внешним миром радиоаппараты и приборы.
Автоматический радиотелефон в взывает его с любым местом на змином шаре. Для этого ему нужно только соединить свой радиотелефон с соответствующим пунктом, указанным на глобусе-коммутаторе. Этот коммутатор немедленно настраивает его на длину волны вызываемого места. Ручка, находящаяся у него под рукой позволяет ему автоматически вызвать номер необходимого абонента в данном городе, и вызов готов. Абонент ему отвечает, причем он слышит его голос в громкоговоритель, а на экране видит его изображение, переданное по радио.
Радиотелескоп, находящийся слева (смотри рисунок), позволяет ему контролировать свои дела в разных учреждениях и предприятиях, не выходя из своего кабинета. В данный момент изображенный на рисунке некий «зав» контролирует погрузку товаров на судно, стоящее в порту другого города. Изображение всего происходящего в порту видно на экране. Одним поворотом переключателя «зав» переводит свой всевидящий телеглаз в другой уголок порта, фабрики или завода.
Фантазия эта благодаря работам русского инженера Термена уже близка к осуществлению. Последние опыты с изобретенной в Ленинграде радиопишущей машинкой говорят за то, что в кабинете делового человека будущего будет установлена такая радиомашинка, которая будет автоматически вести всю его корреспонденцию. Учреждение. желающее передать письмо, пишет у себя на радио-машинке соответствующий текст, который машинка «зава» буква за буквой переписывает в его же кабинете.
Радиочасы, контролируемые автоматически радиосигналами особой часовой радиостанции, отмечают точно час поступления писем и ставят номера исходящей и входящей корреспонденции. Написанное письмо падает в корзинку.
Достижения радиотехники рисуют также заманчивую проблему передачи мощной электрической энергии без проводов. С этой целью будут сооружены особые башни, которые будут распыливать электрическую энергию в разные стороны в районе 100—200 километров от силовой станции. Эта энергия будет использована для освещения, отселения и путей сообщения.
В больших городах люди будут передвигаться на роликах, приводимых в движение особыми небольшими электромоторами. Электрическая энергия, распыливаемая центральными электрорассеивательными станциями, будет поступать в ролики через небольшие антенны и провода, помещаемые на головных приборах «пешеходов». Для такого движения будут сооружены специальные помосты и тротуары.
Таким же способом, помощью распыляемой мощной радиоэнергии будут приводиться в движение воздушные и морские суда. Как те, так к другие будут контролироваться и управляться с берега. В войне будущего это управление на расстоянии сыграет особо важную роль, так как позволят выполнять любую военную задачу без риска человеческими жертвами.
Микротиражники без должных оснований приписали этот очерк Э. Зеликовичу. Между тем под именем Е. Зеликов в 1914-1927 гг. выпущено несколько книг по радиоделу.
Представляя свою жизнь на «гражданке», я понимал, что мне нужна только свободная профессия, без анкеты, без отдела кадров. Вернуться к танцам? После ссылки, мыкаясь по разным городам, не имея работы, я некоторое время вел в Уфе танцевальные кружки: западноевропейские танцы были тогда в моде. Но сейчас? Смешно! Мне уже 35 лет, у меня семья — жена, сын. Чем же я могу еще заняться? Рисовать? Не умею. Петь? Голоса нет. В актеры? Поздно. Остается только то, к чему тянуло всю жизнь, но при моей судьбе не могло реализоваться, — литература.
В ссылке я написал несколько рассказов из времен Великой французской революции, но бросил — описываю незнакомую жизнь, неизвестный мне народ, все ходульное, книжное, заимствованное. Неудача меня охладила, я на время перестал писать, но тяга к перу пересилила. Побуждаемый одиночеством, тоской по Москве, которой меня лишили, я снова сел за стол. Многие писатели начинают с воспоминаний о детстве, оно надолго остается в памяти. В моих первых литературных опытах присутствовали Арбат, наш дом, двор, мои товарищи, школа в Кривоарбатском переулке. Я подражал Бабелю, я очень любил его тогда, люблю и сейчас. Но когда перечитал, понял: то, что хорошо у мастера, плохо у подражателя. Постарался избавиться от подражательности, получалось плоско, пресно. Я не обольщался насчет своих литературных возможностей, но все мною написанное тогда отослал маме в Москву.
Осенью сорок пятого года Глазунов разрешил мне недельный отпуск на родину. Я побывал дома. Мама сказала:
— Я сохранила то, что ты присылал с Ангары.
И вынула из комода папку с пожелтевшими страницами моих рассказов, написанных более десяти лет назад. Я перечитал. Они были плохи. И все же дохнуло тем временем. И я утвердился в мысли: если мне предстоит начать жизнь, как теперь говорят, с чистого листа, то этим листом будет первая страница не начатой еще рукописи.
Перечитал в Райхенбахе еще раз написанное в ссылке. В одном из рассказов упоминался кортик, который подарил мне во время гражданской войны матрос, живший в дедушкином доме. Может быть, и не подарил, не помню точно, но кортик у меня был, и это, как мне казалось, давало возможность создать сквозной сюжет. Каков он будет, я пока не знал, все складывалось по мере написания, но сюжет я считал обязательным — повесть о детях, для детей, значит, должна быть увлекательной.
Купил пишущую машинку «Олимпия» с русским шрифтом, бумагу и начал писать повесть «Кортик», писал ее понемногу до расформирования корпуса и моей демобилизации. В августе сорок шестого года вручили мне запечатанный сургучной печатью конверт с моим личным делом и предписание явиться в Москве в свой райвоенкомат. Место жительства — Москву я назвал сам, хотя был мобилизован в армию в Рязани.
Деньги у меня еще оставались: «полевые», «увольнительные», продержусь, напишу повесть, а там будет видно. Сидел в Ленинской библиотеке, читал все, что находил о кортиках, делал записи. Кортики носили морские офицеры — я просмотрел и литературу о российском морском военном флоте, натолкнулся на рассказ о гибели в 1916 году на севастопольском рейде линкора «Императрица Мария». Таинственная гибель линкора (причина не выяснена до сих пор), романтическая история кортиков как оружия, тайна, разгадка тайны показались мне хорошей основой для приключенческого сюжета.
В апреле 1947 года я завершил рукопись, перепечатал, нашел адрес детского издательства «Детгиз» и отправился туда. Поднялся на четвертый этаж большого дома в Малом Черкасском переулке, впервые в жизни открыл двери издательства, по коридору ходят люди, мне они казались писателями, на стенах висят портреты литературных знаменитостей, на дверях таблички с наименованием редакций… Вот то, что мне надо: «Редакция приключений и фантастики».
Большая комната, вдоль стен шкафы, уставленные папками. За столом молодая миловидная женщина (позже я узнал ее имя — Галина Владимировна Малькова) скользнула взглядом по мне, по рукописи, которую я держал в руках. По этому взгляду я понял, что такие посетители ей не в диковинку. Очередной графоман. Многие, вернувшись с фронта, начали писать, присылали или приносили в издательство свои рукописи, которые в редакциях называли «самотеком».
Я положил на стол папку:
— Вот рукопись повести.
Она развязала тесемки, открыла папку, просмотрела. Напечатанные на машинке два экземпляра, между строчками два интервала, на титульном листе адрес и телефон (мамин). Зарегистрировала в толстой тетради, заполнила карточку, поставила в картотеку, закрыла папку, завязала тесемки.
— Все в порядке, мы вам позвоним.
Держа папку в руках, встала, посмотрела на полки, решая, куда ее поставить.
— Это все рукописи? — спросил я, не скрывая испуга.
— Да.
Я покачал головой:
— Долго, наверное, придется ждать.
Что-то, видимо, тронуло ее. Растерянность, отчаяние, прозвучавшее в моих словах, возможно, мой вид: был я в сапогах и поношенной шинели без погон.
Она положила папку на стол.
— Я покажу вашу рукопись заведующему редакцией. Это убыстрит дело.
Прошло лето — ответа никакого. Позвонил я сам. Галина Владимировна Малькова сказала:
— Потерпите немного, люди в отпусках.
Пригласили меня в Детгиз только в сентябре. Заведующий редакцией приключенческой литературы Асанов, молодой, толковый, сказал:
— Прочитал вашу рукопись. Что-то в вас есть. Книга может получиться. Но вы не знаете законов жанра. В приключенческой повести ничто не должно задерживать действия, отвлекать внимания читателей. А у вас тут пионеры, комсомольцы… Если вы хотите о них писать, тогда вам надо идти в соседнюю комнату, в редакцию пионерской литературы к товарищу Камиру Борису Исааковичу, они этим занимаются. А если хотите печататься в нашей редакции, то рукопись придется переделать, во главу угла поставить тайну кортика и выбросить все, что задерживает сюжет.
Асанов продержал рукопись полгода, столько же продержит и Камир. Асанов после переработки готов печатать, а согласится ли печатать Камир?
— Хорошо, я переделаю рукопись.
Ни о договоре, ни об авансе речь не шла. Слово «аванс» я знал только по Маяковскому: «Ни тебе аванса, ни пивной». Но я был счастлив: повесть не отвергли на корню.
Разговор с Асановым подал крохотную надежду, я успокоил родных и снова засел за рукопись: несколько ужал социальный фон, пионерскую линию, усилил линию приключенческую. С исправленной рукописью через месяц явился в Детгиз. Однако Асанов ушел из издательства, вместо него приключенческой редакцией по совместительству заведовал Борис Исаакович Камир, тот самый, к кому посылал меня Асанов в случае, если не захочу делать чисто приключенческий вариант. Все начиналось с начала.
— Будем читать, — сказал Камир.
В голосе его я не почувствовал заинтересованности, рукопись моя уже изрядно провалялась в издательстве, никто о ней ничего не говорил, была бы стоящая вещь, Асанов дал бы ей ход. Не дал. Значит, еще один графоман из «самотека».
Прошло месяца три, являюсь в очередной раз к Камиру, сапоги стоптаны, гимнастерка выцвела, посмотрел он на меня, достал рукопись, перелистал.
— О чем это?
— О первых пионерах, о первых комсомольцах…
Почему у меня вырвалось «о первых комсомольцах»?! Мои пионеры вступают в комсомол в самом конце повествования. Видимо, хотел уточнить возрастной адрес повести.
Реакция была неожиданной:
— Хорошо, я вам обещаю быстро прочитать.
Понятно… Наступает сорок восьмой год, год тридцатилетия комсомола, издательство должно отметить юбилей книгами, значит, надо посмотреть…
На следующее утро Камир позвонил и попросил срочно приехать.
— Что-то в вас есть, но главный ваш недостаток — крен в сторону детектива, очень выпячена линия кортика. А самое значительное — жизнь пионеров, комсомольцев — проходит фоном.
Я ничего не сказал ему про первый вариант, было бы нелояльно по отношению к Асанову, тот отнесся к повести хорошо, хотя и со своих позиций.
— Ладно, — сказал я Камиру, — усилю пионерскую линию.
— Только не тяните, — предупредил Камир, — делайте побыстрее, получится — будем срочно издавать, чтобы вышла в сорок восьмом году.
Я не просто возвратился к первому варианту. Теперь восстановленная пионерская линия держалась на динамичном приключенческом сюжете. Асановские рекомендации пригодились: я научился строить сюжет. Все мои последующие вещи сюжетные. В прозе сюжет — это не раскрытие тайны, а сцепление судеб, обстоятельств жизни, взаимоотношений персонажей, развитие характеров, внутренняя тяга, не дающая читателю отложить книгу.
Рукопись «Кортика» рецензировал для издательства Рувим Фраерман, автор повести «Дикая собака Динго», пригласил меня к себе на Большую Дмитровку. Маленького роста, приятный, благожелательный, говорил со мной умно, тактично. Впервые в жизни я беседовал с настоящим писателем. Больше мы с Фраерманом не встречались, он болел, нигде не появлялся, вскоре умер.
В издательстве рукопись прошла все инстанции, у всех были какие-то замечания, впрочем, незначительные.
Константин Федотович Пискунов, заведующий редакцией литературы для младшего возраста, человек здесь очень авторитетный, встретил меня в коридоре, подошел, спросил:
— Это вы — Рыбаков?
— Да.
— Мне понравилась ваша рукопись, детям будет интересно. Вы до этого что-либо писали?
— Нет.
— Для первой книги это более чем хорошо. Я посоветую директору издательства Дубровиной ее прочитать.
Это был мой первый разговор с Пискуновым. Бывший типографский ученик, ставший руководящим работником издательства, сухощавый, с болезненным лицом, деликатный и внимательный, он был энтузиастом детской книги, отдал ей жизнь. Считаю его лучшим издателем в послереволюционное время.
— Вы понимаете, как ответственно писать о том времени?
Я отлично понимал. Первые послереволюционные годы стали зоной повышенной опасности. Ее вожди, ее деятели уже истреблены. Об этом времени полагается создавать мифы, какие создавал Михаил Ромм в своих картинах. В моей повести мифов не было, была романтика того времени. Но сейчас предпочтительней другая романтика: пятилеток, войны, послевоенного строительства, всего, что связано с именем Сталина. Мне просто повезло: издательству надо отметить 30-летие комсомола.
— Да, я все понимаю.
— Вот и прекрасно, — заключила Дубровина, — потому обязательно учтите замечания редактора, не капризничайте.
Через несколько дней со мной заключили первый в моей жизни издательский договор и выдали аванс. Небольшой. Хватило на несколько месяцев.
При подписании договора Камир сказал:
— Анкет у нас авторы не заполняют. Но автобиография требуется. Напишите и оставьте у секретаря.
Я написал:
«Автобиография.
Учился, работал, воевал, теперь пишу.
Анатолий Рыбаков».
Сошло!
Моим редактором назначили Бориса Владимировича Лунина, немолодого, опытного — не предъявлял мне требований, которых я был бы не в силах выполнить.
Как-то пришел я в Детгиз, встретил в коридоре Пискунова, он на ходу сухо со мной поздоровался, меня это удивило и насторожило. Сели мы с Луниным работать, и он, со смущением и неловкостью человека, которому дано не слишком приятное поручение, говорит:
— В Детгизе появилась еще одна рукопись о первых пионерах Москвы, написала ее бывшая пионервожатая. Возникла идея объединить ваши рукописи в одну повесть. Автор — жена Генерального секретаря ЦК комсомола Михайлова. Там есть кое-какой интересный материал, — добавил Лунин неуверенно.
Понятно. Согласие на соавторство — гарантия выхода книги и ее официального успеха, отказ от соавторства будет угрожать ее выходу и наградит меня влиятельными недоброжелателями. Но решается и моя писательская судьба: войду я в литературу достойно, прямым путем или держась за плечи жены Михайлова. И я ответил категорическим «Нет!».
— Нет, значит, нет, — с облегчением вздохнул Борис Владимирович.
Через несколько дней я опять встретил Пискунова, он поздоровался со мной весело и доброжелательно. Видимо, мой отказ утвердил его доброе отношение ко мне. Судьба рукописи этой дамы мне неизвестна, ее книга мне не попадалась.
Осенью сорок восьмого года «Кортик» вышел из печати. Первый авторский экземпляр я получил из рук Пискунова, к тому времени уже директора издательства.
Вскоре состоялось обсуждение книги в Союзе писателей. Председательствовала Агния Барто, собралось много народу, пришли руководители Детгиза во главе с Пискуновым, он знал, откуда ждать удара, и не ошибся: явились три лощеных молодца из ЦК ВЛКСМ. С ними шушукалась критик Леонтьева, плотная, квадратная баба с зыркающими по сторонам черными глазами. Она первой взяла слово, объявила, что не видит разницы между «Кортиком» и пошлым американским боевиком «Багдадский вор», на такой литературе недопустимо воспитывать советских детей, выпуск книги — промах Детгиза, потерявшего политическое чутье, и так далее в том же духе. Это было намерение задать тон обсуждению, но все получилось наоборот. Выступавшие писатели говорили о Леонтьевой с издевкой, хвалили книгу. Как я потом узнал, многим Пискунов заранее послал книгу и просил участвовать в обсуждении. Михайловские мальчики ретировались, не произнеся ни слова.
На повесть появилась лишь одна рецензия Фриды Вигдоровой: «Школьники полюбят эту книгу». Но книга сразу стала популярной.
После «Кортика» я ушел во «взрослую» литературу, написал романы «Водители» и «Екатерина Воронина»; казалось, обычный случай — писатель начал с детской биографической книги, и на этом его «детская» литература кончилась. Однако Константин Федотович Пискунов не выпускал меня из виду. Каждый год переиздавал «Кортик», встречаясь со мной, спрашивал: «Когда вы напишете для нас?» Он читал мои «взрослые» романы, звонил, такой звонок обычно кончался словами: «Пишите для нас, вы должны писать для детей». Был заинтересован в каждом авторе. Я пятьдесят лет в литературе, но ни один издатель ни разу не спросил меня: «Что вы пишете для нас?» Это спрашивал только Константин Федотович Пискунов.
Однажды Пискунов пригласил меня к себе.
— Не для всеобщего сведения. Мы задумали «Всемирную библиотеку приключений», подписную, большим тиражом. Там должен найти место и «Кортик». В каждом томе должно быть не менее двадцати печатных листов. А в «Кортике» всего десять. Надо еще десять. Напишите продолжение!
Он закашлялся, и, глядя на его бледное, худощавое лицо, я вдруг подумал: не туберкулез ли у него, профессиональная болезнь печатников, имеющих дело со свинцовым набором?
Откашлявшись, он продолжал:
— Проект может и не осуществиться, мы впервые задумываем такое сложное, богатое подписное издание. Ну и что? Зато у вас будет вторая приключенческая книга, мы ее будем издавать, как и первую. А потом, глядишь, вы и третью напишете, вот вам и трилогия, вот вы и классик. У нас ведь кто классиком считается? Тот, кто написал трилогию.
Засмеялся, опять закашлялся.
Из Германии я привез чернильный прибор с двумя массивными чернильницами, красивый, мраморный, отделанный бронзой и увенчанный большой бронзовой птицей. Писал я на машинке, но на столе он стоял. При очередном переезде птица отломалась, и я увидел, что она полая внутри, и так как мыслил уже «приключенчески», то подумал, что такая птица могла бы служить тайником. Воображение заработало. За несколько месяцев я написал «Бронзовую птицу».
К этой повести у работников издательства, а потом и у критиков отношение было сложное, как это бывает по отношению к книге, продолжающей первую, имевшую успех. Писатель эксплуатирует удавшихся ему героев и придумывает для них новый сюжет, не всегда удачный. Всем известны «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна», но не все знают, что Марк Твен написал еще «Том Сойер за границей» и «Том Сойер сыщик». Бывают и удачные продолжения: «Двадцать лет спустя», «Десять лет спустя», и все же пальма первенства за «Тремя мушкетерами». Некоторая настороженность к такого рода продолжениям справедлива. Во второй книге часто отсутствует то, что привлекает в первой: свежесть памяти, наивность, доверие, покоряющие читателя, — мол, пойми и прости, это моя первая книга. Во второй нет той подкупающей надежды, которую автор вкладывает в свою первую работу, — надежды войти в литературу. Писатель часто пользуется материалом, который не использовал в первой книге. А читатель уже ничего не прощает: ты теперь профессионал и, будь добр, пиши по-настоящему.
Первым прочитал повесть Пискунов:
— Не все будут хвалить, скажут, что вы повторяете самого себя. Не обращайте внимания. Повесть хорошо дополняет «Кортик», будем издавать.
Он оказался прав — читатель принял книгу. Пискунов включил ее в задуманную им и выходящую тиражом в триста тысяч экземпляров 20-томную «Всемирную библиотеку приключений».
облако тэгов
