Среди множества модных пересказов теорий квантовой физики есть и тот, что представляет рождение нового мира внезапным распадом пустоты на положительную и отрицательную частицы.
Ноль разделяется на минус единицу и плюс единицу.
С человеком можно поступить точно так же. Если совместить в одном теле мужское и женское начала, если в одном сознании поселить совершенно противоположные идеи – то произойдет аннигиляция. Остывающий труп никому не будет интересен.
Но если разделить качества во времени, то один и тот же человек может быть и матерью, и отцом, и судьей, и преступником, и наивным радостным ребенком, и циничным агентом, которого лишь долг заставляет снова и снова набирать даты переноса. Уроборос как бы разрастается из точки, из единственного решения, принятого начальством Патруля времени…
Легендарная фантастика – это первоклассная фантастика из эпохи, которая уже успела стать легендой. Старый рассказ Р. Хайнлайна, который еще С. Лем поругивал в «Фантастике и футурологии» — вытащили из пыльных запасников, переработали и дополнили. Зрители видят историю индустриальной эры человечества – немного альтернативной – где путешествия во времени открыли в середине 80-х прошлого века. Потому отсутствуют привычные дисплеи, нет мобильников, и совершенно неясно, как машина времени, спрятанная в скрипичном футляре, точно определяет, куда и как перенести путешественника. Проводной телефон, диктофон, блокнот и цепкая человеческая память – вот носители информации, от которых мы, в XXI-м веке уже успели малость отвыкнуть. «Игровое поле» для трансформаций героя – это большой послевоенный мир, сдобренный Холодной войной, начавшийся в 1945-м, и куда-то исчезнувший в конце 80-х. Печатные машинки и книги, музыкальные автоматы и стиль глянцевых журналов – всё это разнообразие ещё недавно было с нами, и его можно найти в кладовках, но теперь его уже нет в модных каталогах.
Режиссеры не первый раз играют на этом поле – можно вспомнить «Гаттаку», в которой «дизайн корпоративной культуры 50-х» стал основой для декораций и костюмов, для формы приборов и названия должностей.
Фильм не выходит за пределы жанра «путешествий во времени», не нарушает каноны, в нём нет ехидства или сомнения. Авторы стремились создать маленький шедевр в привычных зрителю рамках, и у них получилось.
Небольшой объем исходного материала позволяет детально раскрыть каждый поворот сюжета. Загадки остаются – да и зачем зрителю детально знать все интриги Патруля времени? – но с главным героем всё кристально ясно. Ужас в том, что его жизнь превращается в механизм, ещё более точный и безжалостный, чем старая машина времени в скрипичном футляре. У него нет шансов отвернуть. Одиночество было с ним всю жизнь и не отпустит до самой смерти. Тот единственный раз, когда держа на руках свою маленькую дочь, которая он сам в прошлом, и его же будущая мать, и его же будущая возлюбленная, он сомневается – оставлять ли её в приюте 45-го года? — вездесущий Робертсон оказывается рядом, чтобы несколькими словами подпитать чувство долга.
Герой идёт от рождения самого себя к уничтожению самого себя – идеальный агент может драться с идеальным провокатором, рождаясь из пустоты и уходя в небытие – но вначале он должен совершить очень американское действие. Оно сродни нашим исповедям в купе поездов, когда люди рассказывают о самом сокровенном случайным попутчикам. Смертельно уставший, вымотанный автор фальшивых исповедей заходит в бар, пропустить стаканчик. Он спорит на бутылку с барменом, рассказывает ему свою историю…
Ситуация в отношениях фантастики и футурологии конца 80-х:
— есть отличный поджанр "космическая опера". Но становится ясно, что люди за штурвалами звездолетов сидеть не будут. И вообще, роботизация потребуется такая, что ни "Стар трек", ни "Чужой" рядом не стояли;
— компьютеры мало ограничены в своем развитии. Потому "киберпанк" это здорово, но только на ближайшую историческую перспективу — до технологической сингулярности. А дальше-то чего будет? Скажем, через 500 лет?
— если во Вселенной мы не одни, и Бруно был прав, то ведь у кого-то уже сингулярность произошла, и почему тогда Галактика — не один сплошной процессор?
Виндж подумал, и начал жульничать. В хорошем смысле слова :)
Пошел к Аристотелю и взял у того идею неизотропности пространства. Если простыми словами, то свойства пространства различны в различных его частях/направлениях. У античного философа пространство подлунного мира было устроено как воронка — и вся материя ссыпалась к центру Земли просто потому, что таковыми были свойства пространства — всякая материя стремилась к её естественному месту. А Солнце и планеты вращались вокруг нас, потому как они уже из другого теста сделаны. У Винджа в центре галактики господствует энтропия — разумы возникнуть не могут, серьезная нанотехнология невозможна, движение быстрее скорости света невозможно. Зато по краям — куда как лучшая ситуация. Мышление возможно (как на Земле). А уже на концах спиральных рукавов галактики и вовсе счастье...
Но этого было мало. Потому как единый пангалактический разум неизбежно возникает, просто не суется к ядру.
Виндж пошел к Дрейку (только не к пирату, а к астроному), и взял у того идею срока жизни цивилизации. Дескать, раз возникает, то дуба дать может. А если высокоразвитая и даже Сингулярность прошла — то спустя какое-то время теряет интерес к делам жалких людишек (и прочих органических мозгов). В фантастике идеи о преемственности цивилизаций и до того фигурировали (разнообразные Предтечи), но Виндж довел это дело до логического конца.
Что это дало?
Галактика превратилась в своеобразную машинку по производству сверхразумов. Вертится, а с хвостов отлетают "Силы". Карьерная лестница цивилизаций. Причем до неё далеко не все добраться могут. Те, что ближе к ядру — возникают и умирают на своей планете — экспансию-то не начнешь...
Но роман не стал бы шедевром (без дураков) не будь там дополнительной выдумки. Потому как в отношениях человеческого разума и мегасуперинтеллекта — нужна какая-то опытовая чушка. Проще говоря, малое подобие, на основе которого можно вообразить нечто бОльшее. и такой идеей стал коллективный разум "собак", обитателей одной из планет, куда попали человеческие дети. Свора работает как единое сознание — несколько мозгов оказываются достаточно производительны. Если в своре поддерживает единство крови — сознание почти не меняется целыми столетиями. Но если изменить часть голов в своре — изменится личность. Возможности по пересборке и управляемой трансформации таких разумов совершенно отличаются от единства человеческой психики-монады.
Итог: все невероятно увлекательно, но главной проблем Виндж не решил — потому как
а) в такую неизотропность пространства мало верится;
б) межгалактический масштаб цивилизаций ставит свои вопросы...
Киношники обожают снимать фильмы про себя — равно как и у писателей самолюбование одна из стандартных тем — но редко получается в этой теме откопать что-то стоящее.
Когда производственный роман обретает дополнительные черты — здорово. Вот помню отличный фильм "Своя чужая жизнь": там сработали на перекличке времен, когда перемежали повествование из неокапиталистической России (где вполне снимают фильмы, некоторые жаждут услышать "хруст французской булки", ужасаться кровавому ЧК) и постреволюционного Петрограда (где ЧК вполне работает, но эта работа ведь показана на фоне бандитского Петербурга...).
"Уходящая натура" — задорный производственный роман про киноиндустрию конца семидесятых годов.
Да-да-да, съемка фильма про передовой колхоз и героического председателя. Строго по заказу ответственного партийного товарища, который тиражами уже с Чеховым сравнялся. И режиссера в партию принимать будут...
А режиссер человек слабый, хоть в кино и понимающий. Талантливый рохля.
Казалось бы — фильм про страдания тонкой артистической натуры? А вот и фиг. Вдруг выясняется, что второй план есть. Все помощники, осветители, исполнители главных ролей и даже любовницы — они великолепно вписаны в систему. Исполнитель роли главного героя заранее согласен на всё. Оптом согласен. Режиссер-бунтарь, коллега главного героя, тот один, казалось бы, никуда не вписывается, но это лишь поначалу.
Фильм про передовой колхоз и прогрессивную советскую деревню получается именно таким не потому, что партократы железным каблуком наступают на мошонку режиссера. Нет. Это уровень индустрии кино и уровень общества, в котором оно снимается.
Застой цветет и пахнет — простым глазом видно, что львиная доля возрастных актеров просто вспоминает интонации эпохи.
Маразма хватает во всех проявлениях, и над этим маразмом смеются с первых минут картины.
Я хохотал.
Но удивительное дело — когда смотришь, уже не видишь той злой издевки, что была в "Сукиных детях". Киношники хорошо поняли, чего они стоили тогда (с мечтами снимать покруче чем там, иди хотя бы так же как там), чего стоят сейчас, и видят, что общество тоже это понимает.
Перекличка времен здесь своя получается: когда режиссер бежит в Москву за хорошей пленкой "кодак", выясняется, что весь "кодак" забрал себе Кончаловский, снимать фильм про нефть...
Как тогда гнали производственную "пургу", так сейчас гонят бесконечные детективные сериалы, а фантасты отрываются на попаданцах...
Так что можно смеяться не просто над тогдашними своими противниками — цензорами — но и над тогдашними версиями "себя".
Если этот верный тон научатся использовать чаще (это великолепно умеют делать французы — "Повторный брак" лучшая комедия о революции), российскому кино это пойдет на пользу.
Как воспринимается фильм, снятый по моде тридцатилетней давности?
Иногда – как милая ностальгическая вещица. Бывает, что мода делает оборот, и старые мотивы западают публике в душу.
Но чаще, увы, он просто скучен.
Как воспринимается историческая работа – добротная – написанная на источниках тридцатилетней давности? Очень похоже: какие-то момент коллеги-историки оценят, да и автор покажет себя. Но сама работа будет интересна очень узкому кругу читателей.
К сожалению, подобная история и с романом «Черное знамя» Д. Казакова.
В Перестройку и начало 90-х, когда тема русского фашизма казалась актуальной, а радикальные националисты искали обоснования своих идей в работах почти всех не-марксистских философов – от Юлиуса Эволы до Гумилёва – такой текст был бы актуален.
Автор в высшей степени добросовестно моделирует становление фашизма в постромановской России. Как образчик альтернативной истории — роман почти безупречен.
Отсутствие привычной Русско-японской войны – но лишь как точка расхождения. А в Первую мировую – быстрое отречение Николая ІІ, попытка верхов использовать великого князя Николая Николаевича в качестве военного диктатора, признанное поражение и сепаратный мир. Никакой социалистической революции, зато гнилая и продажная «Веймаровская Россия» 20-х. В которой – да, появляется своя радикальная партия со своим неистовым вождем-оратором.
Идеологической основой радикальной партии становятся тексты евразийцев. Набор имен и терминов заимствуется из державы Чингисхана (сконструированный автором евразийский новояз — лучший аспект романа, сделано превосходно). И вот уже написана «Новая яса», и начинается борьба с тлетворным влиянием запада и наследием Петра, как главнейшего западника в истории России.
Автор проводит все возможные параллели с Германией 20-х. Там, где в реальной отечественной истории был слом элиты, изгнание сотен тысяч людей – Казаков показывает постепенную трансформацию: старые царские генералы остаются в политике, проваливаются монархические и коммунистические путчи, вырастает плеяда новых деятелей. «Евразийцам» не с первого раза удается взять власть, их лидер даже отсиживает небольшой срок, но вот очередной политический кризис, и хотя общество начинает отворачиваться от идей евразийства – удается переломить ситуацию. Взять власть.
И тут начинается.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Перенос столицы в Казань – и перестройка города. Создание трудовых армий и концентрационных лагерей. Борьба с заговорами и цензура. «Опричники», которые претендуют на создание государства в государстве. Удается провести пару быстрых войн и вернуть часть утраченных территорий. Но вот вырисовывается открытое противостояние с глобальным Западом, войну объявляют не только европейские державы, но и США.
Достаточно ясно читается поражение евразийской империи в разворачивающейся войне.
Политическая история – главный объект повествования.
Но в остальном – роман удивительно беден.
Главный герой служил тоталитарной машине, был талантливым пропагандистом, но его оставила жена, а сын погиб от случайного взрыва – и жить ему стало пусто. Этой строчкой почти исчерпываются переживания человека за двадцать лет.
Детективная линия – практически одноходовка, которая разгадывается к середине текста. Для заявленного уровня интриг «российского Рейха» — это слишком просто.
Культура на альтернативной линии развития – почти целиком представлена партийной литературой.
И когда дочитываешь роман — испытываешь острое разочарование.
Автор взялся за тему русского фашизма. Но даже когда тема немецкого фашизма разбиралась в 70-е годы, то в рамках советской идеологии — выходили на такие уровни мировоззренческих вопросов, которые и сейчас интересны.
Разговор Штирлица с генералом в поезде, монологи Мюллера о трёхлетних детях, которым нужны будут сказочники – такого в романе и близко нет.
А ведь герой работал в «министерстве мировоззрения». В России. И легенду о великом инквизиторе ему не напоминали. Вопросы «куда мы идем, не к чертям ли в пекло», он по долгу службы должен был разъяснять. И разговоры в стиле «чужому дракону мы можем противопоставить лишь своего дракона» — обязан был слышать. И как пропагандист должен был великолепно представлять – что это за драконы там, за бугром. И что же? У героя, обладающего абсолютной памятью – там хранятся лишь партийные цитаты и подробности аппаратных интриг.
Окружающие героя персонажи – за исключением «русского Геббельса» — поданы серенькими, вторичными, не оригинальными, простоватыми, а местами и туповатыми. Будто перечитываешь похождения Ивана Чонкина – душно.
Из-за узости, «заточенности» на политическую историю – роман в итоге очень проигрывает. Становится похожим на идеологическое клише.
Теперь вернемся в 2014-й. Русский фашизм, которым так отчаянно пугали – не возник. Крайние националистические течения, которые приходят к власти в республиках бывшего Союза – есть. И принципы их развития несколько отличаются от описанных в романе. И механизмы противостояния современной России и современной Европы — изменились. Этой разницы автор совершенно не фиксирует. Мимо возможностей осовременить текст, которые ему дал бы разговор русского и эстонского (к примеру) фашиста во второй половине 30-х — проходит. При этом пишет откровенный роман-предупреждение.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Если выводить именно фашизм за скобки, предупреждение у автора остается только одно: не вступать в глобальный конфликт с Западом.
В итоге – перед нами роман из фантастического гетто. Чертовски интересная для любителей альтернативок вещь, которая буквально усыпит постороннего читателя.
Роман-ужасов как он есть — со всеми типичными недостатками жанра.
Автор данного конкретного романа буквально изматывает читателей спойлерами.
В самом начале главы. В конце. Перед каждым напряженным эпизодом. Перед описанием длительного промежутка времени. Перед описанием проблемы. И, разумеется, перед расшифровкой чувств главного героя.
Я не вижу абсолютно никакой литературной необходимости в этих бесконечных финалах: "Если бы у меня был тогда автомат… Знаете, что бы я сделал? Я бы пихнул ствол себе в рот и большим пальцем нажал бы спусковой крючок. Но прежде, вполне возможно, расстрелял бы всех, кто был со мной в машине, – думаю, они сами бы меня об этом попросили." И таких же стереотипных началах следующей главы: "Должно быть, вам интересно, как мы спаслись. А мы спаслись, это понятно – иначе я не рассказывал бы эту историю…"
Могу только предположить, что 5-10 страничек текста автор на этом собрал. Листаж — штука такая :)))
В остальной специфике подачи — это рубленный и "кинематографический" текст, с массой отступлений, которые делаются только для того, чтобы придать еще малость драматизма следующей сцене. Автор постоянно "переплетает" время действия (при относительно последовательном изложении материала), что по форме делает текст немного похожим на роман "Выбор" В. Резуна-Суворова — и такая переусложненность тоже не идет на пользу тексту.
Если говорить о содержании: это зомби-апокалипсис мистической природы с чрезвычайно низким коэффициентом выживших людей. "Эпидемия", которая скорее напоминает кару высших сил — люди окукливаются (буквально), потом разбивают скорлупу и наружу выходят уже зомби. Начинается практически одновременно во всем мире.
А в этом время компания коллег гуляла на корпоративе. В узком кругу им не было дела до того, кто это топчется на лестничной площадке...
Составляющие повествования буквально надерганы "с бору по сосенке". Есть типичный офисный планктон (среди которого один действительно серьезный хапуга). есть бесконечные алююзии на Дом-2, на сцены ограбления супермаркета в начале апокалипсиса, на езду по улицам города, забитого зомбаками. Взаимные подозрения в заражении, помощь случайных людей и нападение таких же случайных банд — больше напоминает компьютерную игрушку.
Попытка наладить быть в одинокой избушке — выживальщина достаточно стандартна для средней полосы — подобные описания встречались чуть не с начала 90-х.
Постепенно превращение героя в одиночку — "Я-легенда" — просто полоумная жена в подвале.
И даже вмешательство высших сил с "солнечно-золотыми штангенциркулями" — не кажется чем-то оригинальным.
Автор достаточно грамотно насыщает текст современными шуточками, оборотами речи — персонажи все-таки представители отечественного офисного планктона, а не наспех переделанные западные манекены. В смысле натурализации стилистики — текст получился.
Но главный недостаток текста: ощущение бессмысленности, которое охватывает уже с середины. С одной стороны сюжет максимально привычен ("День триффидов" + много, много, много других текстов), с другой стороны автор не предлагает практически никаких оригинальных объяснений, обоснований и прочего. Он пугает. Зомби справа, слева, из собственной селезенки, плюс эти зомби все более живые — это вытеснение человека, занятие его места под солнцем каким-то адскими созданиями. Плюс "заморочки" персонажей (тут эффекты накатывающей глупости, или обычного паралича — буквально "цельнотянутые" из фильмов-ужасов). Но как-почему-зачем — никаких пояснений. А чистая загадка приедается.
И это, имхо, важнейшая проблема романа-ужасов: в итоге текст попросту утомляет. Ощущение "все-плохо-все-умрут" не может растягиваться больше, чем на 50-60 страниц. Нужен какой-то смысл в происходящем — тоже пугающий. Сконструировать его оказывается сложнее, чем описывать "огров" и "гоблинов".
Короткая повесть смотрелась бы куда выигрышей.
Итого. Типичная ремесленная работа. Текст со взвинченным темпом, с постоянным нагнетанием и загадками без ответов.
облако тэгов
