.

Первый – актёры.

"Темные начала" – эталон кастинга для детского фэнтези. И дело даже не в отдельных актерах, каждый из которых подходит к роли, как пуля к стволу своего калибра.

Очень хороши дуэты и трио.

Мать-дочь — основная линия противостояния.

Мать — живая женщина, прошедшая страшную для любой аристократки катастрофу. Потом много лет делавшая карьеру – прислушиваясь к шепоткам за спиной. И вот, наконец, она, увядающая красавица, может позволить себе вернуть домой незаконного ребенка. К дочери она тянется сильнее, чем алкоголик к бутылке, но воспитывать её совершенно не умеет. У матери явные проблемы с устойчивостью психики. Оттого подражает в драке движениям своего даймона-обезьяны и разносит комнату сбежавшей Лиры. Она постоянно готова рисковать жизнью, чтобы получить сравнительно немногое, на что прямо намекают сценой с жуками-шпионами или обманом короля панцербьорнов. Она осознает себя как грешница, и попытка отсечь от человека пыль — для неё тоже смысл жизни.

Дочь — без царя в голове, без крепких корней, идущая к почти полному одиночеству – она как бы зеркальное отражение матери: уравновешенная и умная девочка каждый раз переворачивает шахматную доску, разрушая всё вокруг себя куда быстрее любого маньяка. Она хочет добра, не до конца понимая, что это такое, но лишь чувствуя… В итоге попадает в положение, когда надо найти своих – и каждый раз получается, либо это чужие, либо мертвецы. Один единственный вечер с другом – и вот уже никого нет в целом свете, кроме даймона. Этот мир, в итоге, оказывается для неё чужим.

Подросткам — куда тяжелее дается искренняя игра, чем детям младших возрастов. В этом смысле актриса и сама потянула, и ей очень хорошо поставили образ.

Лира и её маленький друг Роджер. Девочка вообще-то живет в стратифицированном до невозможности обществе — но себя аристократкой не ощущает. Она привыкла к доле привилегий, но в Иордан-колледже, с его традициями, маленькую приживалку никогда не признали бы настоящей знатной дамой. А вот мальчик-лакей – с пеленок воспитывался как слуга. Он будто личинка Бэрримора, старается быть вежливой тенью почти при всех разговорах с взрослыми. От маленького ребенка такого не ждешь. Но вот с Лирой они друзья. Подчеркнуто убраны социальные перегородки.

Опытная чиновница-интриганка — и её коллега-оперативник. Они явно не равны по общественному статусу и служебному положению. Но общее дело сближает их куда больше возможного романа. Партнеры доверяют другу-другу убийство третьих лиц так же спокойно, как могли бы передавать кусочек торта за столом.

Три духовных лица разной степени фанатизма и подлости. Тут создатели оторвались по полной. На экране показаны опасные и мерзкие люди. Но самый фанатичный из них, отец Макфейл, вне конкуренции — простым глазом видно, что ради благого дела он может пролить любое количество крови.

Цыганский вожак — и ведьма. Трагедия разных возможностей и возрастов. Та любовь, что была между ними сорок лет назад, превратилась в ностальгию просто потому, что для обычного человека уже пришло время старости, а ведьма все так же молода. Но страх, что нельзя будет хотя бы поговорить, хотя бы вспомнить о прошлом – они преодолели.

.

Второй столп – вселенная.

Нам постоянно намекают на то, что мир там не такой, как Земля — выкладывают на стол всё новые карты. Деймоны — не даром на съемочных площадках возились с куклами, получилось почти идеальное взаимодействие компьютерных образов и актеров. Вполне доступные параллельные миры. Шпион, который навещает земной Лондон, и его отношения с агентом — это целый пласт. Цыгане — которые не этническая группа в нашем понимании, а какие-то вольные общинники, ремесленники со своими плавучими мастерскими. Политическая конструкция Магистериума – почти всеохватное государство, которое не может больше без войны. Уровень и направление развития техники – цельнометаллические дирижабли и алитиометры. Медведи и ведьмы – вообще все ставят с ног на голову. На планете имеется два вида разумных существ, причем люди вдобавок разделены на долгоживущих ведьм и «простых».

Этим создается эффект недосказанности – и потому сложно заявить о противоречиях и накладках. Конечно, фанатичный Магистериум вырезал бы медведей еще пару сотен лет назад (какой шикарный крестовый поход можно организовать под это дело), а машины на улицах подразумевают двигатели – и самолеты, хотя бы на уровне «кукурузников». Не говоря про ученых, которые десять лет держали в руках машинку, дающую ответы на все вопросы – где научная революция? Но достаточной картины мира в первом сезоне не показали…

Многие критикуют книгу за богоборчество, но то, что показано в первом сезоне — вполне может сойти и за религиозную пропаганду (после фильма "Догма" понятно, что религию можно пропагандировать в любой форме). То, что девочка отправилась разбираться насчет бога и греха, оставив за спиной всех своих знакомых, вполне укладывается в протестантское "спасение личной верой".

Единственное, что можно сказать — с расизмом они плохо борются :) Иначе бы индейцы и монголоиды хотя бы мелькали на заднем плане.

Дизайн маскирует очень многое из противоречий сеттинга – нарастает визуальное впечатление. Колледж представлен как идеализированный университет позапрошлого века – хорошо, но ничего особенного, и нет даже попытки обойти «Хогвартс». Квартира и дирижабли – образ иных 30-х годов прошлого столетия – уже куда сильнее. Лаборатория на севере — оранжевые инфракрасные лампы и сине-зеленого оттенка стены, переданное ощущение холода и тепла в лабиринте коридоров. И там, как минотавр, существует помесь центрифуги с гильотиной, которой приносят новые и новые жертвы. Всё это вначале показанное в работе, а потом разрушенное — просто великолепно. Дворец медведей — с остатками их еды — впечатляющая берлога хищников. Наконец, финальный бой и раскрытие портала – эффектный хаос, который обещает разрушить мир.

Да, местами диссонанс. На морозе совершенно не видно дыхания людей. И воздушный шар, который смог медведя поднять – фантастика, которую замаскировали просто тем, что шар не показывали целиком.

Но в съемках присутствует старание, когда любой объект пытались целиком раскрыть в кадре. Ружье не просто на стене, вот вид сквозь стволы, вот щелканье механизма, а вот приклад и щека стрелка. Деталировка. Деймон-змея шпиона выползает из пустого черепа и обвивает руку человека, возвращаясь к хозяину. Или готова выползти из рукава, чтобы произвести впечатление на агента-землянина. Тот момент финального боя, когда сияние авроры достаточно освещает маску десантника, чтобы можно было увидеть его глаза, понять удивление бойца – из вооруженной куклы тот становится человеком. Образ медсестры с отрезанным деймоном — «у тебя же не лоботомия!» — но видно, психика разрушена. Она-то как раз и есть кукла. Громадный зал магистериума – и каменные скамьи в комнате для переговоров. Знаки отличия на воротнике священника-фанатика – с нацистским рефреном — и татуировка летающей ведьмы. Образность и символизм – работают рука об руку. Подобной тщательности страшно недостаёт многим другим сериалам, скажем, «Ведьмаку».

.

Третья опора – развитие сюжета.

Каждая пара персонажей – несет свой конфликт и противопоставляется иной паре – и эти конфликты срабатывают один за другим, как фейерверки. Мать не успела сделать из дочери аристократку, которая брезгливо подожмет губы при упоминании о детских смертях. Отчасти не хватило времени, отчасти — опыта. После чего идут попытки вытащить дочь с другой стороны баррикад – и каждый раз все получается только хуже.

Отец показал ей, что можно нарушать почти любые правила – но потом слово «почти» умерло вместе с Роджером, натурально пущенным на расходные материалы. Между этими двумя крайностями девочка приближается к отцу в умении отринуть все ради поставленной цели. И совсем не зря она уходит вслед за ним…

Интриганка-мать и её коллега-шпион – просто разъезжаются по своим линиям интересов. Сойдутся или нет, сказать совершенно невозможно. Зато Магистериум и цыгане – будут становиться похожими друг на друга тем больше, чем упорнее станут воевать между собой.

Хотя и в финале пережали с контрастом – показали невинную дружбу детей и прозрачно намекнули на самоудовлетворение матери, на её порочное одиночество. Но общий баланс выдержали, и на будущий сезон несколько закладок – оставили.

.

Перед нами история о том, что взросление делает человека предельно одиноким – родители утрачивают власть, любые друзья и увлечения – могут оказаться лишь попутчиками и капризами. Да, ребенку может повезти – и он вырастет в правильной семье, в здоровом обществе, где обходятся без экспериментов над детьми. Только вот свою жизнь всё равно надо выбирать самому. И насколько Лира сможет найти для себя что-то настоящее, а насколько станет лишь марионеткой, бегущей в лабиринте очередного «пророчества» (или борьбы за безуглеродную экономику) — об этом мы узнаем в следующем сезоне.

Антрепренёры театра в который раз поставили спектакль о театре. Я понимаю, что они же и режиссеры, но сейчас не о том... Так вот, получается как в пьесе драматурга Горина: когда актёр пересказывает принцу содержание любовной записки его высочества, чем изрядно того удивляет. Принц учинят настоящий допрос. Но лакея актер не подкупал, дама, которой адресовалось послание, о нём промолчала, и даже через плечо принцу актер не заглядывал. Как же узнал? Принц отправил такую же записку и в прошлом году, и три года, и пять лет тому назад. Рутина.

— Думаете, сударь, они повторяются?

— В сюжете? Нет. Но вот стилистика... Описание мелочей — и их возвеличивание. Умиление бытом, причем с ноткой иронии. Неторопливость и основательность в течении событий. Вежливый поклон всем, кого пьеса может обидеть — потому без резких суждений. И множество характеристик, которое даются в контрапунктах каждой сцены. Вздумай я на спектакле затыкать себе уши — на этих самых отступлениях — я бы ничего из сюжета не упустил. Причем если потребовать от этой пары замечательных антрепренёров новизны — что они вам скажут? Как писали в какой-то своей заметке: "Пусть вас девушки на улице новизной удивляют, а тут театр. Традиция".

— Но театр и должен быть традиционным. Есть законы гармонии. Завязка, кульминация, развязка, пролог с эпилогом.

— О, любезнейший, в этом они хороши.

— Тогда все, что вы перечислили, являет собой достоинства, но отнюдь не изъяны.

— Вот к изъянам мы и подбираемся, любезнейший... Видели ли вы в синемаграфе фильму о побеге каторжанки Каменевой? Как она, из кабины грузового авто, отстреливается от диких якутов, пытающихся на своих оленях запрыгнуть в эту фуру? "Дорога ярости", если мне память не изменяет.

— Да, припоминаю. С ней был еще какой-то полубезумный городовой.

— Именно. Когда она протягивает винтовку своей попутчице, и приказывает — "Перезаряди!" — в этом куда больше вовлеченности, чем в правильно поставленной ноге принца датского, или, если говорить о "Нюансерах", в описаниях шерсти и канители.

— Но это же синематограф!

— Терпение. А помните ли вы фильму "Баталия" — о том как четверо грабителей банка планировали свой "экс", а потом перестреливались с полицией? И сняли уже несколько достойных фильмов, причем зрителям не мешает даже то, что фильма идет без звука, а реплики персонажей — это фразы на черных табличках.

— Помню.

— Теперь сравним в уме эти три величины. По моему мнению, "Нюансеры" в описании ограбления проигрывают настолько сильно, что антрепренеры вынуждены были как бы разделить действие, и подать остывший пирог на трех разных блюдах. Нарезка чечевичного пирога — отличная. Аромат — уже не тот.

— Вы бы хотели, сударь, чтобы на сцене, прямо на декорациях, висели кишки и полыхало пламя?

— Но разве так много кишок мы видим в "Дороге ярости"? Быстрота и яркость действия, присущая синематографу — лишь первая составляющая. Возьмём книгу. Скажем, печально известный "1812"-й. Там где наш современник, да еще с пулемётом "Максим", попадает на Отечественную войну. Сражается плечом к плечу с поручиком Ржевским. Косит французов чуть не тысячами, а в финале дедовской шашкой сносит голову Бонапарту.

— Это кошмар русской словесности, сударь. Когда же выяснилось, что автор сего опуса — гимназист, который решил пользоваться плодами известности своей книги... С позволения сказать, его прыщавая физиономия ни в какие ворота не лезет.

— Но читают его не только прыщавые гимназисты. По гонорарам он скоро Пешкова обойдет. Понимаете — это образ мечты. Земной раёк, куда мысленно может попасть обыватель.

— Полагаете, сударь, если нельзя писать о наших неудачах с Японией...

— Отчасти. Дело в том, что маленький человек, над которым так любит подшучивать известным вам Чехонте, вдруг видит себя — ощущает себя! — на лихом коне в горниле схватки. Причем обыватель это нашенский, а не условный европеец, которому адресуется лихость дАртаньяна в сочинениях Дюма-отца.

— Но спектакли и не могут быть такими...

— Я продолжаю. Сколько других "райков", вымышленных мечтаний обывателя, мы сейчас наблюдаем? "Баталия светил небесных" — про то, как взорвали Сириус. Судьба сироты Гончара — из волшебной школы. Тысячи их. А многие люди просто живут революцией, и верят в её наступление.

— Не будем про революцию, сударь.

— Согласен. Так вот мечтаний — множество. Они как бы выстроена по ранжиру — от обжигающе-величественных, до самых ничтожных. Где в этом ряду место "Нюансеров"?

— Образ-то сильный. Тоже мечта обывателей. Чтобы можно было передвинуть табуретку, переложить с места на место шкатулку — и от этого менялись бы судьбы людей.

— Но что они получают в результате? Некую приятственность для себя-любимых или для своих конфидентов? "Теплый мир"? Стоит им взять за что-то масштабное, все рассыпается. Актрису загубили, хорошо хоть врачу карьеру не поломали. Даже отомстить толком не смогли. "Три с половиною человека, которые в провинции беспорядков учинить не могут", — хотя я сейчас не точно цитирую. А что будет, если наделенные такою властью люди окажутся на мировой войне? Она ведь начнется. По их поступкам можно судить, что искренне привязываются они к очень немногим — и можно ведь взять этих немногих, и переехать куда-нибудь к антиподам. В Австралию. Это всё равно, что я бы всю жизнь грезил лишь о "катеньке" в моём портмоне. Сейчас её там нет, но для настоящей грёзы — это ничтожный калибр.

— Но мы с вами, сударь, вряд ли помчимся вперед на лихих рысаках, даже если война начнётся.

— Несомненно. Мы с вами обыватели. И когда европейская война разгорится, мы будем грезить о теплом доме с целой крышей и свежей ветчине на блюдце. И многие из тех, у кого сейчас нет такого маленького счастья, стремятся у нему всею душою. Однако же сейчас, в эту минуту — для вас это отнюдь не мечта. Это возможность. Проект. Вполне достижимый обычными путями — без волшебства. Не нужно взлетать, можно дойти пешком.

— Интересное суждение. Но ведь многие, сударь, желают видеть и привычные вещи. В этом коренится непреходящая слава натюрмортов.

— Не могу не согласиться. Если вам нравится атмосфера, вы на спектакль и пойдете. А мне её мало. В фантастике — вот тут на афише "Фантастический спектакль" значится — мне без мечты скучно. Когда соберусь на спектакль про жизнь губернского города Х, или про историю отечественного театра — про "Нюансеров" первым делом вспомню.