Детский художник Александр Штеффенсмайер нарисовал очаровательную корову Лизелотту в 1998 году. С тех пор миллионы детей и взрослых ждут новых историй о проделках веселой и любознательной коровы, а ведущие немецкие издательства соревнуются за право издавать книги талантливого иллюстратора.

Для российского читателя писательницу Лину Жутауте открыло издательство «Клевер». В 2012 году вышли две книги про очаровательную девочку Тосю-Босю. Героиня, обладатель цветного комбинезончика и богатого воображения, мгновенно завоевала детей – ведь она такая же, свойский партнер по играм. Но этого мало, книгами про Тосю-Босю оказались покорены и родители. Лина Жутауте на примере своей героини показала, что бывает – если вовремя не убрать за собой игрушки или пропустить мимо ушей мамины-папины-бабушкины слова. А совсем недавно на русском издана пронзительная сказка о настоящей дружбе «Фердинанд и Пуш». И пока критики рассуждают о том, что литовская литература становится популярной в России, Лина Жутауте рассказывает «Летидору» о своей версии причин этой популярности.

— В одном интервью Вы как-то упомянули про то, с кем Вы себя отождествляете в своих произведениях. В «Требуется гувернантка для детей волшебника» Вы гувернантка, в «Кошке до вторника» — мама, а в «Трех днях до конца света» Вы — смешная бабушка, которая пишет «кошмарно плохие детские стихи». Интересно, а в повести «Куда скачет петушиная лошадь» Вы себя с кем ассоциируете?

— Вот смеяться будете. Сначала вполне ожидаемо отождествляла себя с Дашей (хотя реальный прототип — Саша Колегова из Сыктывкара, настоящая победительница конкурса «Волшебная строка» и, надеюсь, в будущем моя коллега-писатель). А потом поняла, что моя роль — не идти спасать мир, а прыгать с воплями по его обочине и сигнализировать: «Что-то не так! Дорогие земляки, что-то пошло не так!» Словом, я немножко петушиная лошадь. А еще я Лютик. Вот уж это точно я по характеру.

— Давайте остановимся на фантастической повести «Куда скачет петушиная лошадь?». Расскажите, как вообще зародился ее сюжет, что Вас к нему подтолкнуло? Как получилось, что в сюжет «вплетены» фольклорные персонажи?

— Сюжет слегка зашевелился (еще не зародился, а так, начал зарождаться что ли) в чудесной поездке по Коми краю, когда в Сыктывкаре и Усть-Выми проходил изумительный фестиваль писателей Коми и Урала. Нас (Ольгу Колпакову, Андрея Щупова, Вадима Осипова и меня) пригласил Сыктывкар и наша любимая и замечательная Елена Габова. Там я подумала — вот оно. Остальные члены нашей «четверки» ничего про Коми-край не сочинили — так уж вышло, а меня зацепило сразу. А через три недели (так уж совпало) я с коллегами (два хирурга, два анестезиолога и я) поехала в удивительное путешествие по землям коми-пермяков: Чердынь, Вильгорт, Камгорт, Ныроб, Пянтег, Усолье, Соликамск и Орел-городок. Мы давно придумали это путешествие — когда еще прочитали Иванова «Хребет России» (очень люблю и уважаю этого писателя), и вот, наконец, набрали отгулов, парни заменили дежурства и мы поехали. И все мгновенно срослось — эти две поездки, и моя радость, что мои друзья со мной, и чудо расцветающей майской земли, и счастье, когда тебя понимают, и боль за эту землю и разрушающиеся деревни, и уходящий мир… А фольклорные персонажи… это они сейчас фольклорные персонажи. Раньше они были богами, хозяевами этой земли. Неудивительно, что они пришли на страницы этой книги — как хозяева.

— Долго ли Вы писали «Петушиную лошадь», было ли такое, что во время написания Вы что-то кардинально меняли/переписывали?

— Не помню. Довольно долго читала разнообразные монографии и вообще книги о коми, их обычаях, их истории. Чтобы не наврать. Слова коми языка учила, мифологию. От этих дней осталась полка с книгами про Коми край. А сам текст пошел быстро. Завязла перед концом — ну не понимаю, как сделать не нравоучительно и чтобы был свет в конце тоннеля. И чтоб не розовые сопли, коих не люблю особо. В завязе стояла долго, потом поняла, как надо сделать. Кардинально не переписывала — основной текст шел просто сам, только успевай записывать. Вот конец долго обдумывала. Еще боялась что-нибудь напутать, поэтому послала Елене Габовой на проверку и исправила то, что она сказала. За что ей отдельная благодарность. Вообще в Сыктывкаре отличные детские писатели и чудесные люди. Владимира Васильича Тимина сильно люблю и его книгу «Мальчик из Перми Вычегодской». Великолепная историческая повесть для детей, XV век, Коми-земли. Кто ее знает в России? А книга достойна всемирной известности. Это беда нашего времени — провинциальные писатели варятся в собственном соку (в смысле в небольших издательствах своих родных краев), имеют тиражи в лучшем случае 1000–2000 экз, и дети других областей не получают их книг. В последние годы наметился сдвиг — спасибо премиям «Заветная мечта» и «Книгуру», пропагандирующим своих номинантов. Кстати, «КомпасГид» — одно из ОЧЕНЬ редких издательств, которое возит своих авторов по России. Это здорово. Это мудро.

— Признайтесь, кому из героев Вы особенно симпатизируете и почему?

— Лютику, конечно. Он с комплексами, как я. И, как я, гиперчувствителен к похвале и осуждению, к заботе, к невниманию, счастлив, когда его любят, хвалят, когда с ним дружат. Если продолжить ответ на первый вопрос, то петушиная лошадь — это моя «социальная» роль, а характером я ближе к Лютику.

— Легко ли произведение нашло своего издателя?

— Нет. Его никто не хотел. Сначала от него деликатно отказался мой любимый «Сократ» (это мое действительно любимое екатеринбургское издательство, верные друзья уже лет 10) — взял другую повесть, тоже на уральском материале и не хуже, на мой взгляд. Потом «Лошадку» поругало жюри Бажовской премии, сказав, что у них очень престижная премия, и лучше бы я что-нибудь нормальное прислала. Потом я отправила «Лошадку» в «КомпасГид», там долго не читали. А потом — ура! — «Лошадке» дали первую премию «Книгуру»! И тогда «КомпасГид» ее сразу взял. Если бы «Книгуру» не выиграла, то книжку бы, наверное, так и не издали. А теперь читатели пишут, хвалят, «спасибо» говорят. Мне очень нравится «КомпасГид», это совершенно «мое» издательство по выбору книг, по людям, которые там работают, и по методам работы, и я нагло напрашиваюсь к ним еще, с другими книжками, но пока не берут.

— Вы принимали участие в выборе иллюстратора книги? Как Вы оцениваете иллюстрации Валерия Слаука? Так ли Вы представляли себе героев повести?

— Нет, я не выбирала. Мне прислали образец рисунков Валерия Слаука, и я сразу закричала: «Ура, я так хочу!!!!!!!!!!» Он гений. Нет, правда, он гений, это даже не обсуждается. У меня никогда не было еще такого художника в книжках. Я даже не могу оценить его рисунки — это что-то запредельно прекрасное. Я абсолютно не так представляю себе своих героев, но это не важно — его рисунки восхитительны. Я счастлива, что моя сказка послужила причиной к появлению этих прекрасных иллюстраций. И вот опять же это показатель профессионализма издательства.

— Вы бы хотели, чтобы по мотивам «Петушиной лошади» поставили спектакль, ну или нарисовали мультфильм, сняли фильм?

— Да. Но я сомневаюсь, что это возможно — книжка довольно сложная. Мне вообще хотелось бы, чтобы хотя бы по одной моей книжке сделали мультфильм, я очень люблю этот жанр. Не обязательно по «Лошадке».

— «Куда скачет петушиная лошадь?» стала лауреатом премии «Книгуру», потом победила в «Книге года 2014» в номинации «Вместе с книгой мы растем». Для Вас это показатель? Считаете ли Вы эту книгу лучшим Вашим произведением для детей? Или больше любите какое-то другое свое произведение?

— Мне трудно судить. Она мне нравится и сама по себе, и как воспоминание о хороших людях и прекрасных землях. И там очень дорогие для меня идеи — про «исход» молодежи из нестоличных городов и из поселков, про захиревшие деревни. Я все понимаю про прогресс, но почему в Италии или Германии, например, прогресс идет не за счет гибели маленьких городов и сел? Эту тему я пытаюсь поднять и в других книжках — «Верните город на место!», «Марго Синие Уши». Да, я люблю «Петушиную лошадь».

Но есть еще книги, которые я считаю не хуже — «Остров, которого нет», «Верните город на место!», «Три дня до конца света», «Марго Синие уши» (эта еще не напечатана). Вообще-то премия — и показатель, и не показатель, сколько превосходных и куда более хороших, чем мои, произведений, не имеют никаких премий (например, «Очень правдивая сказка» Павла Калмыкова, она же «Королятник» — гениальное произведение). Но премия — это очень здорово для человека, неуверенного в себе, как я. Потому что воспринимаешь ее как признание коллег. И крылья растут просто мгновенно.

— По основной своей профессии Вы врач. А что Вас вдохновило стать писателем?

— А ничего не вдохновляло. Сочинение сказок — это функция моего организма. Все люди едят, спят, пьют и прочее. А я еще и сказки сочиняю. Чистая физиология.

— Есть ли детские писатели, которые помогли Вам сформировать свой стиль или своим творчеством «спровоцировали», натолкнули на написание каких-то Ваших произведений?

— Ой, трудный вопрос. Очень много писателей, перед которыми я склоняюсь как перед учителями. И взрослые, и детские. Не хочу набирать длинный список. Непосредственно на написание какого-то конкретного произведения никто, вроде, не наталкивал, это внутренний процесс, а не внешний. Но — трудно судить.

— Как Вы считаете, идеальная книга для детей — какая она? О чем она должна быть, в каком жанре написана, какие герои ее должны «населять»?

— Это тема для отдельного доклада, причем длинного. Самый банальный ответ: она не может быть «типовой идеальной», она разная, их много — в разных жанрах, для разных возрастов, с разными героями. Потому что читатель ищет свою книгу. И то, что идеально для Данила, совсем не подойдет для Вани и вызовет яростное отторжение у Маши. Это все равно, что сочинить идеал мужчины. Для Вас и для меня эти идеалы точно разные (обсудим при встречеJ). Книги точно так же. Главное, чтобы каждый читатель нашел СВОЮ книгу.

Иллюстрации кликабельны

Беседовала Ирина Эдлина

Источник

— Я читала в одном Вашем интервью, что идея серии книг про Большую Маленькую девочку появилась благодаря Вашей средней дочке. А как вообще проходил процесс от задумки до полного воплощения, много ли времени понадобилось для реализации? Какие были сложности и были ли они вообще?

— Да, я придумала Женю, глядя на свою среднюю дочку. Тогда я вдруг поняла, как сложно, когда ты выглядишь уже почти взрослым, а на самом деле ты еще ребенок. Снаружи — большой, а внутри — маленький. Я видела, как ей нелегко от этого несоответствия... ну и развила эту идею, придумав такую великанскую девочку. Девочку, которая СНАРУЖИ уже выросла (и даже переросла всех вокруг), но продолжает расти, взрослеть и меняться — ВНУТРИ. Кстати, катализатором всей этой истории невольно стал главный редактор издательства «КомпасГид» Виталий Зюсько. Я живу в Минске, и издательство проводило там презентацию книг Дельфины Перре. Ну и потом, уже после встречи, я подошла к Виталию, с которым тогда была незнакома, и рассказала, что вот — есть идея такой книжки. Он сказал, что это может быть интересно... Собственно, тут все могло и закончиться. Ну а дальше я написала первые три истории про Большую Маленькую Девочку, и на эти три истории откликнулись три издательства. В том числе и «КомпасГид». Такое вот сказочное начало получилось. И я очень обрадовалась, потому что книжки «КомпасГид» я давно знала и они мне всегда нравились. Я вам сейчас открою секрет. У меня на столе жила компасгидовская открытка с крокодилом, который стоит под дождем. Я купила ее еще до того, как придумала первую историю про Девочку. Так что можно сказать этот крокодил — предвестник всего, что случилось потом.

— Участвовали ли Ваши дети в написании, предлагали ли они какие-то идеи?

— Нет, в написании книжек они не участвуют. Чем я беззастенчиво пользуюсь, так это возможностью наблюдать за детьми и их взаимоотношениями. За психологией, так сказать. Все под рукой, вот, например, отношения сестер с довольно большой разницей в возрасте. Лежу, спрятавшись за кустиком, а вокруг меня на свободе резвятся дикие дети. Очень удобно, главное не забывать их вовремя кормить. Ну и потом всегда можно проконсультироваться по поводу каких-то словечек или ситуаций. Увлечения детей тоже помогают. Зимой мы все не отрываясь смотрели сериал про Шерлока Холмса, и я уже тогда поняла, что надо срочно писать детектив. И написала «Дело о клетчатой сумке». Женя, конечно же, старается быть похожей на Холмса-Камбербэтча. А больше я вам ничего не расскажу.

— Что стало основой для сюжетов этих историй про Большую Маленькую девочку?

— Ну, наверное, безумные фантазии автора, потому что я люблю придумывать смешные, даже абсурдные истории! Конечно, я не совсем оторвалась от реальности. Какие-то мелочи, детали — они очень личные — и мне хотелось их сохранить. Я рада, когда они остаются в книжках и мои дети их узнают. Иногда какая-то реальная ситуация становится поводом для истории.

Вот, например, я в первом классе очень хотела в туалет и бежала после уроков домой, чтобы успеть, потому что в школе это было сделать невозможно. Не спрашивайте почему, этому нет логических объяснений. И вот я возилась с замком, открывала дверь и поняла что уже все... не успела. И это был позор и ужас. Ведь я — большая. Первоклассница. И четвертая книжка — про то, как Женя пошла в первый класс, — началась для меня с этой истории. Ну а потом вокруг придумалось много всякого-разного-смешного. Интересно, что когда я читала «Семь с половиной крокодильских улыбок» разнообразным детям, многие говорили, что у них были те же проблемы и они тоже в школе боялись ходить в туалет. «Только я не думал, что в книжках можно об этом писать», — так мне сказал один мальчик. Я еще хотела чуть-чуть рассказать про седьмую книжку, она вышла совсем недавно. Вот она тоже очень личная и важная для меня. Она не случайно называется «Грустный радостный праздник». С одной стороны, это новогодняя история. И в то же время Мишка узнает, что дедушка болен и скоро умрет. Вот так все переплелось: горечь и радость, смешное и то, что причиняет боль... И ведь это невозможно разделить, из этого и состоит жизнь. Женя с Мишкой устраивают праздник для дедушки — и у них все получается. Мне очень важно было написать эту книжку, мне кажется, она может стать еще и поводом для разговора, на который взрослым порой трудно решиться. Когда умирал наш дедушка, младшей дочке было пять лет. И это были праздничные дни — Новый год, Рождество... У нас все было совсем по-другому, чем в книжке. Но опыт, какие-то важные вещи, которые я поняла — это оттуда.

— Есть ли в главной героине что-то от Вас самой, хотели бы Вы быть на нее в чем-то похожи?

— Ну конечно, есть, иначе, наверное, я бы не смогла писать эту книжку от первого лица. Наверное, Женя — такой гибрид меня самой (причем и маленькой, и нынешней) и моей младшей дочки. Ну а что-то, конечно, придумано.

— И еще вопрос о героях: у таксы Ветки, у Мишки, у кого-то из других героев есть реальные прототипы или все они полностью придуманы?

— У таксы — точно нет. У меня никогда не было собаки, я о ней только мечтаю. Надеюсь, что все-таки она у нас появится. И Мишка, и Соня — придуманные персонажи, хотя какие-то черты я подгребла, конечно, от реальных детей. У нас есть друзья, первую книжку я вообще написала, живя у них на даче. Так вот там, среди пятерых детей, есть и Мишка, и Соня. Хотя они по характеру совсем другие. Кстати, Мишкины уши «пришли» от их старшего брата, Гриши. И каждую новую книжку я всегда читаю сначала своим детям, а потом вот этим — «двоюродным». Соня и Миша особенно внимательно слушают.

— Когда Вы создавали образ Большой Маленькой девочки, Вы ее представляли так, как нарисовала Саша Ивойлова, или как-то иначе? Важно ли для Вас, чтобы иллюстрации соответствовали Вашему представлению?

— Мы очень долго искали иллюстратора, и я рада, что издательство «КомпасГид» так серьезно к этому отнеслось. Наше сотрудничество с Сашей Ивойловой — настоящий подарок! Запоминающийся образ Девочки с длинными «макаронными» ножками — это изобретение Саши. Очень удачное. Можно придумать историю, где один из героев намного выше других, а вот потом все это скомпоновать на рисунке, придумать обаятельного персонажа, чтоб он не выглядел большеголовым монстром рядом с остальными... Это невероятно трудно. И у Саши это замечательно получилось! Сейчас я даже не представляю, что Девочка может выглядеть как-то иначе. Сама я ТОЧНО знала, что Женя не должна была быть рыжей, чтоб не было ассоциаций с Пеппи. И я не представляла ее блондинкой... Ну никак! Я знала, что у нее темные волосы, она худенькая, немножко неуклюжая. Очень обаятельная, но совсем не красавица-принцесса.

— Как бы Вы хотели, чтобы дети восприняли Ваши книги, что, по-Вашему, они должны из них вынести?

— Ой. Когда я представляю что-то выносящих из книги детей, мне сразу их жалко. Вспоминаются грузчики, несущие тяжелый шкаф. Я не хочу детей чему-то специально УЧИТЬ, не хочу, чтоб они что-то ВЫНОСИЛИ. Мне нравится рассказывать истории. Хочется, чтоб они были вкусные, как пирожки, и детям хотелось еще. Ну а если с этими историями дети «проглотят» какую-нибудь мысль — например, о том, что люди могут быть очень разными, что МОЖНО быть чудаком, ни на кого не похожим, — то это, конечно, здорово.

— Из всех 12 рассказов про Большую Маленькую девочку, можете особенно выделить какой-нибудь один, самый любимый, самый интересный или, может быть, тот, который дался труднее всего?

— Сложно пишутся книжки на сложные темы. Вот «Грустный радостный праздник» писался трудно. Еще есть история «Про Любовь», она так и называется. Эта книжка совсем новенькая и поэтому для меня — самая-самая, я все время к ней возвращаюсь, чтобы что-то доделать... А первой книжке особенно повезло, потому что по ней замечательный театр «Картонка» сделал небольшой спектакль. Вот здесь можно увидеть ролик, снятый на спектакле и на презентации книжек, а заодно полюбоваться на Беньку (кабаре-бэнд «Серебряная свадьба») и послушать, как она поет песню Большой Маленькой Девочки.

— Когда в «КомпасГиде» выйдут все заявленные 12 рассказов о Большой Маленькой девочке, Вы планируете продолжить о ней писать или будете создавать новых героев? Расскажите, какие у Вас ближайшие творческие планы?

— Я хочу написать пьесу для кукольного театра. Возможно, что в ней объединится несколько историй про Женю и получится что-то новое. Я бы и сценарий для мультфильма с удовольствием сделала. Мне кажется, и в анимации эту историю можно интересно рассказать, конечно, что-то меняя. Такие вот «наполеоновские планы»... А если что-то совсем новенькое... У меня есть заявка на книжку-картинку, которая называется «Десять секретов», она для детей 6–8 лет. Хочу ее дописать. Есть повесть для подростков «Часовые пояса», она тоже пока только задумана. Во время одной из встреч в Калининградской области в библиотеку пришли подростки. Я, конечно, сначала растерялась немного, потому что моя презентация и книжки про Женю придуманы для младшеклассников. Пришлось быстренько перестраиваться. Вот я и стала рассказывать эту, еще не написанную книжку. Ну и в конце пришлось пообещать, что я ее напишу и они смогут ее прочитать. Так что теперь не отвертишься.

— Поделитесь, а в детстве Вы сами выбирали для себя, что читать, или родители Вас «направляли»? Какие были первые любимые книги, любимые авторы?

— У нас был дом, заполненный книгами, — это было самое главное воспитание. И все читали — и мама, и отец. Было много хороших стихов. Помню самиздатовского Пастернака в обложке из синего плюша. Наверное, ради него разрезали какую-нибудь парадную скатерть. Еще помню, как в шестом классе я заболела, и мама читала мне рассказы Чехова — и после этого я сразу его полюбила. Любимые книги в разном возрасте — разные. Очень нравилась Линдгрен, ее тогда трудно было купить, у меня своей не было, а я о ней мечтала. «Хижина дяди Тома» — любимейшая, зачитанная и зареванная. Трилогия Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…». Лет в 13–14 — «Воспоминания» Анастасии Цветаевой, «Футуристы» Чуковского, «Слово живое и мертвое» Норы Галь. Три любимые книжки, которые я не раз перечитывала. Кажется, я была большая зануда! А вот сказки я полюбила читать, только когда выросла. До сих пор не могу остановиться. Ну и еще было много стихов — Заболоцкий, Цветаева, тоненькая книжка Мандельштама, в 10-м классе появился Бродский, тоже самиздатовский. А вот с Пушкиным у меня как-то не складывалось, хотя дома были целые полки пушкинистики — моя мама из Тарту и, учась на физфаке, пропадала на лекциях Лотмана. Кстати, да, вот на Пушкина меня «направляли». Но я не слушалась и сворачивала в сторону.

— Почему Вы решили «переквалифицироваться» в детского писателя? Мечтали об этом с детства?

— После окончания сценарного факультета ВГИКа я попала на «Улицу Сезам», это был самый первый сезон, тогда же приехали американцы, они учили русских сценаристов. Это был потрясающий опыт. Тем более, что пришла я туда в общем-то случайно, я думала, что я очень серьезная и взрослая и хочу сочинять что-нибудь такое... суровое. Для больших. И вдруг оказалось, что мне и другое нравится и, похоже, у меня это получалось. Во всяком случае, меня очень поддержали старшие коллеги. А они были настоящие и очень хорошие детские писатели. Я работала на «Улице Сезам», и тогда же в издательстве «МЭТ» вышла тоненькая первая книжка с моими стихами для детей. А потом была работа на телевидении, я довольно долго писала сценарии для документальных фильмов и все думала: «Во-о-от, когда-нибудь потом я стану писать детские книжки». Знаете, как в детстве мы мечтаем — что будет, когда я вырасту. И у меня появились уже свои дети, и в какой-то момент я поняла, что уже нельзя ничего откладывать «на потом», потому что — хоть в это и не очень верится — я, вроде как, выросла.

Вот так все и получилось.

Беседовала Ирина Эдлина

Источник

Михаил Бычков — известный петербургский художник, дизайнер и иллюстратор. Редакции сайта Kidreader.ru удалось поговорить с Михаилом об истории создания иллюстраций к сказу Бажова «Серебряное копытце». Художник поделился, как он подходит к созданию макета и как нему приходят образы героев.

— Михаил, расскажите, как вы решились проиллюстрировать «Серебряное копытце»?

— Началось все с того, что я нашел свои детские иллюстрации к «Серебряному копытцу» и мне захотелось нарисовать эту книгу. Это не заказной проект, а мой собственный.

— Сколько шла работа над «Серебряным копытцем»?

— Я придумал макет примерно 5–6 лет назад. Вообще макеты я делаю быстро, за несколько дней. Но макет потом должен полежать, чтобы созрели чувства, ощущения, чтобы выросла техника. «Копытце…» лежало столько времени, потому что, во-первых, я не представлял себе, кому его предлагать, а во-вторых, долгое время не мог просто сесть и начать рисовать для себя. Был этап изучения материала, ведь выяснилось, что я совершенно не знаю Урала. В этом мне очень помогла Изабелла Иосифовна Шенгина — доктор исторических наук и сотрудник Этнографического музея. Я ей позвонил и сказал, что я художник и занимаюсь сейчас «Серебряным копытцем». Она меня тут же пригласила в музей. Во время нашей встречи под ее диктовку на своем макете я написал напротив каждого костюма, кто во что должен быть одет. Я отметил, во что одеты девушки, женщины у колодца, как одевались молодые, а как — старики.

Благодаря Шенгиной, у меня появились фотографии зимних, осенних и летних видов Урала, фотографии всех этих деревушек, поселков с характерными для Урала особенностями. Например, крыши у них не двускатные, а четырехскатные. На моих иллюстрациях все, что касается материального мира, имеет документальную основу. У меня в «Копытце…» все честно нарисовано, есть привязка к Уралу, но я, когда рисовал уральские пейзажи, фантазировал и писал их на основе своих впечатлений от Урала, а не срисовывал реальные уральские пейзажи. Работа над «Серебряным копытцем» дала мне развернуться в этом плане. Я очень хотел, чтобы книга получилась эмоциональной, ведь русская природа — это колоссальная мощь, хотелось передать детям ощущение золотой осени, фантастически красивой зимы! Русский быт тоже имеет свою невероятную прелесть, которую хотелось передать. Тогда у меня остался только один вопрос — охотничье оружие и костюм охотника.

— И как Вы его для себя решили?

— Мне очень помогла встреча с хранителем оружия Этнографического музея Дмитрием Шереметьевым. Поскольку по тексту герои «Серебряного копытца» отправились в лес охотиться, то, естественно, меня интересовала жизнь охотников. Дмитрий Шереметьев мне рассказал невероятно интересные вещи об охотниках, об охоте. Оказалось, что охотником мог быть далеко не каждый. Мы наивно полагаем, что любой крестьянин мог взять ружье и пойти в лес, но это далеко не так, потому что все охотничьи вещи — пули, порох и сами ружья — стоили дорого, даже очень. Охотник для того, чтобы выжить и прокормить семью, должен был попадать в добычу с первого выстрела. Если он попадал только со второго, его жизнь становилась на грани материальных проблем. Настоящие охотники того времени были людьми с метким глазом, с крепкими нервами и здоровьем. То есть получалось, что охотник — исключительно сильный человек потрясающих качеств. Это представление помогло мне нарисовать Кокованю.

— Каким Вы увидели Кокованю?

— Это очень христианский образ, и в процессе работы я понял, что Кокованя… он не кисель, не добряк такой, а очень сильный, крепкий человек, это такое олицетворение русского человека в его лучшем образе. Я придумал не просто седобородого дедушку. Образ Коквани сложился из множества деталей в тексте. Он золото добывал. О чем это говорит? Значит, он должен обладать потрясающим здоровьем, ведь золото тяжелое, а его еще в воде надо промывать — работа непростая. Кокованя выбрал сиротку не потому, что ему скучно было. Сначала мальчика хотел, чтобы пособника из него вырастить, а подумал о девочке, о ее родителях… решил из нее человека воспитать. В процессе чтения для меня весь скрытый смысл стал проступать сквозь текст, ведь и Даренка там вовсе не зайка…

— А какая Даренка?

— Даренка не паинька совсем, а девочка практичная, непростая, с очень сильным, своеобразным характером. Он была «по шестому году», но при этом топила русскую печь, варила кашу, готовила похлебку, носила воду, ей нужно было тяжелым ухватом ставить в печь горшки, ведь детских ухватов не было… В таких условиях дети очень рано взрослеют, начинают понимать, что есть что. У Коковани вот была светлая мечта — просто увидеть Копытце, его волшебство, эти камешки, а Даренка — нет, она веревочку приготовила, то есть практически мыслила поймать это Копытце. Вот какой сложный характер! С самим Серебряным копытцем, кстати, тоже интересно получилось, ведь это совсем не козлик. У Бажова по тексту Копытце ростом не выше стола, ножки тоненькие, головка легонькая. Ни на какого козла такое описание не похоже. Я прочитал интересную статью, что на Урале козликами называли именно косуль, и тогда я сразу пошел в Этнографический музей. Там есть косули, и рожки у них как раз такие, как описано у Бажова, то есть удалось установить, что у Бажова не козлы, а именно косули — грациозные, изящные, исключительно красивые животные, и рисовать их хоть и непросто, но очень интересно. И копытца у них совершенно органично смотрятся.

— Расскажите еще про образ Муренки. Что она за персонаж?

— Дело в том, что Муренка — это личность, личность с характером. Это кошка, способная влюбиться. И мне хотелось сделать не просто кошку, а создать интересный образ личности этой кошки. Кошка Муренка все время «выбивается» по тексту — она все время ведет себя не совсем как кошка. Перед нами развертывается история любви Копытца и Муренки, и я это обнаружил еще в своем детском рисунке. Копытце стоит рядом с Муренкой, для нее камешки высекает и с ней беседует. Как ни странно, почему-то меня в детстве поразила не волшебная история, а именно их взаимоотношения.

— Поделитесь, с чем связан переход от техники сказок Шарля Перро к технике «Серебряного копытца»?

— Если есть возможность, если требует тема, я всегда изучаю искусство эпохи, которая отражена в произведении. Когда я делал сказки Перро, я понял, что его сказки требуют какой-то мягкости, требуют нежности, цвета, изящества рисунка и деталей. Я изучил массу материала по графике XVII века, нашел работы невероятно интересных художников того периода, более того — я даже нашел художника, который рисовал бытовые картинки, где все было сказочное, — сказочные столы, сказочные скатерти… Это отразилось на моей технике, для сказок Перро я использовал не только цветные карандаши, но и угольный карандаш (он у меня доминировал) и такую бумагу, на которой карандаш дает мягкие фактуры, близкие по ощущениям к литографии, но при этом более тонкие. Конечно, такая техника не для всего подходит. Вот когда я иллюстрировал Грина, то понял, что для него моя техника совершенно не годится, ведь Грин — психологический писатель, у него мощная энергия, тонкие переживания… Мне нужна была для «Алых парусов» техника, которая давала бы плотный цвет большой фактуры, и я понял, что мне нужна была просто живопись. В той новой технике, которую я разработал для Грина, я работаю и сейчас, она позволяет мне все время что-то менять, поэтому мне интересно в ней работать.

— А для «Серебряного копытца» какое оригинальное решение Вы придумали?

— В макете книги есть полностью текстовые развороты, полностью иллюстративные и есть развороты, на которых полосные иллюстрации. Я придумал написать кистью серо-белый фон так, как будто бы это покрашенная стена, в результате полосы под набором соединились в иллюстрации. Потом у меня родилась идея сделать орнаменты в духе росписей, которые делали мастера на Урале. Репродукции я брать не захотел, ведь книжка рисованная — это было бы неорганично. Я сам придумал декоративные элементы и расположил их на раскрашенных серо-белых полосах рядом с набором. Эти орнаменты я создавал отдельно для каждого разворота, писал в гамме иллюстраций, которые находятся на соседней полосе, поэтому они стали органичным элементом, который создает настроение и наполняет ощущением радости народного искусства, ведь народное искусство очень радостное само по себе.

— При работе над иллюстрациями «Серебряного копытца» у Вас случалось, что, рисуя оригинал, Вы полностью отходили от намеченного эскиза?

— Вообще, когда дело доходит до рисования оригиналов, я откладываю макет и импровизирую на чистом листе. Дело в том, что мои эскизы существуют как самостоятельные графические произведения. Когда я делаю оригиналы, то, конечно, поглядываю на эскиз, чтобы сохранить характер композиции, если он удачный, но дальше для меня идет чистая импровизация. Если я чувствую в процессе работы, что сюжет на эскизе меня не устраивает, то я меняю этот сюжет на оригинале, рисую то, что чувствую. В «Серебряном копытце» у меня был эскиз, на котором я наметил дерево, свободно идущего Кокованю и где-то рядом косулю. Но в процессе работы я понял, что такое расположение далеко от реальности природы. Кокованя по сюжету шел смотреть, где косули пасутся, но на самом деле косули — чуткие, они его видят, слышат, близко к ним не подобраться. Поэтому в итоге косули вышли на передний план, а где-то далеко в тени идет маленький Кокованя.

— Бывает, что Вы работаете сразу над несколькими проектами?

— Нет, я стараюсь так не работать. То есть бывает, но очень редко. У меня бывало, что я делал дизайн книги и работал над иллюстрациями. В дизайне я мыслю полиграфическими формами, а иллюстрации — это другое мышление. Это создание образов, пространств. Такую работу я могу чередовать или сочетать, а две художественные иллюстрированные книги я не могу и не хочу делать одновременно, потому что для меня это два разных мира, два разных пространства.