Желание обрести власть, в смысле власти над другими,
— вот что уводит большинство людей прочь от дороги к свободе.
Урсула К. Ле Гуин
Эта небольшая повесть очень важна для понимания составляющих социальной фантастики Урсулы Ле Гуин. В сжатом виде мы можем видеть характерные элементы творчества писательницы: «война миров», экологизм и главный герой, стоящий на стыке двух цивилизаций.
В повести читатель сталкивается с мифологизацией родоплеменного строя и образами благородных дикарей, живущих природосообразной жизнью. Позже, в романе «Всегда возвращаясь домой» такая авторская позиция превращается в апологию анархо-примитивизма; в мире романа остатки человечества прошли путь постапокалиптического очищения от скверны техногена, хотя полностью и не отбросили все его блага. Тут же видим некую полностью ушедшую в неолит (а то и дальше) общину людей странного вида, имеющих, очевидно, генетическое родство с землянами. Да и матриархат не достиг еще таких глобальных масштабов, как в упоминаемом романе. Компенсацией одичанию служат эзотерические способности, впадение в периодический гипнотранс, в котором открываются некие высшие истины.
Идеализация первобытной жизни в лесу доведена автором до какой-то высшей точки. «Лес» и «мир» для атшиян-пискунов, действительно, обозначаются одним словом. Но при всем отличии от привычного облика во многом, что приемлемо «цивилизованным», это все же люди. А для людей есть только один универсальный язык – язык гуманизма.
«Война миров», столкновение цивилизаций в повести весьма напоминает вьетнамскую войну (вспомним время написания). Армейские вертолеты, поливающие тяжелым свинцовым дождем убогие полуземлянки аборигенов, джунгли, пылающие адским пламенем напалма, отчаянная партизанская война с виду неспособных на сопротивление малорослых жителей лишь усиливают сходство повести с реальными историческими событиями.
Человек-завоеватель, разжигающий в своей и без того никчемной душонке животную ксенофобию и пещерную ненависть, оправдывая хруст позвоночника очередного «пискуна» под тяжелым сапогом, сталкивается с человеком, не знавшим ранее убийства себе подобных. Агрессивные империалистические отбросы «цивилизации» против пацифистов-туземцев – кто победит в этой схватке? Разлагающий, вездесущий, обесчеловечивающий капитализм или голая беззащитность первобытности? Ясно одно – ни одна из сторон конфликта не будет прежней больше. Одни через тяжелый «дар» смерти получат толчок к развитию, а, возможно, и к выходу из лона природы; другим тоже рано или поздно откроется Альтернатива. Ее не может не быть…
Не счесть разнообразия сконструированных фантастических миров и социальных моделей. Одними из них есть анархические построения, придуманные общества без иерархии и государства. Тут, очевидно, пальму первенства держит Урсула Ле Гуин со своейанархистскойтроицей. Сегодня, однако, поговорим об «анархическом» романе Адама Робертса «Соль».
Безусловно, в «Соли» ощущается многоуровневое влияние творчества Ле Гуин. Есть сюжетные, концептуальные и даже структурные параллели. Однако в данном случае мы имеем дело не с простым ремейком, а с творческой переработкой классического багажа, выстраиванием своей собственной истории, в которой автор пошел намного дальше своих предшественников.
Итак, почему соль? Соль везде – кристаллический хруст белого вещества под ногами, и смертоносный соленый Дьявольский Шепот в воздухе. Одни ее сравнивают с белой чистотой помыслов, другие ассоциируют с войной, приправой к жизни Человека…
То или иное диковинное общество, очевидно, проще изобразить в акте соприкосновения с обществом знакомым, обыденным. Да и выглядят все социальные непохожести намного рельефнее, когда два мира-антагониста сталкиваются, противостоят друг дружке. Робертс активно использует данный прием – в романе отношения между анархистами и традиционалистами не заладились еще во время полета к вожделенной цели, планете Соль.
«Соль» выделяется среди других анархистских романов (из списка априори исключаем всякие индивидуализмы и капитализмы, хоть и с приставкой анархо-) тем, что в ней представлено не просто противостояние с иерархическим обществом, имеем дело с настоящей войной. И местные анархисты – это совсем не мирные хиппи, не знающие, что противопоставить жестокому и вероломному удару. Эти люди, оказывается, умеют драться и кое-кому даже покажутся кровожадными.
После прибытия на планету, экипаж каждого корабля стал зачатком новой нации со своими устоями. Названия кораблей позже стали этнонимами. Одним из таких новых народов стали алсиане. Да, они жили без начальников и подчиненных, и этот факт так и остался непостижимым для всех иных «наций». Ни у кого здесь нет специальностей и постоянной работы, наряды на каждый день раздает компьютер. Как у настоящих анархистов, у алсиан отсутствует понятие «семья». Вообще-то паре жить можно и вместе, однако это никоим образом не исключает связей на стороне. Секс – дело обыденное, достаточно только прямо спросить у понравившегося объекта на этот счет (а зачем усложнять-то?). Роль женщины в обществе алсиан довольно высока, представлен некий вариант матриархата в зачаточном состоянии.
Но, несмотря ни на что, алсиане – какие-то неправильные анархисты. Бардачные. Их достижения довольно скромны и выглядят тускло по сравнению с иерархически организованными соседями. Во время полета у алсиан бушевала настоящая эпидемия самоубийств. Само описание космического путешествия производит гнетущее впечатление: затрапезного вида люди, не мывшиеся уже несколько недель, механически выполняют свои обязанности, находясь на грани помешательства. На планете же вместо того, чтобы интенсифицировать работы по выращиванию агрокультур, они продолжают практику, перенесенную еще с полета – едят пищу, которую специальный автомат изготовляет из… лучше вам не знать.
У алсиан нет деления на своих и чужих. Примером может служить отношение к женщине-послу сенарцев, виновных в разрушительном рейде против анархистов. Она опасается за свою жизнь, потому как принадлежит к государству-агрессору. Но Петя, один из алсиан, не может понять страха женщины – лично она же не нападала на поселение. Однако, по ходу войны деление свой – чужой появляется. Мало того, ненависть переносится на всех жителей Сенара, независимо от степени причастности к обстрелам и бомбардировкам, социального положения и взглядов.
Как и в «Обделённых», главы «Соли» чередуются – одна из них описывает мироощущение алсиан, другая – сенарцев. «Сенарские» главы поданы как мемуары старого консервативного вояки аля-Пиночет, ставшего президентом. В этой части книги прекрасно показана анатомия военной хунты, культа личности, постепенного закручивания гаек. Прочитав все это, в который раз убеждаешься, что все самые тяжкие преступления, творимые режимом, происходят с молчаливого благословения одурманенных обывателей, накачиваемых злобной пропагандой. Тем, кто интересуется механизмом разжигания войн, когда мастерски обыгрываются любые, пусть самые немыслимые поводы для агрессии, этот материал будет поистине бесценным.
Противостояние накладывает свой отпечаток на обе стороны конфликта. Петя замечает за собой какое-то чудовищное чувство удовлетворения от смерти врагов, кровавой мести. Еще одно неоднозначное новшество, появившееся в ходе ведения партизанской войны – некое подобие иерархии. Партизаны – это тоже войско и они должны действовать слаженно, подчиняться приказам, в противном же случае это просто банда мародеров.
Изменения заметны и в ином – у тех, кто выжил, начала возрождаться семья, старые добрые мама + папа + я.
Даже сенарцев условия войны заставили усомниться в своих основах основ. Со скупых мемуарных строк можно заключить, что в стране есть противники режима, есть те, кто ропщет против всепоглощающей бедности и лицемерия властей. Некоторые изменения в обыденной системе координат видны даже у Роды Титус, бывшего посла.
Что выглядит совершенно чужеродным в этом произведении, так это тема религии. Рассуждениями о боге роман, собственно, и заканчивается.
Меж тем, сам финал производит впечатление некой недосказанности. Что хотел донести автор к ясным очам читателя? Два социума-антагониста рано или поздно придут к конвергенции, к чему-то среднему? Загадка.
Признаюсь честно, с творчеством «идеологического классика» советской фантастики Александра Казанцева практически не знаком. Доводилось встречать довольно противоречивые отзывы о его произведениях. Но сами по себе для меня эти оценки не играли решающей роли, к тому же в соответсвующей викистатье один из поздних казанцевских циклов охарактеризован как «трилогия коммунистических утопий». Потому было принято решение проштудировать первый роман «Возвращения в грядущее».
Фабула романа «Тайна нуля» поражает своей странностью. Начнем с того что в 2076 году люди не просто научились строить межзвездные звездолеты, они уже способны летать с субсветовой скоростью. Но вот незадача, в теоретическом плане наметился какой-то ложный путь, теория относительности Эйнштейна признана неверной, ее место заняла «теория абсолютности». Согласно этой теории, проклятие космонавта, вернувшегося со звезд к своим далеким потомкам – не более чем псевдонаучная фикция. Уверовав в истинность теории, было решено запустить экипаж к далеким космическим объектам (космонавты же должны вернуться еще при жизни тех, кто их туда посылал). Ожидаемо, что покорители звезд, имея ложные представления о свойствах пространства-времени, терпят аварию. Им на помощь спешит второй экипаж.
Мир романа не тру-коммунистичен, он по-прежнему поделен на «соцлагерь» и «капстраны». Мироустройство вполне укладывается в классические советские представления. Тот, кто ориентируется в творчестве авторов ссср-овской «социалки» 1930-х – 1950-х годов, узнает характерные черты эрзац-коммунизма, представленного в романе. Между двумя супердержавами росла напряженность, потом они договорились, что на Земле должен быть установлен крепкий мир. Обновленный СССР не описывается детально, но достаточно прочитать о новой Москве, чтобы представить себе некую экологическую и энергетическую квазиутопию.
Но наибольшие минусы романа не в области социальных построений. Многочисленные сюжетные противоречия, слабые, неправдоподобные диалоги, архаичная стилистика, шаблонные герои – все это в избытке присутствует в «Тайне нуля». Чтобы не быть голословным, приведу несколько наиболее говорящих примеров:
• Первое, что пришло в голову космонавту, оказавшемуся в открытом космосе после аварии с ограниченным запасом кислорода в баллонах – а как было бы хорошо сейчас сочинить любовный сонет… Стоит ли говорить, что в этой безнадежной ситуации космонавт чудесным образом был спасен, а сонет таки был измыслен;
• В порыве эмоций девушка-дельтапланеристка прыгает на своем «крыле» с московской высотки, не обратив внимания при этом на неподходящие для полётов погодные условия. Еле справившись с ветром, она не приметила, что городская застройка кончилась и перед тем как плюхнуться в какую-то речушку, успела в уме выстроить доказательства ошибочности теории абсолютности. Во время полета была раскрыта «тайна нуля» и «коэффициент любви»;
• Прямо таки перенесенный из 1930-х годов пропагандистский эпизод с американским космонавтом Генри Гри, который оказался… женщиной. А скрывал(а) он(а) свой пол потому, как будучи женщиной, никак не мог(ла) выиграть на выборах пост сенатора. Поскольку Генриэтта возглавляет некий Союз обездоленных, надо чтобы она вернулась из спасательного звездного рейса национальным или даже всепланетным героем. В итоге этот персонаж стает вице-президентом США.
Особо следует отметить попытки автора изобразить романтические чувства или показать внутренний мир женщины на страницах книги. Такое впечатление, что Александр Петрович понятия не имеет, как на самом деле происходит процесс, какие слова говорят в соответствующих ситуациях, а какие нет. Читая все это, иногда ловишь себя на мысли, что, возможно, фантаст хотел рассказать о сложном (в т.ч. и о сфере личного) простым языком, в стиле снисходительный взрослый что-то объясняет детям. Но эти намеренно упрощенные, наивные до искусственности обороты речи, всевозможные старосветские понты очень уж диссонируют с избыточными, перегруженными физическими и математическими данными примечаниями. Хотя в основном тексте этого добра тоже хватает. Потому для меня так и осталось загадкой то, для какой же читательской аудитории Казанцев писал свой роман.
…Хотя «Тайна нуля» написана и издана во второй половине 1980-х, практически ничто на данный факт не указывает. Роман и по духу, и по букве остался где-то во временах, когда жизненно важным для фантастики было чёткое следование линии партии. Если же говорить о литературных параллелях, то во многом он напоминает «Стрелу времени» Олеся Бердника (схожая проблематика, стилистика и даже отдельные сюжетные эпизоды), хотя не дотягивает до нее философским содержанием и богатством идей.
P.S. Редко, но в читательской практике бывают такие случаи, когда мало не вслух возмущаешься уровнем того, что только что пронеслось перед твоими глазами в виде строк текста. Текста, который заставляешь себя дочитать до конца. Потому смущение мыслей, возможно, повлияло на их изложение выше.
Первый роман Роберта Хайнлайна «Нам, живущим» самим своим названием апеллирует к известному «утопическому» монологу Авраама Линкольна. Текст* так и не был издан в самом начале карьеры Р.Э.Х. Очевидная причина – описание считавшихся неприемлемыми в 1938-1939 годах отношений между мужчинами и женщинами. Путь автора к известности не был легким, в начале своей писательской карьеры ему часто приходилось сталкиваться с отказами в публикации; но автор нашел способ обойти запреты и отказы. Если верить Спайдеру Робинсону, в романе «Нам, живущим» содержится ключ от всех последующих произведений Роберта Энсона Хайнлайна. Это копилка идей, которые в том или ином виде будут развиты в позднейших романах.
Аутентичная рукопись текста была, по сути, случайно найдена уже после смерти фантаста; в форме отдельной книги «Живущие» были изданы в относительно недавнем 2003 году.
«Нам, живущим», безусловно, представляет собой утопию. Как умозрительный набросок будущей жизни он интересен для специалистов и ценителей такого рода произведений. Художественные достоинства текста, напротив, довольно скромные. Именно как литературное произведение этот условный роман читается трудно, фабульно-сюжетная основа занимает не так уж много места, вещь отдает схематизмом, характеры главных героев раскрыты поверхностно. Так, вопросы вызывает авторский вариант сценария «спящий просыпается», практически равнодушная реакция окружающих на попаданца из прошлого и ряд других подобных моментов.
Итак, это утопия. Философ, представитель Франкфуртской школыГерберт Маркузе в своей работе «Конец утопии» (1967) различал два типа таких концепций. Первый тип представляет собой конструкции, существование которых невозможно в принципе в силу нарушения законов природы — биологических, физических, социальных или каких-либо других. Второй тип утопий невозможен в силу ограниченности имеющихся исторических обстоятельств, которые, впрочем, очевидно, изменятся в будущем. Другими словами есть утопия в строгом смысле этого слова – что-то несбыточное, невозможное, пустое мечтание (утопия І), а есть утопия-план, проект на будущее (утопия II). Перифразируя этимологию «Утопии» Томаса Мора, можно сказать, что речь идет о «месте, которого нет, потому что НЕ МОЖЕТ БЫТЬ» и «месте, которого ПОКА НЕТ». К какому же типу относится «Нам, живущим» Хайнлайна? Попробуем разобраться. Для удобства разобьём концепт романа на три большие блоки, которые отчетливо просматриваются в тексте – политика, экономика, личная сфера.
Политика. Роман писался в преддверии Второй мировой войны, потому тема войны и послевоенного обустройства занимает значительное место. Сбывшихся предсказаний, несмотря на все хвалебные комментарии в преди- и послесловии к книге, не так уж и много. Значительно больше попаданий «в молоко». По сути, только одно конкретное предсказание оказалось верным – объединение Европы. Угадана была также тенденция к антикоммунизму и реакции в США 1950-х (аналогия с маккартизмом) и возрождение политического клерикализма (правда, промашка с местом и временем). Все остальное – чистая фантасмагория: объединённая Европа под властью Эдуарда VIII, которая после затяжной войны (в конце 1930-х было невдомек, что атомная бомба сделает бессмысленными десятилетия военных действий) опускается чуть ли не в средневековье; диктатура в США; холодная, периодически переходящая в горячую фазу, война янки с Латинской Америкой. В конце концов, в США установилась либеральная утопия, о чем будет идти речь ниже, известно также, что в Новой Зеландии, а также в штате Висконсин победил социализм (?) С политической точки зрения в Америке образца 2086 года установлена меритократия – созданы условия для идеального функционирования выборной демократии, правит неподкупный слой профессиональных политиков. Интересно, что выборы настолько усовершенствовались, что об их результатах президент узнает через час после закрытия участков (!)
Экономика. Безусловно, экономическая тема – базис всей утопической конструкции. Хайнлайн, конечно, был знаком со многими утопическими произведениями предшественников. Очевидно, наиболее повлиявшими на его построения были романы Уэллса и Беллами. Новация Хайнлайна – широкое внедрение в тело утопии теории социального кредита. Данная концепция была популярна в 1920-х – 1930-х годах и предполагала перераспределение национального дохода с целью выравнивания социального благосостояния. По роману была проведена некая финансово-экономическая реформа: был учрежден мощный государственный банк, а могущество коммерческих банков было нивелировано. В результате вышла идиллическая и столь же неправдоподобная картина: у каждого появился счет («наследство», далекая аналогия базового дохода), некоторые граждане получили возможность вообще не работать. Из позитивных нововведений следует отметить национализацию здравоохранения, все медицинские услуги стали бесплатными.
Автор время от времени апеллирует к социализму и Марксу, пытаясь иногда уличить «красных» во мнимых недочетах и ошибках.
Личная сфера. Тут на фоне довольно сомнительных, хотя и скрупулезно-дотошных казенных построений читателя ожидает приятный сюрприз. В отношениях между мужчиной и женщиной царит… полная свобода. Да-да, несмотря на размытость и нынешнюю утерю смысловой определенности этого термина, в романе описана чистейшая половая демократия. Идеологически окрашенное явление под названием «семья» отсутствует, брак (довольно условный) заключается по устному договору, дети по желанию могут воспитываться как с родителями, так и в специальных учреждениях. Со-Жительство между мужчиной и женщиной может носить даже экзотические формы (так, гг в конце концов получает бонус в виде сразу двоих прекрасных дам), лишь бы все было по обоюдному согласию. Уходит в прошлое атавизм в виде всевозможных «общественных мнений» и государственного попечительства над личной жизнью граждан. И, наверное, самое существенное – изживается собственническое чувство ревности. Биологическая и экономическая подоплека ревности преодолена, дальнейшее существование такого рудимента стает бессмысленным.
Как ни странно, некоторые места из романа, связанные с «переделкой» под мир будущего протагониста, сильно коррелируют с идеями известного романа Николая Чернышевского.
* * *
Подытоживая, вернемся к нашей классификации утопий. Р.Э.Х. попытался обрисовать идеальную с его точки зрения, общественную организацию в границах одной страны, где бы посредством внедренных сверху реформ была создана либерально-демократическая государственно-капиталистическая система. Не выходя за рамки существующего еще в 1939 году дискурса он, проходя между Сциллой и Харибдой социализма и консерватизма, сделал попытку сотворить что-то третье, принципиально отличающееся. Как показал опыт реальной жизни (в частности, эксперименты приверженцев социального кредита в Канаде), идеи усовершенствования капитализма потерпели крах – против перераспределения доходов восставали финансово-экономические воротилы или же сами партии социального кредита вырождались в обычные право-популистские сборища. Потому пока больше оснований для отнесения концепции «Живущих» к утопиям І-го типа.
Учитывая вышесказанное, сфера личного, ярко описанная в романе, противоречит политико-экономическому утопизму. Все очень просто – в несовершенном или попросту невозможном обществе** не может быть совершенных отношений между людьми, все ведь диалектически связано…
Примечания
* Более всего эта система записей тяготеет к роману
** Пространную критику построений Хайнлайна оставляю сведущим в политэкономии и макроэкономических процессах, я лишь вкратце обратил внимание на наиболее характерные особенности
Как известно, книги бывают разные. Есть книги, которые «цепляют», после прочтения не можешь успокоиться, заснуть, забыть. С мыслями, высказанными в произведении, хочется спорить, обсуждать, дискутировать на тему. Еще одна подмеченная особенность — ключевую роль в возникновении ответной реакции не играет объем и даже… качество написанного. Да-да, иногда бурную реакцию вызывают откровенно слабые или отторгаемые, как внутренне несовместимые с собственным мировоззрением, романы.
Но существуют и другие случаи. Когда по каким-то причинам ожидаешь от книги возникновения той самой эмпатии, а она так и не наступает.
Сегодня речь будет идти об одном таком произведении – новом романе Бориса Штерна «Ледяная скорлупа». Собственно, рецензия будет краткой, т.к. по сути, сложно что-то добавить к характеристике, изложенной в аннотации:
цитата
Герои романа — пытливые жители глубин океана спутника Юпитера Европы, покрытого многокилометровым льдом. Они обделены большой физической силой, но обладают разумом, сходным с человеческим, завидным упорством и забавным, но местами непереводимым языком. Живя во мраке, изначально разбавляемом лишь тусклой биолюминесценцией, они развивают ремесла, технологии, узнают устройство своего Мира, обнаруживают соседние миры и в конечном счете прорубают окно во Вселенную. Хроника развития европиан охватывает период от подобия нашей античности до развитой технологической цивилизации, развитой, но тем не менее переживающей серьезные кризисы.
Итак, что мы имеем? Твердая фантастика, это бесспорно. Идеи? С этим все просто – автор досконально (насколько это вообще возможно при нынешнем уровне знаний о спутнике) смоделировал технологическую и частично социальную историю гипотетических жителей Европы. Художественные особенности и справочный аппарат? Тут можно сказать, что в отличие от предыдущего романа, нет грубых отступлений, все в порядке со сносками; вообще в чисто техническом плане роман выглядит совершеннее «Ковчега 47 Либра». Персонажи? С этим вообще глухо. То есть героев множество, но почти все они представляют собой постоянно мельтешащие «говорящие головы», ретранслирующие те или иные идеи, этапные открытия. Немного разряжает это мельтешение манера общения с придуманными комичными оборотами («жморов дрын», «ялдаброды» и т.п.). Ну и при всей научной обоснованности осталось непонятным, для чего многоруким гермафродитам, делящимся почкованием, брачные игры? Думается, когда автор описывает столетия или тысячелетия, самой подходящей формой будет та, которая использовалась в «Городе» Саймака или в «Последних и первых людях» Стэплдона. Это когда минимум персонажей или даже их отсутствие (поскольку при таких масштабах они играют роль статистов, не раскрываются) нисколько не вредит магистральной линии повествования. Сюжет? См. аннотацию выше, в ней о сюжете сказано все.
По-настоящему интересны в книжке два момента.
1. Автор говорит о некоей закономерности, связанной с развитием технологических цивилизаций, подобных земной. Когда после периода бурного развития техники и множества открытий наступает период гедонизма и потребительства. В романе европиане проходят такие деструктивные периоды дважды, первый раз деградация чуть не привела к десоциализации, второй раз общество надолго потеряло тягу к познанию, увязнув в периоде «вялых веков». Оба раза на помощь цивилизации приходят чудесные спасители-ученые, которые перезапускают социальный прогресс.
Между строк ощущается смутное недовольство автора реально существующим миропорядком, однако, заметно, что до глубин Штерн докапываться не хочет, в романе все загнано в чередование (научно-)темных и (научно-)светлых веков. Одно из следствий общественной формы движения (развитие науки и технологии) подается чуть ли не как первопричина всего, происходящего в социуме.
2. Читая заключительные главы, подспудно ждешь, как будет раскрыта тема если не контакта, то хотя бы открытия цивилизации землян. Автор подошел к этому в свойственной себе манере: реализм с некоторой долей пессимизма. Земляне и европиане (еще или уже) не могут взаимодействовать в одном времени. Слишком много самоуничтожительных соблазнов на пути развития обеих цивилизаций.
Любопытно выглядит открытие самой возможности жизни на Земле. Оно было сделано в форме гениальной догадки. Субъективно, очень напоминает обоснование Титом Лукрецием Каром в его трактате «О природе вещей» атомарной структуры материи.
Наверное, мой предшественник был прав, когда рассматривал два несвязанных романа Штерна в одной статье. Во-первых, общее у них то, что в обеих вещах утверждается важность т.н. «межпоколенческого альтруизма». Если в первом романе этому посвящена вся концепция, то во втором – это логический вывод, к которому пришел автор в вопросе контакта двух цивилизаций в рамках одной Солнечной системы. Во-вторых, начинать чтение, очевидно, надобно таки с романа «Ледяная скорлупа», поскольку это лишь умозрительная модель гипотетической подводной (подледной) цивилизации; пробивая метафорическую «скорлупу» «Ковчег 47 Либра» выглядит существенно более масштабным, построения автора идут намного дальше, чем простое обоснование экзотической модели.