«Земля — колыбель человечества, но нельзя вечно оставаться в колыбели», — так говорил Константин Циолковский, подразумевая, что рано или поздно наши далёкие потомки возьмутся за благородное и необходимое дело освоения Космоса. Если Разум пройдет испытание на гуманизм и жизнеспособность, не самоуничножившись в пучине междоусобных разрушающих войн, ему будет тесно на крохотной пылинке родной планеты. И тут без знаний о Вселенной никак не обойтись.
Но прежде чем приступить к штурму неба надобно разобраться с некоторыми философскими вопросами. Познаваема ли Вселенная? Игорь Гуревич убеждён, что Вселенная эффективно познаваема, а «молчание Вселенной может быть объяснено использованием сверхцивилизацией технологий космической мимикрии для обеспечения своей безопасности».
Еще один важный теоретический момент – вопрос о конечности или бесконечности всего сущего. Диалектический материализм доказывает, что Вселенная в целом не расширяется, чего нельзя сказать о видимой части Вселенной. По сути вопрос стоит так – если было начало во времени, будет и конец, а тут уже недалеко и до идеи о Творце. Тоже самое и с пространством – что есть Метагалактика, которая очевидно ограничена, хоть и огромна в своих размерах, – всё сущее, или доступная на данном этапе для наблюдения часть Вселенной?
Философские вопросы космологии очень остро стояли во времена СССР. Если ранние советские космологи настаивали на мнении о бесконечности Вселенной, то уже в 1960-х – 1970-х ситуация изменилась. Лорен Грэхэм, автор монографии о философии естествознания в СССР, отмечает, что «советские космологи в середине 80-х годов продемонстрировали удивительную способность согласовывать космологические модели с системой диалектического материализма». Необходимо это было прежде всего для соединения теории Большого взрыва с диалектическими принципами. В это же время космология начинает отходить от философии и концентрируется на данных наблюдений, расчетов и экспериментов.
Природа Большого Взрыва (маленького пузырька в вечно кипящем котле Вселенной) далека от ясного понимания. Ещё более загадочен будущий закат Метагалактики. Если уже сейчас она выдыхается, перестаёт продуцировать новые звёзды и «всего через несколько миллиардов лет можно будет увидеть рождение последней звезды», то что же будет в очень отдалённой перспективе? Ничего хорошего. Четыре основных сценария конца времен не оставляют места для оптимизма касательно судьбы знакомого нам мира. Однако это не значит, что Разум должен разделить агонию умирающего континуума. Есть сдержанные основания для того, чтобы сохранить себя и перезапустить Процесс в новом метагалактическом пузырьке.
Если уж зашла речь о предположениях, то почему бы не задуматься об аналогиях? Наверное, многие слышали о том, что крупномасштабная структура Вселенной очень напоминает сеть нейронов в головном мозге. Если представить, что Вселенная – чей-то мозг, то и наш мозг может быть для кого-то вселенной. Еще более впечатляющим выглядит предположение о том, что как мозг, так и Вселенная могут быть голограммой какой-то неведомой объективной реальности.
Ну и наконец, кажущийся полным безумием вопрос – а не является ли Вселенная живой? Множественные аналогии из микро- и макромира заставляют задуматься о такой возможности. Американский астрофизик Итан Зигель высказался по этому поводу. И ответ его неоднозначен: «пока более крупный по масштабу разум не направит нам очевидный «разумный» сигнал, у нас будет оставаться только выбор графа Монте-Кристо: ждать и надеяться».
Контакт... Тема поиска братьев по Разуму издавна тревожила умы учёных и фантастов. И каждый видел встречу с иномирянами по-разному, так как допускалось изначальное разнообразие разумных цивилизаций. Марксизму в этом отношении проще. Вспомните Ивана Ефремова – глобальный выход в космос и образование гуманной цивилизации у него связан с революционными изменениями в обществе. Для марксиста развитая цивилизация не может быть, условно говоря, «злой». «Вполне возможно, что мы «не доросли», «не дозрели» ещё до контактов с высокоразвитыми цивилизациями именно в силу того, что не вышли пока из своей «предыстории» и не поднялись на ту наивысшую общественную ступень, которая необходима для превращения человечества из ограниченной земной силы в силу космическую. Хуже того, мы можем на неё и не подняться — слишком велика вероятность нашего самоуничтожения в итоге буржуазного загнивання». «Можно предположить, что многие из возникающих во Вселенной цивилизаций и гибнут в той самой критической точке, когда становится жизненно необходимым переход от «предыстории» к действительной истории, от агонизирующего буржуазного общества к обществу коммунистическому».
Указанные ресурсы – лишь крохотная часть массива интересной научно-популярной (с разным соотношением научности и «популярности») информации о космосе.
Свершилось! Появилась-таки обобщающая русскоязычная монография о коммунистической утопии в научной фантастике. А если учесть, что написана она видным футурологом, то событие это тянет, имхо, на настоящую сенсацию в российском фантастиковедении.
Исследователь литературы, по большому счету, имеет два пути для реализации задуманного, две формы изложения своего труда. Первый – делать обзор авторов и произведений в хронологическом порядке, другой – рассматривать какую-то литературную проблему с привлечением примеров из конкретных произведений. Эта книга разрывает шаблоны – тут сочетается первый и второй подходы. И это видно уже в самом названии, где конкретное произведение, которое служит как бы сердцевиной концепции книги, сочетается с заявленной теоретической темой исследования. Да, в книге нет истории коммунистической фантастики «от и до», но автор и не пишет лишь о «Туманности…»; реминисценции охватывают намного более широкий хронологический спектр произведений: не было бы большой ошибкой указать в названии «… от Платона до Лукьяненко и Онойко».
…В СССР тема коммунистического будущего была мейнстримом, но мало кто себе ясно представлял, каким в деталях должно быть светлое будущее. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не рисковали уходить далеко в утопические дебри, опасаясь, очевидно, прослыть мечтателями. Футурология в современном понимании находилась в зачаточном состоянии. Потому эстафету визий естественным образом подхватила советская фантастика, породившая множество утопий. Исходя из этого, в монографии анализируются фантастические произведения соответствующего жанра, хотя привлекаются и сопутствующие тексты – работы специалистов по «научному коммунизму» и философии. Говоря об утопии, Фрумкин выделяет три пиковых периода в ее развитии, каждый со своими особенностями – дореволюционный («Красная звезда» Богданова и др.), утопии 1920-х и утопии «длинных шестидесятых»; отмечается также, что утопические акценты есть и в некоторых постсоветских произведениях.
Структурно монография состоит из трех частей, а также введения и выводов. Фрумкин рассматривает практически все вопросы, связанные с функционированием мира утопии. Особо выделим дихотомию человек – природа, морально-этический облик человека будущего, роль воспитания и воспитателей, характеристика обывателя как человеческого типажа, труд и его место в утопии, утопия и фронтир, наука и рациональность в утопическом будущем.
Если говорить о проделанной Фрумкиным работе, то она, безусловно, впечатляет. Обилие материала, обширные цитаты из самых неожиданных источников, полнота охвата и проработки тем заслуживают уважения. Присутствует, однако, существенное «но». Фрумкину не всегда удается справиться с напором собственного либерального мировоззрения, которое, то тут, то там прорывает шаткие дамбы объективности. Однако, приведем несколько цитат:
цитата
…труд противопоставляется наслаждению, труд объявляется чем-то тяжким, и утопия, и революция, оказывается, руководятся идеей освобождения от труда
(это трактовка слов Максима Горького, который, на самом деле лишь поставил риторический вопрос, а не утверждал на полном серьезе истинность данного умозаключения).
цитата
По сути, утопия была прежде всего социумом, подвергнувшимся серьезной хирургической операции, ставящей цель «ампутацию» большого числа институтов и социальных слоев, а образовавшаяся нехватка была заполнена прежде всего жесткой системой правил, мелочно регламентирующих самые разные стороны жизни, а также расширением компетенции властей, обреченных на куда более активное, чем в реальности вмешательство в хозяйственную жизнь и личный быт граждан
Иногда наблюдаем и откровенный стеб. Так, говоря о важности познания в утопических обществах фантастики, Фрумкин сравнивает его с… сексом. Только в отличие от последнего, «…не вполне ясно, в какой степени это обещание удовольствия от познания прочувствовано и продумано…».
Ефремовский выбор в пользу внутреннего богатства и отказ от вещизма трактуется Фрумкиным как «коммунистический аскетизм». «Скрытый мальтузианец» Ефремов насаждает в своих произведениях тоталитарные установки и промывку мозгов. Если присмотреться к его текстам, мы увидим прямо таки антиутопию:
цитата
…Ефремов рассматривает современников как диких зверей, которых надо сделать если не больными, то, по крайней мере, дрессированными.
цитата
Потому ли нет ничего слаще труда, что индивида — поскольку быт утопии аскетичен — лишили других «сладостей»? Или потому, что индивиду так изменили сознание, что он перестал воспринимать что-то другое как более сладкое? Или потому, что прекрасный новый мир дает ему очень-очень интересный труд в больших количествах?
Еще одно открытие (упоминается в том или ином виде в разных главах книги) – Ефремов и Стругацкие проклинают эгоизм и индивидуализм. А что, вполне себе природные человеческие качества, верно? То, что труд и подавление биологического эгоизма вытянули человека из животного мира – это так, какие-то строчки из учебника истории для 6-го класса. По логике автора, выходит, что указанные писатели лишь мифологизировали и непомерно раздули эти понятия для построения своих утопических миров.
цитата
Почти полное отсутствие собственности вряд ли будет вас беспокоить в этой ситуации. Однако некоторой платой за все это счастье должно стать преобразование вашей индивидуальности — вы должны подавить (или вообще скрывать) слишком эгоистичные порывы, а в наиболее радикальных версиях — также и свои склонности к чему-либо, кроме творческого труда.
Подбираясь к выводам, автор приходит к правильной мысли: утопия – это путь к всеобщей интеграции. Умозаключение, бесспорно верное, об этой важной характеристике коммунистического общества я уже писал ранее. Но Фрумкин идет далее: утопия, это не просто тенденция к интеграции, это великое упрощение.
цитата
В мире светлого будущего нет сколько-то сложных институтов и запутанных узлов социальных взаимодействий. Есть работа на общество как тотального работодателя, семья зачастую заменяется свободной любовью или регулируемыми половыми связями, не приводящими к образованию семьи, есть обсуждение различных общественных вопросов в коллегиальных органах власти, а далее, говоря об утопическом социуме, приходится рассказывать не о том, что в нем есть, а о том, чего в нем нет.
Да, утопия, к сожалению, обделила читателей тем, что скрыла от их наивного взора все многообразие современного либерализма, который «…представляет собой систему социальных технологий, позволяющих без чрезмерных издержек согласовывать интересы разделенных индивидов с разными интересами…». В утопии, к сожалению, нет разнообразия богатства и бедности, нет той знакомой нам всем чудесной согласованности интересов нищего и владельца корпорации, нет бодрящих мировой дух войн, нет интересных новостей про драки бравых парламентариев при принятии законов… Много чего нет. Примитив, что с неё взять. Но! Думаю, автору знаком диалектический закон отрицания отрицания. Это как движение по спирали – после снятия одного противоречия развитие идет на качественно ином уровне. Вроде возвращения к началу, только к более крутому. Первобытнообщинный строй и коммунизм (или утопическая модель – в рассматриваемом контексте), если судить по социальной сути, имеют много общего, но никто в здравом уме не будет утверждать, что коммунизм будущего – это падение в доисторические бездны. Да, в новом обществе будут новые противоречия, только основа их будет другая, не классовая. Разве можно назвать упрощенным то общество, которое ставит себе невиданные доселе цели и достигает их? Единство в разнообразии – разве это тотальная унификация? Разве не единое общество, единая мыслящая Сущность может, в конечном итоге спасти Вселенную от энтропии атомизации и ложно понимаемого «многообразия»?
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Воздержусь тут от цитирования Ивана Ефремова и Владимира Ленина (хотя их мысли как нельзя походят в данном контексте), дабы не быть обвиненным в чрезмерной идеологизации.
Монография очень информативна и плотность материала просто зашкаливает. Чтобы адекватно воспринять текст, нужно принимать его «небольшими глотками» с перерывами на осмысление. Это при том, что книга написана как развенчание утопии. С рядом выводов можно согласиться, другие выглядят немного натянутыми или даже манипулятивными. Рассматривая проблему нетворческого, обыденного труда и природного неравенства способностей у разных людей, Фрумкин не коснулся темы автоматизации и медицинской корректировки талантов, предтечи трансгуманизма. И, таким образом, уличенные «дефекты» утопии оказываются мнимыми. У Георгия Гуревича есть две повести — «Итанты» и «Ордер на молодость», в которых прекрасно показано, как в утопии решаются проблемы талантов, свободного времени, жизней и судеб. В этой связи вспоминаются проекты поамбициознее, взять хотя бы коммунистические общества из романов Олафа Стэплдона.
За атакой на утопию видна и более масштабная мишень – марксистское мировоззрение. Собственно, об этом Фрумкин откровенно и пишет в самом начале книги. В предисловии автором была продекларирована цель исследования, – узнать, какими же «соблазнами» европейская социалистическая традиция привлекала своих сторонников. Утопия, которая в «идеале мечтает о полном устранении и разделенности и различии интересов» — прямо таки социалистический первородный грех в Эдеме либерализма. А в самом конце книги автор прямо поддает анафеме попытки построить утопию:
цитата
Очевидно, что во сколько-то разумные исторические сроки попытка построения утопии не может оказаться ничем иным, кроме как самой разрушительной революцией, и очевидно, что травматический опыт ХХ века сегодня делает этот вариант скорее неприемлемым — во всяком случае, тех, для кого он приемлем, не может быть очень много
Хотя, будем объективны. Автор честно признает, что при всех своих реальных и мнимых недостатках, утопия дает «хоть какой-то» ответ. Единственный ответ.
Фантастика — это литература некоей альтернативы: небанального мышления, новых решений старых проблем, попытки дать оригинальные ответы на извечно волнующие человечество вопросы. Круг фантастических тем велик, но проблематика произведений фантастов сводится к двум большим блокам: естественнонаучная и человеческая парадигмы. Если с вопросами физики, биологии и химии все ясно – ими, как правило, занимаются «твердые» фантасты-естественники, то в фантастике, которая ставит социальную повестку, все далеко от формульной предопределенности. Социальному фантасту надобно знать не только матчасть в виде социологии, истории, политологии, культурологи и других гуманитарных дисциплин, но еще и достоверно экстраполировать все это в будущее, построить правдоподобную социальную модель.
Поскольку организованный социум невозможен без экономики, политики и т.п. аспектов общественной жизни, данные вопросы, так или иначе, представлены в социальной фантастике. Если делить социальную фантастику по сути мировоззренческого или политического идеала, который лежит в ее основе, мы получим религиозные, традиционно-консервативные, либеральные и коммунистические подвиды. Первые два апеллируют к наследию прошлого (так, большая часть всей литературы фэнтези прославляет идеализированный феодализм средневекового мира), третий утверждает немного «приукрашенный» вариант настоящего. И если знакомые средневековые, глобально-либеральные или постапокалиптические (подсознательная боязнь деградации к каменному веку?) реалии переносятся в будущее, видимое на страницах книг – это звенья одной социально-пессимистической цепи, то описание коммунистического строя, аналогов которому не было еще сотворено в реальной истории человечества – что-то принципиально отличающееся от всего вышеуказанного. Собственно, сама аутентичная теория Маркса, если говорить иносказательно, является настоящей политической футурологией, поэтому она, наверное, так удачно вписывается как в утопические построения, так и в социальную фантастику в целом.
Коммунистическая фантастика нынче редкостный жанр. Снижению популярности подобных произведений послужил комплекс факторов, но прежде всего сюда можно отнести исчезновение советской фантастической традиции, для которой была присуща социально-эгалитарная направленность, а также отсутствие в последние десятилетия некоего социального заказа на утопическую или социально-критическую фантастику. Потому появление в 2013 году периодического издания, определяющего себя как «альманах коммунистической фантастики» — настоящее событие по меркам постсоветской «социалки». Небольшой коллектив энтузиастов избрал для своего издания наиболее приемлемую форму – электронный, свободно скачиваемый альманах. Именно эта форма оказалась наиболее оправданной с точки зрения коммунистических принципов распространения и отрицания авторского права, а также очевидной неуверенности редколлегии в возможности регулярного выхода издания. Название для журнала весьма прозрачно для круга знатоков тематической литературы. Альманах был назван в честь знаменитой подпольной газеты из серии романов британского левого фантаста Чайны Мьевиля «Нью-Кробюзон».
…Итак, коммунистическая фантастика. Авторы, пишущие коммунистическую фантастику, обычно ограничены не таким уж большим кругом тем и основных сюжетных линий. Как правило, мы имеем дело с такими вариациями:
1) критика социальной несправедливости в обществе;
2) антиутопии (ужасы киберпанковского мира, где балом правит транснациональный капитал);
3) классовая борьба в том или ином виде (будущее, другие планеты или измерения и т.п.);
4) глобальная революция;
5) период непосредственно после революции, построение социализма и подавление очагов реакции;
6) коммунистическая утопия;
7) условная «постутопия» с отходом от сугубо социальной повестки (связь коммунизма, космизма и трансгуманизма).
Ожидаемо, что в альманахе наиболее представлены варианты 1-5. С другой стороны, отрадно, что иногда появляются и попытки изобразить в малой художественной форме утопию и даже коммунистическую трансутопию (варианты 6-7). Очевидно, понимая проблему ограниченности тематического наполнения альманаха и неизбежной шаблонной однотипности, в №7 была сделана попытка выйти за традиционный для коммунистической фантастики круг тем. Данный выпуск был посвящен проблемам войны и мира, а также экологического равновесия на планете. К этому следует добавить, что автор идеи и фактический основатель «Буйного бродяги» Велимир Долоев в своих произведениях («Остров» (1), «Цветы прорастают сквозь кости» (5)) своеобразно поднимает тему феминизма – то ли ради разрушения стереотипов, то ли ради озорства, главные героини Долоева представлены лесбиянками.
Перейдем теперь от литературной составляющей к идейной. Вопрос об идейной определенности является, без преувеличения, основополагающим для альманаха, декларирующего свою приверженность коммунистической идеологии. Речь идет о направленности журнала, поскольку, как мы знаем, коммунисты бывают разные. Есть условно правые (сталинисты-консерваторы), условно центристы (троцкисты) и левые коммунисты. У каждого из них свое понимание, например, сути социализма. Камнем преткновения является и такой чувствительный вопрос, как трактовка строя, существовавшего в СССР.
Таким же различным у современных левых есть и отношение к политическим процессам, которые происходят на наших глазах. К сожалению, следует признать, что редакция пошла путем сглаживания идеологически острых углов и избрала своей общественно-политической позицией аморфный общелевый дискурс. Характерно, что редакция долго сохраняла молчание в переломном 2014 году, лишь летом того года (3) крен качнулся вправо – в сторону официально левого консерватизма, о чем свидетельствует риторика редакционного предисловия.
цитата
Коммунизм для нас, разумеется, не "светлое советское прошлое" (при разном и крайне сложном отношении авторов к советскому опыту)
(1). Данная ремарка довольно показательна, поскольку, как среди авторов, так и среди редколлегии есть приверженцы самых разных политических взглядов. Сохранение такого статус-кво, а фактически – идейной размытости совершается, очевидно, для удержания как можно большего числа читателей, в т.ч. неопределившихся в своих предпочтениях. Но с другой стороны – подобное скрещивание ужа и ежа серьезно ослабляет идейное наполнение альманаха. Идейная нечеткость, неконкретность, а иногда и просто безадресность социальной критики, высказываемой в редакционных предисловиях в сочетании с характерным подростковым художественным оформлением, растиражированным слоганом Велимира Долоева «Коммуняши, вперед!» создает впечатление, что альманах просто выступает за все хорошее и против всего плохого.
Кстати, о художественном оформлении. Постоянные читатели «Буйного бродяги», очевидно, уже давно привыкли к эклектическому дизайну альманаха. В то время, как логотип явно указывает на аллюзии к «Правде» и другим советским газетам с непременным орденом (звездой) слева от надписи и узнаваемым шрифтом, внутренние иллюстрации отсылают к эстетике аниме с его инфантилизацией лиц и искажением пропорций тела. Ясно, что оформление в русле творчества Игоря Шалито и Галины Бойко, Алексея Леонова и Андрея Соколова, Геннадия Тищенко и Геннадия Голобокова для сетевых энтузиастов задача довольно трудная. Однако рано или поздно этот вопрос надо будет решить; существующий нынче дизайн будто провозглашает несерьезность концепции, некую «коммуняшевость» «Буйного бродяги».
Основной рубрикой альманаха является «Проза» (в основном, рассказы). За все время существования периодического издания сложился некий круг более-менее постоянных авторов, некоторые из них приобрели своеобразную специализацию. Так, нынешний редактор Ия Корецкая публикует традиционные фантастические микрорассказы с контурами актуальных тем (которые, правда, не всегда удается адекватно раскрыть на нескольких страницах) номера. Другой автор – Александр Рубер, который периодически публикует рассказы из своего цикла о вселенной Core (Коммунистическая республика).
Выходом на более широкую авторскую аудиторию послужил удачный эксперимент, в результате которого были опубликованы рассказы, победившие в конкурсе «Светлое завтра – 2015». Но главными своими достижениями редколлегия считает появление «на бумаге» антологии «Хроники мировой коммуны» и номинирование6-го номера на «Еврокон-2018» в категории «Лучший любительский журнал».
Появляются в «Буйном бродяге» и переводы иностранных авторов, пишущих коммунистическую фантастику. Видно стремление редакции уйти от англосаксонской фантастической традиции, разнообразить круг переводных авторов: в номерах альманаха время от времени фигурируют впервые переведенные на русский язык произведения (или фрагменты из них) родом из таких «нефантастических» стран, как, например, Куба или Сирия. В этой связи, однако, необходимо заметить, что стремление к разнообразию и новизне не должно быть реализовано через публикацию сомнительных или откровенно слабых произведений. Так, «Северное сияние над пальмами» Гюнтера Крупката (3) – показательная для 1950-х пропагандистская утопия со шпиономанией, в которой СССР представлен этаким раем земным; «На Луне не бывает бедных» Талеба Омрана (5) – по-детски наивная сказка-притча, к фантастике относящая лишь формально.
Интересной и перспективной представляется рубрика «Поэзия». Однако, следует отметить, что фантастическая поэзия появилась лишь в одном номере (3), к тому же в роли стихотворца выступила представительница того же ограниченного круга авторов «Буйного бродяги».
Неотъемлемой частью уважающего себя фантастического журнала служат критические материалы. Постоянная рубрика «Критика» существует и в «Буйном бродяге». С точки зрения левого литературоведения эта рубрика, очевидно, самое ценное, что есть в альманахе. Критические статьи, обзоры и рецензии в своей массе написаны довольно скрупулезно, со знанием материала, к тому же грамотным и доступным языком. Единственное, на что необходимо обратить внимание редакции – вопрос о приоритетности анализа того или иного материала. В первую очередь целесообразно давать разбор не идейно противоположных произведений, вещей, чья реакционность очевидна (сборники фантастики, пропагандирующие ксенофобию (1), имперский монархизм (2), новое средневековье (3)), а произведений массовой фантастики, фантастического мейнстрима. В этой связи следует отметить высокий уровень рецензий на «Ложную слепоту» (2) и «Эхопраксию» (5) Питера Уоттса, а также на «Флэшбэк» Дэна Симмонса (3).
В одном из номеров (3) появилась подрубрика «Из старой фантастики». Юлия Лиморенко сделала попытку проанализировать (в итоге мысли автора слились в сплошной апологетический поток) роман Яна Ларри «Страна счастливых». Остается сожалеть, что подрубрика не была закреплена в альманахе на постоянной основе. Для расширения историко-литературоведческого кругозора читательской аудитории полезным было бы время от времени публиковать материалы о коммунистических утопиях СССР, благо их в Советском Союзе существовало немало. Причем не обязательно для этой цели выбирать архаичные, полные пропаганды, штурмовщины и гигантомании романы, ведь наличествуют же исполненные веры в торжество разума и гуманизма утопии 1960-х – 1980-х.
* * *
Об очевидной необходимости и детерминированности коммунистической фантастики говорить не приходится – ее возникновение и развитие диктуют сегодняшние социальные реалии. Потому опыт литературного рупора, периодически выдающего на гора любителям социальной фантастики интересные произведения о будущем без денег и несправедливости следует приветствовать и всячески поддерживать. Главное, чтобы благие намерения не тонули в океане эклектики и ложных путей.
Идею этой статьи вынашивал несколько лет, долго не мог сформулировать то, что где-то на интуитивном уровне ощущалось – связь таких, казалось бы, далеких друг от друга явлений, как социальная энтропия, спиралеобразное историческое развитие человеческого общества, ОГАС и вселенский разум. Ко всему прочему два с лишним года по причинам, которые стоят выше личных, было не до философского творчества. В 2017 году, наконец, удалось облечь в текстовую форму на страницах научного журнала не выходившую из головы концепцию. Жаль, русскоязычный вариант статьи, опубликованный на сайте «Экономической и философской газеты», приказал долго жить – данный интернет-ресурс по каким-то причинам закрылся.
Знающие люди не признали статью марксистской, увидев в ней признаки "богдановщины". Ну... Александр Богданов — не самый глупый, и не самый нудный (хотя его "Красная звезда" несколько разочаровала) философ от большевизма.
С древних времен мыслителей волновал вопрос о соотношении гармонии (упорядоченности, единства) и хаоса (неупорядоченности, дезинтеграции) как в окружающем мире в целом, так и в обществе в частности.
Сами понятия «гармония» и «хаос» возникли в древнегреческой философской традиции. Философы пифагорейской школы единство ассоциировали с монадой – абсолютизацией единичного, гармонии и порядка. Антиподом монады, согласно их учению, выступает диада, которая олицетворяет принцип неопределенности, неустроенности и хаотичности. Двойка (хаотичное множество) всегда противостоит монолитной цельности, единицы [10]
Радикальный софист Антисфен считал, что по «естественному закону» все люди равны. Софисты полагали, что сама природа диктует содружество отдельного человека с другими людьми. Аристотель выделял всеобщее равенство как один из типов справедливости [4, с. 119].
Противоречия стремятся к поляризации общества на социальную диаду, снижая его единство. На проявления этого разъединения обращали внимание некоторые древнеримские юристы (Трифонин и др.). Они отмечали, что существование таких явлений, как рабство, купля-продажа, власть противоречат врожденной человеческой свободе [4, с. 120].
В древнекитайской традиции социальная философия сочеталась с морально-этическими конструктами. Основатель моизма Мо-цзы ввел в широкий обиход понятие «цзяньай» — любви ко всем членам общества. Мо-цзы отмечал, что такая всеобщая любовь кроме моральных преимуществ еще и экономически взаимовыгодна. Большое внимание этот мыслитель уделял и общественной справедливости, на фундамент которой опирается гуманизм: «тот, кто посвятил себя справедливости, неизбежно станет совершенным» [45, с. 139-144]. Древний философ Мэн-цзы объединил традиционные категории «жень» (гуманизм, человеколюбие, равновесие) и «и» (необходимое), противопоставив полученную добродетель принципу выгоды. Средневековый реформатор конфуцианства Чжу Си видел в категории «жень» всеобщую творческую силу, которая присутствует как в природе, так и в обществе [19].
Древнеиранское учение маздакитов провозглашало противостояние светлого начала, которое олицетворяло рациональность и целеустремленность, и темного слепого хаоса. «Первый восточный социалист» Маздак считал, что с начала времен в обществе существовало только светлое начало, социальное равенство, которому пришла на смену классовая тьма [40].
Новое время добавило к старым истинам новые идеи. Нидерландский юрист Гуго Гроций источником права считал природу человека, стремящегося к мирному существованию согласно велениям разума [4, с. 120]. Французские утопические коммунисты XVIII века (Мелье, Мабли, Морелли) видели полное воплощение естественного права человека только в социалистическом обществе [4, с. 121]. Шарль Фурье писал о том, что в расслоенном обществе действуют силы отталкивания. Мыслитель отмечал, что в классовом социуме всегда присутствуют принуждение и дисгармония, хотя в основе «человеческих страстей» лежит склонность к взаимопритяжению [43, с. 90-91]. Фурье, наверное, одним из первых предложил классификацию эпох на основе степени общественного объединения – в своей работе он подает несколько путаные и непоследовательные таблицы чередования периодов социального разлада с периодами единства [43, с. 63, 66-67]. Данный философ считал, что «комбинированное» и «разобщенное» устройство, кроме общества, имеют свои проявления и в природе [43, с. 270].
Оригинальную социальную концепцию предложил забытый сейчас японский материалист XVIII века Андо Сёэки. Современное ему полное противоречий общество он обозначал понятием «хосэй» — «противозаконный мир узаконенного беззакония». Мыслитель считал, что неравенство в обществе нарушает естественный ход вещей [39, с. 127]. Собственно, вся история человечества является трагическим отклонением от естественных отношений [39, с. 141].
Проблема социального в той или иной степени была освещена в работах классиков немецкой философии. Согласно концепции И. Фихте, все люди должны быть свободными; тот же, кто желает иметь раба — внутренне сам раб [42, с. 27]. Тяга одного «я» к другим «я» является естественной. Конечная цель социального развития по Фихте — образование единого идеального общества и отмирание отдельных государств [42, с. 24]. Само общество для Фихте де-факто является своеобразным проявлением целого, то есть абсолютным «Я» [14, с. 63].
Новый толчок пониманию общественных процессов сделала идеалистическая диалектика В. Гегеля. Им было обоснован тезис о том, что общее является необходимостью, единичное будто живет в нем [7, с. 255]. Отдельный индивид (единичное), когда работает, работает и на других, а не только на себя, свои же потребности он неизбежно удовлетворяет через труд других. Из этого следует, что индивид жертвует собой ради целого [7, с. 247]. В конце концов, наслаждение индивидуальности заключается в благосостоянии человечества, ее наслаждение — «наслаждение всех сердец» [7, с. 257]. И далее, как итог, Гегель формулирует важное умозаключение: целое – стабильное равновесие частей, неравенство нарушает баланс, справедливость восстанавливает равновесие [7, с. 316].
Гегелевская диалектика была творчески развита выдающимся материалистом К. Марксом. Им была продолжена традиция (Аристотель — Фихте — Гегель), согласно которой целое доминирует над частями и является большим, чем простая их сумма. Общество — это не совокупность людей, а система отношений и связей между ними [29, с. 214]; это сам человек в его общественных отношениях [30, с. 222].
Английский социолог и экономист викторианской эпохи Г. Спенсер придерживался противоположных взглядов на общество. Он утверждал, что любое целое является неустойчивым, прогресс осуществляется тогда, когда уничтожается степень однородности в данной системе [41, с. 46-48]. Отсюда следует, что идеальным является состояние вечного балансирования между неравными частями целого [41, с. 51-54]. Предпочитая индивидуализм альтруизму [41, с. 438-439, 441-442], Спенсер вообще сомневается в необходимости совместной деятельности членов общества [41, с. 358]. Справедливо видя тот факт, что личные интересы должны совпадать с интересами общества [41, с. 222], он приходит к парадоксальному выводу — общее счастье возможно только через реализацию личного счастья [41, с. 442]. Спенсеру казалось, что в будущем общественный альтруизм будет низложен до уровня семьи, помощи больным и нуждающимся [41, с. 433-444].
Собственный подход к изучению проблем взаимодействия целого и части предложил в начале ХХ века в своей работе «Тектология», где содержались элементы позднейшей кибернетики, российский революционер и ученый Александр Богданов. По Богданову, общественное разрушение является следствием столкновения различных организационных процессов. Разные центры влияния стремятся организовать общество на свой манер, вызывая, таким образом, конфликт. В несовершенном обществе всегда присутствует отдельность, обособленность организационных структур. Слабость целого — в недостижении единства, четкой общей организации [2, с. 70-71].
По мнению академика Владимира Вернадского, в масштабных войнах биологически единого человечества вроде Второй мировой победит та сторона, где не будет искусственного разделения на «высшие» и «низшие» расы, которая больше приближена к «закону природы» [5]. Такой социум является более жизнеспособным и гармонично организованным, устойчив к внешним вызовам.
Современные работы, посвященные организационным и дезорганизационным тенденциям в общественном развитии, в основном, декларируют свою принадлежность к так называемой «синергетической парадигме» [напр. 3]. Комплексное междисциплинарное учение «синергетика» возникло относительно недавно. Предмет исследования синергетики — самоорганизация в системах, далеких от равновесия.
Как видим, философы, социологи и представители естественнонаучной мысли сходятся на том, что общество является проявлением категории целого или глобальной сложной системой. Человек в этой системе является мелким элементом, частью. В то же время заметны и различия в понимании взаимодействия частичного и целого, недостаточная разработка философского осмысления проблем хаоса, дисгармонии в обществе, глобальных разрушительных процессов и их причин.
В последние десятилетия ответы на эти вопросы пытаются дать, используя синергетический подход. Исследуя самые разнообразные природные системы, ученые-естественники исходили из того, что главный дестабилизирующий фактор в функционировании системы — воздействие внешней среды, что вызывает отклонения в нормальном функционировании элементов системы. Характерным признаком синергетического подхода в социологии является перенос биологических реалий на жизнь общества. Само общество тут трактуется как «биосоциальная система» [9, с. 15]. Данный подход берет начало в уже упоминавшейся концепции Г. Спенсера, который сравнивал общество с биологическим организмом [41, с. 287-288]. В абсолютизированном виде биологизм был представлен в работе последователя Спенсера французского социолога Рене Вормса, который прямо переносил биологические законы на общество [6, с. 178], а классовую борьбу называл «болезнью общества». К человеконенавистническому абсурду, оправданию биологической неравноценности отдельных рас, социального неравенства как биологической целесообразности биологизаторство было доведено в концепциях Ж.А. де Гобино, Ж.В. Г.В. де Лапужа, мальтузианцев и социал-дарвинистов. Даже прогрессивные для своего времени мыслители не всегда могли устоять перед соблазном объяснить сложные общественные процессы биологическими закономерностями, тем самым исказив и примитивизировав их суть. Так, российские народники П. Лавров и П. Ткачев переносили на социальную почву закон борьбы за существование [16, с. 36-37], аргентинский материалист Х. Инхеньерос также придерживался подобных взглядов [17, с. 779]. Его преемник Х.Б. Хусто пошел дальше, кроме признания явления «внутривидовой борьбы», он видел движущую силу общественного прогресса в биологических потребностях [17, С. 781].
Общество отличается от других природных систем наличием общественных отношений, в частности производственных как базиса, а также обязательным присутствием идеологической надстройки. Ни в одной из этих сфер глобального действия биологического фактора мы не увидим. Владимир Ульянов (Ленин) по этому поводу справедливо заметил, что «перенесение биологических понятий вообще в область общественных наук есть фраза. С „хорошими" ли целями предпринимается такое перенесение, или с целями подкрепления ложных социологических выводов, от этого фраза не перестает быть фразой» [25, с. 349]. Биологическое может проявляться на микроуровне — в сфере личного, в семейных отношениях, коллективах; именно здесь врожденным, природным факторам иногда удается избегать нивелирующего влияния социальных норм и установок. Очевидно, именно поэтому авторитетные представители синергетического подхода или вообще избегают анализа социальных систем, или приводят примеры микросистем, небольших коллективов [35, с. 489-490].
В монографии В. Васильковой автор сама отмечает, что использование синергетического подхода, который работал в естественных науках, где действие внешней среды является определяющим, в гуманитарных науках страдает редукционизмом [3, с. 61]. Качественно более сложная социальная система приравнивается к предыдущим простым системам (например, биологической). К тому же выводы, сделанные на основе синергетического подхода, носят гипотетический характер [3, с. 72]. Абсолютизируя природные явления, роль среды, наличие или отсутствие ресурсов, действие другого социума (война, закрытие рынков и т.п.), такие авторы, по сути, обращаются к категории случайного. Однако известно, что с усложнением уровня организации органической жизни до социальной формы организации роль случайного уменьшается, зато возрастает значение необходимого [37].
Собственно, один из разработчиков синергетики И. Пригожин отмечал, что синергетический подход сложно применять к общественным наукам. Именно общество больше влияет на окружающую среду, чем наоборот, природа на нас [35, с. 488-490].
Очевидно, эти и ряд других недостатков (постулирование «первоисточника самоорганизации», «трансцендентных основ реальности», поиск «абсолютных смыслов» [3, с. 34-35, 50, 52]) дают основания официальной науке говорить о псевдосинергетике [8, с . 18-20, 24-52].
Действие внешних объективных, внутренних объективных или субъективных случайных факторов существенно не влияет на всеобщие закономерности целого, в частности на длительные внутренние устойчивые связи в обществе. Движущей силой, которая оказывает существенное влияние на динамику развития общества, является совокупность факторов, которые объединяются в категорию необходимого (т.е. закономерного, неслучайного). Конкретными воплощениями необходимого в социуме можно считать факторы, которые формируют социальную интеграцию и социальную дифференциацию.
Под интеграцией следует понимать процесс объединения в целое ранее разрозненных частей или укрепление связей в уже существующей системе. Как тенденция к единению интеграция имеет важные характеристики, от которых зависит ее протекание. Первым условием является функциональность— потенциальная возможность беспрепятственной реализации индивидуальных действий, которые не имеют деструктивного для целого характера. Следующим признаком является гомологичность*, то есть сходство важнейших свойств частичного в целом. Третьим признаком является интегрированность, которую можно определить как степень прочности связей между частями целого, от которой зависит устойчивость и жизнеспособность системы в целом. Данные характеристики в виде девиза «Свобода, Равенство, Братство» впервые были сформированы еще во времена Великой французской революции.
Процессом, противоположным интеграции является дифференциация. Она определяет такой ход развития общественного целого, когда доминантным является центробежное движение частей в целом, а также проявляется в появлении новых уровней, ступеней разделения системы.
Когда тенденция к социальной интеграции стремится к эгалитаризму и глобальному объединенному человеческому обществу, формированию «глобального человека», то дифференциация, наоборот, проявляется в усилении стратификации, кастовости, неравномерности экономического развития, всевозрастающем разделении труда, национализме, изоляционизме, традиционализме, милитаризации, других проявлениях поляризации целого как на микро- так и на макроуровне. В реальной жизни мы всегда имеем дело с балансом обеих тенденций, то есть с тем или иным соотношением их проявлений. Такое балансирование наблюдалось в течение всего исторического развития человечества. Чувствуя это противоборство, норвежский драматург Г. Ибсен довольно метко характеризовал исторический процесс как борьбу и смену эпох — гуманистических и антигуманистических [15, с. 593]. Чередование исторических эпох, или, согласно марксистской методологии, общественно-экономических формаций можно показать в виде графика (рис. 1), который иллюстрирует диалектическое зигзаго- или спиралевидное общественное развитие с повторениями и «возвратами» на качественно более высоком уровне.
Действие интеграции и дифференциации в разные исторические эпохи было разным. Наиболее похожими есть два снижения с доминирующими процессами дифференциации, олицетворяющие соответственно рабовладельческий (DE) и капиталистический (FG) общественно-экономические уклады. Античное рабовладение и новейший капитализм — это ярко выраженные индивидуалистические общества [13, с. 134]. В обеих формациях действие частного интереса противопоставляется всеобщему интересу. Как рабы, так и рабочие были отчуждены от результатов своего труда. Как отмечал Ф. Энгельс, раб продавался (покупался) однажды, рабочий же продается каждый раз, когда в его работе есть потребность [12, с. 325]. Признание рабочего личностью не меняет сущности его ежедневного рабства и роднит его с античным рабом, который не считался личностью. Римский оратор и философ Цицерон уже в свое время увидел не просто сходство, а принципиальную общность рабства обычного и рабства наемного, ведь «плата является вознаграждением за рабское состояние поденщиков», у рабочего «покупается труд, а не искусство» [44, с. 96]. Выдающийся римлянин заметил явление, которое через два тысячелетия будет иметь глобальный характер — в дифференцированном обществе сводится на нет действительно человеческая социализированная сущность, человек как индивидуальный универсум, его дерзания и устремления («искусство») никому не нужны, человека подталкивают к самоотчуждению в виде продажи своего труда.
Общие черты рабовладельческого и капиталистического укладов историками были отмечены еще в XIX — начале ХХ в. (Т. Моммзен, Э. Мейер, Р. Виппер, М. Ростовцев). Несмотря на попытки модернизировать исторический процесс, были описаны некоторые схожие политические и социально-экономические явления, сходство в эксплуатации отдельных категорий населения, наличие капитала, бирж, революционных потрясений [33, с. 51, 56, 64, 55-67]. Большие массы людей под действием производственно-торговых процессов концентрируются в городах, территорию государств охватывает густая сетка дорог. Еще одной общей чертой между двумя обществами было наступление частного на остатки предыдущей интегрированности — оба строя активно уничтожали крестьянскую общину. Общинники не выдерживали конкуренции с крупными рабовладельческими латифундистами или земельными магнатами Нового времени. В обоих обществах разорялись мелкие ремесленники из-за наступления частных рабских мастерских или капиталистических мануфактур. Как следствие, в дифференцированных обществах неизбежно наступает пролетаризация значительного количества населения (само понятие «пролетарий» зародилось в Древнем Риме). Пролетаризация — конкретное локальное проявление перехода от интеграции в дифференциации. По словам Маркса, «в пролетариате человек потерял самого себя» [32, С. 40], то есть свою социальную, интегрированную сущность.
Такое положение вещей приводит к исчезновению социальных связей, которые отличают общественное целое от простой совокупности. Это ярко проявляется в нынешнем «обществе потребления», где появился феномен социальной массы как дезинтегрированного множества частей общественного целого [36, с. 196]. Индивиды становятся все менее связанными друг с другом. При отсутствии адекватного взаимообмена, взаимодействия между людьми неизбежно наступает «война всех против всех» (понятие, предложенное Т. Гоббсом), как единственный способ достижения благ. Речь идет о тотальной конкуренции, как признаке не только западного либерализма, как считают некоторые исследователи [36, с. 192], а всего современного общества глобального рынка.
Конкуренция проявляется в самых разнообразных сферах и уровнях. Борьба и противостояние наблюдается между отдельными геополитическими игроками, торгово-промышленными предприятиями и крупными фирмами, дух противостояния проник в межличностные отношения. Борьба за приличное место под солнцем заставляет активнее работать локтями. Тотальная конкуренция как главный признак дифференцированного общества, как уже отмечалось ранее, часто связывалась с действием биологического фактора в обществе. «Естественное состояние животных выступает как венец человеческого развития» [11, с. 284-285]. Отвергая тезис о прямом действии биологической борьбы за выживание в человеческом социуме как ненаучный, отметим, что биологический фактор в дифференцированном, классовом обществе предстает в уже снятом виде. Процесс снятия (нем. Aufhebung) состоялся как «повторение в высшей стадии известных черт, свойств; возврат якобы к старому...» [24, с. 203]. В первобытнообщинном обществе, когда человек противопоставил закону леса правила жизни с себе подобными, состоялось первое отрицание биологического, тогда как в классовых дифференцированных обществах процесс дошел до отрицания отрицания, когда природа якобы отвоевала утраченные позиции в виде появления тотальной конкуренции. Здесь мы имеем дело с видом диалектической повторяемости в процессе развития, где признаки, которые были в свое время прогрессивными, после своего снятия стали регрессивными [18, с. 74-75]. Конкуренция и борьба за выживание является прогрессивным явлением в мире живой природы и объективно способствует жизнеспособности популяции. Действие якобы биологического, тотальной разноуровневой конкуренции в обществе есть явлением регрессивным, поскольку проявляется в атомизации социальных структур, отчуждении, локальных межгосударственных конфликтах и, наконец, имеет в стадии обострения тенденцию к формированию предпосылок глобальной войны, в которой не будет победителей.
Особое место в истории человечества занимает феодальная формация (EF), которая сочетает в себе как интеграционные, так дифференциальные черты. Ряд признаков сближает феодализм с первоначальным коммунизмом. А. Богданов в этой связи указывает на примитивное натуральное хозяйство, как основу двух формаций, общинное землевладение, а также невысокий уровень эксплуатации [1, с. 38, 47, 50-51]. Общества евразийской степи, где царил кочевой феодализм (так называемый «номадный способ производства»), были более гомологичными, слабоструктурированными, чем земледельческие, в которых наличие избыточного продукта была фактором, способствовавшим дифференциации. В европейском средневековье не существовало четкой границы между частной и общественной сферой деятельности. Слабым ростком индивидуализма были немногочисленные города, подавляющее большинство населения жило, как и при родовом строе, в небольших поселениях. Лицо не имело заметной автономии [13, с. 134]. С другой стороны, существовала частная собственность на землю, крепостная зависимость и внеэкономическое принуждение. Пока сельское хозяйство не приобрело признаки товарности, эксплуатация не была невыносимой — феодал забирал долю зерна крестьянина только для своего содержания, а не для продажи, к тому же он защищал «своих» крестьян от других феодалов, разбойников и т.п. Товарно-денежные отношения, позже укоренившиеся в деревне, изменили ситуацию, эксплуатация стала существенной. Тот же А. Богданов объединяет «крепостной» и рабовладельческий типы хозяйства [1, с. 60].
Много общих черт у первобытнокоммунистической формации (AD) и коммунизма (GK), как гипотетического будущего уклада человеческого общества. В обоих обществах важной составляющей является базовая гомологичность частей целого, то есть отсутствие социального неравенства. Оба строя являются глобальными по своему охвату человеческих популяций. Первобытный строй явил собой доселе невиданную форму движения материи — социальную. Сначала ростки социальности развивались в рамках предыдущей, биологической формы движения материи и подчинялись ее законам. Антропосоциогенез имел две составляющие — антропогенез, то есть телесная эволюция гоминид, доминирующая вначале (AB) и социогенез (ВС). Количественные изменения (использование орудий, эволюция кисти руки, увеличение объема головного мозга и т.п.) привели к качественному скачку. Гоминиды уже не могли развиваться, руководствуясь только инстинктами и рефлексами. Появилось общество (точка А), точнее глобальный конгломерат почти изолированных общин. Именно община формировала своих членов социализированными существами; вне ее первобытный человек или сравнительно быстро погибал от природных факторов, или деградировал к чисто биологическому уровню.
Проанализировав закономерности развития первобытного общества, американский антрополог Л. Морган, который независимо от К. Маркса пришел к историческому материализму, сделал вывод, что будущее общество должно быть возрождением, но в высшей форме первоначального равенства [34, с. 329]. Будущий эгалитарный строй, таким образом, отрицая отрицание, должен повторять на высшем уровне древний коммунизм первобытных людей.
Классики марксизма не давали детальных описаний будущего строя, а также сроков и конкретных форм перехода к нему [23, с. 96], считая такие прогнозы бесплодными фантазиями. К. Маркс при этом заметил, что коммунистический строй будет проходить две фазы. На низшей стадии (GH) люди будут получать доход в зависимости от своего труда, пропорционально своему вкладу в общее благо, на высшей (HI) — пользоваться общественными щедротами в соответствии с собственными нуждами, а принцип строгой регламентации отойдет в прошлое [28, с. 18-20]. Ф. Энгельс отмечает, что в таком обществе не будет частной собственности, производственная конкуренция заменится плановой деятельностью, направленной на удовлетворение общественных потребностей. Тотальная конкуренция изменится ассоциацией [12, с. 329-330]. Собственно, здесь мы видим такую важную характеристику будущего бытия, как всеобъемлющее рациональное начало, которое противопоставлено хаотичному квазибиологизму предыдущей формации. Для коммунизма характерный всепроникающий рационализм, в то время как производственный хаос и конкуренция – проявления биологизма, прошедшего процесс снятия. В. Ульянов (Ленин) приводит другие важные характеристики коммунистического бытия – невиданная доселе степень сознательности членов такого общества, исчезновение противоположности между умственным и физическим трудом, небывалое увеличение производительности труда [23, с. 96-97]. Переход от дифференциированности к интегрированности мыслится как революционный скачкообразный процесс.
Коммунизм — это «не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» [31, с. 34]. То есть коммунизм представляется не как обычная формация, а как глобальное движение, поэтапно устраняющее противоречия, которые достались ему от предыдущих формаций, к подлинно человеческому, обобществленному общению, не опосредованному производственными отношениями. Коммунизм, как движение к обратному отвоеванию подлинно человеческой сущности, искаженной дифференцированным обществом, сам по себе не является целью человеческого развития или формой бытия [27, с. 127]. Это движение стремится к освобождению «человека в человеке». Коммунизм («практический гуманизм») ведет к положительному гуманизму, к подлинно человеческой жизни и отталкивается сам от себя, уже не будучи противопоставлением снятию частной собственности [27, с. 169]. Именно тогда гуманизм перестает быть абстрактно-нравственной категорией и становится реальной практикой человеколюбия и потребностью взаимного бытия. Положительный гуманизм («послекоммунизм») как отдельную стадию (IK) выделял коллектив философов (В. Аксенов, В. Криворотов, С. Чернышев) под коллективным псевдонимом «С. Платонов » [38, с. 52-53].
Эра настоящего гуманизма будет иметь мощную научно-техническую базу. Понятие «власть», как управление людьми, основанное на вертикальной иерархии, останется в прошлом. В безгосударственном внеэкономическом обществе «на место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами» [11, с. 292]. Адекватная новым реалиям коммуникация между частями общественного целого невозможна без высокоразвитой искусственной природы, которая бы связывала отдельных людей, способствуя их действительно человеческому общению, в частности, общечеловеческому творческому процессу, познанию окружающей действительности. Роль учета, планирования и управления автоматическим изготовлением необходимых благ, роль статистики в таких условиях трудно переоценить [26, с. 93]. В конце концов, внедрение планетарной кибернетической системы вроде предлагаемой академиком В. Глушковым «общегосударственной автоматизированной системы сбора и обработки информации» (ОГАС) становится просто неизбежным. Подобная система позволит принимать оптимальные решения в самых разных областях, анализируя реальные практические условия и выдавая просчитанные варианты действий, позволит перейти к «безбумажному» документообороту, даст возможность связываться с каждым человеком непосредственно, например, через вживленные чипы и т.п.
Не сдерживаемый противопоставлением частного интереса общечеловеческому, общественный и материально-технический прогресс будет идти галопирующими темпами. Рано или поздно встанет вопрос о решении проблемы постоянной потери действительно полноценных универсальных личностей в результате естественного процесса — смерти. Как отмечает В. Купревич, смерть «...стала ...историческим анахронизмом. Как фактор, способствующий улучшению природы человека, она не нужна. С точки зрения общества, она вредна. Исходя из задач, стоящих перед человечеством, просто бессмысленна. Кто же захочет закрепить эту нелепость на вечные времена?» [21]. Успехи медицины увеличат продолжительность жизни, однако сосредотачиваться на консервации биологической телесности, очевидно, будет путем в никуда, потому естественным выходом является сохранение содержания, сущности человека – его личности, внутренней индивидуальности. Именно поэтому использование долговечных биологических или небиологических модулей (искусственных тел), способных к бесконечной самомодификации не является решением проблемы. Отказ от телесности, отдельности будет закономерным разрешением противоречия между достижением количественно критического уровня интегрированности и биологическим существованием («жизнью») миллиардов отдельных представителей вида Homo sapiens. К тому же существование в разделенной биологической форме рано или поздно исчерпает свои творческие и познавательные возможности и достигнет кризисного состояния. Массовая запись личностей на искусственный носитель, по сути, слияние с искусственным интеллектом преемницы ОГАС всех членов общества [26, с. 190-192], осуществит качественный скачок и откроет новые горизонты развития. Интегрированная планетарная система «человек — машина» увеличит как интеллектуальную, так и преобразующую способность объединенного разума.
На данном этапе развития коммунизм как движение общества исчерпает себя, поскольку исчезнет общество как таковое и появится действительно целое (точка K), то есть целесообразно явление, наиболее полно отвечающее требованиям, реалиям и вызовам своего времени. Человечество, в истории своих взаимоотношений с природой прошло две стадии – приспособление под условия окружающего мира и изменение природы для своих нужд, перейдет к третьей стадии – преобразование собственной природы, что означает полное устранение биологичности, дифференциированности во всех ее проявлениях.
Что дальше? Диалектическое движение материи от Большого взрыва и до современности в известной нам части Вселенной предстает как серия переходов к все более сложным уровням развития. Переход к более сложному уровню осуществляется в результате разрешения противоречия между имеющимся уровнем сложности организации материи, ее количественными характеристиками и исчерпанием возможностей дальнейшего развития в рамках данного уровня.
В истории развития изученной человечеством части Вселенной до сих пор существовали три формы движения материи: неорганическая (включает в себя механическую, физическую и химическую), биологическая и социальная (рис. 2). Следующая форма движения материи будет ознаменована появлением настоящего целого, то есть полностью интегрированного общества, общества, которое прошло процесс самоустранения. Дальнейшее развитие действительного целого, очевидно, будет подобен форме существования вольвокса**, где отдельные личности будут играть роль, аналогичную функции клетки (нейрона). Будет прекращена практика биологического воспроизводства и появления новых личностей, впрочем, существующие личности достигнут иммортализма (практического бессмертия). В дальнейшем степень интегрированности будет расти и приведет к появлению Мегаличности. Биологическое, даже в снятом виде, окончательно отойдет в небытие.
Данную форму движения материи, которая будет качественно выше социальной, условно можно назвать холичной*** (др.-греч. ὅλος — целый, цельный). Заканчивается эпоха противостояния природе в виде техносферы. Целое будет одновременно везде и нигде – микро- и наноносители холичного разума будут становиться все более миниатюрными, имеющиеся преобразовательные возможности сделают ненужным применение громоздких техноценозов. Геосфера и биосфера, наконец, будут оставлены в покое и восстановят свое место и роль на планете. Футуролог и фантаст А. Лазаревич видит холичное в виде «технокосма» — сложнейшей кибернетической системы, которая образуется после стирания грани между человеком и техникой и где границы между отдельными сознаниями будут довольно условными [22].
Будет ли холичная форма движения материи конечным пунктом всемирного диалектического развития? Очевидно, нет. Интеграция должна повториться на качественно высшем уровне еще раз, на этот раз во всемирное целое. Мощный разум, как качественная характеристика холичного, будет стремиться к единению с себе подобными. За миллиарды лет существования Вселенной с его миллионами галактик, множеством светил и отдельных планет, вероятно, все стадии существования, которые прошло самоустраненное общество, были пройдены и в других местах космического пространства. Состоится еще одна интеграция локальных мегаразумов, что породит следующую форму движения материи — симпаническую (др.-греч. σύμπαν — Вселенная). Собственно, в философском смысле это будет что-то вроде гегелевского Абсолюта, правда в полной его материальности, детрансцедентализованости. Говоря о таком Сверхсознании Вселенной, основатель сеттлеретики**** Я. Корчмарюк указывает на вероятное уменьшение доли "материального субстрата" до вакуумно-полевого сгустка [20]. У симпанического разума мысль и действие потеряют всякое отличие. Только симпанический уровень развития разума способен противостоять больцмановской энтропии во вселенском масштабе.
Устанет ли Мегаразум от творчества, познания и найдет высший смысл в созерцании или растворении в пространстве-времени? Будет ли зажигать звезды, зарождать жизни, следить за неразумными цивилизациями? Возможно, будет «надувать» из белых дыр новые пузырьки-вселенные?..
Литература:
1. Богданов, А.А. Начальный курс политической экономии (Введение в политическую экономию) в вопросах и ответах. – Пб.: Государственное издательство, 1921. – 174 с.
2. Богданов, А.А. Тектология (Всеобщая организационная наука). В 2-х кн.: Кн. 1 / Редкол. Л.И. Абалкин (отв. ред.) и др. / Отд-ние экономики АН СССР. Ин-т экономики АН СССР. – М.: Экономика, 1989. – 304 с. – (Экон. наследие).
3. Василькова, В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем: (Синергетика и теория социальной организации). Серия «Мир культуры, истории и философии» / Оформление обложки С. Шапиро, А. Олексенко. – СПб.: Издательство «Лань», 1999. – 480 с.
4. Вейцман, Е. Естественное право // Философская энциклопедия : в 5 т. / глав. ред. Ф. В. Константинов. – М.: Советская энциклопедия, 1962. – Т. 2 : Дизъюкция–комическое. – С. 119-122.
5. Вернадский, В.И. Несколько слов о ноосфере // Успехи современной биологии. – 1944. — №18. – Вып. 2. – С. 113-120.
6. Вормс, Р. Общественный организм: Пер. с фр. / Под ред. и с предисл. А.С. Трачевского. Изд. 2-е. – М.: Книжный дом «Либроком», 2012. – 272 с. – (Из наследия мировой социологии).
7. Геґель, Г.В.Ф. Феноменологія духу / З нім. пер. П. Таращук; Наук. ред. пер. Ю. Кушаков. – К.: Вид-во Соломії Павличко «Основи», 2004. – 548 с.
8. Губин, В.Б. О методологии лженауки. – М.: ПАИМС, 2004. – 172 с.
9. Давыдов, А.А. К вопросу об определении понятия «общество» // СоцИс. – 2004. — №2. – С. 12-14.
10. Диада //Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. – М.: Советская энциклопедия, 1983. – С. 154.
11. Энгельс, Ф. Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.20: Энгельс, Ф. Анти-Дюринг, Диалектика природы. – М.: Издательство политической литературы, 1961. – С. 5-338.
12. Энгельс, Ф. Принципы коммунизма // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.4: Произведения, написанные с мая 1846 по март 1848 года.– М.: Издательство политической литературы, 1955. – С. 322-339.
13. Ивин, А.А. Философия истории: Учебное пособие. – М.: Гардарики, 2000. – 528 с.
14. История философии в четырех томах. – Т.ІІ. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957. – 712 с.
15. История философии в шести томах. – Т.ІІІ. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1959. – 614 с.
16. История философии в шести томах. – Т.ІV. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1959. – 672 с.
17. История философии в шести томах. – Т.V. – М.: Издательство Академии Наук СССР, 1961. – 920 с.
18. Кедров, Б.М. О повторяемости в процессе развития. Изд. 2-е, стереотипное. – М.: КомКнига, 2006. – 152 с. – (Серия «Из наследия Б.М. Кедрова»).
19. Конрад, Н. Жэнь // Философская энциклопедия : в 5 т. / глав. ред. Ф. В. Константинов. – М.: Советская энциклопедия, 1962. – Т. 2 : Дизъюнкция – комическое. – С. 142-143.
20. Корчмарюк Я. И. Сеттлеретика — новая междисциплинарная наука о "переселении" личности? // Новые информационные технологии. Матер. научн. — практич. семин. НИТ — 98. Моск. гос. ин — т электроники и математики, февраль 1998 г. / МГИЭМ. — М.: МГИЭИМ, 1998. С.130-149.
21. Купревич, В. Долголетие: реальность мечты // Литературная газета. – 1968. – 4 декабря. – С. 347-351.
23. Ленин, В. И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // Полное Собрание Сочинений В.И.Ленина : [в 55-ти томах]. – 5-е изд. – Т.33 : Государство и революция. – М.: Издательство политической литературы, 1969. – С. 1-120.
24. Ленин, В. И. Конспект книги Гегеля «Наука логики» // Полное Собрание Сочинений В.И.Ленина : [в 55-ти томах]. – 5-е изд. – Т.29 : Философские тетради. – М.: Издательство политической литературы, 1969. – С. 77-218.
25. Ленин, В. И. Материализм и эмпириокритицизм // Полное Собрание Сочинений В.И.Ленина : [в 55-ти томах]. – 5-е изд. – Т.18 : Материализм и эмпириокритицизм. – М.: Издательство политической литературы, 1968. – С. 7-384.
26. Максимович, Г.В. Беседы с академиком В. Глушковым, 2-е изд., переработанное. – М.: Молодая гвардия, 1978. – 224 с., ил. – (Эврика).
27. Маркс, К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.42 : Произведения, написанные с января 1844 по февраль 1848 года. – М.: Издательство политической литературы, 1974. – С. 41-174.
28. Маркс, К. Критика готской программы // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.19 : Произведения, написанные с марта 1875 по май 1883 года. – М.: Издательство политической литературы, 1961. – С. 9-32.
29. Маркс, К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов) [Первая половина рукописи] // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.46, ч.1 : Экономические рукописи 1857 — 1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). Часть первая.– М.: Издательство политической литературы, 1968. – С. 51-508.
30. Маркс, К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов) [Вторая половина рукописи] // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения: [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.46, ч.2: Экономические рукописи 1857 — 1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). Часть вторая. – М.: Издательство политической литературы, 1969. – С. 5-521.
31. Маркс, К., Энгельс, Ф. Немецкая идеология. Критика новейшей немецкой философии в лице её представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.3 : Тезисы о Фейербахе, Немецкая идеология, Истинные социалисты. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 7-544.
32. Маркс, К., Энгельс, Ф. Святое семейство, или критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.2 : Произведения, написанные с сентября 1844 по февраль 1846. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 3-230.
33. Машкин, Н.А.История древнего Рима. Учебник / Н.А. Машкин. — М.: Высш. шк., 2006 .– 751 с.: ил. — (Серия «Классика исторической науки»).
34. Морган, Л.Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Перевод с английского под редакцией М.О. Косвена. – Л.: Издательство Института народов севера ЦИК СССР, 1935. – 350 с.
35. Николис Г., Пригожин И. Самоорганизация в неравновесных системах от диссипативных структур и упорядоченности через флуктуации. – М.: Издательство «Мир», 1979. – 512 с.
36. Новиков А.С. Атомизация общества и ее роль в становлении «общества масс» // Теория и история. – 2009. — №2. – С. 192-197.
37. Пилипенко, Н.В. Необходимость и случайность //Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. – М.: Советская энциклопедия, 1983. – С.421-423.
38. Платонов С. После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати / В. Аксёнов, В. Криворотов, С. Чернышёв. — М.: Молодая гвардия, 1989. – 255 с.
39. Радуль-Затуловский, Я.Б. Андо Сёэки – философ-материалист ХVІІІ века. – М.: Издательство восточной литературы, 1961. – 212 с.
40. Сагадеев, А. Маздакизм // Философская энциклопедия : в 5 т. / глав. ред. Ф. В. Константинов. – М.: Советская энциклопедия, 1964. – Т. 3 : Коммунизм – Наука. – С. 276.
41. Спенсер, Г. Синтетическая философия / Пер. с англ. – К.: Ника-центр, 1997. – 512 с. – (Серия «ПОЗНАНИЕ», Вып. 2).
42. Фихте, И.Г. Сочинения в двух томах. Т.2 / Сост. И примечания Владимира Волжского. – СПб.: Мифил, 1993. – 798 с.
43. Фурье, Ш. Избранные произведения в 3-х т. – Т. 1. / Под редакцией и с вступительной статьей А. Дворцова. – М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1938. – 312 с.
44. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. – М.: Наука, 1974. – 247 с.
45. Ян Юн-го. История древнекитайской идеологии. – М.: Издательство иностранной литературы, 1957. – 424 с.
Примечания
* Данную характеристику не следует путать с гомогенностью, которая выражается в однородности, принудительном сравнении. Гомологичность не исключает индивидуальности как ценности, она заключается в отсутствии явных неравноценных признаков частей целого, которые антагонизируют эти части между собой и делают невозможной интеграцию в целом
** Вольвокс — род так называемых колониальных организмов, имеющих сферообразный вид. Переходное звено между одноклеточными и многоклеточными организмами
*** Следует отличать от 1) философского течения (холизм) и 2) холического принципа целостности
**** Сеттлеретика — комплексная междисциплинарная наука о переносе личности на искусственный носитель
Опубликовано:
Філософія і політологія в контексті сучасної культури. — 2017. — №4. — С. 116-130.
Моя статья 2013 года. Появилась после знакомства с творчеством Александра Лазаревича. В прошлом году он согласился на большое интервью для ФантЛаба (начало и окончание). Помню, как поразило тогда острое противоречие идей этого автора — безграничные возможности для достижения светлого будущего и идеализация "железа" в противовес человеческому началу. В то время также впечатлила книга вымышленного персонажа С. Платонова "После коммунизма". Наличие этих и некоторых других, менее обширных материалов в сети породило желание как-то систематизировать информацию о технокоммунизме и сказать свое слово по поводу этой концепции.
Мечты об идеальном общественном устройстве появились тогда, когда человечество прошло исторический этап формирования государства, а с ним и различных социальных слоев. Именно появление социального и имущественного неравенства было тем катализатором, который издревле заставлял задумываться, почему именно так устроено общество, можно ли его переустроить на более справедливых началах. Растущая доступность образования, осознание низшими общественными классами своего места и роли в социуме породили запрос на теоретическое мотивирование идеи всеобщего равенства людей, эгалитаризма. Во времена позднего средневековья, эпоху Возрождения появилось немало мыслителей и философов, которые в своих произведениях отстаивали идеалы утопического (из-за своей неосуществимости) социализма.
В середине — второй половине XIX века появилось принципиально новое философское и социально-политическое учение — марксизм. Его основоположники — Карл Маркс и Фридрих Энгельс, за основу для своей доктрины приняли некоторые положения утопического социализма, учение о диалектике выдающегося немецкого философа Гегеля и материалистическое мировоззрение, элементы которого спорадически появлялись еще со времен античности. Несколько позже Ленин дополнил теорию марксизма своими произведениями, приспособив ее к российским реалиям конца XIX — начала ХХ века.
Со временем марксизм превратился в целостно-логическую систему, состоявшую из трех основных частей — философии, политэкономии и научного коммунизма. К сожалению, в СССР марксизм превратился в догму, своеобразную «материалистическую религию», которая не развивалась и перестала отвечать требованиям времени. Между тем, классики марксизма предостерегали от такого подхода, потому как это прямо противоречит диалектике – абсурдно слепо переносить выводы об обществе XIX века на современность. История несет с собой новые факты и новые способы исследования, требующие дальнейшего развития теории [1, с.202]. Распад СССР и мировой социалистической системы, отсутствие мирового революционного процесса, который прогнозировали классики марксизма, такие новейшие явления как «общество потребления», «глобализация», якобы не предусмотренные Марксом, послужили причиной падения интереса к его учению, сформировался устоявшийся взгляд на марксизм как на архаическую заидеологизированную теорию. Несмотря на это современный глобальный рынок, новейшее общество с его стремительным экономическим и научно-техническим развитием сохраняет классическое противоречие между трудом и капиталом.
Именно научно-техническая революция, информатизация, возникновение Интернета с одной стороны и сохранение социальных противоречий — с другой послужили отправными точками для возникновения концепции технокоммунизма.
Цель данной статьи — проанализировать видение концепции технокоммунизма основными ее авторами и сторонниками, дать оценку возможности технокоммунистических сценариев развития человечества, выяснить соотношение понятий «технокоммунизм» и «марксизм», а также определить место технокоммунизма в современной футурологии. Поскольку даже в своем названии данная концепция содержит слово «коммунизм», целесообразным будет использование методологии диалектического материализма.
Собственно, полную дефиницию понятия «технокоммунизм» дает только один автор. Согласно Александру Лазаревичу, технокоммунизм – это «общественный строй, при котором все используемые людьми искусственные материальные объекты (вещи, сооружения, пища и т.д.) создаются полностью автоматизированной технической средой, в которой живут люди, без физического участия человека (без "труда") на основании информации (программ-образов вещей), являющейся общим достоянием всего человечества» [2]. Концепция в той или иной мере описывалась в публицистической литературе социально-философского, футурологического характера, а также в художественных произведениях социально-фантастического жанра. Подобная проблематика освещена в творчестве С. Платонова, А. Лазаревича, Д. Борисова, В. Стилетова, С. Трушкина. Актуальность темы статьи обусловлена необходимостью всестороннего теоретического осмысления, систематизации и анализа концепции технокоммунизма.
Едва ли не впервые детально обоснованный технический (технологический) подход к построению будущего коммунистического общества был дан Сократом Платоновым еще в 1980-х годах. Московские философы В. Аксенов, В. Криворотов и С. Чернышев, которые взяли этот коллективный псевдоним, подготовили труд «После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати». За Платоновым, чтобы построить идеальное общество, надо уничтожить частную собственность, а не устранить ее, как это было сделано в СССР. Устранение — лишь первый этап уничтожения частной собственности. Порядок, который сейчас царит на Западе, Платонов называет «элитаризмом». Элитаризм, как и советский вариант социализма, устранили частную собственность, однако в отличии от СССР, где господствовала общественно-государственная собственность (так называемый «государственно-монополистический социализм»), в США господствующей является корпоративно-элитаристская собственность. Она устранила классическую частную собственность (в понимании Маркса) еще при президентстве Франклина Рузвельта [3, с.152].
Коммунизм является не статичным состоянием, а непрерывным движением, целой эпохой, будучи равнозначной всей предшествующей истории человечества. Его цель, по Платонову, — прекращение отчуждения, уничтожение не просто понятия «собственность», а самого факта владения, присвоения любой вещи (вещей), а также условий, приводящих к феномену собственничества [3, с.39, 51-52]; таким образом Платонов обходит условие, поставленное марксизмом: отличительная черта коммунизма — отмена не собственности вообще, а именно буржуазной собственности [4, с.438]. Платонов выделяет целых девять коммунистических способов производства [3, с.53, 176]. Пока существует собственность, но уже нет классов — это все еще коммунизм, когда же собственность исчезает — наступает порядок, условно названный Платоновым «после коммунизма» (по Марксу — «положительный гуманизм») [3, с.20-21]. После выполнения такого истинно коммунистического действия человеку возвращается действительно человеческая природа, исчезает власть способа производства, семьи, государства и т.п.
Для достижения данной цели необходимо уничтожить труд как общественное явление. Платонов развивает идею, высказанную Марксом в «Немецкой идеологии» — уничтожение труда является залогом уничтожения пролетариата как эксплуатируемого класса. Пока существуют пролетарии (класс, с помощью которого создается добавленная стоимость), частная собственность не уничтожена, а лишь устранена [3, с.83]. Автор подчеркивает четкую зависимость между трудом, как общественным явлением, и собственностью. После своей победы пролетариат ни в коем случае не должен стать абсолютной стороной общества, как при «государственно-монополистическом социализме» в СССР, он устраняет сам себя и частную собственность [5, с.39].
Сократ Платонов разработал схему воплощения идеи уничтожения труда в жизнь. Человеческий труд должен быть вытеснен из сферы материального производства. Ему на замену придут автоматизированные средства производства, которые будут компактными, децентрализованными, экологически чистыми. Уйдут в прошлое проблемы узкой специализации производства. Исчезнет давление на социум административно-технологических отношений, а вместе с ним и проклятие отчужденного труда [3, с.130]. Это автоматизированное производство в политэкономическом смысле не будет производительной силой, а будет являться силой природы (искусственной природы). Для пользования ее плодами, которые могут удовлетворить основные потребности, человеку не нужен посредник в виде общества. Человек, по Платонову, становится в полной мере Человеком, когда перестает быть элементом какой-либо общественно-природной силы. То есть создание такой искусственной природы будет настоящей, а не декларируемой реализацией идеалов гуманизма [3, с.175]. После исчезновения труда и появления искусственной природы принципиально нового типа исчезает экономика как таковая [3, с.177-178]. Без экономики и социальных отношений не может существовать государство, которое также со временем должно отмереть. Человечество уже не будет жить при полном коммунизме, поскольку он является лишь средством и движением к цели. Оно будет жить после коммунизма (о чем красноречиво говорит название книги), в эпоху, когда отойдут в прошлое любые общественные строи, когда в полной мере будут реализованы и потеряют взаимный антагонизм как коллективно-егалитаристская идея равенства, поддерживаемая социалистическими странами ХХ века, так и индивидуалистически-елитаристская идея свободы, как квинтэссенция западного мировоззрения. Отдельный индивид будет осознавать свою причастность к человечеству, будет «другом, товарищем и братом» другому индивиду, однако будет свободен от пут общественной казарменности и разного рода обстоятельств и условностей, под которые раньше нужно было подстраиваться.
Платонов в свое время предсказал вероятность построения в СССР рыночной экономики, поскольку советский «государственно-монополистический социализм» постепенно исчерпывал свои экономические возможности. Он обоснованно доказывал, что приведение эффективности труда до зарубежных показателей могло быть осуществлено только посредством введения хозрасчета, определенной производственной самостоятельности, что в конечном итоге должно было создать отечественный капитал, как конкурента зарубежного. Для того чтобы «государственно-монополистический социализм» не превратился в государственно-монополистический капитализм, а стал площадкой для построения настоящего коммунизма, Платонов предлагает усиливать автоматизацию «человеко-машинных средств проектирования регламентирующей документации», что должно уменьшить административно-чиновничье давление [3, с .216-217, 238].
Наверное, наиболее полно теория технокоммунизма развита в произведениях российского футуролога и фантаста Александра Лазаревича. Он имеет схожие взгляды с Сократом Платоновым на пути достижения совершенного общества. Любую проблему, по Лазаревичу, можно решить или техническим, или социально-психологическим способом. Когда первый способ посредством разработки новой техники может решить вопрос отношений между человеком и природой, человеком и обществом, то второй только ограничивает свободу человека [6]. Лазаревич даже скептически оценивает социальную революцию — один из основных постулатов марксизма, — как средство общественного прогресса.
Для достижения технокоммунистического идеала человек должен не просто бороться с природой, а полностью подчинить своим интересам существующую среду и решить ресурсный вопрос — одну из причин мировых войн [7].
Согласно концепции Лазаревича, в будущем ключевую роль будут играть информационные, а не материальные ресурсы. Автор утверждает: если в грядущем не будет уничтожен труд, государство, производственные отношения, может наступить порядок, противоположный технокоммунизму — так называемый информационный капитализм — строй, где информация рассматривается как товар, причем основной товар. Доступ к информации при инфокапитализме определяет статус человека в обществе, как ранее его определяло количество материальных благ. Сама вещь уже не является ценностью, ценностью есть программа, с помощью которой эту вещь (своеобразную «распечатку») изготовлено (материализовано из виртуального образа) [8]. Как известно, при всех прочих взаимодействиях материальных объектов происходит обмен веществом и (или) энергией. При этом один из объектов теряет вещество (энергию), а другой получает его. При информационном взаимодействии приемник получает информацию, а источник не теряет ее. Прекратить копирование и свободное распространение информации можно лишь какими-то искусственными мерами. Собственно, нечто подобное уже наблюдается сейчас с авторским правом в Интернете. Если данная практика будет иметь свое развитие, в перспективе возможно построение авторитарного полицейского государства, в существовании которого будет заинтересована элита, еще большего расширения социальной пропасти между кастой избранных с правом доступа к информации и подавляющим большинством населения.
При отсутствии подобного элитаризма и при наличии достаточного уровня научно-технического развития личность все больше должна освобождаться от давления общества [9]. Иначе говоря, в отличии от недавних практических воплощений коммунизма, для которых благом был коллективизм, для технокоммунизма в трактовке Лазаревича характерна тенденция к усилению своеобразного гуманистического индивидуализма.
При технокоммунизме люди должны объединяться в определенные общественные звенья на основе не предопределенных обществом условий, а на базе какой-то добровольной специализации занятий и интересов, которые определяются способностями и задатками человека. В силу ряда причин исчезнут нации, а им на замену придет совокупность индивидов, объединенных в гильдии специалистов [10]. Таким образом, индивидуальная природа человека (система интересов, умение, профессия и т.п.) рано или поздно победит родовую (принадлежность к определенной нации, этногосударственному образованию).
Не обходит Лазаревич и проблему искусственного интеллекта, простейшие формы которого на первых порах потребуются для создания новой искусственной природы.
Трактовка коммунизма Лазаревича несколько отличная от платоновской — это вечное движение, но и недостижимый идеал, что, однако, не значит, что к нему не надо стремиться. Такой же недостижимой есть и абсолютная свобода.
Концепцию технокоммунизма развивает Дмитрий Борисов. Он выделяет два сценария движения к технокоммунизму. Уже сейчас имеется возрастающая тенденция к вытеснению человека из производства и, как следствие, его удешевления. Первый сценарий предполагает мощный социальный взрыв в результате невиданной доселе безработицы. В результате государство будет вынуждено национализировать все звенья автоматизированного производства товаров. Второй сценарий предполагает осознание государством сути этой беспрецедентной проблемы и постепенный выкуп у частных владельцев полностью автоматизированных предприятий. Из этого Борисов выводит «закон трансформации капиталистических отношений в технокоммунистические»: при повсеместном стремлении производственно-логистических процессов до 100% автоматизации с соответствующим вытеснением человека из этих процессов, социальное давление, возникающее при этом, направляет стоимость произведенных товаров и услуг для потребителя к нулю [11]. Борисов признает историческую роль рынка (капитализма) как катализатора, ускорителя наступления эпохи технокоммунизма.
Похожие мысли высказывает и философ Владимир Стилетов. Он отмечает, что технокоммунизм может осуществиться уже сегодня, материально-техническая база позволяет это сделать. Однако никто не знает, что делать с массами безработных, которых должны немедленно освободить из автоматизированных предприятий. Автор предлагает неожиданный выход — предоставлять безработным большие социальные выплаты. Во избежание неравенства и предотвращения всевозможных махинаций с деньгами рекомендуется перейти к виртуальным расчетам (баллам), количество которых будет одинаковым у всех. Всем дается равный доступ к товарам и услугам [12]. Блогер Сергей Трушкин уточняет: «Все производят машины, всем управляет компьютер. Ваш труд может понадобиться людям и компьютеру и тогда вы можете не просто проедать свои 1000 баллов, а стать полезным кому-то и получить еще баллы для сверхпотребления. Т.е. сверх нормального. Потребление за вашим способностям» [13, с.48]. Будут существовать механизмы противодействия накоплению баллов, которые должны быть обязательно потраченными за определенное время. Как видим, некоторые авторы допускают, что при технокомунизме могут существовать такие понятия, как «труд», «потребление», «деньги» (пусть и в форме виртуальных «баллов»). Однако Сергей Трушкин осознает проблему, мимо которой прошел разработчик теории технокоммунизма Александр Лазаревич, — проблему свободного времени, которого будет много, а значит и проблему индивидуализации человека, ее малой связанности с другими людьми. Трушкин указывает, что выходом может быть заинтересованность других своей идеей или работой, за что будут начисляться дополнительные баллы на потребление [13, с.49] и делает вывод — если время ничем не заполнено, это будет самое страшное время одиночества и преступлений, или человечество упадет в регресс построения тоталитарного общества всеобъемлющего контроля.
Если суммировать, можно выделить основные черты технокоммунизма: автоматизированное производство (технология) и человек, полностью освобожденный от экономического принуждения (уничтожается труд). Если понимать труд как процесс между человеком и природой [14, с.456], то отныне человек не участвует в этом процессе, поскольку взаимодействие осуществляется между искусственной природой (например, биотехнологией) и окружающей средой на молекулярном уровне, то есть в пределах самой природы. Такое взаимодействие, конечно, не является трудом. Информация доминирует над материальными объектами. Теряют смысл товарно-денежные отношения, товар перестает быть товаром, любая вещь может быть изготовлена по желанию заказчика с помощью нанопрограммы из материала окружающей среды. Понятие «экономика», как совокупность процессов производства, обмена и потребления уходит в прошлое. Давление на экологию резко уменьшается или исчезает вообще вследствие исчезновения грязных производств, революции в транспортной сфере, привлечения ресурсов космоса. Прекращаются войны, потому что исчезают причины их возникновения, которые лежат в политико-экономической плоскости. С исчезновением экономики постепенно отмирает государство, а с ним и политика как деятельность, направленная на достижение власти или регулирования общественных отношений. Отпадает необходимость в содержании аппарата управленцев, значение любой элиты нивелируется. Это же касается и творческой элиты — любой при желании может приобрести нужные способности с помощью генной инженерии или модификации. Индивиды с антисоциальными задатками или стремлением к властному контролю над другими будут ограничены в реализации своих желаний с помощью биотехнологий. Вероятно, оптимальной при технокоммунизме будет глобальная система советов, — особых совещательных органов, интеллектуальных клубов. Целесообразной будет и реализация принципов «электронной демократии», голосование с помощью совершенных технических средств по всем значимым вопросам жизни человечества, в котором примут участие все правоспособные индивиды.
Человечество при технокоммунизме должно стать одним целым, а не совокупностью народов и социальных слоев. Новейшие процессы, наблюдаемые в послевоенный период, в частности вестернизация и глобализация, культурная ассимиляция и унификация, секуляризация общественной жизни, под какими бы лозунгами они ни происходили, объективно способствуют наступлению технокоммунизма. Рыночная экономика (капитализм) все еще распространяется территориально, включая в производственно-торговые процессы еще недавно полуфеодальные страны. Очевидно, пока глобальный рынок не охватит в полной мере весь мир, пока он прочно не утвердится в ныне отсталых странах, до тех пор у него будут возможности роста, будет разница в стоимости рабочей силы в отдельных регионах земного шара, будет маневр для перевода инвестиций, производственных мощностей ради получения больших прибылей. Виртуализация капитала, переход его из производственной в непроизводственную сферу, дальнейшие попытки распространения законов рынка на Интернет вряд ли дадут адекватную замену прибылям от материального производства. Все это может привести к тому, что рыночная система потенциально даст невиданный доселе сбой, выход из которого возможно будет найден или путем общественно-технологических реформ, или путем эскалации напряженности и социального взрыва. Ведь капитал уже не будет иметь достаточного ресурса для роста, а большинство населения не сможет, как раньше, удовлетворять свои потребности. Такая ситуация не будет устраивать никого.
Однако в последние десятилетия наметились и противоположные тенденции — усиление роли традиционализма, цивилизационного изоляционизма и противостояния как реакция на глобализацию. Пока существуют отдельные народы и религии, осознание себя отдельными личностями — носителями определенных национальных или религиозных признаков, что нередко формируют антагонистические мировоззрения, наступление технокоммунизма проблематично. Уменьшению роли религиозности, религии вообще в общественной жизни будет способствовать повышение материального состояния населения, рост доступности образования, выравнивание экономического положения стран, улучшение и удешевление транспортного сообщения между отдельными частями планеты, повседневное общение людей разных национальностей. Площадкой для понимания есть и общие истоки и ряд принципиальных положений авраамической (иудаизм, христианство, ислам) и восточной (индуизм, буддизм и др.) традиций. В будущем важен постепенный переход от доминирующей религиозной плоскости верования в плоскость морали и этики.
С ростом общения людей из разных частей земного шара должна расти роль международного языка, который со временем станет единственным живым языком. Проживание в сходных условиях, использование одного языка, отсутствие социальных различий, «глобальной деревни» как консерватора архаических традиций и непохожестей, разрушение национальной замкнутости, распространение практики разноэтнических браков ускорят вызревания условий для слияния всех народов в одну общность — Человечество.
Наступление технокоммунизма не противоречит диалектике и ее законам. Совершенствование технологии рано или поздно должно привести к качественному скачку — полному вытеснению человека из производства (закон перехода количественных изменений в качественные). Количественное совершенствование производства и технологии, как и поступательное общественно-историческое развитие (так называемое «ускорение истории», когда на каждую последующую стадию развития затрачивается меньше времени, чем на предыдущую) имеет гипотетическую конечную точку — точку сингулярности. Это взрывоподобный рост скорости научно-технического и социального прогресса, который, вероятно, последует за созданием искусственного интеллекта и машин, способных к самовоспроизведению. После этого технический прогресс может стать настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным для понимания; данный факт будет иметь прямое влияние на социум. За этим, возможно, последует интеграция человека с вычислительными машинами либо значительное скачкообразное увеличение возможностей человеческого интеллекта за счет биотехнологий мозга [15].
В недрах материального мира, мира производства и экономики зародился мир виртуальный, мир информации и Интернета. Они едины и взаимосвязаны многими причинно-следственными связями. Однако информационная сфера уже сегодня сопротивляется давлению мира рынка и производства, противостоит распространению законов товарного обмена на информацию (в частности в Интернете), которая имеет совершенно другие свойства, нежели материальный объект, товар. Закон единства и борьбы противоположностей проявляется в совершенно конкретных вещах. А. Лазаревич сравнивает вызревание «информационного коммунизма» в рамках современного социально-экономического устройства с ростками капиталистических отношений в рамках феодализма. Характерный пример нового уклада — операционная система «Linux», где все желающие могли добровольно, на бесплатных началах выкладывать свои продукты в Интернете, при этом было лишь минимальное руководство (координаторы). Здесь уже ясно видно прообраз будущего «информационного коммунизма», заметны его основные признаки — бесплатность и безвозмездность труда, открытый доступ человечества к продуктам труда, самоорганизация производства на добровольных началах. Интересно, что если сравнить результаты коммунистического труда (систему Linux) с товарами, которые выдаются традиционным производством, то по многим параметрам она не только не уступает коммерческим операционным системам, а даже в чем-то превосходит их [16]. Из этого вытекает и сущность закона отрицания отрицания, в данном случае — кажущееся возвращение к первобытному обществу, когда человек пользовался продуктами природы (при технокоммунизме — искусственной природы), а на самом деле возвращения подлинно человеческого естества, подавленного классово-расслоенным обществом, где отдельное лицо стремилось попасть на верхушку социальной пирамиды, при этом переступив через себе подобных с аналогичными желаниями. Теперь же Человеку предоставляются безграничные возможности для своего творческого развития.
Следует сказать, что технокоммунизм, будучи теорией о счастливом будущем человечества, таит в себе и серьезные опасности. Если исходить из того, что труд, по Марксу, является «вечным условием человеческой жизни, и поэтому он не зависит от любых форм этой жизни, а, напротив, одинаково присущ всем ее общественным формам» [17, с.195], то уничтожив труд, в частности, общественный труд, по сути уничтожаются общественные связи, общество как таковое. Ведь производственные отношения, которые должны быть уничтожены при технокоммунизме, в своей совокупности образуют то, что мы называем общественными отношениями, обществом [18, с. 442]. Из вынужденного коллективизма, когда существуют производственные отношения, осуществляется скачок не просто к творческому индивидуализму, о котором пишет Лазаревич, а к гипериндивидуализму, что со временем, при неясных механизмах социализации молодежи, формирования профессиональных гильдий или других объединений по творческим интересам, грозит перерастанием в сплошную агорафобию или аутизм. Кстати, классический марксизм определяет стремление заменить индивидуальной изобретательской деятельностью общественную деятельность как критически-утопический социализм [4, с.455]. При минимальных общественных связях человек замыкается на семье, у него нет необходимости ходить на работу или в магазин, все необходимое он может получить с помощью нанопрограмм. Возможно, большинство так и будет делать — удовлетворять те или иные потребности. При благородном желании освободить человека от давления общества можно обречь его, таким образом, на вечное одиночество. Растущий индивидуализм и замкнутость могут поставить под сомнение наступление эры гуманистического альтруизма.
Еще один существенный момент — для технокоммунизма характерна чрезмерная идеализация технического прогресса, так называемый техницизм. Техницизм, имевший свои проявления в литературе, философии и искусстве ХХ века, имеет классическое определение — предоставление чрезмерного значения внешней, формальной стороне дела в ущерб его сути [19, с.1448]. Для техницистов характерно увлечение изображением техники, процессов производства, которые должны стать решающим фактором в формировании эстетических вкусов и взглядов людей. Так, Лазаревич истинным прогрессом считает не общественный, а именно технический прогресс [20]. Если мир технокоммунизма обязательно должен содержать нанопрограммы, которые материализуют образы вещей и постоянно самосовершенствуются, систему биомеханических организмов, которые обслуживают жизни людей, глобальную компьютерную сеть электронной демократии или что-то вроде этого, то неизбежно должен возникнуть и искусственный интеллект со значительной степенью автономности функционирования и самостоятельности в принятии решений. Поэтому искусственное сознание может однажды задаться вопросом о смысле существования человека и его власти (сценарий «бунта машин» в футурологии). Кроме того, человек сам может потерять человеческую природу, постепенно сращиваясь с машиной. Украинский философ и футуролог Станислав Бескаравайный убеждает, что правило «во избежание господства машины — надо стать машиной», может спасти человечество от потери влияния на дальнейший ход развития цивилизации» [21]. Если в будущем роль носителя коммунизма будет отдана машине [22], то постает вопрос о смысле подобного прогресса, лишенного антропоцентричности, смысле развития, где человек (глобальный Человек — общество) не занимает подобающего ему места, а есть лишь сомнительным придатком к машине.
Другая угроза касается тезиса о повсеместном покорении природы. Банальная эксплуатация, «перепланировка» в своих интересах природы, шагнувшая за пределы Солнечной системы, — не лучший сценарий развития человечества. Если Человек и дальше будет вести себя не как исследователь и ученый, а как покоритель и укротитель природы, при этом являясь ее частью, род человеческий может прийти в тупик своей эволюции. Ведь подчиненные силы природы мстят нашему деспотизму, независимо от какой бы то ни было социальной организации [23, с.303-304]. Очевидно, для технокоммунизма было бы не лишним стать биоцивилизацией, гармоничной природе.
Несмотря на указанные недостатки, идея технокоммунизма имеет перспективы для своего развития. Анализируемая концепция есть творческим развитием марксизма (особенно работ раннего Маркса) и техницизма, а также новейших футурологических течений. В целом технокоммунизм обосновывает и показывает возможность существования в будущем эгалитарного «надобщества» творческого развития, предлагая различные пути его достижения.
Литература:
1. Ленин, В. И. Рецензия. Karl Kautsky. Bernstein und das sozialdemokratische Programm. Eine Antikritik / В.И. Ленин // Полное Собрание Сочинений В.И.Ленина : [в 55-ти томах]. – 5-е изд. – Т.4 : 1898 — апрель 1901. – М.: Издательство политической литературы, 1967. – С. 199-210.
3. Платонов, С. После коммунизма: Книга, не предназначенная для печати / С. Платонов. – М.: Молодая гвардия, 1990. – 255 [1] с.
4. Маркс, К. Манифест коммунистической партии / К. Маркс, Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.4 : Май 1846 — март 1848. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 419-459.
5. Маркс, К. Святое семейство, или критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании / К. Маркс, Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.2 : Сентябрь 1844 — февраль 1846. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. – С. 3-230.
6. Лазаревич, А. Техническое решение проблем [Электронный ресурс] / А. Лазаревич // Энциклопедия «Ключ к будущему». – Режим доступа к ст. : http://technocosm.narod.ru/k2f/tech_appro...
8. Лазаревич, А. Информационный капитализм [Электронный ресурс] / А. Лазаревич // Энциклопедия «Ключ к будущему». – Режим доступа к ст. : http://technocosm.narod.ru/k2f/Infocapita...
9. Лазаревич, А. Освобождение личности от давления со стороны общества [Электронный ресурс] / А. Лазаревич // Советия. Размышления о происхождении, истории и будущем советской цивилизации, о ее нынешнем кризисе и путях выхода из него. – Режим доступа : http://technocosm.narod.ru/k2f/Sovietia_6...
10. Лазаревич, А. Превалирование индивидуального над национальным [Электронный ресурс] / А. Лазаревич // Советия. Размышления о происхождении, истории и будущем советской цивилизации, о ее нынешнем кризисе и путях выхода из него. – Режим доступа : http://technocosm.narod.ru/k2f/Sovietia_6...
13. Трушкин, С. О, дивный новый мир! / С. Трушкин // БизнесLife. – 2011. – №1-2. – С. 48-49.
14. Маркс, К. Капитал. Т. ІІІ / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.25, ч.ІІ : «Капитал», том третий. Часть вторая (главы XXIX — LII). – М.: Издательство политической литературы, 1962. – 558 с.
16. Лазаревич, А. Вызревание коммунистического способа производства в недрах капитализма [Электронный ресурс] / А. Лазаревич // Советия. Размышления о происхождении, истории и будущем советской цивилизации, о ее нынешнем кризисе и путях выхода из него. – Режим доступа : http://technocosm.narod.ru/k2f/Sovietia_6...
17. Маркс, К. Капитал. Т.І. / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.23 : «Капитал», том первый. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. – 920 с.
18. Маркс, К. Наемный труд и капитал / К. Маркс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.6 : Ноябрь 1848 — июль 1849. М.: Издательство политической литературы, 1957. – С. 428-429.
19. Великий тлумачний словник сучасної української мови (з дод. і допов.) / Уклад. і голов. ред. В.Т. Бусел. – К.: Ірпінь, ВТФ «Перун», 2005. – 1728 с.
21. Бескаравайный, С. Возможный бунт машин и методы борьбы с ним [Электронный ресурс] / С. Бескаравайный // Ассоциация футурологов. Футурология. Прогностика. Моделирование будущего. – Режим доступа к ст. : http://futurologija.ru/texts/vozmozhnyj-b...
23. Энгельс, Ф. Об авторитете / Ф. Энгельс // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения : [в 50-ти томах]. – 2-е изд. – Т.18 : Март 1872 — апрель 1875. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1961. – С. 302-305.
Опубликовано:
Грані: науково-теоретичний альманах. – 2013. — №5. – С. 58-63.