Мацей Сломчиньский/Maciej Słomczyński (10 апреля 1922 – 20 марта 1998) – польский писатель, поэт, переводчик, драматург, кино- и телесценарист.

Родился в Варшаве. Мать – Марджори Кросби/Marjorie Crosby (1884 – 1954), англичанка (шотландка), жившая в Польше и работавшая переводчицей в английском посольстве. Отец – Мериан Купер/Merian Cooper (1893 – 1973), в ту пору американский летчик-доброволец, сражавшийся в составе 7-й эскадрильи имени Костюшко в советско-польской войне. Фамилию Мацей взял у отчима, Александра Сломчиньского, женившегося на его матери после того, как она отказалась ехать с Купером в США.

Рос и взрослел Мацей в Милянувке/Milanówek – небольшом городке центральной Польши. Дома говорили по-английски, поэтому он с детства хорошо освоил язык. В школе конфликтовал с учителями, поэтому его перевели поначалу в гимназию монашеского ордена пиаров (пиаристов) возле Кракова (откуда он был исключен «за порчу школьного имущества и дурное религиозное и моральное влияние на соучеников»), а затем в ту гимназию в Гдыне, в которой учился его старший брат Войцех. Сдав экзамены экстерном, Мацей 1 июля 1939 года получил в г. Вейхерове/Wejherowo аттестат о среднем образовании и вернулся в Милянувек.

В 1941 году Мацей вступил в польскую подпольную военно-политическую организацию «Конфедерация народа» (“Konfederacja Narodu”), а в 1943 году стал членом Армии Крайовой. В этом же году женился на уроженке Милянувка 16-летней Барбаре Таргоньской/Barbara Targońska (в 1944 году у них родился сын Мацей Марьян, ныне известный журналист). В 1944 году был арестован немецкими оккупантами за помощь в укрывании евреев (за пособничество в убийстве немецкого служащего – по другой версии) и брошен в варшавскую тюрьму Павяк, откуда бежал спустя две недели. Позже не любил вспоминать пережитое в этом жутком месте, центральном узилище Генерал-губернаторства, хотя, по утверждению дочери, «собирал литературу, касавшуюся варшавской тюрьмы гестапо». В письме к отцу, Мериану Куперу, писал: «Даже если видел страшные вещи <…>то и так это меня научило больше о любви и человечности, и я научился ненавидеть все проявления жестокости».

Перебравшись в Австрию, попал в трудовой лагерь, откуда также сбежал. Оказавшись в американской зоне оккупации, в первой половине 1945 года вступил добровольцем в американскую армию, получив назначение переводчиком в Четвертую танковую дивизию, дислоцировавшуюся во Франции, а с 10 июня 1945 года поступил на службу в полевую жандармерию 398 батальона Войска Польского, занимавшуюся наряду с прочим преследованием военных преступников.

Будучи в Париже, навязал связь с Купером. Пытался получить американское гражданство, но в июле 1946 года вернулся в Польшу и поселился в Лодзи, попав под надзор службы безопасности, как вероятный английский шпион.

Имея к 1949 году уже несколько изданных книг, вступил в Союз польских писателей и переселился в Краков, где получил квартиру в Доме писателей на ул. Крупничей, 22 (с Барбарой Таргоньской он к этому времени уже развелся и был женат на Лидии Замков (Lidia Zamkow, 1918 – 1982) – актрисе, более известной позже как театральный режиссер). Разумеется, работники СБ не спускали с него глаз. А в январе 1953 года прочитали донос, который написал на него краковский поэт Адам Влодек (Adam Włodek, 1922 – 1986), муж Виславы Шимборской (Wisława Szymborska, 1923 – 2012; лауреат Нобелевской премии 1996 года), сосед по квартире.

Пан Адам сочинил сие послание по собственному почину и, направив его в Воеводский отдел общественной безопасности (Wojewodzki Urzęd Bezpieczeństwa Publicznego), подписал своим настоящим именем и фамилией. Вот его начало: «Посылаю нижеследующее заявление, руководствуясь чувством партийной и гражданской бдительности. Приведенные факты являются допущениями, а не утверждениями. Эта информация касается особы Мацея Сломчиньского. Она происходит из наблюдений и разговоров, которые велись с ним мной, моей супругой, Виславой Шимборской-Влодек, литератором, и Славомиром Мрожеком, кандидатом в члены партии и литератором. Тов. Славомир Мрожек не знает о том, что я пишу это письмо».

И дальше на восьми страницах тов. литератор подробно описывает свои наблюдения, касающиеся М. Сломчиньского, излагает факты из его жизни, выхваченные из дружеских с ним бесед.

«Я читал два из указанных романов. Они имеют низкий художественный уровень, написаны в военно-шпионской тематике и явно проанглосакской тенденции. Сам Мацей отзывается о них скорее негативно.

С Мацеем Сломчиньским я знаком с ранней весны 1950 года, когда он вместе с супругой Лидией Замков-Сломчиньской вселился в соседнюю с моей квартиру. Поначалу моя жена и я были им объективно довольны, затем поддерживали – и поддерживаем далее – эти контакты, будучи заинтересованными оригинальностью и своеобразной загадочностью его личности.

Характеристика: высокая сообразительность, буйное воображение, быстрая ориентация, блестящее остроумие. Удивительная память, особенно на цифры – может за несколько секунд суммировать в уме несколько многозначных чисел; легкость и жажда завязывания новых знакомств».

Сломчиньскому всемогущие «органы» сделали предложение, от которого он не мог отказаться, и 29 января 1953 года он подписал обязательство сотрудничества с СБ в качестве тайного информатора. Ему ставили в задачу сбор информации о настроениях знакомых литераторов и их контактах с иностранцами. Какое-то время он действительно выполнял то, что от него требовали (возможно под влиянием жены – члена партии, убежденной сторонницы нового режима), а в феврале 1953 года подписал (кстати, вместе с Шимборской и Мрожеком и еще пятьюдесятью литераторами) Резолюцию краковского отделения Союза польских писателей, где высказывалась поддержка приговору (троих – к смертной казни) суда над четырьмя священниками краковской курии и несколькими светскими лицами, обвиненными в шпионской деятельности.

В конце концов Сломчиньский предпочел все же уйти от греха подальше и осенью 1953 года переехал вместе с супругой в Гданьск (а в 1954 году вернулся и окончательно осел в Кракове). Его пытались вынудить продолжить сотрудничество с СБ, но дело не заладилось (куратор жаловался, что Сломчиньский проявляет излишнюю самостоятельность и отказывается выполнять фрагментарные поручения, если ему не раскрывают целей и задач всей операции). Тут надо заметить, что в это время Сломчиньский писал шпионские повести (романы) и, похоже, надеялся использовать узнанное о методах работы СБ в своем творчестве. В результате 25 июля 1955 года папка с делом Сломчиньского была сдана в архив. В резюме сообщалось, что «в результате ресоциализации» мировоззрение «Влодека» (оперативная кличка Сломчиньского) «подверглось преобразованиям и его работа приобрела оттенок социалистического реализма». Поэтому «целесообразно изъять его из агентурной сети, ибо он представляет собой позитивного индивидуума, все более глубоко и явно включающегося в общественную и публичную жизнь, что препятствует его внедрению во вражескую среду».

Служба безопасности, однако, не упускала добычу из виду. 18 мая 1972 года работники краковского отделения СБ попытались вынудить Сломчиньского (уже известного в Польше и мире писателя и еще более известного переводчика) возобновить с нею контакт. Однако Сломчиньский, согласно рапорту, «отказался назвать имена, заявив, что сотрудничать с нами не будет». И добавил, что «он человек независимый и, хотя является лояльным поляком, помогать нам <…>не станет».

Служба безопасности присвоила Сломчиньскому кличку «Кент» и заново открыла на него дело. В этом деле (том III, 304 страницы) содержатся фотокопии обширной корреспонденции Сломчиньского. Копировались как его, так и присылавшиеся ему письма. Против некоторых упоминавшихся в письмах имен (в основном иностранцев) стоят пометки, сделанные от руки: «выяснить», «проверить», «проконтролировать».

И это еще не все: Сломчиньскому устроили перехват телефонных разговоров (точнее перехваты – подслушивание велось в разных местах, в том числе за границей). Данные перехватов собраны в томе IV – в нем 166 страниц.

К нему пытались также пристроить постоянного информатора, но успеха не добились. Разработку «Кента» вели вплоть до начала 80-х годов (последний документ в папке датирован 14.05.1981), однако так и не получили ничего существенного, что позволило бы организовать шантаж Сломчиньского или устроить судебный процесс над ним.

А тем временем Сломчиньский писал стихи, рассказы и повести для детей и взрослых, шпионские романы, близкую к автобиографической прозу, занялся переводами с английского, неожиданно для себя втянулся и перевел роман “Улисс” Джеймса Джойса, все (!) произведения Уильяма Шекспира, “Алису” Льюиса Кэрролла и много чего еще, вселился в облик частного детектива Джо Алекса и от его имени написал ряд произведений, стилизованных под классический английский детектив, более десятка исторических детских повестей, соосновал телевизионный театр остросюжетных детективных пьес «Кобра» и написал для него более полутора десятков сценариев под множеством псевдонимов, освоил еще одну ипостась – писателя Казимежа Квасьневского, и от его имени написал шесть милицейских детективов, три из них переработав в сценарии, по которым были поставлены три художественных фильма. Был мастером лимериков – написал их более 3000, хотя опубликовал при жизни только 9. Обо всем этом мы поговорим чуточку позже.

Всего им создано 45 прозаических произведений, 28 пьес и киносценариев, сделан 81 перевод с английского на польский язык; на начало 2013 года 52 его произведения переведены на иностранные языки. Издано почти 10 миллионов экземпляров его книг.

Сломчиньский был членом Союза польских писателей и Союза театральных драматургов и композиторов (с 1972), международной неправительственной ассоциации "Ротари Интернешнл", вице-президентом Международной ассоциации фонда Джеймса Джойса, а с 1973 – членом Ирландского института по изучению творчества Д. Джойса. В 1975 году, единственный из литераторов, проживавших в странах социалистического лагеря, вошел в состав основателей Международной ассоциации писателей детективного жанра.

Помимо занятия литературной, переводческой и сценарной деятельностью Мацей Сломчиньский преподавал в Школе последипломной литературной подготовки молодых литераторов (“Школе писателей”) при Ягеллонском университете (г. Краков), был членом жюри литературного конкурса имени Георга Тракля.

Был многократно премирован: Литературной премией Союза драматургов и театральных композиторов (за переводы, 1972); премией ПЕН-клуба (за перевод «Потерянного рая» Мильтона, 1975); премией Фонда А. Южиковского (Нью-Йорк, 1977); премией краковского воеводы (1996).

В соответствии с указом президента Польши Александера Квасьневского от 11 ноября 1997 года в знак признания его выдающегося вклада в национальную культуру был награжден Командорским крестом со Звездой Ордена Возрождения Польши.

Был трижды женат: на Барбаре Таргоньской, на Лидии Замков

и на Терезе Гжибовской.

С Барбарой Tаргоньской имел сына Мацея Марьяна (род. 1944, ныне журналист), с Лидией Замков – сына Петра, с Терезой Гжибовской – сына Войцеха (род. 1962, ныне известный математик) и дочь Малгожату (род. 1966, ныне биохимик).

Умер 20 марта 1998 года. Похоронен на Аллее Почета Раковицкого кладбища в Кракове.

Именем Сломчиньского названо улицу в Кракове.

В 1995 году был снят документальный фильм про Сломчиньского – “Drugi po Boy’u/Второй после Боя” (то есть второй после Тадеуша Бой-Желеньского, которого считают величайшим польским переводчиком).

Второй документальный фильм – “Errata do biografii/Опечатка в биографии”, был снят уже после смерти писателя, в 2007 году.

• В 2003 году в Кракове вышла из печати книга, написанная дочерью писателя Малгожатой Сломчиньской-Пешхальской/Małgorzata Słomczyńska-Рierzchalska «Я не мог быть другим. Загадка Мацея Сломчиньского/Nie moglę być inny. Zagadka Macieja Słomczyńskiego».

(Продолжение следует)

(из разговора с самим собой)

-- С самим собой? Ведь…

-- Даже не начинай.

-- Ладно, не буду. Стало быть, на чем мы остановились?

-- Разбираясь с Кристиной Гжибовской…

-- Хорошая женщина. И писательница хорошая.

-- Да, хорошая -- ветвь древа Эстрейхеровского по определению не может быть кривой, но не об этом ведь речь!

-- Про ветвь это ты сам придумал?

-- Да какая разница!

-- Ладно, продолжай.

-- … мы обнаружили, что ее дочь была женой Мацея Сломчиньского.

-- Третьей…

-- Да хоть пятой – не важно!

-- Нет, важно! Потому что…

-- Да знаю я, знаю. Косвенное указание на тип характера. Но, может быть, ты помолчишь хоть малость?! Все ведь гораздо глубже!

-- Молчу, молчу! Продолжай.

-- Стало быть – женой Сломчиньского. Это показалось достаточно прозрачным намеком судьбы на то, что пора бы нам уже упорядочить свои знания об этом человеке – знаменитом польском переводчике (“Второй после Боя”!) и литературном отце Джо Алекса.

-- И Казимежа Квасьневского.

-- Да, и Квасьневского. Но мы споткнулись уже на первом абзаце биографического описания. Пришлось разбираться с нестыковками насчет даты рождения и родителей.

-- (Мечтательно) И тут мы набрели на Мериана Купера.

-- Да, и здорово увлеклись. Вот начало и вот конец Девять полноценных постов…

-- Но оно того стоило – не станешь ведь отрицать?

-- Да, стоило. Точку размышлениям мы поставили здесь В сухом остатке оказалось: 1) в жилах лучшего, считай, переводчика с английского на польский язык не текло ни капли польской крови и 2) родился наш герой двумя годами позже, чем показывают все русскоязычные источники и изрядная часть польских.

-- Неплохо… Ну так что, зеленый свет?

-- Да, начнем завтра.

-- Ребят! А вы чë тут делаете? Можно мне к вам третьим?

-- Ну конечно. Нам только третьего и не хватало.

-- Ну возьмите, ребят! Пригожусь ведь!

-- Ладно, мы подумаем. Может, и пригодишься…

ИЗ РАЗГОВОРА

(c самим собой)

-- С самим собой? Это еще что за шизофре…

-- Не, давай считать это внутренним диалогом.

-- Ну диалогом, так диалогом. То есть разговором между двумя собеседниками. Итак, Купер. Не слишком ли мы им увлеклись?

-- Да вроде бы поначалу помнили, что речь-то идет о Мацее Сломчиньском (он же Джо Алекс, он же Казимеж Квасьневский). Но потом да – потом увлеклись. А кто бы не увлекся, столкнувшись с такой яркой личностью?

-- Ага, я уж не стал выкладывать на бумагу, что он был вдобавок ко всему еще и азартным картежником…

-- Да, и жутким матерщинником.

-- А это еще откуда?

-- Помнишь тех двух польских лейтенантов, в компании с которыми он сбежал из советского плена? И его попытки научиться говорить по-русски?

-- Ну?

-- Ну так бегло говорить по-русски он не научился, однако несколько слов запомнил накрепко. Обсудив эти слова, поляки покачали головами и предложили следующий сценарий: говорить по дороге, если потребуется, будут они, а он… А ты, капрал Мошер, молчи!! Ты – немой, понял?! Вот так они и добрались до Риги.

-- Про картежника -- да, проскакивало. А вот с матерщиной заливаешь, небось...

-- Не, объясняю факт -- он же и в самом деле выдавал себя (или его выдавали) за немого всю дорогу до границы с Латвией...

-- Ну что ж, умел парень выбирать друзей, да и сам, похоже, дружить умел. Что эти поляки, что коллеги-летчики. Нет, ты глянь с самого начала. Встретился еще в юности с Лавлейсом, вспомнил о нем, когда тот понадобился, и не прогадал. Летал в Первую мировую в американском экспедиционном корпусе на той еще раскоряке – эти самолеты гробились как никакие другие – стоял за соратников, в том числе и погибших, горой. Руки сжег, но вытащил раненного напарника – тот, кстати, выжил. Выпили пару-другую рюмок в Париже с Фаунтлероем -- тот собирался куда-то совсем в другую сторону, сам видишь, что получилось.

-- Фаунтлерой? Что-то где-то…

-- Да-да, конечно, «Маленький лорд Фаунтлерой» Френсис Бернетт.

Мамочка была такой ярой фанаткой этой книжки, что назвала сына точно так же, как звали ее главного героя. Думаю, что юному Седрику Эрролу не раз приходилось чистить лыч сверстникам, доказывая, что он отнюдь не маленький лорд.

-- Ага, и Шодсак. Купер вспомнил о знакомстве, вытащил парня, вон каких дел они с ним вместе наделали.

-- Ну да, и вспомни саму эту историю с «Кинг Конгом». Когда он начал разбираться с тем, что на него взвалил Селзник, у него и было-то из продюсерского опыта всего-навсего каких-то жалких три фильма.

-- Точно, и ты глянь, как развернулся. А когда стало понятно, что нужен хороший саундтрек, не задумываясь, выложил Максу Штайнеру 50 тысяч долларов за музыку.

-- И, заметь, своих 50 тысяч – эти деньги ему лишь потом компенсировали.

-- И таки да: нехилый замес. Едва десяток лет прошел с тех пор, как он работал за 25 долларов в месяц. И тут бац столько на кон.

-- Вот как раз выловилась цитата: «Куп (Coop) готов был пойти куда угодно, в любое время, принять любой вызов. Независимо от того, везло ему или не везло в жизни или бизнесе, он оставался оптимистом и никогда не терял интереса к жизни» (У.У. Диксон, профессор кинематографии в Университете штата Небраска в Линкольне).

-- И все же нам с тобой пора переключаться на Мацея Сломчиньского.

-- Пора, но ты же сам понимаешь, прежде чем написать даже самую первую фразу в биографическом очерке, надо выяснить две вещи.

-- Ага – хотя бы для себя. И первая – а был ли Мериан Купер биологическим отцом Мацею Сломчиньскому?

-- Да, умеешь ты брать быка за рога… Вот факты. Марджори Кросби/Marjorie Crosby (1884 – 1954), англичанка (шотландка) по происхождению, жившая в Польше, работала в начале 20-х годов переводчицей в английском посольстве в Варшаве. Старше Купера на 9 лет, (уже с ребенком -- сыном Войцехом), очень красивая.

И наш герой – вот тут он только что вырвался из России. Девять месяцев в плену. Под чужим именем. Пару раз чуть было не попал под расстрел. О женской ласке только мечтал временами. А женщин они все -- молодые же парни -- не чуждались. Тот же Мюррей писал о посиделках (разумеется, целомудренных) с украинскими девчатами...

А теперь представить его себе в подполковничьем мундире. Ну какая женщина, да еще и понимающая, что ей говорят по-английски, cможет перед ним устоять?

Будучи в плену, Купер продумал (кое-где утверждается – написал, что вряд ли) книгу автобиографического характера “Things Men Die For/То, за что люди умирают”, которую издал в 1927 году (Knickerbocker Press), поставив вместо своей фамилии инициал в качестве имени автора.

Книга вышла тиражом 5 тысяч экземпляров, однако в следующем, 1928 году Купер попросил Дагмара Мэтсона/Dagmar Matson, у которого была на руках рукопись, скупить и уничтожить весь тираж. Что Мэтсон и сделал – он нашел почти (так в источнике) все напечатанные экземпляры и уничтожил их, оставив два – один для себя, второй для Купера. (Один из экземпляров недавно вдруг проявился на «Амазоне» -- оттуда и фотографии). Причина столь необычной просьбы Купера – он посчитал, что слишком уж был откровенен, описывая свои любовные взаимоотношения с некоей Ниной (вероятно Марджори Кросби) и допустил некоторые необдуманные высказывания в ее адрес. Считается, что Купер предложил Марджори уехать с ним в Штаты, но она отказалась и, уже после его отъезда, вышла замуж за Александра Сломчиньского, чью фамилию и получил новорожденный Мацей. И уже другой источник утверждает, что тогда же Купер попросил Мэтсона ежемесячно посылать деньги Марджори Кросби (к тому времени уже Марджори Кросби-Сломчиньской, или Марджори Сломчиньской, или даже Малгожате Сломчиньской), что тот и делал до самой смерти адресата. Дочь Мацея (то есть внучка Марджори) Малгожата Сломчиньская-Пешхальская/Małgorzata Słomczyńska-Pierzchalska (род. 1966, биолог по образованию) написала об отце книгу "Nie mogłem być inny. Zagadka Macieja Słomczyńskiego/Я не мог быть другим. Загадка Мацея Сломчиньского" (Wydawnictwo Literackie, Kraków, 2003),

из которой следует, что Мацей поддерживал с Купером переписку, и тот (Купер) никоим образом не сомневался в своем отцовстве. Сомнения (не у Купера, понятно, а так сказать у "общественности") появились лишь после того, как старший брат Мацея – Войцех, в интервью, взятом у него по случаю выхода в свет книги, написанной племянницей, заявил, что Мацей «не был сыном американского летчика» и что «мать выступила с этой информацией <об отцовстве Купера> только во время Второй мировой войны (…), чтобы открыть для брата, уезжавшего в то время из Польши, лучшие перспективы обустройства на Западе». И как доказательство – утверждение, что «нет никаких документов, датированных временем до 45-го года, которые указывали бы на то, что Мацей – сын Купера». На самом деле это не совсем так – в книге приводятся выдержки из нескольких писем (в том числе, по-видимому, из письма отчима Мацея – Александра Сломчиньского), датируемых 1927 годом, опровергающие это утверждение. Весьма неблагодарное это дело – совать нос в семейные разборки, отмечу лишь (вслед за рецензенткой книги), что причиной таких высказываний пана Войцеха могла быть застарелая обида на брата, которого мать очень любила, а он в конце ее жизни переложил заботы о ней на плечи старшего брата и его жены, увязнув в собственных делах и заботах.

-- То есть ты считаешь, что можно с чистой совестью писать в биографическом очерке – сын Мериана Купера?

-- Ну… Да, считаю, даже оговорку не стану оставлять.

-- Ладно. Но ты, я вижу, и со второй проблемой уже определился.

-- 1920-й или 1922-й? Да, странствуя по биографическим справкам о Мацее Сломчиньском, натыкаешься на разнобой: вот, допустим, английская Wiki https://en.wikipedia.org/wiki/Maciej_Słom... Год рождения 1922. Вот Wiki польская https://pl.wikipedia.org/wiki/Maciej_Słom... Год рождения 1920. Заглянем в «Энциклопедию Кракова». Год рождения 1920. А в «Энциклопедии театра»? Год рождения 1922. А на могильной плите? Год рождения 1922. (Плоховато видно -- но это так).

И дочь Малгожата считает, что правильная дата – 1922. И по нашей с тобой логике получается, что 1922. Впрочем, и дата 1920 – возможности отцовства Купера не опровергает. Он-то появился в Польше еще в 1919-м. Только логичнее дата 1922… Да, логичнее. Пан Войцех, однако, утверждает, что правильная дата – 1920. А выводится она, вероятно, из удостоверения, выписанного на репатриационном пункте – там 1920-й. (Снимок удостоверения приводится в книге пани Малгожаты). Оттуда дата, вероятно, и перекочевала в некоторые другие документы.

-- Ладно, согласимся с родственниками пана Мацея, установившими плиту на его могиле. Год рождения 1922. Тогда, пожалуй, все. Начинаем?

-- Нет, вернемся к журналу. А очерку о Сломчиньском дадим отлежаться. Надо бы там еще кое-что уточнить и отладить.