8. В рубрике «Критики о фантастике» размещена статья Роберта Клементовского/Robert Klementowski “Janusz Zajdel: ostatnia dekada/Януш Зайдель: последнее десятилетие” (стр. 55 – 67). Хотя именем Зайделя названа высшая польская жанровая премия, о самом писателе русскоязычный читатель знает поразительно мало. О его творческом наследии, пожалуй, и того меньше. Поэтому мне показалось, что стоит, видимо, опубликовать хотя бы здесь перевод этой статьи, дополнив ее небольшим комментарием.

В середине семидесятых годов XX века Зайдель занимался популяризацией науки, публикуя статьи в журнале “Przyjaciel przy pracy”, – периодическом издании, посвященном безопасности и гигиене труда. Помимо прочего он обсуждал в них виды и источники радиоактивного излучения, причины несчастных случаев при работе с таковыми источниками и способы преодоления их последствий. Он считал, что в обществе существует иррациональная боязнь источников излучения, вызванная психозом атомной войны. Будучи экспертом-свидетелем (biegły sądowy), он обладал всеми нужными знаниями, чтобы разбираться в данной проблеме, когда с полной уверенностью утверждал: «Облучение дозами, не превышающими верхней границы допустимой нормы, не может вызвать никаких проявлений лучевой болезни у облученного человека».

Зайдель, когда писал эти слова, уже болел раком легких. Хотя об этом не говорилось вслух, во время одного из экспериментов руководство пренебрегло мерами техники безопасности, и экспериментаторы получили повышенную дозу облучения. Для Зайделя последствия этого оказались трагическими.

Осенью 1975 года, выполняя спущенные сверху распоряжения, дирекция Центральной лаборатории радиологической защиты вынуждена была объединить два своих отделения с назначением их руководителем человека, рекомендованного ЦК ПОРП. Зайделя намеревались перевести в другое отделение, которого в тот момент еще даже не было, без указания круга служебных обязанностей. Позже во главе этого объединенного отделения был поставлен заслуженный деятель ССПМ (ZSMP – молодежная секция ПОРП).

Януш Зайдель, сорванный с места работы, которую любил, оказался лишенным как удовлетворения от выполнения своих профессиональных обязанностей, так и общения с устоявшимся кругом друзей. Он никогда не питал иллюзий в отношении той общественной системы, в которой ему довелось жить, хотя этого и не видно из продукции его раннего литературного творчества. Допущенная в отношении его несправедливость, цинизм и бесцеремонность властей, ничтожество людей, жертвующих принципами ради карьеры – все это нашло свое место в произведениях, написанных после 1975 года. Его негативное, хоть и скрывавшееся ранее, отношение к системе заметно интенсифицировалось.

Прогрессировавшая болезнь углубила его художественное чутье, направила внимание на те области жизни, которые до тех пор не входили в круг его творческих интересов. Появились раздумья над смыслом жизни, тайной и значением смерти. «Это преступление – оснастить живое существо разумом и сознанием для того, чтобы оно осознало, что ему неизбежно придется погибнуть, что время его жизни очерчено законченной последовательностью процессов развития и распада, что его существование ограничено непреодолимым биологическим барьером» (“Adaptacja/Адаптация”).

Зайдель рисует образы одиноких героев, поставленных перед осознанием неминуемого жизненного конца. Он трогательно описывает историю Агенора, смотрителя псов-охранников последнего на Земле хранилища радиоактивных отходов (“Psy Agenora/Псы Агенора”). Когда спустя тридцать лет собаки начинают рожать мутированных щенков и дохнуть, Агенор присоединяется к ним, убивая себя.

Болезнь, а также перемена места работы позволили ему посвящать больше времени литературе и фэндому. Общение с любителями фантастики в значительной степени компенсировало ему неудачи на профессиональном уровне. Он хорошо себя чувствовал в окружении людьми, мыслящими подобно ему и живо реагирующими на очередные издающиеся книги. Появилась целая группа писателей с идентичными тематическими интересами, что углубляло ощущение общности. В 1984 году он был восторженно принят в Сташове, где появился на публике после долгого перерыва. Он был одним из основателей польского отделения WORLD SF; это было одной из причин, почему он, несмотря на болезнь, поехал в Италию в следующем году. Это была, как оказалось позднее, последняя его заграничная поездка.

Зайдель оставался одной из важнейших особ фэндома, вокруг которой группировались не только читатели, но и писатели. Гжегож Друкарчик, один из членов группы TRUST, спустя несколько лет утверждал, что вот, дескать, искали кого-то на место Лема, поэтому и вознесли на пьедестал Зайделя. Это суждение не кажется справедливым. Ибо появилась группа авторов, настроенная на ту же волну, пишущая свои произведения в том же духе. Зайдель весьма естественным образом занял в ней главенствующее место – благодаря своим творческим достижениям, зрелому возрасту, разносторонним интересам.

Он с удовольствием ездил на встречи любителей фантастики, рассказывал о своих замыслах. Считался специалистом в юридических нюансах, финансах, контактах с издательствами, налоговой системе, противоречиях и непоследовательностях общественного строя. Под его влиянием пребывали Юлия Нидецкая, Марек Орамус. При его больничной койке встречались писатели и издатели разных поколений – Вейнфельд, Вольский, Нидецкая, Енчмык, Родек, Нововейский, с ним знакомы были Жвикевич, Простак, Внук-Липиньский, Гловацкий.

Паровский вспоминает, что Зайдель опекал молодых авторов. Придумал для них «медаль имени Джорджа Оруэлла». На одной ее стороне голубь пытался вырваться из земного шара, нарисованного в виде клетки, на второй доминировал мотив разорванной цепи. Ныне эта инициатива может казаться слишком прямолинейной в своей символике, но тогда в счет принимались искренность высказывания и естественность действий. События 1980 года (августовские соглашения и основание НСПС «Солидарность»), приносившие суррогат свободы, склоняли к более смелым выступлениям против властей.

Документальным подтверждением такой эмоциональной позиции Зайделя является его стихотворение “Modlitwa Pańska 1981/Молитва Господня 1981”, напечатанная без указания автора в антологии польской поэзии “Nie w imię rozpaczy I nie w imię zemsty/Не во имя отчаяния и не во имя мести”, изданной в подполье в марте 1983 года. Страстность, насыщающая это произведение, объясняется датой его написания – 13 декабря 1981 года. Зайдель опасался введения военного положения. С сентября 1980 года он был председателем профкома НСПС «Солидарность» и знал об арестах деятелей профсоюза после такового введения. Сам он избежал интернирования лишь благодаря оперативности дирекции учреждения, в котором работал.

"Отче наш, сущий на небесах! Втянутые в самую странную из войн, заткнутыми кляпом устами мы взываем к Тебе: Да святится имя Твоё; да приидет Царствие Твоё; оточи опекой Своею всю страну нашу, пусть на спины наши согнутые не обрушиваются больше палочные удары; да будет воля Твоя. Позволь исполниться горячему наших сердец желанию: пусть шпики, предатели, коммунисты перестанут топтать польскую землю! Да сорвет сила Твоя узы с тех, кто бесправно брошен в темницу, да восторжествует святая справедливость и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день, чтобы мы смогли дожить до того дня, когда последний из изменников в петле повиснет на виселице. И прости нам долги наши, пусть жажда мести нас не марает, и прости нам ошибки, как и мы вот уже сорок лет прощаем. А должникам нашим, Господи, за угнетенный народ польский, за измену, насилие и тиранию Сам вынеси справедливый приговор. Пусть тяжесть измен и преступлений им до судного дня гнетет спины; и не введи нас в искушение, чтобы никто из нас не пожалел палача. Благоволи народу Твоему, который сдерживает в груди своей отчаянное рыдание, но избавь нас от лукавого, имя которому коммунизм. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Аминь".

Указанное стихотворение и ныне остается наиболее открытым выражением Зайделем своего отношения к коммунистической системе. Его специальностью было великолепное владение эзоповым языком, способность переноса абсурдной действительности в научно-фантастические произведения при сохранении их развлекательных достоинств. До смерти, 19 июля 1985 года, он успел издать пять таких романов, но оставил конспекты очередных произведений, которые позволяют реконструировать его несбывшееся творчество.

В 1980 году вышел из печати “Cylinder van Troffa/Цилиндр ван Троффа” – первый из серии романов, которые относят к “социологическому” направлению польской НФ.

За этот роман Зайдель получил премию Министра культуры и искусства. Главный герой романа – космонавт, который возвращается на Землю спустя 150 лет отсутствия на ней и оказывается в кошмарной действительности – общество страдает от результатов генетических экспериментов. Причины упадка биологического вида homo sapiens лежат, однако, глубже. «Именно отсутствие мотивации, отсутствие целей стало причиной разложения. Не дебилизм, склонность к агрессии и прочие результаты генетических пороков, но ощущение безнадежности и бесцельности действий» (“Cylinder van Troffa”).

Читатели имели возможность ознакомиться с этим романом в газете “Kurier Szczeciński”, а его первоначальным названием было “Człowiek z rury Holfa/Человек из трубы Хольфа” – явно отсылавшее к жанровым произведениям научной фантастики, где уже сами названия указывают на то, на что читателю следует обратить особое внимание. Синопсис романа как будто бы подтверждал, что это будет характерное для Зайделя произведение, содержащее наряду с научно-фантастическими мотивами также нравоучительные размышления. Титульная «труба» (или «цилиндр») – это особое устройство, в котором время почти полностью останавливает свой бег. Находящееся в этом устройстве живое существо стареет очень медленно, что позволяет возлюбленной главного героя дождаться того момента, когда он вернется из космоса.

Прилетевшие космонавты оказываются заточенными на лунной станции, авторитарно управляемой и конфликтующей с Землей. Нашему герою удается попасть на Землю, где он интенсивно ищет свою возлюбленную. Землю населяют люди с низким уровнем умственного развития; немногочисленные ученые – презрительно называемые “доцентами” – помогают героям романа осознать масштабность преступления, совершенного в отношении части общества. Виновные в нем укрылись на Луне, чтобы там дождаться возможности возвращения на опустошенную уже планету. В этом месте замечательно видно расхождение между готовым романом и направленным в издательство синопсисом, в котором писатель обещал представить в книге «одну из возможных, оригинальную по замыслу, модель замыкания цивилизационного цикла и открывания очередного цикла развития человечества: через отделение здравого смысла от глупости, творческого мышления от деструктивной бессмысленности, умеренности от экстремизма. Отсюда, а не, как можно было бы допускать, из результатов применения атомного оружия берется название эпохи Расщепления человечества на части, одна из которых губит сама себя, а в другой концентрируются лучшие черты человечества».

Однако в конечной версии Зайдель показывает коварство этих единственно правильных развязок. Устроители генетических манипуляций, имевших целью искоренение нежелательных свойств человеческой личности, сами попали в ловушку. Пребывание нескольких поколений этой части человеческого общества на Луне негативным образом отразилось на физической форме членов популяции, из-за чего их возвращение на Землю оказалось невозможным. Часть человеческой расы вымирает на Земле, вторая же ее часть мельчает и вырождается на Луне. Трудно избавиться от впечатления, что, описывая лунный социум, Зайдель как бы примеривается к тем моделям общества, которые он представит читателям в следующих своих книгах.

В 1982 году вышел из печати лучший роман Зайделя – “Limes inferior”. К его созданию некоторым образом причастны: личность Адама Висьневского-Снерга, перипетии, пройденные Зайделем по месту его профессиональной работы, и рассказ Нидецкой “Wilki na wyspie/Волки на острове”. Симуляция деятельности, некомпетентность, угодливость и выслуживание перед властями, леность – так Зайдель оценивает научные кадры Института Ключа. «Хватило нескольких недель наблюдений, проводимых как бы “скрытой камерой” (…), чтобы Снеер полностью изменил мнение: способности, знания и результаты работы, похоже, находились в обратной зависимости от высоты выполняемых функций» (“Limes inferior”).

Это ироничное представление, несомненно, является результатом личных наблюдений автора, в творчестве которого то и дело проскальзывают колкости по адресу чванливых ученых, спесивость и догматичность которых не позволяют добиться хоть каких-либо положительных результатов. Он сам, будучи классным специалистом, вынужден был повиноваться приказам недоучек, чем-то отличившихся перед властями.

Нидецкая в рассказе “Wilki na wyspie” прослеживает ту же ситуацию: власти «вылавливают» самых умных индивидов, которые способны открыть всю правду о системе. Если в мире Нидецкой таких индивидов изолируют от общества, то героя Зайделя приглашают присоединиться к правящей элите и жить на совершенно ином уровне. “Limes inferior” описывает общество, построенное по законам, навязанным пришельцами из космоса. Автор, однако, сосредоточивается на механизмах экономики этой общественной системы, представляющей собой нечто вроде смеси коммунизма и капитализма. Кшиштоф Борунь в одной из дискуссий на радио назвал даже этот роман экономической фантастикой.

Роман многим обязан поездке Зайделя в Чикаго, где он наблюдал высокую зависимость горожан от финансовой системы, основанной на электронной информации. Отсюда, быть может, и взялся провидческий, реализованный уже на практике замысел Ключа.

«Ключ – прибор величайшей сложности. По сути дела, это миниатюрный компьютер, входящий в систему разнообразных автоматов, применяемых во всех областях жизни современного человека. Он и кошелек, и паспорт, и сертификат, он заменяет все давние удостоверения, документы, чеки и другие бумаги. Он – элемент, включающий каждого человека во Всеобщую Компьютерную Систему, регулирующую общественную жизнь. Взаимодействие столь различных по своей природе систем требует определенной стандартизации одной из них. Ключ – как бы «трансформатор», подгоняющий естественный – а стало быть, несовершенный и индивидуализированный – продукт биологической эволюции, каковым является человек, к тончайшему творению кибернетики» (“Limes inferior”).

Миры, описываемые Зайделем, функционируют на основе тотальной лжи. Действительность представляет свое двойное, янусово лицо. Символом римского бога и является – nomen omen – ключ.

В следующем году был издан роман Зайделя “Wyjście z cienia/Выход из тени” — хронологически (в порядке написания) первый. Первоначально планировалось его издание в издательстве “Nasza Księgarnia”, где он был отмечен положительной рецензией внутреннего рецензента – Конрада Фиалковского. Однако следом за этой рецензией появилось тайное мнение, что книга политически неблагонадежна. (Поэтому в издании романа в этом издательстве было отказано и книга вышла в издательстве “Czytelnik”. W.)

Замыслом этого романа Зайдель обязан опять-таки Нидецкой, в рассказе которой “Solidarność/Cолидарность” герои занимаются контрабандной перевозкой муравьев, истребляемых по непонятной причине властями. Источники этого замысла скрываются, однако, глубже – в «Войне миров» Уэллса и «Втором нашествии марсиан» братьев Стругацких.

При издании романа «Выход из тени» Зайдель поблагодарил Нидецкую за творческое вдохновение, хоть и не смог указать название рассказа (цензура); в том же году рассказ Нидецкой был напечатан в журнале “Przegląd Techniczny” под названием “Sztama/Согласие”. В авторском сборнике Нидецкой “Goniący za słońciem/Бегущий за солнцем” рассказ фигурирует уже под своим первоначальным названием.

«Выход из тени» (рабочее название “Kwadratura/Квадратура”) – это, как и “Limes inferior”, история открытия тайны мира, построенного пришельцами из космоса. Героем романа Зайдель избрал юношу – книга писалась в расчете на молодежного читателя. Беззаботный на первый взгляд мир, где все люди живут в достатке, охраняемый загадочными проксами, постепенно раскрывает все больше и больше своих таинственных особенностей. Декларируемая оборона Земли перед жестокими захватчиками оказывается мистификацией, а деление планеты на квадраты и запрет на перемещение между ними обусловлены нуждами не лучшей организации общества, а более надежного контроля над человечеством. Квадраты возглавляют представители местного населения, люди стерегут сами себя, чтобы не провиниться перед пришельцами. «”Wyjście z cienia” – это, коротко говоря, роман о необходимости сохранения веры в силу познавательных возможностей человека, о человеческой тяге к свободе, о потребности в самостоятельном решении своей судьбы как в индивидуальном, так и общественном масштабе».

В 1983 году появился роман “Cała prawda o planiecie Ksi/Вся правда о планете Кси” — вероятно самое эмоциональное и самое мощное по посылу произведение Зайделя; к нему предъявлялось больше всего претензий, относящихся к литературному уровню написания. Зайдель писал тогда очень быстро, издательства принимали все, что он им предлагал. Он имел на содержании двух членов семьи, а болезнь ограничивала его возможности заработка. Вторая причина крылась, несомненно, в предчувствии близкой смерти. Зайдель знал, что его ждет впереди. Петр Холева вспоминает: «Мы были на конвенте под Варшавой, он носил название “Gruzowisko”. Там был Зайдель, был также один наш знакомый врач, которому Зайдель рассказал о результатах своих медицинских исследований и спросил: “Ну и что ты на это скажешь?” “Честно?” “Честно”. “Пиши быстрее”».

Земные посланники должны выяснить причины внезапно наступившего молчания колонистов, отправленных на планету Кси. По пути туда они натыкаются на космический корабль, в котором обнаруживают одного из колонистов, который сошел с ума, но перед этим успел описать в своем дневнике историю захвата власти группой мятежников и начала введения ими новых, диктаторских законов. В книге показан процесс постепенного развращения индивидуума, причастного к осуществлению власти. Зайдель задается также вопросом о возможности коррекции внутреннего содержания общественного устройства.

Размышления на эту тему Зайдель намеревался продолжить в романе, конспект которого носит название “Drugie spojrzenie na planetę Ksi/Второй взгляд на планету Кси”. Оставленные на планете участники инспекционной экспедиции пытаются проникнуть внутрь колонистского общества, чтобы исправить несправедливую систему. Однако это нелегко сделать, имея дело с людьми, чье сознание было изменено в результате тотальной пропаганды; результатом деятельности героев романа оказывается компромисс между благими намерениями «исправителей» и существующими реалиями, требующими новых мифов и легенд.

Подобный выход и подобную конечную дилемму можно найти и в последнем, изданном в 1984 году, романе Зайделя “Paradyzja/Парадизия”. Это произведение было экранизировано для Телевизионного Театра в 1987 году.

Население титульной Парадизии поддерживается в убеждении, что оно обитает на космической станции, кружащей по стационарной орбите вокруг планеты Тартар. Существующая якобы угроза со стороны Земли является официальным поводом ограничения свободы передвижения людей по станции, а опасение перед возможной диверсией (которая в условиях космической пустоты означала бы гибель всего населения) служит оправданием практически тотального надзора над жизнью всех членов общества. На самом деле люди живут в неких огромных резервуарах, покоящихся на поверхности планеты, но анонимные властители не хотят выпускать их на волю, поскольку боятся утраты контроля над ними. Похоже, что рассказом “Adaptacja” Зайдель примеривался к роману.

Первоначальное название – “Trzecie dno/Третье дно” – указывало на степени посвящения в тайну, которыми располагают отдельные обитатели этого мира. «Среди жителей Парадизии можно выделить особ трех категорий осознания, хотя численность каждой из групп не поддается определению. Наверняка очень многие попросту принимают к сведению тот образ мира, который рисуют им с детства: Тартар для них – грозная планета с неустанной борьбой стихий (…) Для этой категории людей сама мысль о несоблюдении субординации означает риск потери своего обычного места в жизни Парадизии, к которому они привыкли как к лучшему из всех возможных.

Вторую группу образуют те, которые догадываются о существовании «лучшего мира», которых не убеждают россказни об ужасах тартарианской природы. Но и он не имеют иного выхода кроме молчаливого повиновения – вот только им тяжелее жить с подозрениями и без надежды проверить их на истинность…

И, наконец, в третью категорию входят те немногочисленные жители Парадизии, которые – подобно, например, мне – знают правду о Тартаре (…) Мы своего рода курьеры, связующие два разлученных, изолированных мира, из которых один не знает о существовании второго, в то время как этот второй целиком господствует над первым» (“Paradyzja”).

Произнесшая эти слова героиня романа не догадывается, что и сама она всей правды не знает. Посланец Земли, писатель Ринах, выводит ее из заблуждения. И возвращается старая проблема Зайделя: нужно ли вмешиваться в создавшуюся ситуацию?

За выстроенную в романах “Cała prawda o planiecie Ksi” и “Paradizja” систему в ответе сами люди, а вот в двух запланированных романах – “Enklawa/Энклав” и “Macki/Щупальца” – в жизнь людей вмешиваются (как это происходит и в романах “Wyjście z cieniu” и “Limes inferior”) инопланетяне. В романе “Enklawa” писатель собирался представить две модели тоталитарного общества. На одной из задуманных планет общество удерживается в послушании силой, на второй поддерживается иллюзия правопорядка и ответственности властей за их действия. В обеих случаях ситуация стимулируется инопланетянами, использующими планеты в качестве экспериментальных полигонов.

В романе “Macki” Зайдель намеревался, описывая Землю, находящуюся под влиянием двух враждующих инопланетных цивилизаций, показать позиции и мотивации людей, сотрудничающих с инопланетянами или выступающих против них. Две разные могущественные расы. Которую из них стоит поддержать – ту, что сильнее, или ту, которая «морально» лучшая, или ту, наконец, которая больше платит?

Темой очередного романа Зайделя под рабочим названием “Kuszenie licha/Пробуждение лиха” должно было послужить поведение общества, где средства массовой информации извращают эту последнюю. Это история о контакте мальчика с представителем инопланетной цивилизации, чей космический корабль претерпел катастрофу. Мальчик мучится сомнениями – должен ли он выдать властям своего нового друга, которого пропаганда выставляет угрозой для всего человечества. Основываясь на личных впечатлениях относительно характера и поведения инопланетянина, мальчик решает предоставить ему укрытие и помогает связаться с соотечественниками.

В последнем из запланированных романов – “Residuum/Остаток” – Зайдель хотел вернуться к проблемам общественных отношений, задаваясь вопросом – возможно ли существование самоуправляющегося, демократического и избавленного от излишних ограничений общества? Земные власти, установившие на планете тоталитарные порядки, хотят доказать, что это пустая мечта, утопия. С этой целью они изолируют жителей одного из островов, создав у них убеждение в том, что весь окружающий мир погиб и они – последние обитатели планеты. Попытки вмешательства в ход эксперимента формируют сюжет произведения.

(Конспекты планировавшихся романов опубликованы в посмертном сборнике произведений писателя “List pożegnalny/Прощальное письмо” (1989). W.)

Представленные выше творческие планы автора “Limes inferior” убедительно доказывают, что Зайдель намеревался продолжить изучение различных моделей общественного устройства, проверить возможности их функционирования и вместе с этим – воздействия системы на индивидуума. Он хотел представить читателю широкую панораму поведения действующих лиц – от героя, поставленного перед выбором жизненного пути, через весьма по-разному реагирующих на систему людей – ее противников, мелких приспособленцев, до тех, которые стоят у власти, консервируют систему. Рассказы и романы Зайделя переводились на немецкий, чешский, русский, венгерский, французский, финский, английский языки.

Он был известен не только на родине, но и за границей, содействуя популяризации польской фантастики, особенно в соседних странах. В этих странах те проблемы, которые разрабатывались в книгах, относящихся к последнему этапу творчества Зайделя, были столь же актуальными, как и в Польше.

5. Итоги конкурса на фантастический грим и макияж «Ты с этой планеты?» подводятся и иллюстрируются на стр. 57-59.

6. В рубрике «Кино и НФ» Дорота Малиновская и Мацей Паровский делятся впечатлениями от посещения очередного фестиваля фантастического и «ужасного» кино (“Wróżenie z Sitges’94/Впечатления от Sitges’94», стр. 60-61); а Вальдемар Чернишевский/Waldemar Czerniszewski рассказывает о фильме американского режиссера Чарльза Рассела «The Mask» и о Джиме Керри – исполнителе главной роли в этом фильме (“Maska – od zera do 100 000 000 $/Маска – от ноля до 100 000 000 долларов”, стр. 62-64).

7. Далее в рубрике «Критики о фантастике» печатается глава из книги американского писателя Стивена Кинга «Dance Macabre» в переводе ПАУЛИНЫ БРАЙТЕР/Paulina Braiter (стр. 65-66).

8. В рубрике «Рецензии» некто Predator признает право на существование сборнику из двух повестей американского писателя Джека Уильямсона «Легион мертвецов» (Jack Williamson “Legion umarłych”. Tłum. Jolanta Zagrodska i Andrzej Wrobel. “Alfa”, 1993. Серия “Biblioteka klasyki SF «Srebrny Glob»); «разумеется, научный антураж повестей сильно устарел, но их можно читать (и получать при этом удовольствие), как сказки или как комиксы, не обращая особого внимания на неправдоподобие реквизитов или огрехи в развитии сюжетов»;

некто Kunktator приветствует издание сборника из шести рассказов американского писателя Клиффорда Саймака «Необъятный двор» (Clifford D. Simak “Wielkie frontowe podwórze”. Tłum. Andrzej Leszczyński. “Amber”, 1994. Серия “Mistrzowie SF”); «Саймак известен польским читателям, как автор среднего уровня романов, но теперь мы будем о нем говорить, как об авторе прекрасных рассказов»;

некто Anihilator высказывает примерно такое же мнение, представляя читателям журнала сборник из семи рассказов Клиффорда Саймака «Людоед» (Clifford D. Simak “Ludojad”. Tłum. Andrzej Leszczyński. “Amber”, 1994. Серия “Mistrzowie SF”);

некто Reanimator раздраженно откладывает в сторону роман американского писателя Лина Картера «Исполины конца света» (Lin Carter “Giganci zmierzchu swiatu” – это “The Warrior of Worlds End”, 1974. Tłum. Marek Pąkciński. “Amber”, 1994. Серия “Fantasy”); это прямо-таки «компендиум грехов фэнтези и вообще той литературы, которая претендует на эпитет “графоманская”»;

некто Karburator столь же сурово обходится с романом ужасов английского писателя Рэмси Кэмпбелла «Башня страха» (Ramsey Campbell “Wieża strachu” – это “Ancient Images”, 1989. Tłum. Beata Jankowska-Rosadzińska. “Rebis”, 1994); «интересный замысел загублен на корню. Кэмпбелл оказался не в состоянии создать ни одного правдоподобного героя, да и развитие им сюжета оставляет желать много лучшего» (стр. 67).

Далее Яцек Собота/Jacek Sobota дает высокую оценку (вслед за Сапковским, кстати) первому тому трилогии американского писателя Джека Вэнса «Лайонесс» -- «Сад принцессы Сулдрун» (Jack Vance “Lyonesse. Ogród Suldrun”. Tłum. Agneszka Dłużak. “Rebis”, 1994. Серия “Fantasy”), отмечая мастерские отсылки к кельтской и скандинавской мифологии, глубокую укорененность текста в литературной традиции и прекрасное чувство юмора его автора;

Яцек Дукай/Jacek Dukaj, оценивая роман английского писателя Клайва Баркера «Большое секретное представление»(Clive Barker «Wielkie sekretne widowisko».—это “The Great and Secret Shaw”, 1989. Tłum. Bożena Bańska. “Rebis”, 1994.), находит, что он несколько уступает в темпе развития сюжета роману «Сотканный мир» (если там с начала и до конца понятно, о чем идет речь, и все в целом сосредоточено вокруг оси сюжета, то здесь восприятию мешает некоторая хаотичность изложения, длинноты, нить сюжета то и дело рвется, читатель ее теряет – в результате сюжет даже пересказу дается с трудом), однако тут же налицо и легкость пера, и великолепно написанные диалоги, и визуальные фейерверки, и многозначность представляемого уродства, и воистину баркеровская поэтика страданий и будоражащая воображение непосредственность описаний, а также внедрение в современную действительность элементов жестокой сказки и логики этой сказки;

Марек Орамус/Marek Oramus, считай, превозносит роман Томаша Колодзейчака «Кровь и камень» (Tomasz Kołodziejczak “Krew i kamień”. “Przedświt”, 1994. Серия “Biblioteka Voyagera”), утверждая, что хотя сюжет романа типичен и не столь уж существенен, описанный в книге мир не может не привести в восхищение. Он почти полностью лишен типичных атрибутов фэнтези. На планете, где развертывается действие романа, нет привычных нам металлов, а значит, нет и мечей, а оружием служат в лучшем случае кремневые топоры. А также тяжелые каменные секиры, молоты, палицы, булавы – словом, все то, чем можно размозжить голову и переломать кости. Далее: нет лошадей, а значит, нет и конницы. Из зверья важнейшие роли играют собаки, соколы и голуби. Никто – обратите внимание! – никто не слоняется тут и там в поисках магических артефактов, дарующих могущество любому придурку, на них наткнувшемуся. Нет магических знаков, нет складывания пальцев или сплетения конечностей в замысловатые фигуры, высвобождающие невиданные силы. Никто не бормочет заклинания. Рун нет тоже. «Да что же, черт побери, там есть?» -- спросит потерявший терпение читатель. И вот оно – главное достоинство романа: стольких ключевых для фэнтези элементов нет, а роман прямо-таки брызжет удивительными реквизитами, хитроумными замыслами, сложными ситуациями, великолепными описаниями. И магия в нем есть, но это тонкая магия, чье происхождение не известно и действие мало ведомо. И для ее высвобождения требуется не щелканье пальцами или декламация волшебных формул, а тесное единение с силами природы;

Яцек Вуйцяк/Jacek Wójciak деловито разбирается с очередными томами саги «Клан пещерного медведя» американской писательницы Джин Ауэл: «Долина лошадей» и «Охотники на мамонтов» (Jean M. Auel “Dolina koni”. Tłum. Marcin Duch; “Lowcy mamutów”. Tłum. Małgorzata Koraszewska. “Zysk i S-ka”, 1994), где ему не нравится разве что слишком быстрая и поэтому малоправдоподобная эволюция героев (стр. 69).

9. В конце 1993 года в Германии вышло из печати важнейшее произведение польской социологической фантастики 1980-х годов – роман «Limes inferior» Януша Зайделя – в переводе на немецкий язык РОСВИТЫ МАРТИН-БУШМАН/Roswitha Martin-Buschmann и с большим послесловием Эрика Симона/Erik Simon.

В рубрике «Критики о фантастике» под заголовком «Argoland über alles» размещен подготовленный Гжегожем Янушем/Grzegorz Janusz обзор откликов немецкой периодической печати на это событие (стр. 70-71).

Здесь же, под заголовком «W stronę Alicji/В сторону Алисы», напечатано интервью, которое Мацей Паровский взял у переводчицы (стр. 70-71).

Интересен тот факт, что перевод готовился еще для ГДР-овского издательства «Das Neue Berlin», где вплоть до объединения Германии работал Эрик Симон. И это самое объединение скорее задержало, чем ускорило издание романа.

10. В рубрике «Наука и НФ» размещена статья Збигнева Солтыса/Zbigniew Sołtys «Geny i nieśmiertelność/Гены и бессмертие» о путях развития современной генетики с целью достижения поставленной в заголовке цели (стр. 72-73).

11. В рубрике «Felietony» Анджей Сапковский/Andrzej Sapkowski печатает под заголовком «Nomen est omen» первую часть своего получившего в дальнейшем широкую известность «Пособия для авторов фэнтези» (стр. 74), Анджей Колодыньский/Andrzej Kolodyński в эссе «Powrót zza grobu/Возвращение из могилы» (стр. 75) размышляет над возможностями современного кино, способного с помощью компьютерной техники доснять фильм после гибели актера, исполнявшего главную роль (случай Брэндона Ли и фильма “Ворон”), а Адам Холлянек в реплике «Porzundek musi być» (стр. 75) язвительно откликается на телевизионную дискуссию, в которой прозвучало мнение о том, что следует «упорядочить» то, что предлагается ныне читателям и зрителям.

12. Далее расположен короткий комикс ТОМАША НЕВЯДОМСКОГО/Tomasz Niewiadomski под игривым названием «Mad Marx/Безумный Маркс» (стр. 76).

13. В рубрике «Список бестселлеров» за ноябрь 1994 года наряду с книгами Сапковского и Колодзейчака фигурирует первый том нового собрания сочинений Станислава Лема – “Powrót z gwiazd”. Книга хоть и медленно, но все же распродается. Судя по всему, в 1995 году на издательском небосклоне НФ будут гореть лишь три звезды: “Amber”, “Rebis” и “Zysk i S-ka”. Правда, уже один лишь “Amber” анонсирует издание аж 150 наименований НФ (стр. 78).

14. Завершают номер внушительный каталог книг, высылаемых по почте варшавским магазином «NS», и подборка выдержек из читательских писем в рубрике «Кому, кому» (стр. 78-80).

15. И таки да: номер журнала стоит в розницу 2,5 злотых (т.е. 25 000 злотых старыми – прошла денежная реформа). Напомню, что предыдущий, декабрьский номер журнала стоил 24 000 злотых…

13. И в заключение – напечатанная на стр. 75 небольшая статья Леха Енчмыка/Lech Jęczmyk, которая называется:

ПАТЕНТНЫЕ ЗАЯВКИ ЯНУША ЗАЙДЕЛЯ

(Biuro patentów Janusza Zajdla)

В соответствии с древним китайским принципом «инь-ян» литературу можно разделить на две части: ту, в которой доминирует женское начало, и ту, где сильнее начало мужское. Первую можно назвать литературой сплетни (вовсе необязательно написанную женщинами), вторую – литературой мифа.

Литература сплетни играет в общественной жизни важную роль: она объединяет людей, опутывая их невидимой сетью связей, в которой сами эти связи важнее их информативного наполнения. Бытовая литература выполняет ту же функцию, представляя собой сплетню относительно незнакомых людей, а ее квинтэссенцией являются телесериалы, потребляемые домохозяйками. Если эта первая литература, литература сплетни, удовлетворяет потребности в горизонтальных связях, литература вторая, литература мифа, к которой относится также научная фантастика, служит выражению вертикального взлета человека, утверждает в нем систему ценностей и образцы поведения, оснащает картами и дорожными указателями, облегчающими передвижение в мире. А поскольку количество мифов в каждой цивилизации строго ограничено, мы встречаем в этой литературе одни и те же мифы в разных одежках.

В «Парадизии/Paradyzja» Зайдель близко подобрался к центральному мифу нашей цивилизации, использованному в научной фантастике в таких разных произведениях, как «Левая рука Тьмы» Ле Гуин и «Кингсайз» Махульского. На структурную глубину романа указывают такие названия, как Парадизия, Гадес и Тартар. Мифологический, вневременной скелет романа вписан в тщательно продуманную модель командно-распределительной общественной системы. Зайдель понимает, что такое общество не является единичным заблуждением, результатом совпадения ряда обстоятельств или порождением цепкой теории. В некоторых ситуациях оно складывается как бы само собой, как единственно правильное и справедливое с точки зрения как логики, так и морали.

Давайте представим себе, как будут действовать потерпевшие кораблекрушение, плывущие на утлом плоту, когда один из них попытается выставить на аукцион последнюю банку консервов или примется есть ее содержимое в одиночку, ссылаясь на право собственности. Можно сказать, что командно-распределительная система становится естественной в неестественных условиях, а ее классическим примером может служить ситуация в осажденном городе: функции распределения материальных ценностей превалируют над функциями их производства, торговля становится неморальным предприятием, рождается шпиономания. Возникает также категория людей, которые, реквизируя и распределяя дефицитные ценности, обретают огромную власть над своими ближними. Когда враг снимает осаду, эти люди теряют обоснование для своей власти – они охотнее всего поддерживали бы синдром внешней угрозы. И могли бы также создать теорию обострения борьбы по мере удаления противника от города.

В такой ситуации и находятся обитатели Парадизии. Врагом, осаждающим город-государство, является пустота космического пространства, которой оправдывается существование особых правил общежития и направление значительных усилий на борьбу с внутренними нарушителями порядка.

Эта два конструкционных скелета, мифологический и социальный, Зайдель облекает в плоть конкретных ситуаций и поведений – чего нет, например, у Оруэлла (а также и у Замятина, писавшего свой роман «Мы» в 1921 году), но есть у Стругацких и других авторов, знакомых с командно-распределительной системой по собственному опыту. Зайдель знает, что изобретательность людей не имеет пределов, что они всегда найдут, как обмануть систему. Благодаря этому им удается как-то – кое-как, но все же – жить. Система коррумпирует людей, люди коррумпируют систему. Заметим, что, как это ни парадоксально, они продляют этим ее существование, потому что если в чистой форме она был бы невыносимой, то благодаря своему несовершенству, дырам в заборе и тропинкам, протоптанным поперек античеловечески расположенных газонов, остается более-менее сносной.

В Парадизии тем средством, которое ослабляет строгий контроль над умами, является коаленг, эзопов язык, нейтрализующий вездесущее подслушивание, а точнее его компьютерный анализ. Хождение задом наперед во время беседы на щекотливые темы обманывает камеры и мешает чтению речи с губ. В этом замысле открывается личность Януша Зайделя -- и как человека, и как писателя. Тут и вера в людей, которые никогда не дадут себя победить, и тонкая шутка и особый склад ума того, кто ведь профессионально работал над системами обеспечения безопасности – а значит, и над поиском возможных ее упущений.

В этом романе есть еще одна очень интересная мысль. Существование репрессивной системы власти в Парадизии требует фальсификации физики, в то время, как стандартным приемом, как в жизни, так и в литературе, является фальсификация истории («1984» Оруэлла, «Выход из тени» Зайделя).

Таких замыслов в романе много, даже слишком много для одного произведения, которое из-за этого кажется еще более коротким, чем есть на самом деле, оставляя ощущение некоторой неудовлетворенности. Причиной этому является, вероятно, живое воображение автора, которому всегда не хватало времени на реализацию своих замыслов, тем более, что в своей преждевременно завершившейся жизни он успел сделать две карьеры – ученого и писателя.

Несмотря на это, “Paradyzja” – один из лучших романов Зайделя, вероятно лучший после “Limes inferior”, чему он обязан именно этой блестящей изобретательности. Если в термине «научная фантастика» прилагательное «научная» несет какой-то смысл, то потому, что на оценку произведения наряду с литературными достоинствами влияет также ценность содержащихся в нем замыслов. Здесь, как и в науке, учитывается оригинальность и приоритетность, говорится даже о “патентном бюро” научной фантастики. Как коаленг, использование поэзии для воспрепятствования компьютеризированному слежению, так и «белые пятна» в физике -- направленные в это бюро заявки Януша Зайделя – заслуживают очень высокой оценки.

14. В рубрике «Критики о фантастике» напечатано интересное эссе Мацея Паровского/Maciej Parowski, которое называется:

РАЙ НА ЗЕМЛЕ

(Raj na Ziemi)

1. Авторский конспект научно-фантастического романа, получившего рабочее название «Limes inferior», датирован 4 июня 1979 года. Предполагаемый объем текста – 12 авторских листов. Выдвигая предложение об издании романа издательству «Iskry», Зайдель обещает завершить работу над ним к концу года со дня подписания договора, кратко излагает его сюжет, прикладывая к синопсису в качестве образца текст рассказа «Dzień liftera/День лифтера» на 30 страницах. В заключение он с достоинством, но осторожно характеризует будущий роман следующим образом: «В целом – согласно моему замыслу – это, как мне кажется, оригинальная концепция, не имеющая никаких “предков” (в целом – потому что в частностях нельзя избежать определенных пересечений с традиционной тематикой)».

Автор уже написанных романов «Cylinder Van Troffa/Цилиндр Ван Троффа» и «Wyjście z cienia/Выход из тени», а также находящегося в стадии подготовки к написанию романа «Cała prawda o planecie Ksi/Вся правда о планете Кси», знает, что он говорит и что делает – как в том, что анонсирует, так и в том, что старается скрыть. Он не говорит прямо: я хочу написать закамуфлированный роман, в котором под видом научной фантастики опишу этап упадка герековской Польши; а именно покажу иерархическую, недееспособную, коррумпированную и абсурдную политическую, общественную и экономическую систему. Вы найдете в романе зашифрованным в фантастических моделях, ситуациях и реквизите почти все то, что ныне сами видите и слышите: политические анекдоты, ущербность польской экономики, нездоровую систему создания послушных элит, то есть номенклатурную и политическую монополию осуществления власти, скрытые безработицу и инфляцию, официальную ложь, то есть газеты, поставляющие рутинную ежедневную порцию информационного вранья, фольклор и практику мирка валютчиков, подлинное отношение властей к интеллигенции, убожество официальной науки, скудость социального медицинского обеспечения или, наконец, убежденность в существовании повсеместной и эффективной слежки, стоящей на страже так называемого высшего, лучшего мира, укрытого за желтыми занавесками. Не касаясь сферы политической жути, уже отработанной Оруэллом (перед которым я, откровенно говоря, преклоняюсь), я покажу вам относительно мягкий тоталитарный режим, в изначальные механизмы которого прямо-таки вмонтирована деятельность предприимчивых индивидуумов – так называемых тунеядцев, валютчиков, махинаторов разных мастей. Эти механизмы должны аккуратно затягивать людей в мучительную обыденность, вытесняя таким образом из их голов бунтарские мысли об улучшении мира. Я осторожно, то есть не провоцируя цензора на вмешательство, но вместе с тем достаточно явственно покажу вам также, что эта система -- навязанная и не желательная, чья бессмысленность ощущается многими гражданами. К сожалению, из-за мощи внешнего принуждения от этой системы никак нельзя отказаться…

Всего этого Зайдель сказать не мог и не хотел. Кое-чего он и сам еще не понимал. Роман похож на лес, даже автору он открывает свою сущность лишь тогда, когда тот забредет в него достаточно глубоко. Поэтому-то и звучит ныне первоначальный проект окончания романа столь забавно и вместо с тем трогательно. «Однажды, выходя из тайной резиденции Правления (Агломерата), он (Снеер) обращает внимание на старого привратника, который уже много лет несет службу у входных дверей. Этот добродушный двояк, комичный умник и “крестьянский философ”, забавляет каждого нулевика, позволяющего ему втянуть себя в разговор, разными наивными и вздорными проектами улучшения мира. А кто из нас никогда не строил планов улучшения мира? Но этот привратник забавен, и в том, о чем он говорит, временами проскальзывает нечто, наводящее на размышления. Все нулевики Правления любят его и охотно с ним разговаривают. Однако сегодня наш герой, выходя из здания, замечает, что на голове у привратника из-под чуточку съехавшей на бок форменной фуражки торчит нечто похожее на рожок… а может, на щупальце или маленькую антенну… Слабое зрение не позволяет Снееру различить увиденное издали, а пока он подходит ближе, привратник поправляет фуражку и, как ни в чем не бывало, вежливо улыбается…»

Щупальце или маленькая антенна… Вообще-то можно это рассматривать как традиционный сюжетный ход, которым автор намеревается отвлечь внимание издательского чтеца и тем самым облегчить ему принятие положительного решения. Но я думаю, что было немного иначе. Хладнокровно планируя целое, Зайдель еще не видел всех деталей. Слишком цепко держала всех нас – его самого, издателя, писателей и читателей -- замшелая модель традиционной фантастики шестидесятых и семидесятых годов, чтобы автор мог одним лишь усилием сознательного выбора отряхнуться от всех жанровых автоматизмов. Поэтому сравнение конспектов c романом, ранних рассказов Зайделя с его вершинным достижением, которым считается «Limes inferior» (а я бы поставил наравне с ним и роман «Paradyzja»), выявляет интересный процесс рождения современного политического фантастического романа из чрева традиционной научной фантастики.

И лишь дописывая последнее предложение книги, завершавшее нарисованную в нем драматическую картину общественной жизни чудесным хэппи-эндом, Зайдель мог почувствовать уверенность в том, что из-под его пера родилось на свет нечто не только новое, но и значительное. Интересно, что к этой главной мысли романа, дававшей нам столь нужную в 1980 году надежду (а когда, кстати говоря, поляки не нуждались в надежде!?) Зайделя, скорее всего, привела та самая черта характера, которой он одарил своего героя, Снеера. Я имею в виду декларированный Снеером инстинкт закоренелого рационалиста, а в случае писателя – также реалиста. В окончании романа автор наводит на мысль о существовании тайных сил, стремлений и идей, оказывающих огромное влияние на нашу жизнь, могущества которых, однако, невозможно вычислить, исходя из так называемого благоразумного уравновешивания сил и намерений, планируемых прибылей и убытков. В то самое время, когда Зайдель пришел к этому своему идеалистическому решению, в периферийном Гданьске грянул Август.

2. «Limes inferior» -- не только честный литераторский отклик на польскую действительность Anno Domini 1979. Это также результат безобидной забавы, популярной в те времена среди польских писателей-фантастов. А также художественная полемика с другим выдающимся научно-фантастическим произведением, написанным коллегой и ровесником – с романом «Robot» Адама Висьневского-Снерга/Adam Wiśniewski-Snerg, первое издание которого датировано 1973 годом.

В рассказе «Dzień lifterа/День лифтера», подготовленном к совещанию польских авторов НФ, состоявшемуся в 1978 году, Зайдель шутливо обыгрывал некоторые особенности характера и биографии Снерга – отсюда и подобие имен Снеер и Снерг. Рассказ был эпизодом литературной жизни, образным анекдотом, повисшим в вакууме. Лишь несколько позже автор заметил в нем зародыш романа и расширил и углубил фон, додумал и доработал правила функционирования странного мира и иллюстрировал их красочными деталями, наконец показал секретный двигатель той каждодневной суеты, которой отдаются жители Арголенда. И попутно, игнорируя жанровые ориентиры, представил свою, очень польскую версию вторжения Чужих. И тем самым как бы сказал Снергу: да плюнь ты на геттовые сюжеты, оглядись по сторонам и попытайся увидеть то, что на самом деле важно!

Не думаю, что своим романам Зайдель затмил роман Снерга или хотя бы поставил под сомнение его значимость. Он, впрочем, и не собирался этого делать. В литературных полемиках, подобных этой, речь идет не о замене одних книг другими, но об открытии новых горизонтов. Это спор разных писательских интересов и темпераментов, а не столкновение безусловной истины с замеченной ошибкой. Оба романа живописуют зловещее порабощение человечества более высокоразвитой внеземной цивилизацией, которое совершается втихомолку, без зрелищных актов насилия и принуждения. В «Роботе/Robot» Сверхсущества похищают и разводят людей (или, возможно, только наблюдают за ними); в романе высказывается обоснованное предположение, что они незаметно от людей паразитируют на их разумах. У Зайделя порабощение обретает форму политического давления – Чужие навязывают людям чуждую им систему общественной организации, что сводится к операции на человеческих разумах, менее чудесной, чем у Снерга, но столь же, как и у него, ужасной. Лифтерская беготня Снеера напоминает репетиторскую пахоту, которой занимался Снерг, помогая «вознестись» недоученным по физике и математике лицеистам на «студенческий этаж». Арголенд и герековская Польша одинаково плохо относились к своим талантливым гражданам и личностям – поэтому Снеер вынужден довольствоваться искусственно сниженным рангом, будучи безусловным нулевиком по интеллекту; а писатель и репетитор Снерг не мог изучать физику, потому что тупая учительница провалила его на выпускном экзамене по польскому языку. Снерг доводит до высочайшей изощренности традиционный для мировой фантастики сюжет вторжения Чужих в дела землян; Зайдель берет этот сюжет, берет фрагменты биографии Снерга и из сферы фантастической абстракции переносит полученное целое в регионы, близкие к польской обыденности, не менее запутанной, чем самые изощренные творения фантазии. «Я позиционирую себя как сторонник ФР (фантастики рациональной), в то время как чары, телепатия, привидения, неистощимые кошельки и дубинки-самобои, продукты галлюцинаций или воображения – меня не интересуют. Я предпочитаю <…> моделируя, боксировать с миром» -- сказал Зайдель в своем интервью (”Fantastyka”, № 7/1983). И, вероятно, поэтому он противопоставил снерговой паратеологической лестнице космических Сверхсуществ приземленную общественную лесенку глупцов и умников – от шестиряков до Надзирателей. И в то же время, подобно титульному Роботу Снерга, Снеер Зайделя тоже дорастает в ходе развития сюжета романа до принципиального сопротивления установленному Чужими порядку – оба героя выступают на стороне человека. Полагаю, что помимо многих литературных достоинств именно этот бунт против космических необходимостей в значительной мере обусловил успех обеих романов. «Робот» стал гордостью польской фантастики в 1970-х годах, «Limes inferior» -- в 1980-х.

3. Отметим также и то, что если в «Limes inferior» и усматривается аллюзия на действительность, так ведь не только на нашу, польскую. Я знаю людей (читаю это в письмах), у которых описанная в романе действительность ассоциируется с наблюдаемой ими американской, французской, английской, немецкой действительностью. Не случайно ведь книга, начатая в Варшаве и законченная в Ратибоже, писалась также в Чикаго. Зайдель расположил свой очень польский Арголенд у озера Тибиган. То есть это тотальная аллюзия, универсальный донос на цивилизационно-компьютерные нонсенсы? Так в наших краях писали критики, которые, рецензируя книгу, не хотели нанести вреда ее автору. И этот диагноз лишь отчасти был неверным. Ключ, в котором зарегистрированы пункты разряда, который можно использовать в качестве удостоверения личности, кредитной карты, часов, калькулятора, диплома, сертификата класса интеллекта – одно из лучших изобретений польской НФ. Вымышленная Зайделем профессия лифтера (персонажа необходимого, хотя морально двузначного и оригинального, хотя, к сожалению, и не рожденного из ничего) тоже займет почетное место в мировой золотой книге фантастических идей. Образ лифтера, разрядная система общественной организации – это, конечно, пародия на наших валютчиков и номенклатурный склад общественной жизни, но также на банковские кредитные карты и некоторые другие системные и технологические удобства, лишающих граждан западных стран свободы действия. Если не фактически, то наверняка в перспективе. Такой ключ, равно как и распространенная на Западе компьютеризация, делает возможным покушение на гражданскую свободу – в случае перехвата системы кем-то безответственным дает ему шанс на манипуляцию обществом и неограниченный контроль. Зайдель знал, чего следует бояться. Поэтому «Limes inferior» и в самом деле можно рассматривать не только как точно нацеленную аллюзию, но и как более универсальное предостережение. Таким предостережением была появившаяся пару лет спустя новелла Джона Варли «Нажми ENTER» и рассказ Роберта Сильверберга «Pardoners Tale» (в переводе на русский «Торговец индульгенциями»), выводящий на сцену героя и мир, почти совпадающие с героем и миром, созданными Зайделем.

И еще один универсальный мотив находится в романе. Как и авторы многих других дистопий, Зайдель разыгрывает миф таинственной и бунтарской книги, благодаря прочтению которой по крайней мере некоторые граждане Арголенда осознают небходимость оппозиции системе. Чтение подобной книги играет большую роль, например, у Филипа Дика в его «Человеке из Высокого замка». В романе Рэя Бредбери «451 градус по Фаренгейту» вообще все книги представляют собой опасность для системы. Есть такая книга в легендарном романе Джорджа Оруэлла «1984», и, наконец, содержит такую брошюру, посвящающую читателя в тайны арголендского мира, и роман Зайделя. Знаменательно то, что брошюра эта выдержана в стиле НФ… Вера в могущество правды и силу печатного слова – своего рода красная нить, пронизывающая дистопии. Без такой веры не стоило бы их и писать. Или, говоря иначе, без веры в живительную силу правды ничего порядочного вообще написать невозможно.

4. Подытожим вкратце достоинства романа. «Limes inferior» -- это редкое в польской прозе изображение реальности (в данном случае – альтернативной) в ее рабочем состоянии. О механизмах Арголенда мы знали больше, чем о механизмах того мира, в котором мы живем. В то же время этот мир оригинален, литературно красочен, даже потешен, его привлекательность не исчерпывается меткостью аллюзий. Зайделевская конструкция приносит читателям эстетическое и интеллектуальное наслаждение. Его острота, надеюсь, не снизится и тогда, когда названные ныне скрытые механизмы, побуждавшие Зайделя на написание романа, будут (судя по всему) демонтированы.

Сильными сторонами книги являются также образы лифтера и его коллег, действующих на заднем плане. Зайдель воистину мастерски описал их профессиональную деятельность. Это, по-моему, одно из немногих, если вообще не единственное в польской литературе, не только НФ, представление героев, которые над чем-то упорно трудятся, причем труд этот тесно связан с сюжетом романа. Зайдель ставит под сомнение множество негативных ходячих суждений о валютчиках и вообще махинаторах, внушавшихся нам официальной пропагандой. Автор «Limes inferior» придает им значимость, даже героизирует их, показывая, что их деятельность, во-первых, полезна людям, и, во-вторых, является результатом внутренней системной нелепости, а не выбором, проистекающим из присущего лично им коварства и вероломства.

Также важным достоинством романа является его окончание, отважно уносящее читателя в новое, чудесное измерение. Прежнее творчество автора, до неприличия, казалось бы, трезвомыслящего, никак не предвещало такого сюжетного поворота. Критики и читатели, привыкшие к жанровой ортодоксии, могли в таком повороте увидеть повод для недовольства (например, внутренний рецензент издательства “Iskry” назвал окончание чужеродным, перенесенным в роман из другого произведения), но я считаю, что Зайдель знал, что делает, идя против течения привычек, жанровых правил и так называемых трезвых оценок действительности. События, возымевшие место в Польше в 1980 году (когда он завершил роман) и после 1982 года (когда книга впервые была напечатана) показали, что в отличие от своих более рационально, казалось бы, мысливших оппонентов, прав был Зайдель.

Есть в романе кое-что беспокоящее, поскольку может казаться не продуманным до конца. Речь идет об изображении Надзирателей. Они считают себя, и такими показывает их Зайдель, своего рода самоотверженными жрецами, гуманистами-патриотами, продляющими агонию Земли в тисках идиотической системы, чтобы не допустить ее немедленной и окончательной гибели. Это миф о внутренне чистом слуге палачей, но миф фальшивый. История и опыт последних десятилетий учат нас тому, что на стыке принуждения и приучения к насилию рождаются не священство и жертвенность, а, особенно в случае целых каст, главным образом коррупция и цинизм. Надзиратели у Зайделя слишком уж святы, слишком идеальны, слишком много в них осознания трагизма. Это, возможно, следовало было бы показать, но как притворство, принятую позу. Слишком мало в них сибаритства, сумасбродства, эгоизма и стремления к роскоши и наслаждению жизнью. В случае Надзирателей порядочностью могли бы характеризоваться некоторые из них, но наверняка не вся каста. Зайдель об этом, конечно же, знал, но проявлял осторожность, хотел в те трудные времена донести свои произведения до читателей, поэтому дозировал истину, разделяя ее между романами так, чтобы ни в одном из них не превышалась цензурная критическая масса. Он понимал, что его и так прочтут между строк. Поэтому и показал вполне явственно подлость учредителей нового порядка в романе «Вся правда о планете Кси», где сосредоточился на изображении общественных механизмов. В уже цитированном выше интервью он в ответ на прямо заданный вопрос сказал следующее: «В “Limes inferior” Сатана играет в гордыню и эгоизм Надзирателей, в их подлость, позволяющую им обманывать остальных людей, в их лень, сибаритство, готовность обеспечения себе хорошей жизни за счет других. Наверное в книге не получилось показать это достаточно острым, но Снерг нападает на этот след, когда, подводя жизненные итоги, спрашивает сам себя – а, может, меня избрали не потому, что я умнее, лучше, а потому, что морально ниже?..»

5. Эта проблема не была личной проблемой Зайделя. Если он когда-либо и избирался, то не истеблишментом и не в поддерживавшие его структуры, но в ломавший сталинские окаменелости Независимый Самоуправляемый Профессиональный Союз (NSZZ) “Солидарность”. Зайдель довольно глубоко втянулся в деятельность этой организации в родном «Celor»-е в 1980 – 1985 годах и имел из-за этого некоторые неприятности.

Мне теперь кажется, что Зайдель писал свои книги и социологические рассказы скорее для других людей и о других людях, чем для себя и о себе. Он использует в своих произведениях схему, которую повторяет вся польская (и мировая тоже?) социологическая фантастика. Это мотив героя, живущего в паршивом мире, который, следуя по нитке до клубка, открывает постыдную тайну и подвергается искушению отказаться от бунта, отвернуться от своей правды и присоединиться к тем, кто манипулирует обществом и истязает людей.

Как я уже сказал, эта проблема не была проблемой Зайделя. Автор «Выхода из тени», «Limes inferior», «Парадизии» не искал «Всей правды о планете Кси», потому что уже познал ее ранее. И лишь притворялся, что ищет, чтобы показать ее читателям в драматизированной литературной версии. Поэтому, быть может, действительным призванием Зайделя было написание другой истории – о писателе, который знает правду и кропотливо конструирует язык, с помощью которого он смог бы ее выразить. Предвестие такой темы можно отыскать, например, в коротких новеллах, таких как «Utopia/Утопия» и «Wyższe racje/Высшие соображения».

В случае Зайделя таким языком оказалась принятая в молодости студентами физики (из духовной потребности? из-за склонности к фантазированию? к экзотике? к новым веяниям?) конвенция научной фантастики. Модифицируя и преобразуя эту конвенцию, Зайдель сотворил из нее орудие для передачи своего знания о мире и документального подтверждения такой передачи. Сегодня трудно однозначно сказать, будет ли то, что он нам оставил, жить вечно или хотя бы долго. Но несомненно то, что он дал нам образец позиции, который будет служить примером, пока будут существовать на свете писатели, книги и читатели.

P.S. Немного о трудностях перевода. Зайделю для описания Арголенда и принципов функционирования его общества требовались новые термины, которые называли бы реалии, похожие на реалии польской действительности, но все же отличающиеся от них. Главный герой романа, Снеер, занимается нелегальным промыслом, суть которого состоит в обеспечении нанимающим его людям более высокого общественного положения, чем они имеют. То есть он как бы возносит людей с нижнего уровня на верхний (или опускает с верхнего на нижний – иногда требуется и такая операция). То есть делает примерно то же, что делает человек, управляющий электрическим подъемником – не в пространственном, правда, а в ином отношении. В польском языке такой подъемник носит название «winda», а управляющий им человек называется «windziarz». Зайдель обращается за помощью к английскому словарю и находит там нужные ему термины – “lift”, “lifting”, “lifter”. Вот этого самого “lifter”-а он прямо «живьем» и переносит в свой текст. При переводе на русский язык складывается забавная картина: сформулированную выше задачу надо решать заново, поскольку у нас-то “lifter” он и есть лифтëр. Евгений Вайсброт (замечательный, кстати говоря, переводчик) решает ее следующим образом: находит все в том же английском языке синоним слову “lift” – “rise”. Так появляется в его тексте слово «рейзер», характеризующее профессию Снеера. Это в точности соответствует замыслу Зайделя, но мне лично не нравится один нюанс – исчезает ирония, которая содержалась бы в польском «windziarz»-е, прими его Зайдель, и которая появилась в русском «лифтере». Поэтому я в этих своих заметках-переводах придерживаюсь все же «лифтера»… Ну-у, будем считать это моим капризом. W.

6. В рубрике «Из польской фантастики» публикуются два рассказа.

Pассказ «Baśń o Trzech Słowach/Легенда о Трех Словах» (в оглавлении обозначен как «Ballada о Trzech Słowach/Баллада о Трех Словах») написал Яцек Пекара/Jacek Piekara. Под этим последним названием «Баллада о Трех Словах» рассказ и перевел на русский язык в 1989 году Е. ДРОЗД.

Здесь следует напомнить, что Я. Пекара дебютировал рассказом «Все лики сатаны» в нашем журнале (№ 8/1983), и эта его публикация – вторая. Карточка рассказа находится тут А почитать об авторе можно здесь

Второй рассказ называется «Technicy z klubu ”Futura”/Техники из клуба “Futura”» и написал его Мирослав Малиновский/Mirosław Malinowski. Это довольно-таки едкая сатира на современное автору общество, в которой идет речь и о бесцеремонной манипуляции общественным сознанием, и о неприкрытом цинизме тех людей, которые этим занимаются или технически обеспечивают таковое занятие. И явственные приметы времени вроде такой: в учреждение влетает уборщица с зычным воплем «Там, через две улицы отсюда, батарейки выбросили!» -- и учреждение моментально пустеет. Да и нарочито небрежное написание названия клуба тоже, вероятно, на что-то намекает…

МИРОСЛАВ МАЛИНОВСКИЙ

Об авторе рассказа известно сравнительно немного. Родился 29.07.1964 года в г. Кошалине. Окончил ремесленное училище, отслужил срочную службу в армии, поступил на учебу в техникум. Дебютировал в мае 1979 года в местном ежемесячнике «Pobrzeże» реалистическим рассказом с некоторыми фантастическими элементами «Ty też, czyli historia Onanii w pigułce/Ты тоже, или Краткая история Онании». В 1989 году получил вторую премию за рассказ «Apteka/Аптека», поданный на литературный конкурс, объявленный Колобжегским домом культуры… И это, увы, пока все о нем.

В этой же рубрике опубликован авторский синопсис романа «Limes inferior» Януша Зайделя/Janusz Zajdel. Публикация приурочена к четвертой годовщине со дня смерти писателя (19 июля 1985 года).

(Окончание следует)