Седая древность. Острова Придайн, позднее известные как Британия. Остались в прошлом времена Артура, земля островов кипит усобицами и конфликтами с язычниками.
Король Кенеу Красная Шея отправляется за пророчеством к погребальному кургану провидца Мирддина Эмриса (позднее ставшего одним из прототипов некоего Мерлина).
Съездил сын Пасгена не зря. Тень Мирддина откликнулась на призыв короля и его барда. Но Кенеу получил не просто банальное пророчество. Эмрис погрузил короля в былое, поведав историю своей жизни, тесно связанную с походом величайшего короля Мэлгона Гвинедда, Дракона Острова, против ивисов.
До мурашек атмосферный роман о легендарных кельтских временах (плюс-минус лапоть середина 6-го века, хотя искать временные привязки приходится долго и тщательно). Вызывающий ассоциации с «Неумершим» и «Детьми».
Написанный в сложном мифологическом стиле, по сравнению с которым Сильм смотрится линейной и просто рассказанной историей (каковой и является). Кстати, ассоциации с работами Профессора при прочтении «Короля» возникают не так, чтобы редко.
Перед нами один из лучших примеров передачи поэтического мифосознания древних. Людей, для которых волшебные существа были суровой данностью, а не сказкой или мифом. Данностью, которую можно встретить за порогом в любое время, а уж в определенные дни (точнее ночи) и подавно. Не имеющих дела с костылями письменности, полагающихся лишь на устное народное творчество. Зависящих от бардов-рассказчиков. Ценящих игру в вопросы и острые, ироничные, мудрые и дерзкие ответы оппоненту. Хорошую историю, поведанную у очага. Поколениями передающих ее из уст в уста. Находящихся в своеобразных отношениях со временем, готовых узнать грядущее, которое могут видеть специально обученные люди. Живущих в окружении пророчеств. Предпочитающих знать свою судьбу, дабы встретить ее во всеоружии и достойно. Ведь плоха не смерть как таковая, а внезапная погибель, не дающая воину подготовиться, обрекающая его дух на скитания. Возглавляемых вождями/королями, «обвенчанными с землей и властью», на которых лежит ноша защитников своего народа. Но не только перед соседями или внешними врагами. Но и перед самим миром, его невзгодами и силами тьмы. Обязанных быть щедрыми, ведь: «чем больше благ расточаешь – тем выше твое благородство, слава и честь». Ходящих под дамокловым мечом сакральных запретов, кои ни в коем случае нельзя нарушать владыкам.
Любопытна в этом ключе мысль о разнице меж империей ромеев и лежащим вне времени Островом Могущества (Британией) – в котором регулярный и неизбежный порядок вещей, а не перевернутое бытие, как у римлян, где не знают ни зимы, ни лета, ни дня, ни ночи.
Николай Дмитриевич Толстой-Милославский – британский историк и писатель, член Международного Артурианского общества, известный работами по кельтской мифологии и древнейшей британской истории. Из забавного: вторым мужем матери юного Николая, происходившего из семьи русских эмигрантов (Коля остался жить с отцом), стал некий О`Брайан — в будущем автор популярной серии приключений капитана Обри («Хозяин морей»).Со временем Николай напишет биографию отчима.
Второй сильной стороной «Короля» становится описание быта, обычаев и привычек бриттов (которые нечесаны и небриты).
Неординарные должности типа «держателя королевских ног». Двойственное отношение к вере в Йессу Триста: мы конечно, все добрые христиане, но пост друида при дворе не менее уважаем, чем епископа (но-но! есть епископы тоже обладающие даром предсказания и еще каким!). А какая шикарная проповедь в духе Пекары, блеск. Уход в монахи, как способ очиститься после убийства родни и вернуться позднее к исполнению королевских обязанностей. Барды — искусные в словах и мудрости. Пена на губах и сияние на челе барда – признак того, что на него снизошел ауэн – Вдохновение из Котла Поэзии. Регулярные угоны скота у соседей, присущие всем владыкам поголовно. Пиры до упаду с незатейливыми развлечениями типа насмешников, фокусников с головоломными, юморными акробатическими номерами, и гвоздем программы — знаменитыми пускателями ветров. Отборные куски свинины, вынимаемые из общего котла специальными спицами для мяса. Рога для питья, судья двора решающий хмельные споры. Еда, упавшая на пол – как непременное угощение маленькому народцу.
Праздник весны — Калан Май — день веселья любви и возрождения надежд, знаменующий уход Зимы, труд короля и друидов в этот день. Врата Гвиддно Гаранхира на Севере у Стены, отделяющей Пустоши (Одичалыми повеяло). Сравнения типа: «дно сундуков обнажилось как груди Гвенхвивар Бесстыжей» (никаких тебе романтических историй о любви гипотетического Ланселота (о котором нет ни одного упоминания) и Гвиневры. Исключительно блуд). Ужасная Калан Гаэф — ночь без закона, когда открываются холмы Дивного Народа и наружу выходят твари Преисподней, которые вполне могут заглянуть к вам на огонек. Кстати, обратите внимание на предводителя Дикой Охоты – никакой готичности и демонической изысканности – очень натуралистично, грубо и мерзко. Любимая игра бриттов – гвиддвилл, эдакие шахматы с элементом случайности, воплощаемым броском костей.
Военные свершения жителей Придайна. Долгие сборы, выход «в силах тяжких», поход, прерываемый долгими остановками и пирами. Простодушие, доверчивость и наивность здешних племен, на фоне которых даже саксы выглядят коварными иезуитами. Раздолбайское отношение к дисциплине. Совет, полный попыток принять стратегически и тактически верное решение (спасибо Руфину). Подготовка к войне, включающая неимоверное количество мистических обрядов, сопровождаемая непременными знамениями. Невнятные пророчества и саван обреченности, висящие над походом.
После экватора авторский взгляд на время переведется на извечных врагов (тут мы даже Беовульфа увидим!) бриттов, раскрывая, наконец, подоплеку, подводные течения и общую картину судьбоносных событий, в которой участвуют не только смертные. Мы познакомимся с викингами, пиктами, обитателями Зеленого острова, побываем внутри злой финно-карельской сказки и даже встретимся со Всеотцом. Симпатии автора, безусловно, на стороне подданных Мэлгона, но и при описании их противников, Николай держится в рамках. Вдобавок и сами бритты не являются благообразными героями и «накосячили» немало. Ближе к финалу обе стороны, как и положено, пересекутся. Будет кроваво.
Отдельное спасибо за римлянина Руфина Фестия и его исповедь, когда дух и стиль изложения в корне меняются, из него напрочь уходит гипнотизирующая поэтика, чрезмерная цветастость, велеречивость – очень римский по духу вышел текст.
Следующим стоит отметить центрального протагониста романа. Напрямую его ассоциировать с Мерлином Артурианы пожалуй, не стоит (прототип — возможно). По крайней мере, в тексте «Короля», написанном от первого лица Мирддина, о его покровительстве Артуру не упоминается. Мирддин – парень непростой. Он не друид и не бард, в классическом понимании этих уважаемых профессий. Скорее эдакий мудрец/лукавый трикстер на короткой ноге со временем. Ведь рождается на этой земле он не первый раз. В жизни, о которой идет рассказ в романе, Мирддин уже младенцем «был не по годам умным пареньком», поражая народ умом и сообразительностью. А уж приключений на его долю досталось столько, что не сосчитать. Тут и восхождение в небеса, и низвержение в глубины, и ратоборство с Хозяином Зверей в бездне Аннон, и обмен глаза на мудрость, по божественному примеру (далеко не все время герой проведет в людском теле), и «водное» противостояние с Морганой.
Автор, рассказывая историю Мирддина, намешал всего от души, соединив легенды, ведающие о юности Мерлина, щедро разбавив их перипетиями, приписываемыми обычно жизнеописанию барда Талиесина (который тоже фигурирует в книге и хорошо знаком с протагонистом). Зачем переносить события жизни с одного на другого? Возможно, ответом будет фраза ГГ: «наши мысли так близки, что казалось, будто мы один разум». Поначалу Мирддин редко влияет на происходящее, хотя считает своим долгом сберечь монархию Придайна в лице Мэлгона Высокого. Но не потому, что не хочет. Даже такому мудрецу как Эмрис, нелегко разобраться в пророчествах и знаках судьбы, вовремя растолковать их и донести до заплывшего жиром мозга королей. Позднее же ему и вовсе придется примерить на себя кусочек планиды дочери Приама.
По-видимому, именно задача максимально передать мифосознание кельтов, становится причиной непростой стилистики романа. Сквозной сюжет в книге, безусловно, имеется, но он отнюдь не главное. Автора больше занимают передача духа времени, постоянные ответвления, растекания мыслею по древу, описание кельтского социума, его истории и мифов, размышлений Мирддина, усложненных массой терминов, имен, топонимов. Причем абсолютно незнакомых, ведь даже те места или люди, о которых мы уже слышали, называются здесь иначе. Автор использует океаническое многословие, разворачивая в несколько абзацев любую ассоциацию, запуская философские отступления, постоянно отвлекаясь от магистральной линии. «Впервые я открыл глаза»… и на десяток страниц описание местности, связанных с ним легенд и людей. «Демон заносит руку для последнего броска костей…» и на пару страниц рассуждения о случае и случайности. Погружение в текст с головой, антуражное, но для современного читателя сложноватое.
Стоит учитывать, что перед нами лишь первая часть потенциальной трилогии, которой еще нет на свете, и не факт, что появится. Именно поэтому странновато выглядит ни к чему пока не приводящая ретроспектива изложения романа, написанного в виде рассказа Мирддина о минувших временах. А жаль.
Эрго. Атмосферное до мурашек и многословное до тошноты путешествие в легендарное прошлое Британии (и не только). Побольше бы внимания магистральному сюжету и поменьше – отступлениям, «Король» имел бы все шансы стать одним из популярнейших представителей исторической фентези. Но и в том виде каком есть, работа Толстого поражает.
облако тэгов
