Недавно вышла в свет биография американо-канадской писательницы Джудит Меррил, теперь надо посмотреть на ее собственно художественные произведения.
В 1951 году она вместе с Сирилом Корнблатом написала роман "Дитя Марса" (Mars Child, опубликовано в трех номерах журнала Гэлакси).
Приключения сродни вестерну, перенесенные колонистами на красную планету — местами суровую, местами неприветливую, но тем не менее с кислородной атмосферой и тайнами древней жизни, всё как в Аэлите или у Кларка Эштона Смита, только без пролетарской оголтелости и не так сенсетивно. Роман несколько раз переиздавался под названиями "Марс — далёкая граница" (Outpost Mars)
Обложка итальянской "Урании", 1953 год. В номере — фрагмент романа. Вот такие автобусы мыслились на Марсе для передвижения в те славные до-космические денечки
Гэлакси по французски, 1957 год. Обложку поменяли, но рисунок как раз к роману:
книжка 1961 года получила фривольное название "Грех в космосе" (Sin in Space) и игривую обложку:
английский покет 1966 года не подразумевает вообще ничего
немецкое издание 1967 года возвращает к трагическим событиям романа
французская обложка 1979 бесхитростна и спойлерит
на обложке 1984 года нашли отражение печальные современные факты о слабенькое марсианской атмосфере, однако картинка входит с диссонанс с текстом разбитного ухарского приключения на свежем воздухе четвертой планеты, которая мыслилась всего лишьб чуточку холоднее Земли, ну может быть как в Гоби ночью, не страшнее:
И под занавес: в 2014 появилось издание романа с репродукцией картины великого Чесли Бонстейла — это изрядно отретушированная и отзеркаленная версия той картинки, которая открывала наш обзор, то есть картинка с журнала Galaxy за май 1951:
Не прошло и года, как весной 1952 в Astounding Science Fiction вышел второй роман Джудит Меррил "Канонир Кейд" (Gunner Cade, так же написан совместно с Корнблатом):
В этой истории разворачивается настоящая драма по законам романного жанра — главный герой проходит трансформацию от бездумного исполнителя начальственной воли — через осмысление трагических событий и рефлексии над наблюдаемой коррупцией в высших эшелонах космического руководства — к нравственному росту и переоценке ценностей, от смены индоктринированных установок — к пониманию политического устройства общества.
С полугодовым опозданием роман вышел в английской версии журнала. Интересные были времена, часть журналов издавали параллельно для американского и английского рынка, с небольшими отличаями в обложках и содержании, но с временным интервалом в несколько месяцев.
Первое книжное издание 1952 года, в суперобложке
покет 1957 года
немецкое издание 1958 года
незатейливая суперобложка клубного выпуска 1965 года
английское 1966
1969
немецкое 1971
и 1986
Такие были обложки за период в шестьдесят лет.
Однако галерея будет неполной, если не показать журнальные иллюстрации. К "Марсианскому форпосту" их рисовал любимец публики Эд Эмшвиллер, к "Канониру Кейду" рисунки выполнил некто Pawelka — никаких сведений о нём нет на isfdb, только перечень произведений, проиллюстрированных им в 1952/53 гг. для журнала Astounding.
В 1954 году Азимов написал повесть "Конец вечности" для журнала Гэлакси, но Гораций Голд, редактор журнала, повесть не принял. Голд был крутым редактором, он даже Хайнлайна позволял себе править нещадно, и отказывал любым авторам без малейших сомнений — журнал Гэлакси мог себе позволить такое. Тогда Азимов переписал повесть в роман, выпустил его книжкой, и всем известен именно роман, а исходная лаконичная повесть лежала тридцать лет и три года в столе, и никто ее не читал и не видел, как Илью Муромца, пока Азимов не решил выпустить повесть Конец Вечности в первоначальном виде. Об этом уже была публикация в предыдущей колонке, сейчас же мы помещаем послесловие автора к изданию 1986 года.
Послесловие
Я привожу здесь только повесть, ведь представлять еще и роман было бы непрактично. Если вас интересует прямое сопоставление, а романа под рукой нет, то знайте, что издательство Ballantine недавно выпустило Конец Вечности очередным изданием в мягкой обложке. А я пока скажу несколько слов от себя.
В случае Старей со мною вместе я мало что изменил, переделывая повесть в роман Камешек в небе. Я мог использовать сюжетный костяк без особых модификаций, лишь поменял кое-что местами и детальней прописал несколько эпизодов.
Не так было с Концом Вечности: объем повести пришлось увеличить втрое. В этом случае я обходился с сюжетом куда вольнее.
Конечно, начал я с небольших изменений. Во-первых, я изменил имя персонажа Андерса Хоремма на Эндрю Харлана. Почему? Я сам не знаю.
Некоторые читатели высказали предположение, что имя Харлан представляет собой отсылку на Харлана Эллисона. Такое тоже возможно. Я впервые встретил Харлана Эллисона в сентябре 1953-го, и он глубоко впечатлил меня, как впечатляет каждого.
Меня бы не удивило, назови я персонажа Эндрю Харланом в повести, работу над которой начал месяца через два после этой встречи; но нет, я назвал его Андерсом Хореммом. Почему же в таком случае я решил изменить его имя для романа?
(Камешек в небе, третье издание, 1953 год)
Наиболее правдоподобное объяснение в том, что Хоремм — сравнительно второстепенный персонаж повести, а в романе — центральное действующее лицо; имя Хоремм ему совсем не подходило, оно ужасно. Для неприятного второстепенного персонажа сгодится, но не для главного героя. Когда приходится прибегать к таким небольшим изменениям, я стараюсь их еще умалить (сам не знаю, почему), поэтому Андерса я поменял на Эндрю, а Хоремма на Харлана.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Другой персонаж, уже более важный для повести, а именно Мэнфилд, из романа пропал. Или, точнее говоря, его роль в значительной степени отошла Твисселу. Что касается Нойс, то ее роль, напротив, существенно расширилась, а история любви сделалась еще важней для сюжета, чем была в повести.
Но что меня поражает, так это — при сравнении двух версий — то, как я не просто развел повесть водичкой, как был соблазн. В конце концов, если повесть и впрямь представляла собой сублимированный концентрат романа, ее достаточно было развести водичкой описаний и диалогов, а сюжет оставить в целом неизмененным.
Я не стал так поступать. Памятуя о восторженном отзыве Брэдбери (прим.ред: имеется в виду Уолтер Брэдбери, редактор Doubleday) и обнаружив, что требуется добавить еще целых 50.000 слов, я добавил кое-какие эпизоды, усложнил сюжет и в итоге добился такой же сюжетной напряженности, как в исходнике.
И да, финал. Перечитав повесть при подготовке этого сборника, я удивился, каким слабым у меня вышел изначальный финал. По крайней мере, он кажется слабым в сравнении с романным. В конце концов, повесть-то называлась Конец Вечности, но у меня духу не хватило (или, возможно, неприязни) покончить с Вечностью в повести.
Я решил, что в романе возьмусь за это дело основательнее, прежде всего потому, что у меня возникла идея каким-нибудь образом связать его с более ранними книгами, повествующими о взлете и падении Галактической Империи. (Есть у меня такая слабость, пытаюсь все свои НФ-романы увязать в единое полотно, и по сей день она меня преследует.)
В любом случае, концовка романа получилась значительно сложней и драматичней, чем в повести. В романе я (как зачастую при работе над романами) постарался приготовить читателям многослойные сюрпризы: снимаем одну обертку, обнаруживаем под ней следующую, пока не начинает казаться, что уж на этом теперь всё — и я вытаскиваю из рукава последнюю припрятанную карту. Прикольное занятие, но нелегкое.
Если говорить о Конце Вечности, то плотность романного сюжета пошла ему не только на пользу. Я показал роман Горацию Голду, надеясь, что он оценит мою работу над первоначальным вариантом и согласится выпустить книгу сначала в журнальном варианте (в те дни это означало существенную прибавку к моему литературному заработку, около 1500 долларов). Однако Голд отверг роман так же резко и безоговорочно, как перед тем повесть. Кэмпбелл в Astounding также отказал. Издательство Doubleday попыталось пропихнуть роман еще в несколько журналов, но ничего не вышло. Для 1955 года, когда НФ все еще считалась жанровым отклонением, достоянием специализированных журнальчиков, результат неудивительный.
В итоге Конец Вечности так и не получил никакой журнальной версии. Камешек в небе, впрочем, тоже выпустили без предварительного разбиения на журнальные фрагменты, но затем дважды переиздавали в слегка сокращенном виде, для журнальных приложений Two Complete Science-Adventure Books (первый выпуск) и Galaxy Science Fiction Novels. Конец Вечности подобной повторной фрагментации не был удостоен.
И нельзя сказать, что критики встретили его единодушным одобрением. Обыкновенно придирались к сложности текста. Дэймон Найт, скажем, остался недоволен начальными главами, которые его сбили с толку, а он за словом в карман не лез.
Даже Энтони Бучер, тогдашний редактор Fantasy & Science Fiction, необычайно приятный в общении человек и мой добрый друг, счел роман чересчур переусложненным.
Помню, как в 1955-м мы оба присутствовали на Ворлдконе в Кливленде. Там я был почетным гостем и одновременно церемониймейстером на вечеринке. К нам прицепился какой-то журналист, спросивший, о чем моя последняя книга.
— Это научно-фантастический роман под названием Конец Вечности, — ответил я.
Мне под нос сунули микрофон.
— Можете в нескольких фразах пояснить, о чем он?
Я замялся и что-то промямлил. Тони Бучер, хмыкнув, вмешался:
— Айзек, вот видишь, даже ты не можешь.
— Да нет же, Тони, — разозлился я, — могу. Меня просто врасплох застали. Пожалуйста, повторите вопрос.
Интервьюер повторил, и я описал суть сюжета в нескольких четких фразах.
Разошлась книга примерно таким же тиражом, как и другие мои романы 1950-х. Ее неоднократно переиздавали в мягкой обложке, перевели не менее чем на четырнадцать иностранных языков (включая русский и иврит), так что я не считаю ее неудачной.
Скорее недооцененной. Мне кажется, ее незаслуженно оттеснили в тень другие мои романы, об Академии и роботах. Возможно, когда-нибудь ей уделят надлежащее внимание, но это уж наверняка после моей смерти.
Перевёл К.Сташевски
В оформлении использованы некоторые иллюстрации к повести "Конец Вечности", выполненные недавно Дианой Кузнецовой
(издание 1991 года, чуть изменена обложка)
А это обложки немецких изданий романа "Конец вечности":
В январе 1986 года в Даблдэй вышел сборник, для которого Азимов решил собрать под одной обложкой оригинальные, ранее неопубликованные версии трех своих произведений: первый вариант романа Песчинка в небе (1950); повесть Конец вечности 1954 года из которой вырос роман Конец Вечности (1955), и две редакции рассказа Вера (1953). Существенные, интересные отличия с известным текстом ожидают читателя в повести Конец Вечности, которая значительно отличается от много раз изданного на русском языке романа.
Предисловие Айзека Азимова
Этот роман, в числе прочих, вырос из более короткой версии. В данном, втором для меня случае, переделки оказались более существенными, чем в ситуации с Камешком в небе, который превосходит по объему свою первоначальную версию, Старей со мною вместе (Grow Old Along with Me), лишь в 1,4 раза, в то время как Конец Вечности в романном варианте аж втрое толще повести, из которой возник.
И вот как это случилось...
(Камешек в небе, 1950 года издание)
Шел 1953 год. Прошло почти четыре года с момента выхода в свет моей первой книги, Камешка в небе. С тех пор я опубликовал еще восемь книг, в том числе учебник по биохимии, и в целом, следовательно, их стало девять. Десятая книга, Лакки Старр и пираты астероидов (Doubleday, 1953), готовилась к изданию, а одиннадцатая, Стальные пещеры (Doubleday, 1954), печаталась выпусками в Galaxy, но для нее уже был запланирован выход отдельным томом.
(Стальные пещеры, первое издание, 1954)
(Стальные пещеры, первое английское издание, 1954)
На том раннем этапе я писал в среднем по три книги в год — не так много по моим среднестатистическим параметрам, но в ту пору у меня не хватало времени на литературу. За полгода до публикации Камешка в небе я начал преподавать на медицинском факультете Бостонского университета. В 1951-м я получил должность адъюнкт-профессора биохимии, продолжая пребывать во мнении, что этим и буду заниматься, а литература — просто хобби. Все же я продолжал писать, когда находил для этого свободную минуту.
Время от времени я посещал университетскую библиотеку, расположенную в главном здании университетского городка (в те дни там еще не обретался доктор Готлиб, собиратель моих черновиков), и так получилось, что 17 ноября 1953-го, бродя среди стеллажей, я наткнулся на полку, заставленную переплетенными годовыми подборками журнала Time.
Я взялся аккуратно перелистывать ранние номера и, само собой, поразился, насколько умней авторов журнала я себя чувствую. Их тщательно культивируемый стиль всезнаек выглядел забавным, ведь у меня было преимущество в знаниях. Я без особой надежды обратился к библиотекарям с просьбой взять на дом эту подборку. И выяснил, что у преподавателей есть исключительная привилегия. Им разрешалось уносить домой эти тома, а студентам — нет.
Я немедленно полез за первым томом подборки (содержавшим выпуски за первую половину 1928-го) и взялся его изучать. Почти год у меня ушел на то, чтобы проработать все тома, и библиотекари дали мне полушутливую, полууважительную кличку Профессор времени. (Примечание переводчика: Time — время (англ.), можно понять и как профессор Time, по названию журнала)
Все это я проделал скорее прихоти ради, потакая первоначальному импульсу. Но не только. В одном из ранних томов я заметил рисунок: заштрихованный фон небольшого рекламного объявления. Я увидел его краем глаза, и мне вдруг показалось, что на этом фоне изображено хорошо знакомое нам ныне грибовидное облако взрыва атомной бомбы.
Я удивился: том журнала, с которым я работал, вышел в свет лет за пятнадцать до Хиросимы. Я пригляделся внимательнее. Но то был лишь гейзер Йеллоустоунского национального парка, известный под прозвищем Безотказный старичок (Old Faithful), а в тексте объявления не оказалось ничего примечательного.
Но какой был бы с меня прок как от автора НФ, не умей я извлекать пользу из подобных странностей?
Меня часто спрашивали, откуда у меня берутся все эти безумные идеи. Стоило бы разок ответить:
— Из старых выпусков журнала Time.
А что, если бы объявление и впрямь оказалось тем, чем я посчитал его впервые: изображением атомного взрыва? Что, если бы слова рекламы содержали завуалированный намек на истинную природу картинки? Если так, то как оно могло там оказаться? И зачем его туда поместили?
Ясное дело, к этому имели бы какое-нибудь отношение путешествия во времени. Меня сразу увлекла такая мысль: я еще ни разу не сочинял ничего крупного, что касалось бы путешествий во времени.
И вот 7 декабря 1953 года я начал работу над повестью, которую назвал Конец Вечности.
Когда 6 февраля 1954-го я закончил, то, насчитав 25 000 слов, остался ею весьма доволен и тут же отправил в Galaxy.
9 февраля мне позвонил Гораций Голд. Его отказ был решительным. Он согласен был обсуждать редактуру, но лишь при условии, что я сохраню одно только название, а повесть полностью переделаю. Я категорически отверг его условия, и с тем разговор окончился.
Мне показалось, что стоит еще попробовать в Astounding, но я передумал. Я уже не помню, почему, и в дневнике нет указаний на причину. (Я неоднократно замечал, что в моих дневниках вообще почти нет записей о неприятностях. Таким образом, дневник мой способен произвести ошибочное, хотя и вроде бы подкрепленное фактами, впечатление, будто жизнь моя протекала совершенно счастливо. Впрочем, она и без того достаточно счастливая, и жаловаться я не думаю.)
Возможно (это я сейчас предполагаю), тот телефонный разговор с Голдом натолкнул меня на мысль, что в повести чересчур много всего намешано, и у меня в руках, по существу, сублимат романа. Поскольку в Doubleday уже опубликовали четыре моих романа и готовили к изданию еще два, я чувствовал себя их постоянным автором, у которого есть свои особые права. Мне показалось разумным передать повесть Уолтеру Брэдбери, чтобы он ее прочел и дал совет, стоит переделывать ее в роман или нет.
17 марта 1954-го, находясь в Нью-Йорке, я оставил повесть для Брэдбери, который встретил мою идею радушно. Я не ошибся: Брэдбери согласился, что это неплохая основа для романа, и уже 7 апреля позвонил сообщить, что контракт готовится.
(Конец вечности, первое книжное издание романа, 1955)
Я подписал договор 21 апреля и столкнулся с необходимостью увеличивать объем повести втрое. На это у меня ушло ровно полгода, и 5 декабря 1954-го работа была выполнена. На следующей неделе я послал рукопись в Doubleday, а 4 августа 1955-го получил авторский экземпляр.
Перед вами исходная повесть, из которой я стачал роман.
(Перевод К.Сташевски)
второе издание сборника с повестью, июнь 1987, покет
"После неудачного вторжения марсиан на Землю герои устремляются на Марс и там храбро сражаются с марсианскими чудищами"
"Роман представляет собой кладезь интересных идей и их смесей, являясь при этом одним из первых шагов мировой литературы в космическую фантастику"
"Под предводительством «Тайного Будды» и «Великого Хана» в Азии готовятся к завоеванию Европы. Первый этап – борьба за нефть, ну а затем, естественно, власть над миром. Их тайная международная организация богата и могуча, может даже сделать туннель между Чёрным и Каспийскими морями"
цитата
Писатель Жан де ля Ир (настоящее имя — граф Адольф-Фердинанд Селестен д'Эспи де ля Ир, сокращенно Adolphe d'Espie) считается одним из крупнейших мастеров довоенной французской фантастики, перу которого принадлежит более шестисот произведений.
Псевдоним выбран автором по созвучию с именем легендарного друга и соратника Жанны д'Арк. Де Ля Ир начинал с реалистических романов, написанных в стиле Флобера и Мопассана, пользовавшихся успехом у читающей публики и обеспечивших писателю имя наследника Золя. Тем не менее, в 1907 году он неожиданно принимается за фантастический роман «Огненное колесо» (La roue fulgurante, 1908), в котором идет речь о межпланетных путешествиях по маршруту Меркурий-Земля (с помощью психической энергии), описываются летательные аппараты, похожие на летающие блюдца, и даже рассказывается о похищении жителей Земли инопланетянами. Роман завоевал такую популярность, что опубликовавшая его газета «Утро» (Le Matin) тут же заключила с ля Иром контракт, по которому он обязывался передавать издателям по одному такому же роману ежегодно. В 1908 году роман опубликован в России под названием «Сверкающее колесо».
После своего первого успеха ля Ир придумал постоянного героя — это был Лео Сен-Клэр по прозвищу Никталоп, переходивший из одного романа в другой. Среди наиболее удачных романов этой серии можно назвать такие, как «За пределами мрака», «Люцифер», «Сфинкс из Марокко», «Тайна Эвереста», «Титания», «Вельзевул», «Горийар» и другие, выходившие с небольшими промежутками в 1920-30 гг. Наряду с фантастическими, среди них были и типичные приключенческие романы, например, «Пленница демона» и «Красная принцесса», опубликованные в 1931 г.
Де Ля Ир пользовался устойчивым вниманием не только французских, но и русских читателей. Известны дореволюционные переводы по меньшей мере нескольких его романов, в частности, таких, как «Тайна ХV» и «Иктанер и Моизетта», на котором стоит остановиться подробнее.
История создания романа Александра Беляева «Человек-амфибия» (написан в 1927, напечатан в журнале «Вокруг света» в 1928) содержит в себе малоизвестные факты о предшественниках, эксплуатировавших похожую идею. Толчком к написанию «Человека-амфибии» послужили для Беляева, с одной стороны, воспоминания о прочитанном в Ялте, во время болезни, романе французского писателя-фантаста Жана де ля Ира «Иктанер и Моизетта», а с другой, как вспоминала вдова писателя Маргарита Константиновна Беляева, — газетная заметка о состоявшемся в Буэнос-Айресе судебном процессе над неким доктором, производившим «святотатственные» эксперименты над животными и людьми. Что это была за заметка, в какой газете, каковы подробности процесса, — сегодня установить уже невозможно. Но это еще одно свидетельство стремления Беляева в своих научно-фантастических произведениях отталкиваться от фактов реальной жизни. Оригинальная версия истории об Ихтиандре называлась «Человек, который может жить в воде», она была написана французом Жаном де ля Иром и публиковалась на страницах парижской газеты «Le Matin» с июля по сентябрь 1909 года. Ее главным героем является злой гений Фульбер — иезуит, мечтающий о власти над миром. Он пересаживает маленькому Иктанеру заменяющие одно легкое жабры молодой акулы и внушает ненависть ко всему роду человеческому. Подросший Иктанер запросто пускает ко дну целые эскадры, а его зловещий наставник предъявляет мировой общественности один ультиматум за другим. И мир, быть может, покорился бы злодею-иезуиту, если бы в дело не вмешалась любовь. Моизетта, с которой познакомился юный торпедист-подводник, раскрывает Иктанеру глаза на существование Бога, после чего молодой человек перестает подчиняться Фульберу и отправляется в Париж на операцию по удалению жабр, а оттуда вместе с возлюбленной перебирается жить на Таити.
Осенью 1909 года в петербургской газете «Земщина» появилась антисемитская переделка романа под названием «Человек-рыба». Состряпавший ее анонимный автор придал истории четко выраженный политический подтекст. Фульбер стал евреем и вовсю старается привести подчинить мир международному еврейству, норовящему «поработить человеческую расу». На Фульбера работают шестьдесят еврейских эмиссаров в разных странах. За этим исключением русская переделка сохраняет все сюжетные линии французского подлинника.
Здесь будет уместно добавить, что если кому-нибудь захочется отыскать книги ля Ира в хранилищах библиотек, то ему нужно будет проверять публикации и на такие фамилии, как Ж. Делягир, Ж. де Лягир и даже Делэр.
В настоящее время среди специалистов по французской фантастике разыгрываются нешуточные баталии между сторонниками Ля Ира, считающими его незаслуженно забытым крупным французским фантастом, и противниками, презрительно навешивающими на него ярлык третьестепенного писателя. По мнению известного критика и историка фантастики Жака Садуля, Де Ля Ир — это писатель, не сумевший реализовать свой талант. Ему не свойственно богатство воображения Мориса Ренара, и его произведения не обладают литературными достоинствами романов Рони-старшего; тем не менее, они заметно превосходят средний уровень массовой литературы довоенного периода.
Дом, в котором Константин Эдуврдович жил в 1880-1892 гг, когда работал в уездной гимназии в городе Боровске, преподавал геометрию и арифметику. Сначала Циолковский снял у священника Соколова две комнатки, а через несколько месяцев уже сосватался к его дочери (ровеснице Константина Эдуарловича).
Именно в этом доме он сочинил труд о бессмысленности человеческой жизни, но тут же он и мастерил свой цельнометаллический дирижабль. В этом же домике он написал свою фантастическую повесть "На Луне" (1887, издана в 1893).
Самовар, ходики, щипцы для сахара
Макет дирижабля и верстак с тисками, молотками, жестяными заготовками
На рабочем столе
Макет солнечной системы — Плутона еще не открыли, Сатурн почему-то без колец
Слуховая трубка учителя
Во дворике все вычищено до стерильности. Побеленные шины явно лишние. Могли ли делать клумбы из тележных колес в 1880-е годы?
В 20 км южнее расположен город Обнинск, наукоград, в котором построена первая в мире атомная электростанция. На сайте музея АЭС приглашают посетителей, но ничего не было написано о том что он расположен на территории закрытого режимного завода, поэтому пришлось довольствоваться макетом этой первой АЭС, выставленном в музее краеведческом
Плитка для космического многоразового корабля "Буран"
Туристы должны насторожиться как именно клеят их любимые коврики
Крошки археологии тоже имеются, но прикольно, часть экспонатов прикручено вверхногами. Впрочем, не специалист и не поймет. (ряд 3, первый слева — это нуклеус, помещен площадкой вниз, надо наоборот)
Обломки местных глиняных горшков которым примерно 5 тыс лет.
Россыпь монет 16 века, даже нумизматы презрительно кличут их чешуйками.
Город помешан на атоме, вот макет атомной решетки урана
это вывеска кафе с атомом
а это атом на стелле при въезде
И загадочные пустые витрины в музее. То ли шапка-невидимка, то ли чучело человека-невидимки, то ли назидательный стенд "радиация невидима"
облако тэгов
