Мемориал жертвам Холокоста в Берлине — один из самых посещаемых комплексов, посвященных памяти евреев, убитых нацистами. Кроме того, это еще и очень популярное среди туристов место для селфи. На фотографиях с мемориала, опубликованных в инстаграме по соответствующему тегу, можно обнаружить улыбающихся людей, позирующих для удачного кадра — или даже занимающихся йогой. Об уместности такого взаимодействия с памятниками, посвященными Холокосту, на Западе ведется широкая дискуссия. Израильский сатирик Шахак Шапира (Сафира) попытался привлечь внимание к этой проблеме, запустив сайт Yolocaust.
На Yolocaust выкладывают фотографии обычных пользователей инстаграма, сделанные на мемориале. Если подвести курсор к фотографии, фон изменяется на фотографию из немецких концлагерей.
«Для многих серые стелы символизируют надгробия для 6 миллионов евреев, которые были убиты и захоронены в братских могилах, или серый пепел, который остался после того, как они были сожжены в лагерях смерти. Цель моего проекта — показать, что поведение людей, жизнерадостно фотографирующихся на фоне объекта, возведенного в память о трагедии народа, неуместно», — объяснил Шахак Шапира.
На сайте говорится: если вы обнаружили свое изображение на Yolocaust и хотите, чтобы Шахак Шапира удалил изображение с сайта, следует написать ему письмо.
В Берлине со стены здания университета им. Алисы Саломон по решению суда стёрли стихотворение Ойгена Гомрингера. Это если коротко.
Но коротко тут не скажешь. Тут масса подробностей, и подробности превращают эту историю, которая может сначала показаться бытовой, обыденной, рутинной или даже бюрократической, в полноценную и пёструю картину мира, окружающего нас.
Сначала приведу удалённое стихотворение поэта Ойгена Гомрингера — выходца из швейцарско-боливийской семьи, лауреата нескольких премий, среди которых и «Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка».
БУЛЬВАРЫ
Бульвары
Бульвары и цветы
Цветы
Цветы и женщины
Бульвары
Бульвары и женщины
Бульвары и цветы и женщины
И страстный наблюдатель
(перевод Дмитрия Петровского)
***
Если учесть, что поэзия, как и любое другое искусство, имеет своим источником конфликт (внутренний или наблюдаемый), то следует признать, что стихотворение в Берлине весьма невинно. Скажем, даже по сравнению с огромной репродукцией какого-нибудь рисунка Шиле, который можно увидеть, подходя к музею современного искусства в Вене. Репродукция висит на стене, а на репродукции, понятно, обнажённая женщина.
На стихотворение Гомрингера пожаловались студенты. Студенческий совет потребовал стихотворение закрасить. И академический сенат большинством голосов принял решение: стихотворение нужно удалить — оно сексистское. Глава сената был против, но большинство встало на сторону меньшинства (инициативная группа — всегда меньшинство), которое почувствовало себя оскорблённым — объективируемым.
Как говорил Антон Семёнович Шпак, сыгранный Владимиром Этушем в советской комедии «Иван Васильевич меняет профессию»: «Это роль ругательная, попрошу её ко мне не применять!»
Вот и студенты университета им. Алисы Саломон сказали академическому сенату: «Это стихотворение сексисткое, просим его нам не показывать».
Студенты — передовой класс, наиболее свободный, по умолчанию настроенный бунтарски, настроенный на открытия и вызов. Они решили спрятать голову в песок, увидев на стене строчку, в которой кто-то наблюдает за женщинами на бульварах.
Даже наиболее прогрессивная часть общества сегодня настроена таким образом, чтобы не осмысливать увиденное, не воспринимать увиденное как элемент чистого высказывания, самодостаточного или требующего анализа. Общество настроено на то, чтобы обидеться, закрыть глаза и отвернуться. И чтоб к тому моменту, как мы повернёмся, ничего этого уже не было!
Обида стала новым инструментом взаимодействия с действительностью. Точнее, новым инструментом возделывания реальности: нет ничего, что не поддалось бы обиде.
Больше не актуален вопрос из комедии А. Грибоедова «Горе от ума» «Где оскорблённому есть чувству уголок?» Везде! Весь мир стал одним живым уголком для обиженных и оскорблённых. Причём именно обиженных, а не униженных. Униженные заслуживают сострадания — их положение является результатом несправедливого отношения. Но обиженные — это те, кто добровольно заняли наиболее удобную позицию, не предполагающую сколь-нибудь осмысленных действий. Да и позицию они эту заняли без особенных усилий: сели миру на шею да поехали.
Зачем писать стихотворение, если можно закрасить существующее, назвав его секситским?
Это тоже своего рода акт современного искусства. Того самого — условно левого и радикального, когда не нужно шить костюма — достаточно снять майку и выбежать на площадь с голой грудью, не нужно кормить нуждающихся — достаточно воровать еду в магазинах и выдавать это за борьбу с капиталистической системой.
Это позиция дипломированных бездельников: мы обижены, работайте на нас. Закрашивайте, стройте, производите.
А стихотворение меж тем было написано на стене университета имени женщины, которая боролась за равноправие — активно занималась вопросом высшего образования для женщин и правовой помощи им.
Алиса Саломон организовала общество, целью которого было помогать одиноким матерям и больным. В 1908 году она получила докторскую степень и тогда же основала Высшую социальную школу для женщин, а потом и Педагогическую женскую академию. Не то чтобы она была зациклена на педагогике, просто эта профессия была для женщин того времени единственной доступной после получения высшего образования (эта проблема является социальным фоном пьесы Чехова «Три сестры»).
И вот теперь в том самом вузе учатся люди, которые, вероятно, тоже считают себя бунтарями и борцами за права женщин. И борьба их заключается в том, чтобы жаловаться на стихотворения.
Вся эта история — прекрасная иллюстрация того, как за сто лет выродились революционные движения. От созидательной деятельности — к пассивной кислой обиде. От подстёгивающего голода, жажды действия, помощи, изменения — к ленивой деструктивной сытости и инфантильности.
Парадокс заключается в том, что обижается вроде бы меньшинство (по крайней мере, именно меньшинства защищаются обидой), но обиженных уже столько, что они рискуют стать большинством, а большинство не обижается, большинство действует силой. И что если главной силой в новом мире станет обида? На кого будет обижаться большинство? Или, точнее, как оно будет дробиться, чтобы обижаться друг на друга внутри себя?
Цветы, бульвары, женщины и мы — наблюдатели.
Глава немецкого совета по культуре Олаф Циммерман сказал:
«Никогда бы не подумал, что такое возможно в университете, который исторически является оплотом свободы самовыражения. Когда я услышал об этой истории, подумал, что это шутка».
облако тэгов
