Долгое время меня преследовала ужасающая мысль, что в шкафу моей спальни живёт злобный чужак. То был мой самый страшный кошмар.

Моя комната находилась на чердаке. Длинная и узкая. Кровать стояла у стенки. А у дальней стены стоял шкаф. Размером с комнату. Понимаете, такой шкаф, куда можно войти. Я всегда плотно закрывал белую деревянную дверцу.

Ночами я слышал в шкафу шум. Удары и глухое постукивание.

Я знал, что там прячется чужак. Тайно живущий в нашем доме. Когда я рассказал об этом родителям, они просто посмеялись и сказали, что мне пора повзрослеть.

Однажды ночью звуки в шкафу были пугающе громкими. Тук-тук-тук-тук. Там явно кто-то перемещался…

Я не мог заснуть. Я понял, что должен встать и посмотреть.

На дрожащих ногах я подошёл к дверце шкафа. Моя рука дрожала, когда я потянулся к задвижке.

Тук-тук-тук.

Я сделал глубокий вдох и распахнул дверь. И взвыл от ужаса!

Из глубины шкафа на меня уставился рыжий мальчик.

– Нет! О, нет! – закричал он. – Я знал, что кто-то прячется в моём шкафу... что кто-то живёт в моём доме! Это мой худший ночной кошмар!

Выдержки из дневника космонавта 1-го класса Столанского

Нью-Йорк и Кеннеди, приятное зрелище. Дом после шести лет скитаний. Жена? Джин и дети... Трое по последним подсчётам. Ещё? Только не у Джин. Преданная, как собака, моя Джин.

Погода паршивая. Чёртов сентябрьский дождь... Облака видны отсюда. Всё ещё на орбите... Чёрт возьми! Так близко от дома.

Что-то не так. Что?

Фрагмент из выступления профессора, доктора философии Т. Н. Уильямсона в Институте Альфреда Коржибского

Обстоятельства существования и теории эволюции. Семантика с акцентом на язык и передачу идеи. Требуемая интеграция и связность невозможны без полного развития синтаксического анализа. Например, понимание идеи без необходимой справочной информации затруднительно.

Небольшой отрывок из рукописи незаконченного романа Кеннета Г. Роббса

Город в чёрной мантии ночи, со скрытыми следами движения, с траффиком стальных артериий, с людьми, забившими человейники. Двое влюблённых, мужчина и девушка.

Разговор:

— Твои глаза и твои волосы. Прекрасны. — Это Аннет. — Ты полон юмора и разумения, Джек.

Мужчина смеётся. Поцелуй в дверях и ласки под одеждой. Любовь и влечение усиливаются. Такси к её квартире и поспешный половой акт в темноте. Продолжение разговора.

Аннет:

— Мой дорогой. Такой сильный и нежный.

Джек:

— Весь твой и влюблённый.

Репортаж с новостной страницы «Нью-Йорк Таймс»

18 сентября 2048 года. Аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк. Возвращение из космоса: «Внешний-II». Экипаж здоров, оборудование в порядке. Капитан, коммандер Д. Х. («Дэнни») Росс, на пресс-конференции в V. I. P.-зале. Резюме: «Отличное путешествие».

Его жена Мириам Аврил Росс (29 лет) и двое его замечательных парней Майк (8 лет) и Билли (6 лет) — в центре внимания. Вопрос миссис Росс о полёте её мужа.

«Я просто счастлива. Мой Дэнни так быстро вернулся».

Фрагмент магнитофонной записи разговора на Девятом ежегодном собрании общества реконструкции литературы

— Порядок слов весьма важен для современного мышления.

— То есть?

— Конкретный пример. «Поминки по Финнегану» из эпохи возрождения начала XX-го века. Меняем порядок слов. «Финнеганские поминки»? Или...

— Такие рассуждения небезопасны.

— Нет, нет, я ещё не завершил мою мысль.

— Продолжайте. Прошу прощения, что перебил

— «Финнеганские поминки». Или... Что-то ещё. Что?

Запись в журнале аварийных ситуаций Уотсона, начальника пожарной охраны Аэропорта Кеннеди

19.09.2048, 16:03.

Район посадки: полоса 783/298.

Дежурная команда: Митчисон, Коули, Ацатчек, Паллини, Кирли и Рико.

Аварийный код 19, зуммер в помещении пожарной команды и сирена в главном здании. Уточнено в Центре: взрыв «Внешнего-II». План действий: «Тендер-Ф».

Прибытие на место взрыва. Много дыма и обломков. Непосредственных признаков пожара нет. Проверка.

Повреждённый космический модуль — отклонение примерно 15° к вертикали. Использовано вспомогательного оборудование: быстрая установка подпорок в целях предотвращения обрушения. (Благодарность: Ацатчеку. Инициативность и пренебрежение личной безопасностью). Проверка.

Тщательный осмотр космического модуля. Прилагаемый перечень повреждённого оборудования (согласно кат. 109657) говорит сам за себя.

Продолжаем тушение. Проверка.

Расшифровка (примерная) видеозаписи кабельной трансляции ранним вечером 17 сентября

Окончание рекламы. Изображение гаснет.

Заглавный титр «Страсть Мескалина. Третья серия». Музыкальная тема.

Пауза, титры, музыка.

Сцена: Спальня в отеле. Мескалин в постели, спиной к камере. Справа открывается дверь, входит Франческа. Банный халат еле прикрывает её грудь.

МЕСКАЛИН (оценивающе смотрит на Ф.): Эта жара... невыносима.

ФРАНЧЕСКА: Выпьешь? Здесь всё охлаждённое: вода, чудесный виски.

(Её рука на халате. Медленное разоблачение.)

МЕСКАЛИН (поднимается с постели к Ф.): Фрэнки...

Краткое содержание научной колонки в последнем известном выпуске «Трибюн»

19 сентября. Двигательный отсек «Внешнего-II» повреждён не в результате взрыва, как предполагалось вначале. Возможно самопроизвольное, полное разрушение. Двигательный отсек разрушен полностью. Дым унять не удаётся. Лабораторные тесты задымления дают неоднозначные результаты. Негорючее, нетоксичное вещество, неясного происхождения. Коэффициент рассеивания нулевой; даже при сильном ветре.

Проведён анализ жидкостей вернувшихся астронавтов. Результат аналогичен. Анализ крови космонавта 1-го класса Столанского незадолго до его внезапной смерти дал тот же результат. Нет очевидного объединяющего фактора. Моча и кровь в жидком состоянии? Дым в газообразном? Всё полностью инертно?

Неиспользованный сценарий выступления Президента вечером 20 сентября. Первоначальный контекст теперь не ясен

Наша нация, гордящаяся свой историей, доказавшая свою мудрость и стабильность, всегда противостоявшая любым поджигателям войны, сейчас находится перед новым вызовом. Руководство страны столкнулось с противником непостижимым и неосязаемым. Угроза ужасает своей невообразимостью. Наша жизнь продолжается, как и прежде, но всё же под чей-то грозной тенью.

Остался только один вопрос. Чьей?

Ответ за пределами нашего понимания. В настоящее время.

Часть последнего информационного бюллетеня, распространённого во всех городах с населением более 60.000 человек, непосредственно перед объявлением военного положения

20.09.2048. Коммандер «Дэнни» Росс, последний со «Внешнего-II». Исчезнувший. Последний раз его видели в аэропорту Кеннеди, неподалёку от места крушения его корабля. Розыск не дал никаких следов Росса. Не имел возможности покинуть место катастрофы.

Сообщение, извлечённое из обломков самолёта «Боинг-Стратосферный», выброшенного на берег в районе Лонг-Айленд

...в остальном полёт проходит штатно. Большинство пассажиров и членов экипажа сейчас без сознания. Нет ответа от Кеннеди. Балтимор: работает радиомаяк, на других волнах нет сигнала. Посадка невозможна без радио-указания глиссады. До расчётного времени прибытия двадцать минут. Следующая попытка через десять минут...

Обрывок бумаги, найденный на теле сотрудника пожарной охраны Ацатчека

Мои приятели в панике. Сброд. И этот шум, боже мой. Как турбина, только хуже. И ближе. И этот дым. Течёт как вода, только быстрее.

Потом я смотрю, а «Внешний-II» исчез. Какого чёрта? Однако дым всё ещё здесь. Хотел бы я знать, что делать.

Дым сгущается, а шум становится громче. Святая Мария, что за шум! Хотел бы я знать, что…

Первое, что я заметил, войдя в дом — колокольчики. Они были повсюду. Дверь закрылась со стеклянным звоном, стены были увешаны макраме с колокольчиками. Гонг, сделанный из автомобильного колпака, металлических пластин и бучарды, расположился на подставке в центре гостиной.

«Ты заходи, если что. Я тама завсегда».

Я принял этот совет близко к сердцу и, определив, какой таунхаус принадлежит ему, просто повернул дверную ручку. Колокольчики, как я уже отметил, зазвенели. Но никого не было видно. Я потряс настенные украшения. Колокольчики звенели.

— Привет! — ответа нет. Жаждущие зелёные папоротники впитывали звук, влажно воруя его из воздуха. Я быстро огляделся. Колокольчики. Растения. Несколько постеров Питера Тоша, скрученные пучки яркой проволоки. Окна ярко раскрашены акварелью. Получившиеся витражи — замысловатые, но безвкусные коллажи из наркотических видений и гипнотических спиралей.

Я взял бучарду и вдарил по гонгу. Полоски стали, висевшие вокруг него, завибрировали. Дверь скользнула в сторону, и он вошёл.

— Здоров будь, чувак.

Его голова болталась на шее; длинные ноги придавали ему сходство с цыплёнком, неуклюже пробирающимся через груды хлама на полу. Жилистая рука появилась рядом с моим животом. Я неловко сжал её левой. Он лениво потряс рукой.

— Мистер Кейн? — спросил я. Он кивнул. — Я Джон Стюарт. Я вам звонил.

Его шея снова изогнулась.

— Точно, чувак. Делишки не очень? У тебя проблема, верно?

Он взял пустую бутылку из-под пива с кофейного столика, оставив кольцо липкой пыли. Приложив её к глазу на манер подзорной трубы, взглянул на меня сквозь коричневое стекло.

— О да. Совсем плохо.

Он порылся в кармане куртки и извлёк половину ТВ-пульта, подключённого к телефонной трубке. Зажал трубку между ухом и плечом и что-то быстро набрал на пульте.

— Ты что делаешь?

Водянисто-серые глаза сузились. Он поджал губы. Очевидно, делал что-то важное, и мне лучше не мешать. Он покачал парочкой пушистых кубиков над моей головой.

— У тебя проблемы, парень. Ты всё ещё живёшь в средневековье. Я заглядываю в твою голову с помощью сложного детектора ауры и вижу видения нетронутых пастбищ; зелёной, влажной травы; жёлтого солнца; пера и чернил. Ты мечтаешь о давно похороненном мире. Тебе не нравится бетон, чувак! Сколько передач ты смотришь в день?

— У меня нет телевизора. Я его продал на следующий день после того, как показали последнее шоу Энди Гриффита.

Его глаза распахнулись, и он ошеломлённо дёрнул коленом.

— Нет телика? О, чувак, у тебя плохо всё! Тебе нужна шоковая терапия.

Он вытащил сине-белую упаковку и показал обёртку. «Player's Raunchy Cut». Крепкий морской табак. Предложил мне одну. Я покачал головой. Он пожал плечами, вытащил две, прикурил обе и сунул одну мне в рот. Поражённый, я вдохнул. Облако фиолетового дыма заполнило голову, отупляя мозги.

— Чертовски хорошо, что ты пришёл ко мне именно сейчас. Ещё неделя, может быть, две, и ты почувствуешь себя таким несчастным, что бросишься с грёбаного моста, чувак.

Дым доставлял. Цвета в комнате померкли, приобрели серый оттенок, подходивший к его глазам.

— Слушай, насчёт оплаты…

Он шикнул на меня.

— Мы поговорим об оплате позже, чувак. Прямо сейчас нужно действовать.

Его рука протянулась и схватила меня за плечо. Он повёл меня в соседнюю комнату. Телевизор стоял на барном холодильнике; стереосистема подмигивала мне тысячью огоньков.

— Падай, чувак.

Я сел на ящик из-под молока. Он открыл холодильник и достал серебряную банку. Пиво «Coors Lite». Пока я тупил, он яростно встряхнул банку, подошёл к стене и потянул за язычок. На стену брызнула пена. Медленно он описал круг по комнате, затем вылил остатки из банки мне на волосы.

— Эй!

— Тихо, чувак. Нужно же как-то удержать души тех, кто умер и похоронен, верно?

Затем размашистым шагом описал три круга по комнате, закатывая глаза в такт песнопению:

— Биг Мак, филе-о-фиш, средняя порция фри, кола со льдом, молочный коктейль, яблочный пирог, мороженое.

Мой мозг расслаблялся; мысли стали мягкими, как топинг из маршмеллоу и взбитых сливок. Я рассеянно встал и включил телевизор. Показывали полицейский сериал. Парень в форме направил огнемёт на фургон. Тот взорвался, разбрасывая во все стороны кубинских наркоторговцев.

Внезапно меня пробило на измену! Грудь свело судорогой, глаза выпучились, кишки завязались узлом.

— Срань господня!

Я рухнул на пол. Дым от сигареты клубами поднимался вверх. Пот струился по лицу, шее. Затем боль прошла.

— Духи умерших и похороненных пытаются бороться с моей магией. Они вцепились стальными шипами, спутались нейлоновой верёвкой. Моя магия, она их отталкивает, но те держатся.

Он вытер мой лоб влажной тканью.

Я с трудом фокусировал взгляд. Глаза горели от дыма и болели от болезненного напряжения. Его лицо приблизилось к моему, он заговорил, слова слетали с кривящихся губ.

— Почему бы тебе, парень, не расслабиться, и просто посмотреть телик?

Я почувствовал, как мои ноги выпрямились и согнулись, и я снова сел. Полицейский сериал закончился, и началось видео из Топ-40. Я наблюдал, как тощие волосатые мужчины в обтягивающих штанах облизывали объектив камеры на протяжении шести или семи клипов. Затем я медленно переключил канал. Евангелист пытался спасти мою душу. Я обнаружил, что набираю номер 800 и делаю пожертвование, как ни в чём не бывало выкрикивая номер своей кредитной карты. Где-то глубоко внутренний голос пытался меня остановить. Но я с лёгкостью забил на него. Хозяин дома сел рядом со мной, протянул банку пива и картонную коробку с жирной жареной курицей. Я ел, не отрывая глаз от экрана. Дважды мои руки дёрнулись, и по мне прокатилась небольшая волна боли. Кейн успокаивал меня, вытирая мои руки влажными салфетками. Я заметил, что он отжимал тряпки в прозрачную банку, и жидкость была цвета летнего неба.

Я прожил там два дня. Помню смутно. Бесконечные телешоу, немного порнушки, куски пиццы, разогретые в микроволновке. Много пива. Когда я уезжал, то чувствовал себя... не несчастным. Раньше я проводил свои дни, тоскуя по неизвестному мне прошлому, теперь же чувствовал, что мир вокруг меня знакомый и вполне обыденный. Я попытался заплатить, но он отказался, слегка улыбнувшись.

— Просто расскажи обо мне своим друзьям, — сказал Кейн.

Я вышел к месту, где припарковал свою машину. Я мог бы поклясться, что, когда я приехал, там не было знака зоны эвакуации. Я вернулся, чтобы одолжить его телефон. Я прошёл мимо окна гостиной.

Свет мерцал по краям окрашенного стекла. Зелёный, как свежескошенная трава. Я заглянул через неокрашенный угол окна. Кейн танцевал в центре комнаты, грациозный, словно газель или кошка. Он умащивал себя небесной жидкостью, отжатой из салфеток, коими обтирал меня. Я чувствовал запах осенних листьев, лиан джунглей и красных цветов. Его кожа была покрыта пятнами солнечного света саванны. И я понял, что заплатил ему.

Иной, более ценной монетой.

Гнилостное зловоние бьёт подобно трамваю: обрушивает тебя на колени, и ты моргаешь, глаза слезятся, горят, когда ты пытаешься примирить осознание того факта, что этот объект — комок плоти, с его незамутнённой, абсолютной огромностью.

«Я биолог. Но это уже геология. Что я здесь делаю?»

Под его тяжестью погребены рухнувшие здания. Он угнетает, цунами плоти, красные каньоны и расщелины уходят глубоко внутрь, сочащиеся язвы, потоки извивающихся червей. Псевдоподии. Пытаешься классифицировать, разум отказывается. Эластичная... кожа? Это рот? Скорее, кратер.

Натянув капюшон своего защитного костюма на лицо, ты переключаешься на кислород из баллона. А затем встаёшь и двигаешь вперёд (твои инструменты не скальпель и пинцет, а кирка и лопата), дабы проанализировать предмет, упавший с неба.

Позже, избавившись от заляпанного красным облачения, наклоняешься вперёд на пассажирском сиденье кружащего вертолёта, онемевший палец на кнопке спуска затвора фотоаппарата, слушаешь жужжание автоматического увеличения, автофокусировки.

— Вниз!

Пилот подчиняется, хотя ты уверен, что зловоние гниющей штуки сгущает воздух настолько, что хлипкий вертолёт завязнет, подобно стрекозе в смоле. Ниже не выходит: размеры покрытой серыми волдырями оболочки слишком велики. С таким же успехом ты мог бы попробовать таксономию на арбузе, поднесённом к глазу. Ты вспоминаешь притчу о слепцах и слоне и смеёшься про себя, ибо знаешь, что стоит отпустить звук, и он истерикой вырвется наружу. Истерикой.

Экологическая катастрофа, думаешь ты. Эта штука загрязнит озеро Мичиган, как гниющий буйвол колодец. Ты задаёшься вопросом о чужеродных бактериях, распространении вирусов, воздействии на вымирающие виды. И затем понимаешь, что разлагающаяся гуттаперчевая равнина внизу когда-то была Детройтским столичным аэропортом округа Уэйн, и с осознанием приходит понимание: любое представимое воздействие просто чертовски мало.

— Подними нас немного вверх.

Пилот тянет вверх, и масштаб начинает обретать смысл. Пять красных борозд, похожих на каньоны, устрашают своей параллельностью, потом ещё пять, а затем огромная рваная рана, почти оторванный участок, выглядящий изрядно прожёванным, и — потому что ты биолог, был биологом до того, как стал советником президента по науке, потому что ты биолог — ты думаешь о сорокопутах и терновнике, леопардах и газелях, развешанных высоко на ветвях подходящих деревьев.

— Срань господня, — шепчешь ты, и вертолёт содрогается от реакции пилота на твою вспышку гнева.

Ты поднимаешь глаза к лазурному небу. Потому что, должно быть, этот обед оказался слишком обильным даже для имеющего в своём составе когти, пропахивающие каньоны, зубы, выгрызающие кратеры.

А хищники не прячут добычу, если не планируют вернуться...

В то утро Хуанито расположился на веранде и вкушал утренний кофе с молоком и восхитительными хрустящими чуррос, доступными лишь умению старой Марии. Машину на шоссе он увидел ещё издали. Старый дребезжащий «ситроен 2CV» Диего Мелиа, деревенского почтальона. Диего свернул с шоссе на дорогу, проложенную между полями миндальных деревьев, и остановился перед домом. Он вышел, слегка отдуваясь ввиду избыточности своего веса. В руках он нёс какой-то свёрток.

Двое мужчин воспитанно поприветствовали друг друга.

— У меня есть кое-что для вас, сэр, — сообщил Диего.

— Вы могли бы оставить это в моём почтовом ящике, — сказал Хуанито, — не стоило так утруждаться.

Диего покачал головой.

— Джентльмен из Мехико заплатил мне, чтобы я вручил это лично в руки. В любом случае, в почтовый ящик это бы не поместилось.

В руках у него был большой плоский свёрток, завёрнутый в мешковину и перетянутый серебристой клейкой лентой. Почтальон протянул свёрток Хуанито.

Хуанито покрутил посылку. Ни адреса, ни координат отправителя.

— Что это?

Диего пожал плечами.

— Джентльмен не сказал.

— А что за джентльмен?

— Судя по акценту, он из Мехико. Пришёл в почтовое отделение как раз, когда я открывался. Сказал, что проезжал через наш штат, и решил по дороге вернуть кое-что, принадлежавшее вашей семье. Он хорошо заплатил, чтобы я вручил лично в руки.

Диего вежливо отказался от предложенного Хуанито кофе или чего-нибудь покрепче.

— Мне пора возвращаться на почту. Да пребудет с тобой Бог, Хуанито.

Хуанито наблюдал, как маленький "2CV" не покинул его владения и не свернул направо, на шоссе, ведущее обратно в деревню. Затем сел на один из стульев с прямой спинкой и разрезал клейкую ленту складным ножом.

Внутри он обнаружил записку. В ней говорилось:

Дорогой сэр!

Это ацтекское зеркало оказалось в моём распоряжении. Я считаю, что оно ценное, но сие значения не имеет. Вопрос только, кто является его владельцем? Мои исследования показали, что зеркало по праву принадлежит Вам как прямому потомку Хуанито Гусмана, спутника Кортеса, принимавшего участие в Завоевании Мексики. Делайте с ним, что хотите, сохраните или уничтожьте, как считаете нужным. Но помните, что это зеркало посвящено Тескатлипоке, коего больше нет, а, возможно, никогда и не существовало.

Хуанито развернул мешковину и достал старинное ацтекское зеркало из полированного обсидиана. Поверхность зеркала была дымчатой, и он с трудом смог разглядеть своё отражение. Ему пришло в голову, что, возможно, разумнее всего не иметь с зеркалом ничего общего. О днях Завоевания лучше забыть; вряд ли этакий сувенир принесёт что-либо хорошее.

Он ещё раз посмотрелся в зеркало. Казалось, зеркало желало, чтобы он в него заглянул. Было в нём нечто магнетическое.

Затем зеркало начало проясняться. Хуанито увидел пирамиду. Она была усечённой, а не заострённой. Ступенчатая пирамида. На плоской вершине находился низкий каменный алтарь. На алтаре кто-то лежал навзничь, лицом к небу. Четверо мужчин крепко держали его за руки и за ноги. Смуглые мужчины с коричневой кожей, одетые в белые хлопчатобумажные мантии. Рядом стоял мужчина, похожий на жреца. Он тоже был одет в белую хлопчатобумажную мантию, но покрытую перьями, заскорузлыми от крови. Второй жрец в подобном одеянии, держал в руках зеркало из дымчатого обсидиана, точно такое же, как сувенир Хуанито. Казалось, что жрецам было важным, чтобы зеркало видело, что происходит и что произойдёт. Хуанито вспомнил, как читал, что Тескатлипока, верховное божество ацтеков, наблюдал за событиями на Земле через обсидиановое зеркало.

Жрец поднял нож — длинный, острый, обсидиановый. Жрец подобрался, готовясь вонзить нож в грудь распростёртого на алтаре человека. Но прежде чем он успел завершить задуманное, раздался выстрел. Жрец закричал — скорее от ярости, чем от боли. Рука была раздроблена. Обсидиановый нож выпал из пальцев и разбился о камень.

А на вершине пирамиды появились другие люди. Белые люди в латных доспехах и стальных шлемах, со стальными мечами в руках. Они взбирались на пирамиду, перепрыгивая с камня на камень. Было слышно, как они, кряхтя, размахивают тяжёлыми мечами, рубя державших жертву прислужников.

Человек с трудом поднялась на ноги. Один из бородатых незнакомцев наклонился и взял зеркало из безжизненной руки державшего его жреца.

— Держи, Хуанито, — крикнул он, бросая жертве. — Сувенир на память. Оно чуть было не засвидетельствовало твою смерть.

Человек подхватил зеркало. И едва удержал. Зеркало оказалось на удивление тяжёлым.

Жрец, собиравшийся принести кровавую жертву, теперь сам истекал кровью, рука была раздроблена, нанесённая мечом смертельная рана виднелась между шеей и плечом, и он крикнул:

— Тескатлипока! Настанет час, повелитель, когда он будет готов!

Один из испанцев прикончил его ударом по спине.

— Довольно языческого мумбо-юмбо, — буркнул солдат. — Всё закончилось. Давайте в лагерь. Кортес ждёт.

Они с трудом спустились по высоким ступеням пирамиды. Площадь, окружавшая пирамиду, ранее была заполнена людьми. Сейчас она опустела. Туземцы бежали, оставив дюжину тел, когда испанский отряд прорубился сквозь них.

Стоя на земле и оглядывая пустую площадь, один из солдат сказал:

— С этим покончено.

Жертва ответила:

— Нет, это не конец, ни для меня, ни для Тескатлипоки. Я предназначен в жертву, и выхода нет.

— Не будь суеверным дураком, Хуанито, — ухмыльнулся испанец.

Жертва уставилась в зеркало. Мутное, тёмное. Хуанито Гусман прошептал:

— Сейчас я не нужен Тескатлипоке. У меня есть ещё время...

— Мужайтесь, сеньор Гусман, — сказал командир отряда. — Всё закончилось. Вы вернётесь в Испанию, в своё поместье в Астурии, к своей суженой, прекрасной Ньевес. Вы счастливый человек, сеньор. Если зеркало оскорбляет тебя, разбей его!

— Нет, я не осмелюсь уничтожить его, Диего. Но я слышал, что Тескатлипоке безразлично, кого приносят ему в жертву. Возможно, кто-то другой...

Он осторожно положил зеркало у основания пирамиды.

— Красивая вещица, сеньор. Отличный сувенир. Если она вам не нужна...

— Нет! И советую всем вам не иметь с ним ничего общего!

Солдаты перешёптывались между собой. Сувенир бы вышел прекрасный. Но в лагере хватало добычи. И было что-то сверхъестественное в этом мутном зеркале.

Оставив зеркало позади, они вернулись в лагерь...

Внезапно Хуанито непроизвольно поднялся со стула. Зеркало показало слишком много! Была ли какая-то связь между ним и его предком Хуанито Гусманом? Он не знал и не хотел знать. Сон, вызванный зеркалом, был слишком странным, сверхъестественным, неотразимым...

Одним судорожным движением он швырнул проклятую штуковину в каменную стену дома — и зеркало разлетелась вдребезги, но один осколок, по форме своей напоминающий нож, отскочил назад и со сверхъестественной точностью пронзил сердце хозяина. Хуанито погрузился в мутную тьму, осознавая, что принял участие в древнем жертвоприношении, столь долго откладывавшимся, но наконец завершившимся, в последнем жертвоприношении невинного человека жестокому и безличному богу, коий, возможно, никогда не существовал, но теперь уже точно не нуждался в существовании.