Кори Доктороу. Поверка двухтысячного года

Кори Доктороу

Поверка двухтысячного года

2,000 Year Check-up, 1990

Первое, что я заметил, войдя в дом — колокольчики. Они были повсюду. Дверь закрылась со стеклянным звоном, стены были увешаны макраме с колокольчиками. Гонг, сделанный из автомобильного колпака, металлических пластин и бучарды, расположился на подставке в центре гостиной.

«Ты заходи, если что. Я тама завсегда».

Я принял этот совет близко к сердцу и, определив, какой таунхаус принадлежит ему, просто повернул дверную ручку. Колокольчики, как я уже отметил, зазвенели. Но никого не было видно. Я потряс настенные украшения. Колокольчики звенели.

— Привет! — ответа нет. Жаждущие зелёные папоротники впитывали звук, влажно воруя его из воздуха. Я быстро огляделся. Колокольчики. Растения. Несколько постеров Питера Тоша, скрученные пучки яркой проволоки. Окна ярко раскрашены акварелью. Получившиеся витражи — замысловатые, но безвкусные коллажи из наркотических видений и гипнотических спиралей.

Я взял бучарду и вдарил по гонгу. Полоски стали, висевшие вокруг него, завибрировали. Дверь скользнула в сторону, и он вошёл.

— Здоров будь, чувак.

Его голова болталась на шее; длинные ноги придавали ему сходство с цыплёнком, неуклюже пробирающимся через груды хлама на полу. Жилистая рука появилась рядом с моим животом. Я неловко сжал её левой. Он лениво потряс рукой.

— Мистер Кейн? — спросил я. Он кивнул. — Я Джон Стюарт. Я вам звонил.

Его шея снова изогнулась.

— Точно, чувак. Делишки не очень? У тебя проблема, верно?

Он взял пустую бутылку из-под пива с кофейного столика, оставив кольцо липкой пыли. Приложив её к глазу на манер подзорной трубы, взглянул на меня сквозь коричневое стекло.

— О да. Совсем плохо.

Он порылся в кармане куртки и извлёк половину ТВ-пульта, подключённого к телефонной трубке. Зажал трубку между ухом и плечом и что-то быстро набрал на пульте.

— Ты что делаешь?

Водянисто-серые глаза сузились. Он поджал губы. Очевидно, делал что-то важное, и мне лучше не мешать. Он покачал парочкой пушистых кубиков над моей головой.

— У тебя проблемы, парень. Ты всё ещё живёшь в средневековье. Я заглядываю в твою голову с помощью сложного детектора ауры и вижу видения нетронутых пастбищ; зелёной, влажной травы; жёлтого солнца; пера и чернил. Ты мечтаешь о давно похороненном мире. Тебе не нравится бетон, чувак! Сколько передач ты смотришь в день?

— У меня нет телевизора. Я его продал на следующий день после того, как показали последнее шоу Энди Гриффита.

Его глаза распахнулись, и он ошеломлённо дёрнул коленом.

— Нет телика? О, чувак, у тебя плохо всё! Тебе нужна шоковая терапия.

Он вытащил сине-белую упаковку и показал обёртку. «Player's Raunchy Cut». Крепкий морской табак. Предложил мне одну. Я покачал головой. Он пожал плечами, вытащил две, прикурил обе и сунул одну мне в рот. Поражённый, я вдохнул. Облако фиолетового дыма заполнило голову, отупляя мозги.

— Чертовски хорошо, что ты пришёл ко мне именно сейчас. Ещё неделя, может быть, две, и ты почувствуешь себя таким несчастным, что бросишься с грёбаного моста, чувак.

Дым доставлял. Цвета в комнате померкли, приобрели серый оттенок, подходивший к его глазам.

— Слушай, насчёт оплаты…

Он шикнул на меня.

— Мы поговорим об оплате позже, чувак. Прямо сейчас нужно действовать.

Его рука протянулась и схватила меня за плечо. Он повёл меня в соседнюю комнату. Телевизор стоял на барном холодильнике; стереосистема подмигивала мне тысячью огоньков.

— Падай, чувак.

Я сел на ящик из-под молока. Он открыл холодильник и достал серебряную банку. Пиво «Coors Lite». Пока я тупил, он яростно встряхнул банку, подошёл к стене и потянул за язычок. На стену брызнула пена. Медленно он описал круг по комнате, затем вылил остатки из банки мне на волосы.

— Эй!

— Тихо, чувак. Нужно же как-то удержать души тех, кто умер и похоронен, верно?

Затем размашистым шагом описал три круга по комнате, закатывая глаза в такт песнопению:

— Биг Мак, филе-о-фиш, средняя порция фри, кола со льдом, молочный коктейль, яблочный пирог, мороженое.

Мой мозг расслаблялся; мысли стали мягкими, как топинг из маршмеллоу и взбитых сливок. Я рассеянно встал и включил телевизор. Показывали полицейский сериал. Парень в форме направил огнемёт на фургон. Тот взорвался, разбрасывая во все стороны кубинских наркоторговцев.

Внезапно меня пробило на измену! Грудь свело судорогой, глаза выпучились, кишки завязались узлом.

— Срань господня!

Я рухнул на пол. Дым от сигареты клубами поднимался вверх. Пот струился по лицу, шее. Затем боль прошла.

— Духи умерших и похороненных пытаются бороться с моей магией. Они вцепились стальными шипами, спутались нейлоновой верёвкой. Моя магия, она их отталкивает, но те держатся.

Он вытер мой лоб влажной тканью.

Я с трудом фокусировал взгляд. Глаза горели от дыма и болели от болезненного напряжения. Его лицо приблизилось к моему, он заговорил, слова слетали с кривящихся губ.

— Почему бы тебе, парень, не расслабиться, и просто посмотреть телик?

Я почувствовал, как мои ноги выпрямились и согнулись, и я снова сел. Полицейский сериал закончился, и началось видео из Топ-40. Я наблюдал, как тощие волосатые мужчины в обтягивающих штанах облизывали объектив камеры на протяжении шести или семи клипов. Затем я медленно переключил канал. Евангелист пытался спасти мою душу. Я обнаружил, что набираю номер 800 и делаю пожертвование, как ни в чём не бывало выкрикивая номер своей кредитной карты. Где-то глубоко внутренний голос пытался меня остановить. Но я с лёгкостью забил на него. Хозяин дома сел рядом со мной, протянул банку пива и картонную коробку с жирной жареной курицей. Я ел, не отрывая глаз от экрана. Дважды мои руки дёрнулись, и по мне прокатилась небольшая волна боли. Кейн успокаивал меня, вытирая мои руки влажными салфетками. Я заметил, что он отжимал тряпки в прозрачную банку, и жидкость была цвета летнего неба.

Я прожил там два дня. Помню смутно. Бесконечные телешоу, немного порнушки, куски пиццы, разогретые в микроволновке. Много пива. Когда я уезжал, то чувствовал себя... не несчастным. Раньше я проводил свои дни, тоскуя по неизвестному мне прошлому, теперь же чувствовал, что мир вокруг меня знакомый и вполне обыденный. Я попытался заплатить, но он отказался, слегка улыбнувшись.

— Просто расскажи обо мне своим друзьям, — сказал Кейн.

Я вышел к месту, где припарковал свою машину. Я мог бы поклясться, что, когда я приехал, там не было знака зоны эвакуации. Я вернулся, чтобы одолжить его телефон. Я прошёл мимо окна гостиной.

Свет мерцал по краям окрашенного стекла. Зелёный, как свежескошенная трава. Я заглянул через неокрашенный угол окна. Кейн танцевал в центре комнаты, грациозный, словно газель или кошка. Он умащивал себя небесной жидкостью, отжатой из салфеток, коими обтирал меня. Я чувствовал запах осенних листьев, лиан джунглей и красных цветов. Его кожа была покрыта пятнами солнечного света саванны. И я понял, что заплатил ему.

Иной, более ценной монетой.