Такое впечатление, что Нолан снимал третий фильм как-то сквозь зубы. Снял, как отбыл срок.
Прежнее постановочное изящество куда-то откатилось, на экран полезли сценарные неаккуратности и натяжки, свойственные не заявленному «реалистичному» комиксу, а самому что ни на есть «супергероическому»
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
– в «реалистичном» комиксе обычный человек (то есть, не Бэтмен) довольно сильно расплющивается, упав с десятиметровой высоты, или хотя бы стёклышки очков у него трескаются; да и многомесячное сидение нескольких тысяч бойцов под завалами довольно трудно себе представить при заданных сюжетом обстоятельствах.
Если второй фильм – во многом благодаря Джокеру, а не Бэтмену, кстати, – распахнулся почти до масштабов мифа, то третий фильм, несмотря на назойливую эпичность действия и постоянное сюжетное «подкачивание» образа Бэйна, так и не вышел за рамки «антитеррористического» триллера с большими преувеличениями. Неоригинальность сюжетных поворотов местами просто трудно объяснить, особенно учитывая прежнюю повышенную чувствительность Нолана к своим сценариям. Цитировать «Побег из Нью-Йорка» – это ещё ладно, но вбивать в фильм ходы, насмерть скомпрометированные сериалом «24 часа» – это уже никуда не годится. Да, в фильме есть и отличные эпизоды, и достаточно интересные персонажи (как бы ни пытались их прихлопнуть русскоязычной локализацией, о достижениях которой нужен отдельный плач), но красота таких отдельных кирпичиков не делает убедительной всю стенку, если сквозь её дыры можно смотреть совсем другое кино.
Так или иначе, Нолан проект завершил. Мужик сказал – мужик сделал. Студия довольна, зрители (в подавляющем большинстве) тоже. Что же касается меня, то я предпочту считать эту страницу его творческой биографии досадным недоразумением. И буду ждать следующий фильм – в надежде, что Нолан сможет хотя бы приблизиться к изяществу и мощи «Престижа» и «Memento».
Подержал в руках. Лучше бы не держал. Вы тоже думали, что Воннегут хохмил, когда ругался на pulp-журналы – дескать, из них щепки лезут? А вот хрена. Натурально лезут. И бумага действительно рыхлая, как будто сырая. Хлопья в пакете видите? Оно отслаивается и облетает, как клён в октябре.
То, что эти журналы продавались с необрезанным блоком, я знал, но я понятия не имел, что в сочетании с pulp-бумагой это выглядело настолько отвратительно.
И всё равно – ощущение истории охрененное. Вот эта махровая попсня легла на прилавки в аккурат к завершению Второй мировой. И перепечатан в ней фантастический роман Эдвина Лесли Арнолда «Фра Финикиец», впервые изданный в 1890 году. Журнал – как ступенька через целое двадцатое столетие.
Это стоило посмотреть хотя бы ради фантомной ностальгии — с эпохи видеосалонов мне об этом фильме говорили, но я его так и не видел. Общий контур сюжета как-то не будировал — ну, проваливается современное подразделение сил самообороны Японии в эпоху самураев, ну, ввязываются они с танками и автоматами в разборки между даймё — и что? Фрейдистская популярность сюжета о "попаданцах" у отечественной публики тоже как-то не стимулировала к просмотру.
В общем, ожидался адский трэшак, но кино внезапно оказалось не без достоинств и даже не без некоторой философической глубины. Откровенных и очевидных сценарных и постановочных глупостей это не отменяет (в числе которых не только неисчерпаемость бензина и боеприпасов в эпоху Сэнгоку, но и сверхзатянутость основного боевого эпизода). Тем не менее, над жанровой бездной фильм всё-таки держится, каким-то киношным чудом в неё не сваливаясь.
Возможно, ключевую роль в этом сыграла не слишком-то "попсовая" мотивация персонажей. Как оказалось, для очень многих из них связь с современностью иллюзорна, мир XX века их мало чем привлекает и удерживает. Кровавая эпоха Воюющих Царств куда вернее соответствует натуре лейтенанта Ёсиаки Иба, чем время вегетарианских манёвров против условного противника и ядерный пепел совсем не условной Хиросимы в памяти. Личных привязанностей у него нет, обязательств перед родной эпохой он не чувствует (и это всерьёз давит ему на психику), а за его спиной почти зримо маячит тень Мисимы. Для трэшака такие навороты, согласитесь, сложноваты, чисто жанровое кино обычно играет по более простым правилам.
Так или иначе, лейтенант решительно вмешивается в события эпохи Сэнгоку — сначала уговариваясь тем, что хамский "антиисторический" демарш вынудит духов времени выправить явную кривизну и вернуть его подразделение в XX век, но затем всерьёз ставит на "чёрный передел" истории и принимает на себя миссию по её решительному перекраиванию.
Фильмом хорошо иллюстрировать выморочность идеи "футорошока" — история подтверждает, что японцы издавна любую пришлую новинку перенимали влёт, — что конницу, что огнестрел, — почему бы им не "ассимилировать" точно так же танк, вертолёт или джип? Знание, даже поверхностное, японской истории XVI века тоже здорово способствует восприятию сюжета: подоплёка отношений великолепного Кагеторы (то есть, Уэсуги Кэнсина) с не менее великолепным Такэдой Сингэном и известные по хроникам эпизоды их столкновений обыграны в фильме довольно прозрачно (Сингэн, кстати, вообще скрупулёзно "списан" с собственных портретов), что придаёт внешне простому сюжету пару дополнительных измерений.
И хорош, конечно, финал, который выглядит более чем традиционным и закономерным и для японского киномейнстрима, и для эпохи Сэнгоку, но совершенно чужероден для жанрового "трэшака". Добавим к этому совершенно ясные ниточки, которыми в фильме связаны образ современной девушки, ждущей возвращения одного из солдат, и образы прорывающейся в XX век традиционной Японии...
Букет противоречий и камелий, однако. Но — интересно.
Действие фильма начинается в конце 70-х годов ХХ века в Японии. Во время учений японской армии, группа военных, ночью, во-время передислокации попадает в аномальную зону, после чего попадает во времена самураев, когда япония была в состоянии междуусобных войн, шел передел территорий. Командир одного...
Елена Бойцова (от имени оргкомитета Ассамблеи) любезно пригласила меня провести мастер-класс малоформатной критики на Петербургской фантастической ассамблее. На мастер класс принимаются рецензии и небольшие эссе, по усмотрению соискателей — не более двух работ от одного участника. Требования, мне думается, не слишком грозные: обязательны личное присутствие на Ассамблее (заочного разбора и обсуждения текстов не будет) и готовность прочесть все принятые на класс рецензии и эссе, коих будет не более 20 (надеюсь, однако, что и не менее).
Джеймс Уэйл не любил, когда главной его заслугой как режиссёра назвали фильмы ужасов. Его можно понять – но очень трудно от повторения сего заявления удержаться. Хотя бы потому, что «правду говорить легко и приятно» – ведь и «Франкенштейн» с «Невестой», и «Человек-Невидимка», и «Старый тёмный дом» были и остаются жанровой (как минимум) классикой, а среди иножанровых фильмов Уэйла такой плотности шедевров просто нет. Да, его «Мост Ватерлоо» с Мэй Кларк был хорош, но «кодекс Хейса» постоял на нём своими пуристическими сапогами и вынудил римейк 1939 года с Вивьен Ли – менее суровый и правдивый, но всё-таки определённо затмивший предшественника. А вот с «Франкенштейнами», несмотря на тьму следующих киноверсий, ничего подобного не произошло…
Возможно, дело в трудновоспроизводимом сочетании саспенса, драмы и юмора, которое стало «визитной карточкой» ужастиков Уэйла. «Старый тёмный дом» в этом смысле – практически эталон. Фильм целиком построен на саспенсе, но чуднЫе обитатели старого дома, брат и сестра Фемм (Эрнст Тезигер и Эва Мур), и их столетний папаша (Элспет Даджэн) чаще забавны, чем страшны. Съезжающий с катушек дворецкий Морган (Борис Карлофф) выглядит посерьёзнее, но при ближайшем рассмотрении оказывается «приземлённой» пародией на Создание Франкенштейна. Юная Глория Стюарт честно изображает гламурную блондинку, которая вынуждена сменить промокший дорожный костюм на открытое вечернее платье и щеголять в нём в этих развалинах при постоянно гаснущем электричестве, всячески подчёркивая и высмеивая несоответствие образа антуражу. У жизнерадостного персонажа Чарлза Лоутона ту же самую функцию играет его необоримая общительность – и так далее. Несоответствие на несоответствии – но во многом именно благодаря им фильм живёт, играет, развлекает и интригует.
При этом в почти исключительно театральной по характеру постановке Уэйл находит поводы для приёмов чисто кинематографических. Диалог, отраженный в кривом зеркале, знаменитая сцена игры с тенями – влёт узнаваемые приёмы киноэкспрессионизма, которые использованы опять же более чем к месту, с толком и с правильным эффектом. Пол Лени в более ранней «Кошке и канарейке» играл в очень похожие игры, сочетая саспенс и юмор, но Уэйл определённо пошёл дальше предшественника (не говоря уж о том, что Лени снимал фильм ещё в эпоху немого кино).
«Старый тёмный дом», конечно, не дотягивает до эпической стройности более поздней «Невесты Франкенштйена», но остаётся, тем не менее, одной из важных вех в истории фильмов ужасов.
Несколько кадров
Глория СтюартЭрнст ТезигерБорис КарлоффЭва МурОтражение: правда или ложь?
облако тэгов
