С киевского ЕвроКона вывез одно неприятное послевкусие — совершенно бессердечное отношение организаторов к местным политикам (и, возможно, другим домашним любимцам). Этим несчастным давали выступить перед международной аудиторией, и даже добросовестно переводили на понятный аудитории язык инфантильный лепет, который они несли про пожизненное удивление перед сбывательностью прогнозов Жюля Верна. Ребята, ну нельзя же так. Надо хотя бы немного уважать интеллектуальные увечья, которыми люди зарабатывают на пропитание. Это же не Верховная Рада и не Государственная Дума, где стоит депутату или министру что-то сбрякнуть спроста — и ему сразу несут финансирование на всякое нано и ненано. Я вот не видел ни одного фэна или писателя, который после выступления политфункционера на конвенте подошёл к нему и что-нибудь ему подал. Может, конечно, это и происходило за кулисами, не знаю, но почему-то верится в такое не слишком. Представляете, как они огорчаются? Они на ЕвроКоне не только мимо денег, но даже мимо избирателей своих попадают. Ну и зачем поощрять такое разбазаривание главного национального ресурса? Тщательнее надо.

Я что предлагаю — если какой-нибудь подмэрыч или депутец будет рваться выступить на следующих конвентах, без разницы — местных, национальных или международных, — надо непременно объяснить ему с максимальным тактом, что тут собираются всякие левые люди, которые не способны оценить его пафос насчёт Жюля Верна и довольно редко в своём кругу поют государственные гимны. Он, конечно, огорчится, но это будет всё-таки гуманнее, чем выпускать его к аудитории, которая шёпотом между собой над ним издевается.

При этом я совершенно не вижу вреда в том, чтобы такие деятели тусовались наравне с треккерами, толкинистами, вампирами и джедаями. Следует помнить, что политики ничем не хуже других жанровых субкультур. Но я категорически не советую организаторам провоцировать их на идеи об их избранности по сравнению с остальными. Если учесть, что политики всё время собираются на свои конвенции, на которые и не думают приглашать представителей фэндома, такой подход организаторов выглядел бы в высшей степени сдержанным и достойным.

Спасибо за внимание.

Доклад "Спецэффекты в ранней кинофантастике: от Мельеса до Кинг-Конга" включён в программу Еврокона-2013 в Киеве. Доклад намерен иметь место быть произнесенным в Научно-технической библиотеке НТУУ КПИ, зал №15 (6 этаж), 12 апреля (в пятницу) в 16 часов.

Доклад заявлен в программе на английском языке, но докладчик готов ориентироваться на аудиторию.

Если кому удобно, можно отметиться в мероприятии на Фейсбуке, чтобы я заранее знал, на кого могу положиться.

Небо затянуто тучами, но в волнах почему-то отражается полная луна.

Тугой западный ветер и дожди триста дней в году. Мокрые паруса, голодные люди, горькое море. Идти из Атлантического в Тихий проливом Дрейка — это значит день за днём, неделя за неделей, стиснув зубы ломить крутой бейдевинд, менять галсы и высасывать из неумолимого встречного веста каждый шанс продвинуться вперёд на пару-тройку дюймов.

Хендрик Рёйтер, капитан шхуны "Хемскерк", сдаётся на двенадцатый день — сдаётся не шторму, а своей бывшей команде. Люди измождены и не понимают, куда и зачем идут. Ни приказы, ни уговоры на них не действуют. Действует только выпивка, но действует не так, как рассчитывает капитан.

Матросы набрасываются на Рёйтера и выкидывают его в море. Вымбовкой перебивают хребет старшему помощнику. Плотному штурману вяжут на шее петлю и переваливают через кормовой фальшборт. Всё кончено, у "Хемскерка" не осталось ни одного шанса дойти до населённых мест. Навыков у бывшей команды хватит только на то, чтобы дрейфовать по течению и ветру в ледяную кашу Южной Атлантики. Никто из оставшихся в живых не умеет читать карту и не понимает языка португальских лоций. Секстант для них слишком сложен, и про то, как связать угловой замер с показаниями хронометра и найти по ним строчку в навигационном альманахе, они не узнают никогда.

Они хотят спустить шлюпку, но неуправляемый "Хемскерк" разворачивает к волне и шлюпку разбивает о борт раньше, чем в неё успевает кто-нибудь спрыгнуть. Шхуну несёт течением Западных Ветров, всё дальше от штормового прибоя мыса Горн, который за безнадёжной завесой ливня хрипло отпевает бессмысленно погубленные души. Для неба, земли и моря команда "Хемскерка" уже мертва, и лишь сами моряки настолько тупы, что не понимают этого.

И тогда на палубу выходят крысы.

Корпус "Хемскерка" крепок и не течёт, так что у крыс нет причины покидать корабль. Но и ждать верной гибели они не хотят. Когда люди опускают руки, у крыс появляется шанс поднять головы. Они выбираются из трюма, лезут по трапам, вливаются в промежутки между дощатыми переборками, идут наверх. Десятки крыс. Потом сотни. Потом их становится невозможно сосчитать.

Крысы молчат, и это молчание — приговор тем, кто неспособен бороться за жизнь. С ничтожествами, которые в слепом отчаянии бродят по шхуне, нет смысла считаться — безмозглые и ни на что не способные, подчинившиеся собственной пустоте и безнадёжно в ней утонувшие, они не нужны даже самим себе. У "Хемскерка" осталась надежда только на крыс.

Крысы молчат Песню Воздуха — и ветер совсем иного неба пробует неубранные паруса. Они дышат Солью Воды — и от волн течёт сырой туман, скрывая шхуну от умыслов живых. Взгляд Луны поднимает шерсть на серых спинах — и призрак капитана Рёйтера встаёт к штурвалу.

Ничего этого моряки не видят, а слышать им нечего. Их чумой становится безумие, видениями — объеденные крабами отмели, гранитные рифы и ледяные поля. Они уходят, ничего не оставляя после себя — ни записок, ни песен, ни иных видимых миру следов.

Шхуна идёт полным попутным ветром, которого нет, форштевнем режет ровный океан, над которым хлещут нервы вечных звёзд и ёжится горло Луны, перехваченное удавкой ночи. Паруса "Хемскерка" ставят и убирают чайки, штурвал держит Хендрик Рёйтер, а крыса, что несёт бессменную вахту за его плечом, безмолвно поёт уходящий в грядущие легенды гимн о достоинстве подлинной смерти.

Перед тем, как проснуться, я спускаюсь в рюйм и перебираю черепа изменников. Они пусты, но сказочно тяжелы.

Ни один парусник в мире не смог бы остаться на плаву с таким балластом.

Когда в конце XIX века в США (а потом и не только в США) появились и стали плодиться, как грибы после дождя, сверхдешёвые pulp-журналы, рывком выросло не только количество читателей — число регулярно публикующихся писателей подскочило сразу в сотни раз. Индустрия, прежде кормившая пару-тройку сотен авторов, вдруг стала достаточно просторна для десятков тысяч. Площадок для публикаций стало больше, чем прежний скромный контингент профессиональных литераторов мог обеспечить текстами, и на эти площадки, естественно, пришёл молодняк. Само собой, поначалу "пульпы" печатали почти исключительно масскультный силос, это потом на удобрении из макулатуры выросли О'Генри, Льюис, Хэммет и другие...

Но под локоть меня толкнуло не это. Я вдруг представил, как воспринимали авторы тогдашнего старшего поколения внезапное бурное расширение рынков. Ясное дело, для них это было катастрофическое снижение стандартов и последние дни литературной профессии. Наплыв недоучек, потеря читателями художественных ориентиров, в близкой перспективе — гибель книгоиздания, которое даже по стоимости производства не могло конкурировать с почти бесплатными журналами.

Так вы говорите, сетевые публикации гробят читательский вкус, плодят графоманию, уничтожают издательскую индустрию? Извините, а что-нибудь поновее у вас есть?