Век XX был горазд на выдумки. Причём – настолько разнообразные и разнонаправленные, что несчастному неофиту очень просто в них потеряться, а «настоящий интеллигент», скорее всего, и вовсе останется пребывать в позе «заламывания ручек», либо горестно вздыхая о «потерянной духовности» (прости, Господи), либо пребывая в немом восхищении перед развернувшейся палитрой.

Одному странному пучку течений дали мало значащее название «постмодернизм». Чёткого определения того, что же это такое, попросту не существует. Это такое размытое, монструозное образование, схожее с химерой, любое понятие о котором можно опровергнуть. Пожалуй, единственная объединяющая черта постмодернизма – свободное движение мысли, так или иначе направленное на деконструкцию общих схем историософии и исторической эпистемологии.

В конце 90-х гг. вышло две книги, которые были направлены на анализ постмодерна – «Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм» (1996), и «Постмодернизм от истоков до конца столетия» (1998). Их автором является известный в научных кругах, по крайней мере, в среде культурологов, филолог Илья Ильин (1940-2013), в этих работах он пытался обобщить свой немалый опыт изучения этих жутких переплетений потоков мысли. Нас интересует, по большей части, вторая работа, поскольку первую я прочитать не удосужился. Что нас ждёт?

Должен отдать должное господину Ильину за отвагу. Профессиональные филологи зачастую с большой неохотой выходят за рамки своих профессиональных штудий, здесь же мы видим яркий пример междисциплинарности – помимо литературоведения, здесь охватывается философия, психология, отчасти – история.

Однако…

Во первых – монография явно немного запоздала, по крайней мере, в своих широком смысле. Уже подоспели переводы Жака Деррида и Мишеля Фуко, появились на русском языке монографии Юлии Кристевой и Жака Лакана, давно был известен Умберто Эко… И тут Ильин со своей книжкой. Впрочем, нельзя сказать, чтобы исследователь ставил задачи объяснения этих неясных и непонятных течений мысли. Возможно, это никому не под силу. Главная особенность книги – я бы прямо назвал её недостатком – это то, что автор беседует по большей части не с читателем, а сам с собой. По сути, монография – это сборник очерков, в которых Ильин размышляет о природе постмодернистской мысли, пытаясь как-то структурировать подходы различных философов и других деятелей искусства и науки под известную классификацию. Однако чёткой структуры в его размышлениях нет – Ильин как бы рассуждает о потоках мысли постмодернистов, во многом уподобляясь им. «Принадлежит Деррида к структуралистам? Возможно, давайте подумаем… Или нет, давайте поразмышляем над Мишелем Фуко… А ведь есть ещё Лакан и Барт… Это уже поструктурализм… Тогда поговорим о Кристевой…»

В этом стиле написана вся книга. Конечно, ряд очерков Ильина очень ценен – по крайней мере, это касается отдельных учёных. Автор старательно пытается отследить основные черты эволюции философии виднейших деятелей постмодерна, хотя делает это местами эклектично и малопонятно. Ильину удалось показать влияние фредизма на европейскую философию, подробно рассмотрено своеобразное понимание текста вне герменевтических штудий, характерное для структурализма и поструктурализма. Очень подробно он рассматривает появление «феминисткой историографии», появление пресловутой «гендерной» науки и литературы. Литературоведению автор тоже уделяет немало внимания, и, кроме того, изучает модные веяния в театральном искусстве.

В общем и целом, я бы не стал эту книгу рекомендовать к прочтению. Она ориентируется на читателя, знакомого с постмодернизмом. Для человека, поверхностно знакомого с этим явлением, каким являюсь я, она слишком расплывчата и слабо структурирована, для того, кто занимается всерьёз – попросту не нужна. Эта книга – просто итог размышлений учёного-филолога над своеобразными путями мышления западных философов, и направлена скорее на его собственное мышление, нежели на мышление читателя.

Карло Гинзбург (Карл Львович Гинзбург) – известнейшая личность в европейской науке. И это притом, что ни один человек не может сказать точно, какая-же у него специальность. В чём он специалист? Работы Гинзбурга настолько специфичны и разносторонни, что весьма и весьма сложно определить их направленность. Когда историк занимался историей ересей, то писал и о многих других вещах – скажем, знаменитая «Сыр и черви» охватывает не только историю ереси ничтожного мельника Меноккьо, но и касается многих иных вещей. Гинзбург писал достаточно расплывчато, размышляя даже не о сути исторических явлений, что в целом не ново для современной ему историографии, а занимался поиском метода исследования множества субъективных сторон истории. Даже самого понятия «научной школы» для него не существовало – она была лишь набором учёных-индивидуумов, работающих в одной сфере (см. «От Варбурга до Гомбриха»). Чем же знаменит этот очень своеобразный и колоритный историк?

Когда произносят имя Карло Гинзбурга, то первым делом возникает ассоциация со словом «микроистория» (microstorie по итальянски), которому в последнее время придано не очень хорошее значение. Зачастую, когда студенты называют основным методом своих дипломных работ «микроисторию», то там содержится чаще всего просто событийное описание, со слабым намёком на контекст. Учащийся может знать в подробностях события жизни мелкого лорда из Английского Парламента, но не иметь ни малейшего представления о том, что происходило в стране в тоже самое время. Ну так вот, это – не микроистория. Это – «событийная история». Микроистория строится, как ни странно, на хорошем знании контекста. Тогда зачем она нужна?

Читаем статьи сборника «Мифы-эмблемы-приметы». Казалось бы, тематики – абсолютно разные, да и далеко не всегда понятно, на чём автор акцентирует внимание. Постановки вопросов зачастую достаточно расплывчаты, также как и выводы исследования. Кажется, Гинзбург не столько пытается пролить свет на прошлое, а скорее размышляет над самим методом исследования. Обратимся к названию всего сборника, и попробуем расшифровать его.

Мифы. В статье «Фрейд, человек-волк и оборотни» Гинзбург высказал интересное положение. Полемизируя с основателем психоанализа, он отрицает ведущее значение абстрактного «бессознательного» в жизни человека. Психические девиации знаменитого Человека-Волка ведут своё начало не из потрясений его детства, а из… культуры.

Кратко я выражу это так – «человек видит мир не глазами, а своей культурой». Некие коды и образы, заложенные в его мировидении, мировоззрении, порождают все модели поведения и многие особенности взаимоотношения с обществом. Таким образом, любой источник (условно — текст) содержит в себе неизбывный отпечаток того, как человек видит этот мир, и зачастую он сам формирует вокруг себя миф об окружающем мире.

Эмблемы. Различные формы культуры, которые из нашего времени кажутся законченными, на самом деле приобретают завершённую форму много позже («От Вармбурга до Гомбриха»). Зародившиеся в различных культурных средах эмблемы существуют и вне своего контекста, меняя свой облик и переходя из одной формы в другую («Верх и низ»). Эмблема как составляющая форма культуры – один из самых живучих элементов массового и, часто, интеллектуального сознания, наиболее явная её сторона. Однако как разобрать её элементы на части?

Приметы. Здесь и выявляется микроистория, и её реальная роль в исследовании. В своё время Гинзбурга зацепило искусствоведческое исследование Джованни Морелли, в котором он выводит очень интересную методику выявления авторского стиля картин. Подделка характерных авторских приёмов – дело нехитрое, на это способен любой мало-мальски умелый художник. Обращать внимание стоит на то, как художник изображает абсолютно, казалось бы, третьестепенные объекты – уши, пальцы, листья деревьев и так далее – то, что не требует от него мастерства и является просто небольшим элементом картины. После ознакомления с этой концепцией Гинзбург выдвинул идею о схожем методе изучения истории («Приметы: уликовая парадигма…») – по неявным и заложенным в повседневную культуру мелочам, которые, на первый взгляд, не играют никакой роли. Изучение мелочей, характерных для реалий прошлого, позволяет нам вплотную приблизиться к истинному содержанию мышления человека тех лет, и понять его ментальность.

Таково идейное содержание сборника. Каждую статью разбирать нет смысла – тематический размах вещей Гинзбурга очень широк, и большинству читателей он будет непонятен, так как лежит в лоне малознакомой историографической традиции Европы XX века. Но это не меняет того факта, что идеи итальяно-еврейско-русского историка Карла Львовича Гинзбурга не оказало определённого влияния на отечественных учёных. Подробнее о практике его работы в микроисторическом методе – в отзыве на книгу «Сыр и черви».