Вот такие забавные скульптуры из технического и промышленного мусора собирает житель Одессы Вадим Колесников. По его признанию, работает над ними он, когда приходит вдохновение, и от вдохновения же зависит, насколько долго он "провозится" с каждой из них — бывает и за пару часов, а бывает неделями и даже месяцами... Но результат не разочаровывает — фигурки забавны, узнаваемы и отлично выполнены. Сейчас в работе у умельца копия Статуи Свободы.
Обычно с годами автор набирается техники и создаёт всё более филигранные произведения, но в случае с Виктором Олеговичем все обстоит с точностью до наоборот. Ранние его вещи отличаются гораздо большим стилистическим мастерством, чем поздние. Понятно, что со стороны Пелевина это намеренное снижение «градуса литературности» для большей доходчивости, и выбранная им «простота» — кажущаяся, скрывающая глубину иного рода, не художественного, но метафизического. С годами автор не утратил того, что называется талантом, но вывел его в иные измерения, далеко за пределы классического понимания литературы. При этом нельзя назвать его списавшимся – это будет неправдой, ведь не так давно он подтвердил свою художественную состоятельность – и в качестве великолепного стилиста, и в виде «полноценного» писателя – осуществив блистательное возвращение в литературное пространство романом «Т», а чуть позднее и сборником «Ананасная вода для прекрасной дамы». Из этих книг на читателя, истосковавшегося по одновременно светлому (но не оптимистически глупому), скептическому (но не уничижающее циничному), трезвому (но не равнодушному) и проникновенному (но не оголтело бездумному) взгляду на действительность, дохнуло этой невообразимой смесью, которая для многих и является «тем самым Пелевиным, со слоном».
«Откат назад» для Виктора Пелевина будет возвращением на вершину, поскольку он уже начинал с гениальных литературных работ, постепенно отходя всё дальше в нехудожественное писательство, на территории мистических штудий, но не художественного искусства. Виртуозно сохраняемый в ранних произведениях баланс нарушен, и сейчас метафизическая эквилибристика в его произведениях даёт огромную фору их литературной составляющей. Вещи структурно и стилистически становятся всё проще, каким бы изощрённым не было их идейное содержание.
Эту заметку меня заставила написать «Водонапорная башня», один из его самых первых пелевинских рассказов. Его великолепная форма (рассказ является одним предложением, растянувшимся на десяток страниц) полностью оправдана и не кажется напыщенной или надуманной. В это непрерывное предложение собрана одна отдельно взятая жизнь, а потому, как и жизнь, предложение не обрывается с окончанием каких-то эпизодов – оно тянется дальше от начала к концу, которые, кстати, идентичны друг другу: «водонапорная башня» – данным словосочетанием рассказ начинается, им же он заканчивается. Таким образом, расхожее и уже порядком набившее оскомину «начало – это конец, а конец – это начало» наглядно и очень изящно воплощается в текстовой форме, обходясь без дидактичности, и пошлой банальности. Рассказ в виде змеи-предложения (или, если угодно – смысловой нити) витиевато движется от одной ассоциации к другой, здесь трудно найти хоть один лишний элемент – всё гармонично связано, одно перетекает в другое, и без какого-либо из этих сегментов не получится целостности. Так и жизнь – лишаясь одного из событий в последовательности, она превращается в приглаженную биографию и перестаёт быть реальной. Хотя, кто-кто, а Пелевин по количеству обращений к пассажу о сомнительности реальности может посоревноваться с самим Филипом Диком.
http://ic.pics.livejournal.com/e_bath/120..." title="Водонапорная башня. Виктор Пелевин" />
А ещё в «Водонапорной башне» не ощущается писательского монтажа – этот рассказ является вербальным «Русским ковчегом», но вопреки сокуровскому, пелевинский ковчег русской словесности не вызывающе «однопланов» (именно то, что картина Сокурова снята одним непрерывным планом, особенно превозносилось в своё время во всех материалах о фильме, а художественные достоинства обычно не упоминались, видимо, ввиду их отсутствия), а ненавязчив, шепотлив, вкрадчив, задумчив. Даже само понимание того, что это одно единственное предложение, появляется не сразу, оно приходит позднее, уже после того, как прочитана пара-тройка страниц, да и то об этом подскажет взгляд, оцарапанный отсутствием абзацев и красных строк, чувствующий себя неуютно в непривычно структурированном буквенном пространстве, лишённом точек.
Удивительно, но практически весь будущий Пелевин здесь проявился: игра слов, игра смыслов, метафизическая символика, разведённая бытовыми деталями, бытовые детали ставшие метафизическими символами, смерть и перерождение, и всё это на фоне безвременной, нависающая над всем и вся водонапорной башней – альфой и омегой существования. Это божество, подобием которого является человек – цитирую по тексту – «почти что двухметровый столб воды, способный самостоятельно перемещаться по поверхности земного шaрa». Высокие смыслы соседствуют с зубоскальством и зачастую сливаются вместе, чтобы составить ту неповторимую пелевинскую смесь юмора горечи, музыка вселенской грусти. Здесь одновременно звучит мажор устремления к идеалам и минор разочарованности в них, надежда на осмысленность сливается в экстазе с верой в человека, а поиски правды заканчиваются нахождением истины, а цель дальнейшего квеста – уже совсем другие смыслы, отстоящие одинаково далеко от всех истины и правд, вместе взятых.
http://ic.pics.livejournal.com/e_bath/120..." alt="Водонапорная башня. Виктор Пелевин" title="Водонапорная башня. Виктор Пелевин">
Пелевинская проза течёт рекой. Афоризмы и парадоксы объединяются в разухабистую труппу Riverdance, отплясывающую ошеломляющий канкан на бумажной сцене, слова разоблачают прохудившуюся реальность и разоблачаются сами, обнажая свои сакральные значения, задирают вверх двусмысленности, вертят каламбурами, и пляшут, пляшут, пляшут. Нет, не танцуют, размеренные меланхолические танцы – это удел героев Мураками, пелевинские персонажи отплясывают по полной, пьяными вдрызг, укуренными в дум, закинутыми и скрученными в колесо, укушавшимися мухоморов, и упившимися настоев из вавилонских трав, но сохраняя при этом абсолютно трезвое сознание. Так беснуется вселенский ветер, пытаясь задуть костры бойцов Вальгаллы, так выплясывает пламя в топке паровоза, так солнечная волна несётся сквозь космическое пространство, звеня свою вечную песню на всех уровнях бытия.
ПС. Прямого отношения (кроме как, наверное, только в моей голове) картинка с трамваем к творчеству Пелевина отношения не имеет, но мне очень нравится, что она связывает этот мой пост с рецензией на "http://e-bath.livejournal.com/444189.html">Счастливый дни" Балабанова, котором рельсово-проводной вагон тоже появлялся...
“Счастливые дни” – первый полнометражный фильм самого интересного, неоднозначного и, к сожалению, уже покойного российского режиссёра. Дебют, в котором спрятан (или из которого вышел) весь последующий Балабанов. Почти все его "фирменные" приёмы, прибамбасы и прибабахи здесь уже имеются, кроме, пожалуй, нарочитой жестокости, отточенного до скальпельной остроты цинизма и вербализированной политической эпатажности. Это придёт позже, пока же достаточно и того главного, что по-настоящему отличает балабановский гений от других режиссёров – отстранённый холодный и трезвый взгляд, без брезгливости, но и без сопереживания, без злобы, но и без сентиментальности. Взгляд режиссёра-патологоанатома, производящего вскрытие скончавшихся ещё до начала фильма персонажей. Только персонажи эти ещё не догадываются, что умерли: двигаются, разговаривают, дышат, убегают, догоняют, падают, едят, совокупляются, стонут, смеются. Но ведь и вскрытие осуществляется не физическое, а экзистенциальное. Вивисекция бытия.
Начинается фильм в больнице – главного героя перед выпиской осматривают медики, уделяя внимание исключительно его темени. Признав пациента бесполезным (не выздоровевшим, а именно не приносящим пользу), его выталкивают на улицу, в лишённую красок и тепла, черно-белую (как и весь фильм) осень. Полноценно здоровым назвать персонажа Виктора Сухорукова на самом деле нельзя – с глупой наивно заискивающей улыбочкой, всегда готовый к худшему: быстро ретироваться, если прогоняют; спрятаться, если ищут; замереть при громком шуме; притвориться, что его нет при прочих неудобных обстоятельствах. Но это всё – болезни души, а не тела, они не лечатся в больнице, потому его здесь и не держат.
Но как бы ни был болен этот человек – он абсолютно свободен. От общества, потому что не знает, какое место в нём занимает (судя по дальнейшим событиям, нет уверенности, что это место вообще имеется), от памяти (не помнит ни своего имени, ни кто он такой, ни откуда взялся), от морали (готов снять калоши с упавшего на улице человека и украсть осла у слепого), но от процесса существования его никто не освобождал. Потому Человек без имени отчаянно ищет угол, где он мог бы приютиться, и за этот самый приют готов отзываться на любое имя, которое дадут ему встречные. Будучи “Сергей Сергеичем” он снимает разбитую комнатушку (почти такую же, в которой поселится через несколько лет Данила Багров), “Петром” проводит время с бездомными в подвале (а также и на кладбище), “Борей” обитает в полной антиквариата квартире проститутки, отгородившись от её притязаний старинным диваном и отказом раздеваться. При появлении очередного клиента в алькове хозяйки "Боря" таится, снедаемый неприятными и не совсем понятными ему чувствами, в соседней комнате (так же застрянет однажды в квартире содержанки Таты из "Мне не больно" её возлюблённый Миша, когда к ней внезапно нагрянет пьяный вдрызг Никита Сергеевич).
Возвращаясь к «фирменному» Балабанову: дебютная его картина, в отличие от последней, просто переполнена “автоцитатами” и “самоповторами”. В первую очередь, конечно, это балабановский Город (не важно Питер, Москва, Нью-Йорк или провинциальный Череповец), тоскливый, пустующий (даже с переполненными людьми улицами), продуваемый ветрами, пронизанный безвременьем. Конец XIX века, революционная эпоха, брежневский застой, лихие 90-е, разухабистые 2000-е – это лишь условный темпоральный декор, на самом деле времени “по Балабанову” не существует. Есть только циклы, повторы случившегося однажды, и случающегося раз за разом. Вечное движение по обозначенному маршруту (трамвай в “Счастливых днях” и “Брате”, пароход в “Про уродов и людей”, сменяющие друг друга автомобили на бесконечных дорогах “Брата 2”, сама дорога в “Я тоже хочу”, сами люди, заведённо бредущие по заснеженным улицам в “Кочегаре”).
Тошнотворность циклов передаётся и бесконечным повтором музыкальных номеров – это фламенко Дидюли, которого после “Кочегара” просто невозможно слушать, та же история с “Плотом” Юрия Лозы после “Груза 200”. В “Счастливых днях” такой заезженной пластинкой (в буквальном смысле – с соскакивающей в процессе воспроизведения звука иглой) являются опера Вагнера и фокстрот Гарри Уоррена – два совершенно разных по духу (но абсолютно идентичных по избыточному присутствию в картине) музыкальных произведения. Кроме музыки назойливо повторяются некоторые эпизоды и ситуации: Человека без имени (во всех его ипостасях) неизменно просят показать темя, просят так, что становится понятно – речь идёт, если и не о чём-то постыдном и аморальном, то, как минимум, не принятом в порядочном обществе. На это предложение он всегда отвечает неизменным отказом. С готовностью он показал темя лишь однажды – врачам в больнице, с чего и начались его скитания. Во всех местах своего временного проживания он наталкивается на заколоченную дверь, за которой – “ничего”. Всем, с кем делит очередное своё обиталище, он обещает “Уйду я от вас”, что и происходит. В итоге отовсюду изгнанным, в финале герой фильма найдёт приют в лодке, которую в качестве альтернативы гробу припас себе один из бездомных. Благодаря этому, наводнение безымянный персонаж встретит на воде, а не под водой…
Обычно режиссёры нарабатывают свои приёмы и образы, набирая их в течение всей своей творческой жизни, и сваливают в кучу в поздних работах или этапных вещах (“Кризисная” трилогия Китано, “Внутренняя империя” Линча, “http://e-bath.livejournal.com/tag/%D0%A7%...">Чемоданы Тульса Люпера” Гринуэя), с Балабановым случилось всё с точностью до наоборот. Он пришёл в кино со своим набором инструментов, которыми и работал до самого последнего дня. Менялся лишь градус отношения режиссёра к своим героям, и если в “Счастливых днях” его ещё можно заподозрить в какой-то человечности, то в следующих картинах он всё дальше будет уходить в холодность, бессострадательность и даже жестокость. Жестокость, в том числе, и к самому себе тоже, как к одному из обитателей (пусть и в качестве демиурга) собственноручно созданного мира. Кто другой, кроме создателя, смог бы так же едко посмеяться над собой, как это сделал Балабанов в “Я тоже хочу”? В последнем эпизоде своего последнего фильма.
Продолжаю знакомиться с ранним творчеством Роджера Желязны. Прочитал очередной его рассказ 1963 года – «Пиявка из нержавеющей стали». По структуре своей эта вещь полушутливая (почти «капустник») – имеется достаточно много отсылок и аллюзий на известные произведения коллег по цеху, что, впрочем, не лишает рассказа собственных художественных достоинств, глубины, парадоксальности и лёгкости. Опять же – необычный взгляд на затасканную уже донельзя (даже в 1963-м году) тему вампиров. Самое удивительное, что и сегодня, спустя полвека, когда уже кажется, что больше про кровососущих монстров ничего интересного вообще сказать нельзя, этот рассказ читается всё так же свежо и необычно. Далее без спойлеров не обойтись, потому сначала прочитайте рассказ, чтобы не портить себе удовольствия. Он короткий, буквально страницы три-четыре, и стоит того, чтобы его прочли.
Итак, рассказ прочитан, продолжим разговор. Начнём, как положено, с названия. The Stainless Steel Leech – это перефразированное наименование другого широко известного фантастического произведения «Стальная Крыса» (The Stainless Steel Rat), написанного Гарри Гаррисоном и изданного двумя годами ранее в 1961-м. На момент выхода «Пиявки» произведение Гаррисона оставалось одиночным и ещё не превратилось в сериал. Возможно, что именно от переделки названия и родился весь рассказ, как это иногда случается. Насколько мне известно (хотя моё знание английского языка даже скромные назвать было бы большим преувеличением), переносное значение слов Rat и Leech близки, и обозначают нелицеприятные характеристики людей, обладающих отвратительными чертами характера, что, впрочем, справедливо и для русских «крысы» с «пиявкой». Поэтому «играя» с названием, Желязны вполне мог натолкнуть свою мысль на образ, который затем и выстроил сюжет рассказа. Тем более, что из дальнейшего исследования будет ясно, как искусно писатель мог вплетать в ткань своего повествования заимствованные куски, обогащая сюжетный каркас сочной образно-смысловой тканью.
Помимо названия, прямая отсылка к «Крысе» имеется и в самом тексте. Цитирую (перевод Ирины Гуровой): «Но только пиявка из нержавеющей стали способна извлечь кровь из камня... Так гордо и так одиноко — быть пиявкой из нержавеющей стали». Сравните это с «Сейчас наше общество построено из железобетона и нержавеющей стали... В таких условиях выживают только стальные крысы… Стать стальной крысой очень почетно… Но вы обречены на одиночество…» из романа Гаррисона. Сдаётся мне, что это не просто совпадение. Кстати, в реальности произошёл забавный случай, связанный с изучаемым рассказом, и участником этого казуса стал сам автор историй о Джиме Ди Гризе. «Пиявка» – это первый из ряда произведений Желязны, которые он опубликовал под псевдонимом Гаррисон Денмарк (Harrison Denmark). Интересно, что Гарри Гаррисон на тот момент, когда рассказ Желязны был напечатан, проживал в Дании (по-английски название этой страны – Denmark). Конечно же, сочетание псевдонима со всеми параллелями в самом рассказе, недвусмысленно «указали» на то, что «Пиявка» – дело рук Гаррисона (который Гарри). Слух об этом стал настолько «официальным», что создателю Стальной Крысы пришлось публично отбрехиваться от авторства «Стальной пиявки», даже пришлось опубликовать письмо-опровержение, чтобы раз и навсегда прекратить разговоры на эту тему. По признанию самого Желязны, такая путаница произошла непреднамеренно, чему Гаррисон, не очень-то поверил.
Это лишь первый пункт литературно-ассоциативного путешествия, в которое отправляет Роджер Желязны читателя в этом своём рассказе. Далее по тексту мы натыкаемся на Ричарда Матесона, автора трижды экранизированного на данный момент (в 1964-м, 1971-м и 2007-м) романа «Я легенда» (I Am Legend). Сам роман издан в 1954-м, и повествует о последнем оставшемся в живых человеке на Земле. Все остальные жители планеты в результате эпидемии стали вампирами. После нескольких лет анархии, в течение которых мир меняется, новые «человечные» вампиры построили цивилизацию, восстановив науку, искусство и мораль человеческого общества, с некоторыми, вполне понятными, особенностями (ночью – активная жизнь, днём – сон, боязнь чеснока и т.д.). Герой романа стал ужасом этой цивилизации – днём он рыскал по домам вампиров и вбивал колья в их сердца. Он стал легендой, которую полушёпотом рассказывают друг другу вампиры. Таким является и робот-пиявка, который является единственным в робоцивилизации, оставшейся после вымершего человечества. Думается мне, и эта аналогия тоже не случайна, вот вам прямое доказательство из текста рассказа: I, the unjunked, am legend. В русском переводе: «Я – невыбракованный, я — легенда». И если роман Матесона выворачивает вампирскую тему наизнанку, превращая, по сути, в монстра обыкновенного человека, живущего в мире вампиров, сделав его исчадием Ада для цивилизации кровососущих, то Желязны делает ещё выворот, сделав вампиром робота в мире роботов. При этом оба этих мира – и вампиров, и роботов – прямые приемники человеческой цивилизации.
Третья остановка – рассказ Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» (Flowers for Algernon), опубликованный в 1959-м, позже переработанный в роман, который вышел из печати в 1966-м. Кстати, произведение Дэниела Киза тоже было трижды (в 1968-м, 2000-м и 2006-м) экранизировано, и исполнитель главной роли первой экранизации даже получил «Оскара» в категории «Лучшая мужская роль». По сравнению с предыдущими, это самая слабенькая отсылка в рассказе, или просто более зашифрованная и глубже спрятанная автором. Она не так очевидна, как предыдущие, и, вполне возможно, Желязны ничего такого не имел ввиду, и это больше заслуга переводчика Виктора Фёдорова, а также плод моего воображения, но не рассказать о ней я не могу. Итак, сюжет «Цветов»: в результате эксперимента умственно отсталый Чарли Гордон интеллектуально развивается до такой степени, что сам проводит серьёзные исследования и пишет научные работы. Перед экспериментом с участием человека, проводятся опыты на мышах, одна из которых – мужская особь, названная Элджернон, ей и предназначаются цветы из заглавия. Рассказ написан в форме дневника, который ведёт Чарли, изменение манеры его письма демонстрирует эволюцию главного героя.
Эксперимент даёт непредвиденные осложнения, после которых мозг испытуемых деградирует, а они умирают. Сначала это происходит с Элджерноном, которого Чарли считает своим соперником и другом. Самая пронзительная часть рассказа – дневниковая хроника деградации Чарли обратно в состояние умственно отсталого. После смерти Элджернона, Чарли хоронит его и носит цветы на могилу. Заканчивается рассказ его просьбой: «Если у вас будет возможность положите пожалуста немножко цветов на могилу Элджернона которая на заднем дворе…». В рассказе Желязны видны (во всяком случае, мне) следующие аналогии с «Цветами»: созвучие окончаний фамилий Кеннингтон и Элджернон, соревновательность отношений вампира Фрица и Кеннингтона, смерть Кеннингтона (которой он опередил вампира) и просьба Фрица отнести на могилу своего соперника цветы, которую и отправляется выполнять «роборотень» (термин этот взят из перевода Виктора Фёдорова, у Гуровой используется «бот-оборотень»). В тексте рассказа косвенной ссылкой можно считать следующее предложение: в оригинале – He seizes me and I drop Kennington's flowers (у Гуровой – это «цветы Кеннингтона», у Фёдорова – «цветы для Кеннингтона»). Вообще, на русском языке существует два перевода рассказа «Пиявка», и я, понятное дело, привожу в каждом случае цитаты из тех, которые наиболее близки к моей трактовке.
Теперь о самом вампире Фрице. Большой соблазн увидеть здесь кивок на великого немецкого режиссёра Фрица Ланга, который с 1934 года творил уже в Голливуде, эмигрировав подальше от фашистского режима. В пользу этого говорит следующая цитата: «Фриц рассказывает мне о более счастливом своем существовании в местах, которые назывались Австрия и Венгрия» (Ланг родился в 1890-м в Австро-Венгрии, государстве Центральной Европы, существовавшем в период с 1867-го по 1918-й). Относительно темы вампиров у Ланга – небольшое отступление: в 1931-м году этот режиссёр снял картину «M» (название на русском «М убийца») про серийного убийцу, прототипом которого послужила история реального маньяка Питера Кюртена, прозванного «Дюссельдорфским вампиром», казнённого в 1931 году. За шесть лет до этого в Германии уже был другой «Ганноверский вампир» Фриц Хаарман, казнённый в 1925 году за убийство 25 мальчиков, которых он убивал, перегрызая им горло. Вряд ли на этого Фрица намекал Желязны – это я уже свои ассоциации сюда добавил.
И напоследок совсем простенькое. Не обошлось в рассказе и без каламбура: по отношению к себе робот-вампир (который оказался склонным к поэтическим образам и рефлексии, а как иначе у Желязны-то?) употребляет фразу «Ржавей с миром» (в оригинале Rust In Peace), что является искажённым Rest In Peace (аналог русского «Покойся с миром»).
Ну, вот, наверное, и всё. Я не претендую на исчерпывающее исследование этого рассказа. Думаю, что многие аллюзии, вторые и третьи смыслы я мог упустить, ввиду того, что читал не оригинал, а лишь переводы, кроме того, надо также учитывать ограниченность моего кругозора и знаний – некоторые более тонкие намёки на что-то я мог просто не понять. Потому, если кто-то из вас, читающих эту заметку, увидел в рассказе интересности, которых я не заметил – пожалуйста, поделитесь ими со мной, буду признателен. Потому что одно только обдумывание того, как изящно сочетаются все эти идеи в одном маленьком рассказе, наполняет меня неописуемым удовольствием. В очередной раз убеждаюсь в мысли, что Роджер Желязны – великолепный писатель, который мог вкладывать глубочайшие смыслы в очень короткие произведения.
Посмотрел британский фильм "Машина". На удивление хорошее кино, несмотря на то, что всё обещало второразрядный фильм категории "Б": и небольшой бюджет, и жанр (фантастика без денег обычно превращается в предсказуемый боевичок, снятый в ангаре; ангар был, но было и ещё кое-что), и тематика (искусственный разум, робот-женщина), но получился неглупый и душевный фильм, с претензией на арт, неплохо срежиссированный, не без недочётов, конечно, но в целом удачный и с интересными находками. Одна из них — эпизод на видео, что расположено ниже. Если вы его ещё не посмотрели — посмотрите, пусть даже это будет единственным эпизодом из фильма, который вы увидите. Дальше в заметке речь пойдёт о сюжете и прочие спойлеры, потому, читать ли вам остальное — решайте сами.
Вначале всё знакомо и стандартно, такое не раз уже было где-то в других картинах: учёный Винсент МакКарти работает над созданием искусственного разума, спонсирует его исследования военное ведомство, в общем, заведуют процессом солдафоны, следовательно основной упор научной деятельности — создание нового оружия. МакКарти — мировой светила, и к нему в лабораторию стремятся попасть все, кто хоть что-то собою представляет, из "молодых и гениальных". Выбирает Винсент себе в помощники Аву — девушку, создавшую самообучающийся профиль искусственного интеллекта, который почти прошёл тест Тьюринга (первый из всех придуманных человеком и самый известный на сегодняшний день вопросник-определитель, который позволяет выяснить, думает машина или нет; насколько мне известно, до сих пор этот тест не пройден ни одним искусственным созданием).
Ава — девушка с характером, в студенческие годы проявляла социально-политическую активность, честна, свободна, независима, ну и, понятно дело, в глазах военного начальства неблагонадёжна. Лаборатория, где ведутся исследования, тоже непростая — помимо изучения искина, здесь осуществляется работа по созданию андроидов-убийц, параллельно и успешно оживляются погибшие солдаты и превращаются в киберов-охранников, которых уже набралась небольшая армия (как тут не вспомнить "Универсального солдата" и всех его клонов сиквелов). Ава, проявляя излишнюю любознательность, суёт свой милый носик во всё вокруг, и узнаёт страшную военную тайну, из-за чего погибает (по приказу военного начальника лаборатории). Но в рамках эксперимента её разум уже был записан на цифровой носитель. Эти записи интегрируются в профиль созданного Авой искина, так появляется новое сознание, носителем которого становится первый законченный прототип боевого андроида.
Ну, а раз уж "мозги" машине дали Авины, то и тело решили тоже слепить женское. В общем, под руководством Винсента МакКарти на свет появляется точная копия его погибшей помощницы с её воспоминаниями и мышлением, вооружённая сверхскоростным мыслительным аппаратом. Позже узнаётся, что в сознание её также заложена информация о боевых искусствах, видах оружия, навыках пользования ими, баллистике, анатомии человека и прочих необходимых боевым роботам вещах. Но вместе с сознанием женщины к андроиду переходят и её чувства. Это уже не робот, а живое существо женского рода. Женщина, чувствующая и переживающая, пока ещё наивная, поскольку лишь недавно появилась на свет, но быстро обучающаяся и очень опасная, в силу своих физических данных (пуленепробиваемый скелет и корпус, мгновенная реакция, огромная физическая сила и т.п.), да ещё — она безумно (насколько это вообще корректно сказать об андроиде) предана Винсенту...
Дальше придумывайте сами, что могло произойти, а лучше просто посмотрите, что произошло на самом деле. Я бы хотел отметить некоторые художественные моменты. Определённо, режиссёр тяготеет к символизму, прямолинейному, но изящному. Танцующую Аву (это я её так здесь в заметке называю, Винсент упорно — видимо, это какой-то комплекс вины перед погибшей ассистентской — называет её Машиной) в костюме Евы вы можете увидеть в ролике ниже. Есть ещё такой краткий, но приятный эпизод: спускаясь на лифте в подвалы лаборатории, где и находится андроид, Винсент поднимает глаза к потолочной решётке лифта и видит бабочку, бьющуюся об эту решётку, пытающуюся вырваться на свободу. Таких эпизодов-знаков встретится с пяток во время просмотра, что придаёт особый шарм ленте, ощущение "снов о чём-то большем".
Поскольку темы, затронутые в картине не новы для фантастического кино, сами собой напрашиваются аналогии, придающие дополнительную ассоциативную глубины картине. Это и фильм нынешнего сезона (кстати, сама "Машина" вышла в прокат в 2013-м) "Превосходство", в котором "на цифру" копируется сознание героя Джонни Деппа, а затем интегрируется с искусственным интеллектом. Это и давний боевик 1990-го года Eve of Destruction (в нашем прокате шедший аж под тремя разными названиями — "Ева-8", "Ева-разрушительница" и "Канун разрушений"), в котором учёная Ева Симмонс создала свою копию боевого андроида Еву, которая обладая воспоминаниями своей создательницы (а также её комплексами, возникшими на почве испытанного ею в детстве сексуального насилия), начала вершить правосудие так, как себе его представляла. Это и испанское кино 2011-го Eva (русскоязычное название — "Ева: Искусственный разум"), в котором главный герой тоже андроид, тоже женского пола, но визуально это — маленькая девочка, а не женщина. Кстати, девочка есть также и в "Машине" — это больная умственным недугом дочь МакКартни, Мэри. В надежде найти средство от её болезни и занимался учёный проблемой искусственного разума. В итоге это удалось сделать, но специфическим образом: физически девочка умерла, но её "излечившаяся" умственно полноценная виртуальная личность "живёт" в сети (как тут не вспомнить про фильмы "Она" и "Симона"), отец общается с ней посредством планшета, а матерью "девочка живущая в сети", считает андроида Аву.
В общем, картина интересная, рождает много различных мыслей, что, наверное, и является главным качеством для хорошего кино. Всем интересующимся фантастикой рекомендую посмотреть. Под конец ленты не обошлось и без боевика (должна же была женщина-андроид красиво поубивать всех плохих парней), и даже восстание машин (на отдельно взятой военной базе) было. В итоге — полный хэппиэнд и красивый закат под занавес (правда, немного неестественного цвета, потому вспоминается недавний "Город Зеро" Терри Гиллиама). Лично мной удовольствие от просмотра получено.
ПС.: обращаю внимание ещё раз — фильм дешёвый, потому не требуйте от него невозможного (спецэффектов, шикарных декораций или проработанных костюмов). Эта картина обладает лишь двумя преимуществами: красивой актрисой и неповторимой атмосферой — настолько печальной и безысходной, что даже немного удивительно, хотя и приятно, когда в итоге всё заканчивается благополучно. Самая настоящая фантастика!
облако тэгов
