Гатаи Гэмон – бакку Обители Умиротворённого озера и мастер Милосердного искусства. Он приглашён самим наместником Ирогавой в загородную резиденцию к празднику Первого дня весны, чтобы на закате поразить выступлением его невесту. Бакку спешит: ведь от него зависит многое, и даже в масштабе всей страны. Однако, несмотря на благожелательный персональный гороскоп, составленный ему прославленным астрологом Вакуру, всё пошло не так с самого начала…
***
«Ласковый ветерок» в исполнении Угрюмого Алебардиста действительно похож на ветер. Подхватит и понесёт, как пёрышко, выделывая пируэты в самых неожиданных местах. Казалось бы, ничего особенного – но дух захватывает. Всё дело в простой и ясной фабуле, поданной с достойной фильмов про угон крутых тачек драйвом. Суть в том, что герою необходимо добраться из пункта А в пункт Б в крайне ограниченный срок. Конечно же не с той ноги и против шерсти.
Плотность событий зашкаливает. За неполные пятьдесят тысяч знаков будут три «аварии» и две потасовки, герой преодолеет горы, карстовые пещеры, болото, лес, реку и равнину, а также успеет оказать помощь страждущим целых три раза. Внутриигрового времени пройдёт около суток. Традиция отнюдь не русских рассказа или повести, а западной новеллы. Всё основное действие как призовое путешествие мяча для гольфа: несколько ударов, и в лунку.
Композиция уже не так проста. Если нарушение хроникальности течения действия обусловлено интригой и необходимостью поддерживать высокий темп этого самого действия, то два послесловия кряду у некоторых читателей могут вызвать желание встать и выйти, как во время финальных титров на киносеансе. Просто потому, что новелла заканчивается, и начинаются демонстрация постмодернистских взаимосвязей и прямые заигрывания автора с аудиторией.
Возможно, всё дело в стиле? Алебардист любит изобразить условно доиндустриальные этносы то Африки, то Америки, то Европы; здесь у него нечто, напоминающее Японию. Как и в предыдущих произведениях, о полном соответствии и речи быть не может – перед нами подобие. Мозг склонен достраивать поступающую информацию таким образом, что подчас в предвыборной агитации «Грудинин» на заборе прочитываешь «груди Нин».
Так и здесь. Несколько имён, одежда, оброненные тут и там элементы материальной и духовной культуры – и умница-мозг ведётся, создавая иллюзию средневековой Японии. Ждём негодующих отповедей отпетых заклёпочников – специалистов по истории и культуре Японии того периода. Какого-какого, кстати, периода? Чьего царствования и какой династии? Умеет Алебардист пошутить! Чего у него ещё не было: Азии, Австралии, Океании и Крайнего Севера? Будет!
Понятно желание автора дать произведению контекст наподобие реальных философско-приключенческих летописных трактатов в духе буддизма, конфуцианства или даосизма. Но лично мне в двух послесловиях мерещится уже не японская, а китайская литература. Возможно, как раз из-за иллюзии глобального масштаба происходящих в стране событий, одним из первых камешков в лавине которых и послужило путешествие бакку Гэмона.
Игра с читателем в «было-не было» во второй раз ломает восприятие художественной реальности. Приключение сменилось летописью, а та вдруг стала легендой. Потому, что появились подробности, заставляющие усомниться в действительности описанных событий. Как сакральный миф становится сначала волшебной, а после и бытовой сказкой, история – преданием и легендой, так и появление Угрюмого Асигару превращает сюжет в довольно пошлый анекдот.
Третий кувырок с ног на голову выдержат лишь единицы! Чистая постмодернистская хохма – ввести в сюжет двойника себя-любимого в качестве возможного переписчика истории, пересказанной одним из эпизодических персонажей-участников со слов другого второстепенного персонажа, которому рассказал её сам бакку Гэмон. Шутки шутками, но выглядит как нескончаемый сон во сне, проснулся, но во сне. Конкретно этот Марти Стю-кульбит кажется лишним.
Общее впечатление от новеллы «Ласковый ветерок» двоякое. Хорошо вроде и просто. Фабула, динамика, темпоритм, стилизация – всё выписано лаконично и изящно, как столбик иероглифов кистью самурая. Но Алебардисту показалось мало, и он заставил самурая сплясать гопака. Если основное действие можно представить летящей в цель змеёй, то два послесловия портят общую картину, как болтающиеся под телом живой стрелы яйца. Весело, но неэстетично.
Профессор Алвер Нейт из-за разногласий с новым ректором отправлен в ссылку. Официально – назначен в Стейлорский филиал Института всемирной истории. Унижение можно пережить, а освободившееся время потратить на монографию, но ведь заданий надавали! Ректору вынь да положь упомянутую в паре местных легенд не то сокровищницу, не то гробницу, а брат с женой повесили на шею племянника. Кстати, куда он подевался?..
***
Когда мужчина и женщина пишут вместе, наилучший для всех вариант – ролевая игра. Всегда пара персонажей; и совершенно неважно, кто кому кто. Это если играть собираются на поле и по правилам, близким реализму. В «Гробнице Эттайна» Полина Матыцына и Дмитрий Володихин помещают читателя в постмодернистский мир литературы абсурда, но эт'тайна. Страшная тайна!
Первый ход явно за Д. Володихиным. Герой – давненько обручённый с наукой профессор на четвёртом десятке, всё ещё не решившийся сделать следующий шаг. Университетская закулисная возня, служебная командировка и племяш-таймкиллер в нагрузку. Всё серьёзно. Отсутствие таинственной незнакомки уже намекает на передачу эстафеты, но чтобы такое!
Пока мужчина стоял перед тобой, грозил и вздувал мускулы, подкравшаяся сзади девушка ткнула складником в ляжку и убежала. Литературный обман удался! Лишь после, посидев и попив вод'чки, я почти отошёл. Кэрроловская Алиса, гоголевские «Петербургские повести» и «Координаты чудес» едкого старичка Шекли соскальзывали в ирреальность не столь коварно. О женщины!..
Мраморное крыльцо завязки возводили лишь затем, чтобы некая Аннушка разлила на нём масло. Остаётся поскользнуться и проехаться на чём придётся до самого конца – осознание пролетевшего времени придёт после. Локации меняются вместе с жанрами и литературными направлениями, их объединяет простенький квест… а смысл происходящего ускользает, как угрюмый ангел.
Начертано изящно, не без иронии – но обманутые ожидания оборачивают рассказ пустышкой. Ну не вяжутся блуждания во снах с монументальной прикормкой. Вместо судака ерши одолели. Третья эпоха, территория Южной Германии, задолго до римлян, захоронение вождя, воина или колдуна, футарк… и всё благолепие обернулось брелком-мимимишкой вокруг пальца.
Произведение обесценено тотально несерьёзным отношением к происходящему. Персонажи – с читателем вместе – скользят сквозь текст, ни на чём не задерживаясь. В нём нет не только рациональной логики – отсутствуют всякие попытки осмысления и эмоционального отклика. Информация и впечатления поступают, но не обрабатываются. Проскальзывают кусочком сала на утиной охоте.
Что общего у хулиганов, портящих уличные вывески, с Реформой русского языка, вынесенной академиком Ф. Ф. Фортунатовым на рассмотрение специальной Комиссии? Как связаны буквы «ер», «ять», «ижица», «фита» и «i» с духовностью и благополучием Российской империи? Лишь могучий ум Василия Васильевича Розанова способен найти истину во вчерашней газете – и дать отпор таинственным, но, безусловно, организованным и злонамеренным заговорщикам!
***
«Разрушители азбуки» – пятая новелла в романе «Лига выдающихся декадентов» Владимира Калашникова. Примечательно, что прошло как раз пять лет с момента появления первой. Почему так долго и медленно в столь лёгком жанре и малом объёме? Да потому, что каждая «историйка» информативно и стилистически перенасыщена – как тот раствор, что больше в себя принять уже не может. Не исключение и эта, за шутовством скрывающая кропотливо выполненное историко-культурное исследование.
Стилизация разговорного языка Серебряного века, множество устаревших слов и реалий. Исторические и культурные аллюзии, в том числе из будущего по отношению к художественной реальности времени. Известные, знаковые и забытые имена русской культурной и общественной жизни начала двадцатого века. Факты, сплетни, идеи фикс, слухи и «жёлтая пресса» того времени. Почти то, что до сих пор цитируют по экранизации «Собачьего сердца» В. В. Бортко и «Приключениям Эраста Фандорина» Б. Акунина.
Что могло стать следующим в ряду раскрытых заговоров, в котором были «антимуза», разрушительный для всей будущей жизни искусственный язык, закабаляющие Россию карты Таро и поддельное стихотворение Пушкина, прямо призывающее к революции? Правильно, реформа русской орфографии 1918 года, подготовляемая Ф. Ф. Фортунатовым. Та самая, которая упростила графику, выкинув яти, фиты и десятиричные i. Конечно же, это преступление! И его надо предотвратить!
Смешно? Не смешнее реальной истории появления в печати апострофа, несущего функцию разделительного твёрдого знака. После 1918 года из типографий изымали устаревшие литеры, и вместе с ними уничтожили ер. Неграмотные, но идейные и очень исполнительные шариковы не поняли, что сия буква оказалась вне закона лишь на конце слов. Не смешнее того, что про ижицу сильно грамотные реформаторы забыли вовсе, но она пропала мистическим образом. Наверное, обиделась и ушла, как гоголевский Нос.
Ядро детективной команды осталось прежним. Во главе писатель, нетипичный философ, злободневный критик и острый публицист Розанов В. В. Силу и здравый смысл обеспечивает подпольщик Вольский (Валентинов) Н. В., известный трудами о Ленине, марксизме, НЭП-е и русских символистах. Б. Н. Бугаев (Андрей Белый) – йог, проныра, мистик, интуитивист, гипнотизёр и клоун. Здесь к ним добавился небезызвестный Велимир Хлебников – весьма полезное существо, которое никто не понимает.
Герой-соперник – не то виновник, не то помощник, не то прохиндей себе на уме – «отец русского футуризма» Бурлюк Давид Давидович со всем своим многочисленным и беспокойным семейством. Поэт, художник, мемуарист и человек, породивший Владимира Маяковского – в переносном смысле. Персонаж, по тексту связанный многочисленными аллюзиями с «Двенадцатью стульями» Ильфа, Петрова и Гайдая. Обладатель пустой глазницы и коллекции стеклянных глаз с изображениями на все случаи жизни.
Фарс, бурлеск и параноидальный детектив в «Разрушителях азбуки» на уровне двух первых историй. Фабула всё так же динамична, но суетлива до бестолковости. Интрига способна возмутить и свести с ума не одного благовоспитанного интеллигента – особливо столь любимым настоящим Розановым «еврейским вопросом». Сюжет объединяет вывески, азбуку, иконы, демонологию, богословие и надписи на заборах – и это лишь некоторые из векторных понятий, использованных в произведении.
Первое впечатление от повести, как и от «Лиги…» в целом – русский комикс. Не такой ли требует создать Минкультуры России в качестве замены утраченным американским героям? К сожалению, именно поверхностным прочтением большая часть аудитории и ограничится. Причина всё та же: здесь требуется по-настоящему активное чтение и справочник. Второе, что приходит на ум – попытка заманить молодёжь в музей по Пушкинской карте. А что, креативненько так получилось! Вот только сработает ли?
Джон Р. Р. Толкин был велик и хорош всем. Но тогда, в девяностые, его книги, как и прочие сказки о счастливом будущем, кончились слишком быстро. Мы фактически остались без родителей, один на один с внезапно изменившейся реальностью. Врата чудесного мира захлопнулись перед нами навсегда. Именно тогда, в полной тишине, и возник Зов. Некто Ник Перумов показал, что сталось со Средиземьем триста лет спустя. Оно изменилось; стало жёстче, но ближе и понятнее.
Новый автор и сам был молод, лих и ликом странен. Фотографировался с чудным мечом, в интервью утверждал, что способен управлять эротическими снами, а его гномы, эльфы и хоббиты в пересчёте на сантиметры и килограммы поначалу выглядели здоровее героев американских боевиков. Но это оказался наш, русский автор, и он сделал огонь Профессора земным. Мы встали под его знамя, умудряясь доставать деньги на каждую новую книгу в свои десять-пятнадцать лет самостоятельно.
И отделил Он Добро от Света, а Зло от Тьмы
Детьми девяностых биполярная чёрно-белая расстановка сил у Профессора воспринималась абсолютом, недостижимым идеалом, подобным Заветам непонятного бабушкина Христа. В благой свет истины Амана на Заокраинном Западе полагалось верить не думая, стремиться к нему вечно и безропотно; он утешал праведных и помогал малым. Увы, расовые ограничения не давали и шанса тем, кто родился на Востоке, Севере или Юге и при всём желании не походил на светлого эльфа.
Ник Перумов дал шанс каждому: человеку, полурослику, урукхаю, гоблину, гному, эльфу, орку, троллю и даже мёртвым. Раса и вероисповедание из сакральной касты стали тем, с чем можно бороться и что можно превозмочь. Ведь Пламень Неучтожимого, его божественная искра горит в каждом. Даже в тех, кто лишён души. Добро оказалось не генетически обусловленной данностью, а тем, что необходимо добывать и поддерживать, как огонь в каменном веке. А Злу достаточно и бездействия хороших людей.
И показал, что нет пределов духу человеческому
Вместо блаженного вечного ребёнка-хоббита и последышей "чистых" рас Ник Перумов дал подросткам другие примеры для подражания. Бунтарей, раз за разом поднимающихся из бездны, откуда обычно не возвращаются. Мужчин и женщин, наперекор всему выросших в трущобах и подворотнях, на развалинах некогда могучего государства. Побеждённой поборниками Света и вольностей строгой Империи Тьмы, так созвучной данному на Западе прозванию СССР.
Показал людей, что грешат, чтобы Зло не восторжествовало окончательно, а после не вымаливают прощение, не терпят кармические воплощения лягушкой или гусеницей, а сами исправляют свои ошибки. Особенно мучительный в детстве разлад из-за того, что в реальной действительности хорошее ещё вчера сегодня объявили плохим, был доходчиво объяснён. Более того, вчерашним детям дали образ действия: учиться, соответствовать не моде, а велениям совести, и отстаивать собственные убеждения, даже если весь мир клеймит тебя Тёмным.
Так первые стали Верными
Дети росли, и постепенно всех арьят и фессов им затмил Хедин. Спокойный и рассудительный аналитик в итоге всегда оказывался способным преодолеть то, обо что с наскока разбивались и герои новомодного аниме, и традиционные варвары. Стиль автора, ставшего Мэтром, будто бы засбоил или раздвоился. Понятно, почему: к нему снова пришли молодые читатели. Вторые, а следом и третьи – дети последующих Поколений.
Увы, первые слабо понимают проблемы подрастающей молодёжи, а та воспринимает тёмные расы вне культурно-исторического контекста недавнего, но книжного для них прошлого. Гоблины-дворники, умеющие только воевать орки и обманчиво спокойные тролли значат для одних не больше Проклятия Эльфрана, хаоса в крови и белой прядки в причёске для других. А цикл всё продолжался и продолжался.
Но душа их искала и желала большего
Сиквелы и приквелы плодились, как пустые миры, творимые для сдерживания Неназываемого. Спорное решение и вынужденная мера, которые отвратили многих и многих. Повторения одного и того же были приняты Верными ещё хуже. Однотипные ситуации, герои-типажи, выхолощенный до кочующих описаний экшен. Как привлечь Новых читателей, удержав Молодых и не потеряв Старых? Кто важнее в храме – священник, Бог, король или паства? А на книжном рынке?
Нерешаемое уравнение Бога довольно шаблонно в литературе и массовой культуре. После сольфеджио из наиболее распространённых мифологических систем, религий, философских и научных теорий остаются фантасмагорические путешествия-квесты в стиле Юрия Петухова и Василия Головачёва. Плюс эзотерическое утверждение, что мёртвых больше, чем живых, наложенное на закон сохранения энергии. Осталось добавить хранителей, злодея, любовь и политику.
Тогда рассыпался Он мириадом знаков огненных
Средиземье Толкина фантазией Перумова было разрушено, и спаслись лишь немногие избранные. Это выглядело трагедией эпического масштаба, но тут же предложенные взамен миры мультивселенной Упорядоченного оказались ничуть не хуже. К сожалению, конец света вошёл в многосерийное крутое пике. Армагеддец поточного производства стал потряхивать книгу за книгой, и лишь немногие из оставшихся Верных обманывали себя, ожидая чего-то иного от цикла в целом. Увы.
Легко было увлечь брошенных на тропах Междумирья детей девяностых, но нам уже исполнилось сорок. Сложно расти вместе с читателями и невозможно писать для трёх Поколений сразу, удовлетворяя запросы всех и каждого. Рано или поздно приходится прощаться с теми, кто пришёл первым. Трудный выбор, требующий немало воли и мужества. Ник Перумов сделал его и всё-таки закончил основной цикл. Теперь я могу сказать только одно: спасибо, Мэтр-р-р!
И поймал каждый, сколько сумел, горстью, и пошёл своим путём
Спокойствие тихого кроличьего городка под рябиновым деревом нарушено побегом юнцов. Всё потому, что безумцу Пятику приснилось поле, обагрённое кровью, а его брат Орех набрался наглости напроситься на аудиенцию к старшине. Заявить самому Треараху, что всему племени надо оставить обжитые норы и немедленно перебираться на новое место! Странно, что панике поддалось не только несколько первогодок, к ним почему-то примкнул даже офицер ауслы Шишак. Какой стыд!..
***
«Обитатели холмов» Ричарда Адамса уже на этапе выбора книги завораживают не меньше, чем «Хоббит…» и «Властелин Колец» Джона Толкина, вместе взятые. Что это за существа такие: природные духи, призраки прошлого, древние кельты? Оригинальное Watership Down способно ввести в ступор не только переводчиков восьмидесятых-девяностых годов прошлого века, но и современных читателей. Кто же знал, что во всём виноват реальный холм из детства писателя!
Казалось бы, что может быть интересного в кроликах – для фэнтези есть рыцари, маги и варвары – но от чтения буквально за уши не оттащишь. Автор, конечно, сравнивает уровень их развития то с людьми каменного века, то с маленькими детьми, но постоянно напоминает читателю, что это именно кролики. Причём не какие-то особенные, сказочные или дочеловеческих времён, а самые обыкновенные, живущие бок о бок с нами в эпоху автомобилей, ружей и железных дорог.
В чём секрет притягательности истории основания новой кроличьей колонии, одной из многих? Такое случается часто, ведь плодятся вредители садов и огородов быстро. Первое, что приходит на ум, это искусно, на манер профессора Толкина, введённые в сюжет сказания кроликов – от мифов сотворения мира до легенд о лохматых королях и феях. Животные, которые садятся кружком и рассказывают друг другу сказки, внезапно перестают быть животными. После веришь уже во всё.
Пускай персонажи щиплют травку и оставляют кучки помёта, встают столбиком, барабанят лапками и нюхают воздух – у них уже не отнять личность, осознание себя и окружающей действительности. Да, их убивают все, не только лисы и человек, но такова судьба всех кроликов от прародителя. При этом никакого фатализма: жизнь воспринимается как увлекательные салочки со смертью, один против тысячи врагов. Прятаться, убегать, плодиться – ведь они не люди в ушастых масках, как у Брайана Джексона в «Рэдволл».
Не скрываясь, Р. Адамс в кроличьих сказаниях объединил фольклор Британских островов и «Сказки дядюшки Римуса», а после адаптировал материал сообразно детскому сознанию вымышленных носителей и реальных реципиентов. Обошёлся без сюсюканья и решился прямо говорить о смерти и рождении как о естественных аспектах бытия. Его герои гибнут, получают увечья и кровавые раны, не могут жить без крольчих и даже подумывают затащить в норы кошку.
Главных героев четверо, они ядро нового поселения и сюжета. Пятик – провидец, столь милый легендам Туманного Альбиона. Орех – истинный предводитель, способный взять на себя ответственность, вести других личным примером и готовый жизнь отдать за племя. Шишак – могучий воин и весёлый малый. Традиционную троицу жреца, вождя и охотника дополняет современный типаж изобретателя – раскрывшийся позднее прочих и не столь полно Черничка, чью функцию мог бы поглотить, как Мерлин, Пятик.
До обретения истинного дома на холме четвёрка героев проходит также четыре его подобия. Родительский дом, который суждено покинуть всем. Обитель мира, спокойствия и культуры, за жизнь в которой всегда приходится платить страшную цену. Сытую клетку, в которой не нужно и лучше вообще не думать ни о чём. Наконец, Место Силы, обернувшейся страхом и принуждением. Орех, Пятик, Черничка и Шишак последовательно проходят в них инициацию, а дети, читая, становятся чуточку старше.
Примечательно, что в эпилоге романа описывается смерть Ореха. Учитывая почти шестилетнюю военную службу автора, вместе с путешествием Эль-Ахрайраха в будущее, где тот общается с поколением, ничего не знающем о войне и презирающем её, получается весьма занимательный диптих. Этот момент, как и некоторые другие по тексту, не позволяет причислить «Обитателей холмов» к исключительно детскому произведению и переводит его в разряд семейных и даже иносказательных.
облако тэгов
