7. В рубрике "Встреча с писателем" напечатано на стр. 66-67 интервью, которое Тадеуш Литвиньский/Tadeusz Litwiński взял у Кира Булычева и которое называется:

Тадеуш Литвиньский: Вашим первым НФ-произведением был рассказ, написанный в спешном порядке для литературного журнала «Искатель». Однако в библиографии вашего творчества содержится информация о том, что вы дебютировали литературным произведением еще в 1965 году. Это был рассказ «Девочка, с которой ничего не может случиться», напечатанный в альманахе «Мир приключений». Ну и кто тут прав?

Кир Булычев: Сам для себя я подразделяю Булычева на Булычева «детского» и Булычева «для взрослых». Первый действительно фантастический рассказ был напечатан в «Искателе». Еще раньше в журнале «Азия и Африка сегодня» опубликовали рассказ, написанный мною под псевдонимом Маун Сейн Джи – “Большая Борода” в переводе с бирманского, так меня звали в Бирме.

Тадеуш Литвиньский: Список ваших литературных произведений имеет изрядную длину, одних только книг там уже около четырех десятков (в Польше издана 21 книга). Однако во времена СССР вы не состояли в Союзе писателей СССР. Почему?

Кир Булычев: И в партию, и в Союз писателей я не вступал потому, что считаю бесчестным состоять в организации, идеологии которой не приемлю. Меня и сейчас удивляет то, что «прогрессивные» писатели вступали в Союз писателей, хотя отвергали коммунизм и социалистический реализм. Живя в СССР, я был уверен в том, что в СССР и помру. Я по натуре своей не диссидент и не революционер, поэтому был лояльным по отношению к государству. Но я не делал ничего сверх того, что было необходимым для жизни в государстве – то есть не связывал себя с его идеологией.

Тадеуш Литвиньский: В советское время было трудно чего-либо достичь, не вступая в партию; на многих людей оказывалось давление, вынуждавшее их подать заявление о вступлении. Как вам удалось избежать вступления в КПСС без каких-либо негативных последствий?

Кир Булычев: То, что без вступления в партию ничего нельзя было достичь, это глупость, выдуманная теми, которым партия нужна была для карьеры. В Польше ситуация была той же самой. А поскольку я не собирался делать карьеру ни в администрации, ни в партии, мне никто не мешал оставаться беспартийным. В первой половине моего жизненного пути меня настойчиво уговаривали вступить в партию, но я отвечал на это, что не считаю себя достойным такой чести. Ну хорошо – я не стал ни директором института, ни секретарем Союза писателей. А зачем мне это?

Тадеуш Литвиньский: Вы известный ученый, востоковед, доктор исторических наук, член многих научных обществ. Как вы сочетаете исполнение научных обязанностей с занятием литературой?

Кир Булычев: Я сейчас довольно-таки пассивен в науке и работаю в институте только потому, что мне не хочется признаться самому себе в том, что я состарился. У меня есть тема, на меня давит начальство, но востоковедению я посвящаю теперь не более 10% своего времени. А раньше да, раньше меня это занимало.

Тадеуш Литвиньский: В Польше вы известны как мастер короткой формы, прежде всего как автор рассказов о Великом Гусляре. В вашей библиографии до 1988 года крупных произведений очень мало. Но затем вы принялись писать длинные повести и даже романы. Чем была вызвана такая перемена?

Кир Булычев: С годами, разумеется, почти все сочинители переходят к написанию чего-то более крупного, чем рассказы. И вот же диво, оказывается, что писать такое легче. Рассказы требуют живости и изобретательности, а с этим становится все хуже. Я пишу уже не только романы, но и вовсе циклы романов. Первый из них – «Река Хронос» -- это попытка рассказать о паре молодых людей, которые путешествуют по нашему столетию, сохраняя молодость, а в каждом томе сюжет развивается как в ходе действительных исторических событий, так и в рамках альтернативной истории. Из печати вышел первый том (более 1000 страниц) о 1913-1917 годах, в следующем томе речь пойдет о 1932-1939 годах. Цикл не закончен, и я пока еще не знаю, буду ли его дописывать. Второй цикл содержит несколько ироничные романы о Коре Орват, агенте Интергалактической полиции. Их действие развивается в будущем, отстоящим от нынешних времен примерно на 100 лет. Опубликованы три тома, четвертый печатается. Я взялся также за написание еще трех томов приключенческой фантастики, взял даже (впервые в жизни) аванс, но к работе над ними еще не приступил. А в Польше меня после 1989 года печатать перестали, и я стал там, у вас, кем-то вроде мамонта, который кроме рассказов ничего не пишет.

Тадеуш Литвиньский: Вы часто вспоминали о своих связях с польской культурой, некоторые из ваших произведений были напечатаны в Польше раньше, чем в СССР. Может быть, и на формирование вашего творчества польская культура оказала какое-то влияние?

Кир Булычев: Мои связи с Польше довольно-таки многообразны. Начну с того, что моя жена – Кира Сошинская – полька, ее прадеда после восстания 1863 года сослали в Крым. Сам я – литвин по происхождению, а это почти то же, что поляк. С Польшей связывает меня также мое хобби – я специализируюсь в изучении польских военных наград 1914-1939 годов, даже написал и издал каталог этих наград. У меня также лучшая в России коллекция польских наград и отличий. Я люблю Польшу и все, что с нею связано.

Тадеуш Литвиньский: То есть вы, помимо всего прочего, еще и фалерист?

Кир Булычев: Именно так, я коллекционер-фалерист, пишу книги на эти темы и составляю каталоги. Вот, например, книжка «Беседы о фалеристике/Gawędy o falerystyce», где описана история наград, я составил также каталог «Польские награды/Polskie odznaczenia», каталог «Польские военные знаки отличия (награды) (1914-1939)/Polskie odznaki wojskowe 1914-1939». В сравнении с любым польским каталогом (хотя поляки могут с этим не согласиться) мой лучше: больше по объему и содержит более подробные описания. Последняя моя книга на эту тему – «Должностные знаки Российской империи/Odznaki służbowe Imperium Rosyjskiego», в ней есть глава о польских наградах до 1917 года… Сейчас я пишу новый вариант монографии «Польские военные награды 1914-1939».

(Вероятно здесь речь идет о следующих книгах:

«Материалы к фалеристике Польши. Часть 1. Награды». М., 1986;

«Определитель польских военных знаков (1908-1939)». М., 1987;

«Беседы о фалеристике» (под псевдонимом И.В. Всеволодов), М., 1990;

«Должностные знаки Российской империи» (в соавторстве с Т. Мельник), М., 1993);

«Награды». М., 1998. W.)

Тадеуш Литвиньский: Читаете ли вы польскую фантастику? Отметили ли в ней кого-либо еще, кроме Лема? Знаете ли польские журналы, публикующие фантастику?

Кир Булычев: Не забывайте о том, что после 1989 года наш разрыв с Польшей был полным. Мои польские приятели (за исключением коллекционеров и нумизматов) забыли о моем существовании. Мой единственный верный друг Тадеуш Госк умер. Никто мне, разумеется, не присылал из Польши ни книг, ни журналов. А ведь раньше я с польскими фантастами «Выборову» пил…

Тадеуш Литвиньский: Каковы источники вашего творческого воображения? Можно ли их свести только к наблюдению за происходящим в действительности?

Кир Булычев: Дать ответ на этот вопрос почти невозможно. Однако русская фантастика, в отличие от американской, которая изобретает и строит новые миры, всегда решала наши современные проблемы, независимо от того, какое название им давалось и на какой планете дело делалось.

Тадеуш Литвиньский: В СССР издать что-либо, написанное от души, было из-за цензуры практически невозможно. Не случалось ли так, что под таким цензурным давлением вы поддавались искусу коммерциализации? Стыдитесь ли вы чего-либо из того, что раньше написали?

Кир Булычев: В отличие от многих других писателей, я писал также для себя – «в ящик стола». Большая часть таких текстов сейчас уже опубликована, хотя я не питал никаких надежд на то, что увижу их напечатанными. По одному из таких моих «ящичных» рассказов даже фильм поставили. Так что никакому такому давлению я не поддавался, а писал то, что хотел – если имел желание написать что-то, способное пройти цензуру, посылал рукопись в издательство, если хотел чего-то другого, писал для себя и для своих друзей. Я не ощущал нужды в коммерциализации, потому что имел возможность выбирать. Однако, если я получу интересный (в коммерческом отношении) заказ, то приму его, если это не вступит в противоречие с моими принципами и правилами. Пожалуйста, не забывайте о том, что я не считаю себя настоящим писателем. Я всего лишь ремесленник высокой квалификации. Памятников мне после моей смерти не поставят, так что я могу позволить себе писать в свое удовольствие. Потому-то я и опасаюсь возвращения коммунистов, которые в первую очередь преследуют таких, как я, людей. Раньше я антикоммунистических произведений не публиковал, лишь хранил их в ящике своего стола, но теперь-то они их уже прочитали и сделали соответствующие выводы. А наши коммунисты – мерзкие типы, ваши коммунисты по сравнению с нашими просто белые овечки.

Тадеуш Литвиньский: Расскажите хотя бы вкратце о ваших столкновениях с цензурой.

Кир Булычев: С цензурой мне приходилось сталкиваться чаще всего из-за фильмов. В случае литературных текстов конфликтов с цензурой почти не было, потому что я не показывал ей того, чего она не пропустила бы. Случались годы, когда я занимался исключительно наукой. Если цензура вновь объявится, я займусь исследованием польских военных наград. Другой проблемой тогда, раньше, были доносы коллег-писателей, коммунистов. Это они мне мешали жить и это из-за них мне воздуха не хватало.

Тадеуш Литвиньский: Компьютер ныне превратился у литераторов в подручное средство при работе. Однако вы, насколько я знаю, все еще печатаете свои тексты на обычной печатной машинке. Почему?

Кир Булычев: Пишущей машинкой я пользуюсь с детства, с тех самых пор, как занялся журналистикой. Темп, комплекс движений, внесение исправлений – все это вошло у меня в привычку, которую я не хочу менять. Экран монитора с буквами не приносит мне такого же удовлетворения, как белый лист бумаги с напечатанным на нем текстом.

Тадеуш Литвиньский: Благодаря общественно-политическим переменам 1991 года и ликвидации цензуры развитие фантастики в России обрело чуть ли не взрывной характер, появляются новые авторы, увидело дневной свет то, что скрывалось ранее в нижних ящиках письменных столов, печатаются все новые и новые тексты. Какова, по-вашему, эта новая, нынешняя русская фантастика?

Кир Булычев: Еще рано оценивать новую фантастику. Новых, действительно хороших авторов считай что и нет. Все нынешние авторы в той или иной мере занимались написанием фантастики и пять лет назад. Появились умелые подражатели американским писателям. Они-то, будучи самыми плодовитыми и самыми деятельными, и формируют нынешний облик литературы.

Тадеуш Литвиньский: До 1991 года фэнтези и киберпанк были у вас в стране под запретом. Ныне их присутствие в русской фантастике считается нормальным явлением. А вы не собираетесь написать фэнтези в русском стиле?

Кир Булычев: Ну и что за чудак выдумал, что фэнтези в СССР была под запретом? Или тот же киберпанк? Да кто в наше стране знал о киберпанке десять лет назад? Сущий вздор! И Толкина переводили уже десять лет назад, а после Толкина ни появилось ни одной достойной внимания книги фантези, если не считать произведений Урсулы Ле Гуин – я переводил их и издавал пятнадцать лет назад. Тот, кто представляет себе Советский Союз, как империю зла, забывает, что все было намного более сложным. В стране жили тогда те же самые люди, что живут и сейчас, и вкусы этих людей были самыми разными. Все великие произведения русской литературы, написанные после 1917 года, были опубликованы в СССР до 1990 года. И «Иван Денисович» Солженицина, и «Мастер и Маргарита» Булгакова… Я не люблю коммунизм, никогда ему не симпатизировал, но не стоит наивно повторять чьи-то глупые россказни о том, что фэнтези здесь запрещали. Ровным счетом наоборот. Фэнтези – это прекрасное средство отвлечения человека от суровой действительности. Киберпанк годится для этого еще больше. Используя лексикон коммунистов, можно сказать, что эти литературные направления – опиум для широких народных масс. Так с какой стати коммунисты стали бы их запрещать?

Коммунисты прекрасно относились к американской фантастике, если в ней не шла речь о борьбе великолепных хитроумных американцев с узкоглазыми тупыми славянами. Ведь американская фантастика в большинстве своем была эскапистской литературой. Поэтому в нашей стране самыми популярными авторами были Кларк, Азимов, Брэдбери, Саймак и прочие. Позже также и Толкин. Наши коммунисты на протяжении многих лет больше всех других писателей на свете любили Станислава Лема. Но разлюбили, когда он перешел на публицистику. Так что не надо переворачивать все с ног на голову. Коммунисты были людьми ловкими и смекалистыми, почему и держали верх столько лет и, вероятно, вновь придут к власти, как это случилось в Белоруссии или Болгарии. Если в Польше и Чехии коммунизм в прежнем облике вернуться не сможет, потому что народ этого не допустит, то у нас иная картина – чувствуется тоска по утраченной империи, и даже рядовые граждане мечтают о ее возврате. Здесь-то и кроется главная опасность. А коммунисты будут одной рукой расстреливать, а другой – издавать фэнтези и киберпанк, вернейших своих союзников. Русская фэнтези никогда не появится – у фэнтези свой набор игрушек: от драконов до Мерлина. Наш фольклор ничего такого предложить не может.

Тадеуш Литвиньский: После 1991 года стали появляться русскоязычные НФ-журналы, из которых ныне остались, видимо, только московский журнал «Если» и белорусский журнал «MEGA». Что вы можете сказать об этих журналах?

Кир Булычев: У нас есть единственный профессиональный НФ-журнал: ежемесячник «Если». Его купил владелец фирмы видео, и журнал сменил свой облик, стал походить на “Analog”.

Тадеуш Литвиньский: В настоящее время в России существуют несколько премий, которыми отмечаются литературные достижения в фантастике. Старейшая из них, престижная некогда премия «Аэлита», единственная такого рода литературная премия времен СССР, ныне обрела сугубо провинциальный характер. Свои премии присуждает, пожалуй, каждый из российских конвентов. Премию «Бронзовая улитка» присуждает Борис Стругацкий лично. Жюри этих премий состоит преимущественно из авторов фантастики. Вы также состоите в жюри одной из таких премий: «Странник». Как по-вашему, не приводит ли такая многочисленность премий к обесцениванию самой идеи премии?[

Кир Булычев: «Аэлиту», как мне кажется, уже не стоит брать в расчет. Существуют еще три или четыре премии в Санкт-Петербурге, все родом из окружения Бориса Стругацкого. То есть в России нет ни одной настоящей НФ-премии. В присуждении «Странников» я давно уже не участвую, поскольку жюри этих премий состоит из писателей, которые сами же позже эти премии и получают. Я счел это неэтичным и отказался от дальнейшего участия.

Тадеуш Литвиньский: Влияет ли каким-либо образом новая экономическая ситуация на ваше творчество?

Кир Булычев: Я чувствую только, что нужно работать, а не жаловаться на то, что все вокруг плохо. Вот, например, я вернулся в Москву и пришел к себе в институт. А там коммунисты давно уже вовсю хозяйничают, а со мной и говорить не хотят. Поначалу я понять не мог – почему это. Позже нашел объяснение. Дело в том, что мне перед моим отъездом позвонили из «Огонька» и спросили о том, что я думаю о ситуации в стране. Я ответил примерно следующее: «Вы ожидаете от меня стандартного ответа, поэтому я вам скажу, что мы переживаем трудные и ужасные времена. Вскоре я начну ковырять в зубах, чтобы достать оттуда зернышки икры, которые там застряли…» И наш главный коммунист сказал мне: «Я знаю, что это ты нас имел в виду, когда говорил об икре. Мы это тебе припомним».

Минусы сводятся к тому, что таким, как я, людям приходится в какой-то мере идти на поводу у коммерческих издательств. Приходится откладывать «на потом» то, что хотелось бы написать для узкого круга. Но здесь уже все зависит от таланта. Ведь Хемингуэй, Маркес или Борхес также работали в условиях капитализма.

Тадеуш Литвиньский: Польша, отказавшись от опеки со стороны СССР, идет своей дорогой и предпринимает определенные шаги для того, чтобы вступить в НАТО. Как вы относитесь к этому, поддерживаете ли наши стремления?

Кир Булычев: Я считаю, что Польша имеет право делать все, что считает нужным. Вступление в НАТО формально переносит Польшу во враждебный России лагерь. Однако Польша и Россия редко когда дружили. Я думаю, что ваше вступление в НАТО – это чисто политическая проблема. Если бы Россия захотела бы когда-нибудь напасть на Польшу, то США защищали бы Польшу не зависимо от ее членства или не членства в НАТО. Из русского сателлита Польша превратилась в сателлита американского. Я предпочел бы, чтобы военные блоки вообще прекратили свое существование. Польша – великая страна и без блоков. Но если вы хотите стать передовой линией обороны США в Европе – это ваше дело.

Тадеуш Литвиньский: Ваша профессия историка отчетливо отражается в ваших новейших произведениях. Там заметно ваше желание исправить сфальсифицированные и укоренившиеся за многие годы в таком виде свидетельства прошлого. Вы не хотели бы написать правдивую историю СССР?

Кир Булычев: И без меня найдется множество желающих это сделать. Но вы только представьте себе, какая гигантская это работа – существуют ведь тысячи архивов и документов… Я могу осмысливать историю в рамках моих произведений, но писать ее мне не хочется. Вообще-то во всем мире не написано пока честной истории ни одного государства.

Тадеуш Литвиньский: Переводятся ли ваши книги на Западе? Как вас там принимают?

Кир Булычев: В последнее время, вместе с прекращением издания моих книг в Восточной Европе, количество издаваемых за рубежами России книг уменьшилось. В прошлом году в Мюнхене вышел из печати мой роман, в Греции напечатали детскую книгу, в Китае – несколько книжек; вот, пожалуй, и все. А как принимают? Да, в общем, никак особенно. Меня там знают – не более того.

Тадеуш Литвиньский: Расскажите о своих планах на ближайшее будущее. Не хотите ли вы написать что-нибудь остросюжетное технико-фантастическое?

Кир Булычев: Я противник рамок, названий и терминов. Напишу то, на что у меня хватит сил и что у меня получится.

1. Рассказ российского писателя Кира Булычева/Kir Bułyczow, который называется в оригинале «Спасите Галю!» (1990, авт. сб. «Коралловый остров»; 1990, ант. «Сборник научной фантастики», вып. 34; 1990 авт. сб. “Встреча тиранов”) перевела на польский язык под названием «Na ratunek/Спасите» ЕВА СКУРСКАЯ/Ewa Skórska (стр. 3-13). Иллюстрации МОНИКИ СВЕТЛИК/Monika Świetlik.

И это четвертая публикация писателя в нашем журнале (три предыдущие см. “Fantastyka” №№ 4/1983 и 11/1984 (где были напечатаны еще четыре рассказа «Гуслярского цикла»); ”Nowa Fantastyka” № 7/1996.

Почитать о писателе можно здесь А карточка рассказа находится тут Перевод рассказа на польский язык, кстати, в карточке не отмечен.

2. Рассказ чешского писателя Павела Гоусера/Pavel Houser, который называется в оригинале ”Láska na soustavĕ účtů” (1996, “Ikarie”, № 1) перевела на польский язык под названием «Milość w systemie podatkowym/Любовь в налоговой системе» АННА ДОРОТА КАМИНЬСКАЯ/Anna Dorota Kamińska (стр. 13-16).

Иллюстрации МАРЕКА АДАМИКА/Marek Adamik. "Задорный и поэтичный текст, сплетенный из налоговых проблем и магии" (Мацей Паровский). И это первая публикация писателя в нашем журнале. На русский язык это рассказ не переводился. Его карточки, равно как и биобиблиографического профиля автора на сайте ФАНТЛАБ – нет.

3. Роман знаменитого американского писателя Рэя Брэдбери/Ray Bradbury «Something Wicked This Way Comes» (1962) перевела на польский язык под названием «Jakiś potwór tu nadchodzi/Некое чудище приближается» ПАУЛИНА БРАЙТЕР/Paulina Braiter (стр. 25-41). Иллюстрации АНДЖЕЯ ГЖЕХНИКА/Andrzej Grzechnik. В номере напечатано продолжение романа.

Карточка романа находится здесь А почитать об авторе можно тут

(Продолжение следует)

1. Рассказ российского писателя Кира Булычева/Kir Bułyczow, который называется в оригинале «Прошедшее время» (1989, “Литературная газета”, № 22; 1993, авт. сб. “Чудеса в Гусляре”; 1997, авт. сб. “Великий Гусляр”; 2003, авт. сб. “Великий Гусляр”) перевел на польский язык под названием «Minione czasy/Прошедшие времена» ТАДЕУШ ЛИТВИНЬСКИЙ/Tadeusz Litwiński. (стр. 3-10). Иллюстрации ЯКУБА ЩЕНСНОГО/Jakub Szczęsny.

И это третья публикация писателя в нашем журнале (две предыдущие см. “Fantastyka” №№ 4/1983 и 11/1984 -- там были напечатаны еще четыре рассказа «Гуслярского цикла»).

Почитать о писателе можно здесь А карточка рассказа находится тут Данная публикация в ней не указана.

2. Рассказ американского писателя Майка Резника/Mike Resnick, который называется в оригинале ”For I Have Touched the Sky” (1989, “The Magazine of Fantasy and Science Fiction”, Dec.; 1990, ант. “The Year Best SF: Sevent Annual Collection”; 1998, авт. сб. “Kirinyaga”) перевела на польский язык под названием «Bowiem dotknęłam nieba/Ибо я прикоснулась к небу» ПАУЛИНА БРАЙТЕР/Paulina Braiter (стр. 3-6). Иллюстрации АНДЖЕЯ ГЖЕХНИКА/Andrzej Grzechnik. Читать этот рассказ еще тоскливее, чем предыдущий. То и дело ловишь себя на желании не только отбросить журнал в сторону, но еще и потоптаться на нем, дабы неповадно было. Но читаешь не в силах оторваться, а потом пережевываешь и пережевываешь в мыслях. Рассказ номинировался на обе высшие премии НФ – “Nebula” и “Hugo”. И в том, что он не получил безусловно заслуженные награды, виновата, вероятно, сходная реакция тех, от кого зависело присуждение этих премий… И это восьмая публикация писателя в нашем журнале (предыдущие семь см. “Fantastyka” № 10/1987; “Nowa Fantastyka” № № 6/1991, 10/1992, 12/1993, 8/1994, 10/1994, 4/1996).

На русский язык этот рассказ переведен под адекватным названием «Ибо я коснулась неба» в 1994 году, переводчик -- Д. ВЕБЕР. Почитать об авторе можно здесь Карточка рассказа находится тут

3. Роман австралийского писателя Джона Броснана/John Brosnan, который называется в оригинале “The Opoponax Invasion”, перевел на польский язык под адекватным названием “Inwazja Opoponaksów/Вторжение опопонаксов” ПАВЕЛ ЗЕМКЕВИЧ/Paweł Ziemkiewicz. В номере опубликовано продолжение романа (стр. 27-41). Иллюстрации ТОМАША ЛЕНЧИНЬСКОГО/Tomasz Lęczyński. Роман на русский язык не переводился, на его карточку можно глянуть здесь

(Продолжение следует)

4. В рубрике «Критики о фантастике» размещена большая статья Тадеуша Анджея Ольшаньского/Tadeusz Andrzej Olszański «Mesjasz i Szatan w najnowszej fantastyce polskiej/Мессия и Сатана в новейшей польской фантастике», в которой автор (несколько шире, чем указывает название) анализирует отражение религиозной и атеистической тематики в произведениях Жюля Верна, Герберта Уэллса, Клайва Стейплза Льюиса, Дж. Р.Р. Толкина, Джеймса Блиша, Роберта Хайнлайна, Айзека Азимова, Станислава Лема, Анны Борковской, а также молодых польских писателей-фантастов: Анджея Сапковского, Тадеуша Ошубского, Яцека Дукая, Марека Хуберата, Рафала Земкевича, Ярослава Гжендовича, Гжегожа Друкарчика, Эугениуша Дембского, Мирослава Яблоньского, Яцека Пекары, Феликса Креса, Артура Шрейтера, Яцека Инглëта (стр. 65-68). Захватывающее чтение – об этом говорят уже заголовки разделов: «Оптимизм и сайентизм», «Рационализм фэнтези», «Две перспективы», «К религиозной фантастике», «Фантастика как ересь», «Земкевич и дьявол», «От ерунды к чуду», «Ортодоксальный Сатана»… Возможно позже я вернусь к этой статье.

5. В рубрике «Рецензии» некто Reanimator обсуждает достоинства и недостатки повести швейцарского писателя Фридриха Дюрренматта «Поручение, или O наблюдении над наблюдателем наблюдателей» (Fridrich Dürrenmatt “Zlecenie albo o obserwacji obserwatora obserwatorów”. Tłum. Iwona Kotelnicka. “PIW”, 1993); журналистка, расследуя убийство жены видного психиатра, попадает в одно из небольших государств Южной Африки с тоталитарным строем. Это государство воюет с одним из своих соседей, и журналистка постепенно выясняет, что в этом бессмысленном с виду военном конфликте кровно заинтересованы некие третьи могущественные мировые силы, тестирующие в его ходе свои новейшие военные технологии. «Следует подчеркнуть формальное писательское мастерство Дюрренматта: повесть состоит их 24-х глав, каждая из которых является одним предложением. <…> Мастерски разработанный сюжет многопланов. Локальное поначалу расследование постепенно обретает глобальный характер, но обе линии – детективная и политическая – уступают по значению философским размышлениям над природной сутью окружающего нас мира»;

некто Karburator взвешивает на критических весах роман американского писателя Питера Страуба «Страна тени» (Peter Straub “Kraina Cieni” – это “Shadowland”, 1980. Tłum. Irena Lipińska. “Rebis”, 1993. Серия «Z salamandrą»); «этот роман несомненно значительно слабее “Истории с привидением”, его становится интересно читать лишь примерно с двухсотой страницы; но с этого момента читатель оказывается щедро вознагражденным за свое терпение»;

он же, Karburator, проделывает ту же операцию над романом американского писателя Клиффорда Саймака «Мастодония» (Clifford D. Simak “Mastodonia” – это “Mastodonia”, 1978. Tłum. Andrzej Leszczyński. “Phantom Press”, 1993. Серия “Fantasy & Science Fiction”); «это достаточно умело написанное чтиво, которое можно рекомендовать потребителям стандартной научной фантастики. Остальным читателям оно предоставит возможность потренироваться в критицизме»;

некто Kunktator пренебрежительно откладывает в сторону роман американского писателя Роберта Шекли «Бессмертие на заказ» (Robert Sheckley “Nieśmiertelność na zamówienie” – это “Immortality Incorporated”, 1959. Tłum. Elżbieta Kadej. “Amber”, 1993. Серия “Mistrzowie SF”); «в случае Роберта Шекли предлагаю следующую стратегию: рассказы читать обязательно, а романами можно пренебречь»;

а некто Denuncjator разочарованно вздыхает, завершив чтение романа американского писателя Фрэнка Герберта «Властелины небес» (Frank Herbert “Władcy niebios” – это “The Haven Makers”, 1968. Tłum Robert Reszke. “Amber”, 1993. Серия “Mistrzowie SF”); «даже исходя из неплохого замысла, Герберт не способен его развить, а здесь и замысел-то вторичен: человек -- марионетка в руках сверхсуществ» (стр. 68-69).

Далее Яцек Дукай/Jacek Dukaj ставит высокую оценку роману английского писателя Клайва Баркера «Ковер» (Clive Barker “Kobierzec” – это “Weaverworld”, 1978, в русском переводе “Сотканный мир”. Tłum. Elżbieta Wilczyńska, Urszula Zielińska. “Rebis”, 1993. Серия “Dark Fantasy”), хоть и указывает на некоторые его недостатки, главным из которых считает искусственно раздутый объем;

Яцек Собота/Jacek Sobota также довольно высоко оценивает роман американского писателя Майка Резника «Кунсткамера» (Mike Resnik “Gabinet osobliwości” – это “Sideshow”, 1982. Tłum. Katarzyna Karłowska. “Rebis”, 1993. Серия “Science Fiction”), открывающий цикл романов о пришельцах из космоса, нашедших себе убежище в земном “цирке уродов”;

Доминика Матерская/Dominika Materska и Ева Попëлек/Ewa Popiołek советуют читателям журнала обратить внимание на роман американской писательницы Джоан Виндж «Королева зимы» (Joan D. Vinge “Królowa zimy”. Tłum. Janusz Pultyn. “Phantom Press”, 1993. Серия “Fantasy i SF”); «Виндж ставит женщину в сердцевину действительности и пишет историю человечества, наблюдаемую с ее точки зрения. Писательница таким образом творит альтернативную историю, вроде бы известную, но на удивление новую»;

а Войтек Седенько/Wojtek Sedeńko хвалит «хьюгоносный» роман американской писательницы Кэролайн Черри «Люди со звезды Пелла» (C. J. Cherryh “Ludzie z gwiazdy Pella” – это “Downbellow Station”. Tłum. Jacek Manicki. “Alfa”, 1993. Серия “Biblioteka Fantastyki”); «это роман о переломной точке войны между двумя человеческими расами: земной, декадентской, живущей мгновениями славного прошлого, и звездной, оторвавшийся от своих корней, борющейся за выживание всеми возможными способами и строящей общество, опирающееся на новой этике и смело исследующее космос. <…> Черри не превозносит ни одну из сторон, равно как и не предает ни одну из них анафеме. <…>Из показанного ею следует, что все мы друг другу нужны, что человечество едино, и хотя нас иногда многое разделяет и ставит разные цели, в конце концов оказывается, что достигнуть этих целей мы можем лишь в том случае, если будем действовать сообща. Альтернатива этому – гибель, но космос велик и в нем всем хватит места» (стр. 70-71).

А еще дальше, в рубрике «Наука и НФ», некто Negocjator рецензирует интересную книгу известного польского философа и теолога епископа Юзефа Жициньского «Границы рациональности. Эссе из области философии науки» (Józef Życiński “Granice racjonalności. Eseje z filozofii nauki”. “Wydawnictwo Naukowe PWN”, 1993); «автор прослеживает перипетии битвы за рациональность, за истину, которая стала достоянием науки в основном лишь в нашем уже столетии. Как это ни забавно, но епископ не отдает предпочтения ни физикам-мистикам (тао физики), ни антиэволюционистам, но, вооружившись бритвой Оккама, “режет по краям”. С той же холодной иронией он творит расправу над философскими претензиями Хокинга, языковыми ригоризмами Виттгенштейна, поверхностным мистицизмом контркультуры, обожествлением компьютера, допускаемым Хофштадтером… Эйнштейн, Гëдель, Лейбниц, Ньютон, Пеппер – положительные герои книги, а на другом конце палитры мы находим сталинского любимца Лысенко, учителя и вдохновителя террористов Гегеля, скатывающегося в левизну вплоть до левитации Нейрата, фальсификатора экспериментальных результатов Гекеля. Жициньский не скрывает сомнений в естестве науки и природы, но, как это и пристало епископу, видит Бога как в красоте и гармонии мира, так и в том, что зияет щелями, стоит под знаком вопроса…»;

некто Predator знакомит с не менее интересной книгой английского ученого Алана Чалмерса «Что есть то, что мы называем наукой? Размышления над природой, состоянием и методами науки. Введение в современную философию науки» (Alan Chalmers “Czym jest to? Co zwiemy nauką? Rozważania o nature, statusie i metodach nauki. Wprowadzienie do wspólczesnej filozofii nauki.” Tłum. Adam Chmielewski. “Siedmogród”, 1993) -- переведенном на множество языков и вероятно самом популярным в англоязычном мире пособии для лиц, интересующихся проблемами и теорией современной науки;

некто Negocjator в рецензии, названной «Стриптиз мозга», уверяет, что книга ученой-генетика Энни Моэр и журналиста Дэйвида Джессела «Пол мозга – о действительном различии между мужчиной и женщиной» (Anne Moir, David Jessel “Płeć mozgu – o prawdziwej różnicy między mężczyzną i kobietą”. Tłum. Nina Kancewicz-Hoffman. “PIW’, 1993. Серия “Biblioteka Myśli Wspólczesnej”) «никакой не сексистский или антифеминистический манифест, но серьезный научный труд»;

а некто Kunktator советует читателям журнала немедленно ознакомиться с замечательным сборником головоломок и логических задач и загадок, составленным профессором философии Университета Индианы Реймондом Смулляном «Как называется эта книга? Тайна Дракулы, логические игры и головоломки» (Rajmond M. Smullyan “Jaki jest tytul tej książki? Tajemnica Draculi, zabawy i lamigłówki logiczne”. Tłum. Bohdan Chwedeńczuk. “Książka I Wiedza”, 1993) (стр. 72).

5. Короткий комикс АНДЖЕЯ ЯНИЦКОГО/Andrzej Janicki носит название «Bohater/Герой» и располагается на стр. 73-76.

6. В рубрике «НФ в мире» Ласло Абран/László Ábrán обозревает ноябрьский и декабрьский номера 1993 года венгерского журнала «Galaktika». Ноябрьский номер – тематический, он посвящен отображению столь таинственного и воистину чарующего домашнего животного, как кот, в НФ литературе и искусстве. В этом же номере представлен своими работами молодой венгерский график ИШТВАН КУКЛИС/Istvan Kuklis. В декабрьском номере – интересные работы еще одного молодого венгерского художника – ИМРЕ ФЕКЕТЕ /Imre Fekete. Здесь же Лех Енчмык реферирует декабрьский 1993 года номер американского журнала “Locus”. Там, среди прочих материалов, напечатано довольно длинное письмо Кира Булычева, из которого, по словам Енчмыка, следует, что «в российской научной фантастике после исчезновения цензуры ничего интересного не происходит, а на рынке, как и в Польше, доминируют переводы с американского языка». Далее Енчмык приводит длинную цитату из письма. Поскольку это перевод с англоязычного текста, который в свою очередь представляет собой перевод с русского, я, не отваживаясь на еще одно переводное звено, просто-напросто перескажу этот отрывок. Булычев сообщает о том, что его пригласили на книжную ярмарку в Санкт-Петербург, но он еще не решил, поедет ли туда. Одна из причин такой нерешительности в том, что в стране нет ни права, ни порядка. «Совершенно так, как если бы человек жил в плохом романе о близком будущем, в котором царствует анархия». И здесь же Булычев рассказывает о том, как они вдвоем с хорошим знакомым месяц назад ехали в спальном вагоне поезда из Санкт-Петербурга в Москву, а когда проснулись, обнаружили, что лишились пиджаков, хотя вагон был «международным», а двери купе запертыми. Пиджаки они позже обнаружили изрезанными на лоскуты в туалете. Выяснилось, что оказались ограбленными еще два купе, а проводники всю ночь провели, забаррикадировавшись в своем служебном закутке. Бригадир смены в ответ на жалобу заявил, что «ворам ведь тоже на что-то жить надо. Говорите спасибо, что они вам горло не перерезали». Неделю назад жена припарковалась перед домом, где живет ее мать, пошла ее навестить, а когда через полчаса спустилась вниз, не смогла завести мотор. Заглянула под капот, а там все провода порезаны, воры, видимо, пытались угнать автомобиль без ключа, да что-то у них не заладилось. В тот же день солдаты из близлежащей казармы вломились на дачу дочери, украли одежду, переносную газовую плиту и наложили кучу на пол. Такие дела (стр. 78).

7. В небольшой статье «Мistyka i technika» (стр. 78-79) Лех Енчмык/Lech Jęczmyk прослеживает связи между указанными категориями, вспоминая в качестве преамбулы прочитанные им когда-то в газете «New York Times» воспоминания некоего баптиста. Ожидая второго пришествия Христа (поскольку времена наши, конечно же, апокалиптические), руководители баптистской общины развернули широкую подготовку к нему. Одним из мероприятий такой подготовки была отправка в Иерусалим (а где еще может сойти с небес Мессия, кроме Иерусалима?) киносъемочной экспедиции, в которой этот самый мемуарист был оператором. Так вот одной из основных забот общины, горячо обсуждавшейся на совещаниях, был подбор нужных фильтров, чтобы применяемая кинопленка не засветилась божественным сиянием. «В начале всегда вера, а остальное – это уже технические трудности. И так бывает чаще, чем нам кажется. Может быть, мы когда-нибудь узнаем, как древние египтяне строили пирамиды, но, не будучи ими, никогда не поймем, зачем они это делали. Или вот: как объяснить неверующему, зачем в средневековье люди отдавали столько сил и энергии строительству готических соборов – этих нацеленных в небо космических кораблей, способных обеспечить их строителям и спонсорам перелет в новый, счастливый мир. И, раз уж зашла речь о космических кораблях, то давайте посмотрим на корни этого величайшего предприятия XX века…». Одним из таких корней Енчмык считает идеи русского философа Николая Федорова, полагавшего, что главной задачей человечества является воскрешение всех умерших. Ну а поскольку такой толпе на Земле ну никак не поместиться, необходимо осваивать космическое пространство. Идеи Федорова оказали большое влияние на русскую литературу: их отголоски можно отыскать у Достоевского (в романе «Братья Карамазовы»), у Заболоцкого, Хлебникова, Платонова; но лишь один из учеников философа, сильно увлекавшийся техникой, занялся практической стороной решения мистической проблемы. «Его заинтересовало не воскрешение покойников, а переселение воскрешенных в иные миры. Он был сыном польского ссыльного и звали его Константин Циолковский. Будучи совершенно глухим, он слышал голоса ангелов и удостоился титула “отец русской космонавтики". И, чтобы было еще смешнее – Федоров был внебрачным сыном князя Гагарина». Другой корень Енчмык видит в популярности веры американского астронома Персиваля Лоуэлла в существование каналов на Марсе. «Такую сеть каналов могла построить только высокоразвитая цивилизация, контролировавшая все происходящее во всепланетном масштабе. Коммунисты сделали из этого вывод о том, что на Красной планете установлен самый передовой и прогрессивный общественный строй». И, наконец, третий корень – в гитлеризме. «Только сумасшедший диктатор мог вкладывать громадные деньги в сомнительную ракетную программу. Позже немецких специалистов поделили между собой США и Россия, а еще позже властвовавший в огромной и мощной империи четвертьинтеллигент Хрущёв заставил 200 миллионов бедняком отправить одного из них на околоземную орбиту. И вот таким вот образом мы построили пирамиду XX века, увенчав ею Эпоху Разума».

8. Здесь же (стр. 78-79) в статье (которую, пожалуй, следует назвать фельетоном) «Szczur zutylizowany/Утилизированная крыса» Анджей Сапковский/Andrzej Sapkowski называет научную фантастику «невидимой литературой» и сравнивает ее с крысой, которая незаметно и осторожно, под покровом тьмы, забирается в контейнер с утильсырьем и вместе с ним подвергается этой самой утилизации.

9. И чуть дальше (стр. 80) Адам Холлянек/Adam Hollanek в статье «Glupie i niebezpieczne!/Глупо и опасно!» сокрушается над тем, что, похоже, пророчество Станислава Лема о том, что мы вступаем в новое средневековье (не исполненное веры, но темное, страшно глупое, почему и опасное) сбывается прямо на глазах.

10. В рубрике «Список бестселлеров» за февраль 1994 года (стр. 80) содержится лишь одна книга польского автора – “Ostatnie życzenie/Miecz przeznaczenia” Анджея Сапковского. В феврале вышли из печати сразу три книги Ф. Дика – все они занимают высокие места в списке. Одно из ведущих издательств фантастики – познаньский «Rebis» -- распалось на две части: “Dom Wydawniczy Rebis” и “Rebis spólka cywilna”.

9. И последняя публикация в этой импровизированной антологии – перевод четырех рассказов из цикла «Великий Гусляр» русского советского писателя Кира Булычева, впервые опубликованных в журнале «Уральский следопыт» (1980, № 2).

Это рассказы «Упрямый Марсий», «Черная икра», «Два вида телепортации» и «Дар данайцев», которые под соответствующими названиями «Uparty Marsjasz», «Czarny kawior», «Dwie metody teleportacji» и «Timeo Danaos…» перевела АНИТА ТЫШКОВСКАЯ/Anita Tyszkowska. Цветная иллюстрация АНДРЕЯ СОКОЛОВА и его же – черно-белая. Напомню, что это не первая и, конечно, не последняя публикация произведений К. Булычева и в нашем журнале и вообще в Польше. Об авторе можно почитать здесь Карточки рассказов тут

10. В этом номере заканчивается публикация романа Эдгара Райса Берроуза/Edgar Rice Berroughs «Księżniczka Marsa/Принцесса Марса». Три цветные иллюстрации В. М. ТРЫБКИ/W. M. Trybka. Ну а я выставляю репродукции трех книжных обложек.

(Окончание следует)