Подобный повествовательный прием был использован в продолжении «Доктора Мухоловкина» — романе «Профессор Допотопнов» ("Profesor Przedpotopowicz"), где титульный герой, профессор Оксфорда, вместе со слугой Станиславом и уже известным нам лордом Пакинсом исследуют трещину, образовавшуюся после землетрясения в Боснии.
В ходе исследований землетрясение повторяется, джентльмены оказываются в изолированной обвалом от внешнего мира пещере,
где их охватывают видения путешествия к центру Земли, благодаря чему они возвращаются в доисторические времена и становятся свидетелями эволюции — начиная с первой амебы.
Помимо природоведческих затрагиваются и антропологические темы прямиком из «Первобытной культуры»Эдварда Тайлора – первобытное племя приносит Пакинса в жертву при строительстве хижины.
Автор также делает много язвительных намеков на современные ему времена, например наблюдение за доисторическим крокодилом заканчивается выводом о том, что одна из величайших актрис того периода, «Сара Бернар пришла бы в восторг, если бы смогла водить нечто подобное за собой на поводке» (элегантные дамы, владеющие экзотическими животными, пользовались успехом в салонах на рубеже веков).
Однако, в отличие от приключений Мухоловкина, Допотопнов в своем путешествии переносится еще и в будущее, в 11895 год (т.е. 1200-й год «господства всеобщей взаимной любви»). Это видение умеренно оптимистично, ибо согласно ему «желтая раса стерла с лица земли белую, но не сумела подняться на нужные высоты и получила за это возмездие от самой природы. Суровые зимы и связанные с ними бедствия начали в 5-м тысячелетии опустошать села и города. В 6-м и 7-м тысячелетиях снег и льды на многие века заковали все северные и умеренные страны. (...) Еще позже произошли сильные наводнения, эпидемии и климатические катастрофы». Однако результат оказался положительным, поскольку во всем и повсюду господствует теперь «любовь к ближнему, доходящая до самопожертвования», повсеместно практикуется вегетарианство (кроме того, принятие пищи считается «грубой потребностью и совершается в уединении»), и вследствие соблюдения этой возвышенной любви «одухотворенные, кроткие лица жителей сияют лучистым светом». Жители эти, добавим, бесполы — они уже не придают значения такой незначительной вещи, как пол, что очень удивляет профессора Допотопнова, которого директор (директриса?) водит по Музею северных древностей. В этом музее профессор с умилением обнаруживает мемориальную доску от памятника Копернику в Варшаве. Испытанный подъем патриотических чувств вырывает его из забытья, но, очнувшись, он чувствует себя уже другим человеком. Роман заканчивается самокритикой: «Я недостаточно верно служил обществу. Я работал на чужую нацию, на богатую зарубежную литературу, забывая, что мне надо отдать святой долг своей, бедной».
Вот как природа разными путями ведет к одним и тем же целям
Следует отметить, что образ будущего из «Профессора Допотопнова» был повторением научных взглядов Маевского, изложенных в небольшой книге «Конец Света. Обзор событий, которые могут принести Земле разрушение» (“Koniec Świata. Przegląd wypadków, jakie mogą sprowadzić zagladę na ziemie”, 1887), где обсуждались теории о приходе «такого времени, когда земля, которую мы чувствуем под ногами, прекратит свое существование, рассеявшись, словно туман».
Уже оглавление звучит пугающе: «Падение Земли на Солнце» — «Сгорание в Солнце» — «Падение Луны на Землю» — «Земля как бомба, начиненная динамитом» — «Будет ли новый потоп?»
Однако книга имеет позитивный (и, конечно, позитивистский) финал, с эволюционизмом и христианством на заднем плане; перед тем, как наступит конец света, «человечество несомненно достигнет таких усовершенствований, которые мы сегодня даже понять не можем, человек будет все больше и больше дифференцировать свои способности и деятельность (...) воителей лишат их оружия (...) унизительная борьба за существование, погоня за тривиальными удовольствиями может быть заменена тяжелейшей, но благородной борьбой с дурными наклонностями». Сопоставление этого пророчества с окружающей действительностью приводит к размышлению о том, что массовые читатели дидактических романов с фантастикой на заднем плане не воспринимали их послания всерьез — лень, войны и тому подобное продолжают распространяться.
Самым популярным автором романов, содержащих природоведческую информацию, дидактические наставления и элементы фантастики, был Эразм Маевский (Erazm Majewski, 22 июня 1858 -- 14 ноября 1922),
который, помимо исследований мира растений и животных, занимался также археологией, этнологией и даже социологией и экономикой. И хотя к его достижениям относятся такие монументальные произведения, как «Наука о цивилизации»,
«Словарь польских зоологических и ботанических наименований в 2-х томах»,
«Кукушка в языке, песне и понятиях нашего народа», «Аист в языке и понятиях нашего народа»,
«Змея в языке и понятиях преимущественно польского народа», «Народные названия картофеля и их словоформы», «Растение и слово хмель, их происхождение и доисторическое значение»,
прославился он двумя романами для юношества: «Доктор Мухоловкин» (“Doktor Muchołapski”, 1890) и «Профессор Допотопнов» (“Profesor Przedpotopowicz”, 1898), описывавшими опасности, которым подвергаются ученые в ходе научных экспедиций. Однако тот, кто раскроет эти книги Маевского в предвкушении ужасающих рассказов о невзгодах, претерпеваемых исследователем в полевой работе, почувствует себя обманутым; это главным образом ужасно скучные научные лекции, не способные конкурировать с худшими даже произведениями Жюля Верна.
«Доктор Мухоловкин» рассказывает о великом польском диптерологе Яне Мухоловкине, «докторе Ягеллонского университета и почетном докторе университетов Оксфорда, Гейдельберга и Йены, деятельном члене всех зоологических и энтомологических обществ, а вместе с тем корреспонденте множества специальных изданий». Сей ученый муж «обнародовал по своей специальности несколько обширных исследований. Одно из них – о ктырях, написанное им еще в молодости – доставило ему европейскую известность…» Будучи беззаветно увлеченным научным поиском натуралистом, он готов был даже бросить невесту у церковного алтаря, чтобы погнаться за «редким экземпляром хищной мухи».
Однажды Мухоловкин обнаружил на принесенной ему в подарок мухе странное, микроскопических размеров, письмо, прикрепленное к «бедру левой ножки второй ножной пары». Тут же выяснилось, что письмо это написал лорд Пакинс (Puckins), президент английского Клуба чудаков. Этому человеку во всем сопутствовала удача; за что бы он не брался, все получалось наилучшим образом и без промедления. Это ранило его извращенную душу, и он хотел любой ценой хоть в чем-нибудь потерпеть фиаско. С этой целью он провоцировал судьбу в ходе своих многочисленных путешествий, пока наконец не добился желаемого; подаренный Пакинсу в Индии местным мудрецом эликсир, который должен был открыть ему разум и принести великое просветление, оказался своеобразным орудием мести британским колонизаторам.
Поскольку, помимо Индии — как известно всем горцам, — самой красивой местностью для путешественников являются польские Татры, Пакинс, очарованный их пейзажами, выбирает именно это место для достижения интеллектуальной нирваны. Он выпивает немного эликсира, но вместо того, чтобы объять умом вселенную, сжимается до размеров насекомого.
К счастью для него, вместе с ним сжимаются и одежда, и те канцелярские принадлежности, которые он носит с собой, поэтому Пакинс берет ручку и пишет письмо, отправляя его «с посланцем, каким еще никто не пользовался для почтовых услуг: с мухой, вышедшей на моих глазах из куколки». Мухоловкин, конечно же, решает спасти бедолагу. Он находит в его доме остатки индийского препарата, отправляется в Татры, уменьшается в размерах и отправляется в поисковую микроэкспедицию.
Уменьшение не вызывает у учёного особого удивления: «я очутился в совершенно другом мире, хоть и оставался на прежнем месте. <…> Я не узнавал самых простых и близких мне предметов. Листья, например, перестали быть для меня листьями, а казались мне огромными лоскутами с шероховатой поверхностью, усеянной бесчисленными щетинками».
После многих приключений, перемежающихся длинными лекциями о жизни маленьких обитателей Татр, Мухоловкин находит англичанина, а затем даже вызывает его на дуэль, обвиняя в том, что он принес гибель обитателям одного из муравейников.
Все, впрочем, заканчивается лучше некуда — случившееся оказывается выдуманным Мухоловкиным на отдыхе в горах, чтобы пробудить в молодом человеке страсть к научным исследованиям.
15. В рубрике “Publicystyka” напечатана очередная статья о польской ретрофантастике Агнешки Хаски и Ежи Стаховича (Agnieszka Haska, Jerzy Stachowicz), которая носит название:
ДИДАКТИЧЕСКАЯ СКУКА из ЧУЛАНА,
или ПОЗИТИВИСТСКИЕ ПОПУЛЯРНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ЛЕКЦИИ
(Dydaktyczna nuda z lamusa, czyli pozytywistyczne pogadanki fantastyczne)
Позитивизм имел полное право не любить фантастику – бродившие по замкам романтические вампиры не очень-то хотели вписываться в научную парадигму мира, а исследователи предпочитали глаз и лупу метафизическим порывам духа. Если исключить изобретения профессора Гейста и страшилку с задвиганием Розальки на сосновой доске в свежепротопленную печь на три «Богородице, дево, радуйся…», то может показаться, что мы не найдем ничего фантастического в польской литературе второй половины ХХ века, озабоченной эмансипацией, ассимиляцией и пропагандированием соответствующих гражданских позиций. Однако благодаря идее внедрения в литературу сюжетных нитей, популяризирующих развитие науки и техники, позитивизм парадоксальным образом заложил фундамент для развития жанра, используя фантастический стаффаж в дидактических романах для детей и подростков. Кажется, это был просто единственный способ слушать, не зевая во весь рот, скучные лекции о хорошем воспитании, а также стрекозах и бабочках.
Так продолжаться не может, потому что иначе болваном вырастешь
Конечно, идея совмещения дидактики, популяризации науки и элементов фантастики не была новой — достаточно вспомнить некоего мсье Жюля Верна. В польской литературе первые подобные попытки предприняла Софья Урбановская/Zofia Urbanowska, автор чрезвычайно популярного романа «Зачарованный Гутя» (“Gucio zaczarowany”, 1884), в котором восьмилетний Гутя, шалопай и бездельник, убегая от гувернера, выражает желание стать мухой (потому что ей «свободу никто не ограничивает и гувернеров не назначает»).
Как обычно в таких случаях бывает, надо осторожнее выражать свои желания, потому что таковые иногда сбываются — вдруг появился некто в черном одеянии, «с сильно морщинистым лицом, торчащим подбородком и огромным носом, на который опирались стекла очков»,
и гутина «красивая синяя одежда куда-то исчезла, сменившись каким-то серым телом, опоясанным полосами и испещренным черными пятнами, нос вытянулся и обрел форму замысловатой трубки (...), а из груди выскочили целых шесть ног».
Плачущий Гутя тут же обещает исправить свое поведение – однако вредный некто в черном объявляет, что вернет ему человеческий облик только тогда, когда мальчик и в самом деле перестанет быть бездельником, и исчезает, оставив ему в утешение красную шапочку, отличающую его от других мух, чтобы его в этом жестоком зверском мире не сожрали случайно. Гутя в ходе серии собеседований с кротом, воробьями, мухами, ткачом-отшельником и принцессой Ëасей/Joasia, превращенной в пчелу за то, что унижала своих слуг, конечно, начинает понимать, что лень хоть и привлекательна, но не приветствуется обществом.
Наконец, наступает момент окончательного покаяния — Гутя подслушивает жалобные сетования матери на надгробии своих умерших братьев, которые были энергичными и трудолюбивыми, не то, что Гутя, растущий лентяем. В этот момент мальчик просыпается в саду в человеческом облике; все случившееся оказывается сном, но очень полезным, потому что с этих пор Гутя всех уверяет в том, что он всегда и всюду будет вежливым и отвратительно трудолюбивым.
Софья Урбановская, одна из самых популярных в те времена авторов романов для детей и подростков, помимо книги о приключениях Гути написала также продолжение повести «Сказка о рассорившихся принцах и королеве жемчужного дворца»Марии Юлии Залеской (Maria Julia Zaleska “Baśn o niezgodnych królewiczach i królowej perłowego pałacu”, 1889).
Залеская, которую сегодня помнят как первую переводчицу романов Джеймса Фенимора Купера и Фрэнсис Ходжсон Бернетт, в своем романе описала борьбу правителей трех королевств: Кристаллика, Зеленки и Хохолка, символизирующих минералы, растения и животных соответственно. В романе Софьи Урбановской«Атланта, или Приключения мальчика на таинственном острове» (“Atlanta, czyli przygody młodego chłopca na wyspie tajemniczej”), опубликованном в 1893 году, сирота Янек помогает королям помириться, после чего они пишут серию статей для журнала «Семейные вечера».
16. На страницах 70—71 напечатана очередная статья о польской ретрофантастике Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz, которая носит название:
АВИАЦИЯ ИЗ ЧУЛАНА, или Подоблачные герои
(AWIACJA z LAMUSA czyli podobłoczni bohaterowie)
Стремление покорить небо имеет в Польше давнюю традицию. Хотя уже в 1647 году Титус Ливий Бураттини, астроном и механик-изобретатель при дворе Владислава IV Вазы, построил модель летающего дракона с подвижными крыльями, настоящее безумие воздухоплавания охватило двор Станислава Августа Понятовского благодаря модной новинке из Франции – воздушному шару.
Правда, опасались, что изобретение главным образом облегчит воровство и похищение девушек, но это не помешало проявить себя отважным покорителям космоса, таким как Ян Потоцкий, автор «Рукописи, найденной в Сарагоссе», который вознесся в воздушное пространство 14 мая 1790 года в сопровождении француза Бланшара, своего слуги турка Авраама и белого пуделя (и был первым поляком на сей тернистой стезе).
Энергичные попытки взлететь выше и дальше быстро захватили воображение таких писателей и поэтов, как Францишек Дионисий Княжнин и Адам Нарушевич — ведь если можно полететь в Бялоленку, то почему нельзя полететь на Луну?
W powietrze, w oczy wznisione, szumem rosnącym na niebie/В воздух, в вознесенные очи, растущим в небе шумом
Первый польский роман с использованием этого мотива был написан всего через два года после знаменитого пилотируемого полета Жана Франсуа Пилятра де Розье и Франсуа Лорана д'Арланда — в 1785 году. Роман «Войцех Здажиньский, жизнь и приключения свои описывающий» (“Wojciech Zdarzyński, życie I przypadki swoje opisujący”) ксендза Михала Димитра Краевского/Michał Krajewski
весьма многим напоминает роман «Николая Досвядчинского приключения»Игнация Красицкого (Ignacy Krasicki “Mikolaja Doświadczyńskiego przypadki”, 1776),
но сюжету побега главного героя от ростовщиков на Серебряный шар нельзя отказать в оригинальности. Правда, часть этого путешествия Здажинский и его спутник совершают в обморочном состоянии, но на Луне они открывают существование двух стран — Селаны и Вабада.
В 1856 году в польской фантастике в гондолу воздушного шара села первая женщина — загадочная Бронзовая Маска с гладким лицом и красивыми губами, желающая пережить приключение всей ее жизни, сохраняя при этом инкогнито.
Однако даме не подобает совершать такое путешествие в одиночку, поэтому она пишет письмо знаменитому врачу и путешественнику, porte-parole автора романа Теодора Трипплина/Teodor Tripplin: «соблаговолите совершить вместе со мной воздушное путешествие в гондоле воздушного шара Нассау в следующую Среду. Наш знаменитый аэронавт, г-н Грин, владелец этого воздушного шара, из-за ненастной погоды прекратил, правда, серию воздушных экскурсий, совершаемых каждую Среду из сада Во-Халла, но, поддавшись уговорам, любезно разрешил совершить с нами еще одну экскурсию — в будущую Среду, в три часа дня, из того же сада в воздушные сферы (...) и будет ждать нас в условленном месте и времени с воздушным шаром, наполненным чистым газообразным водородом, если по крайней мере в этот день с утра небеса окажутся добры». Доктор тут же восторгается грядущим приключением, с умилением размышляя: «я не буду больше тащиться в тряской карете по грунтовым дорогам, не буду слышать отвратительный стук колес и устрашающие гудки паровоза, не буду больше испытывать невыносимой тошноты, страдая от морской болезни при плавание на пароходе, но свободный, как птица, даже не шевеля крыльями, стану скользить по небу и любоваться восхитительными видами. И когда я вернусь на землю к людям (...), мне будет отрадно вспоминать, что я летал высоко над ними, что я не побоялся доверить свою жизнь китайке, раздутой наилегчайшим газом». Итак, Ражно пакует вещи, собирась в путешествие, берет с собой для физиологических экспериментов пару голубей, кролика, канарейку, воробья, мышь, лягушку и семь тараканов, и вместе с Бронзовой Маской и господином Грином устремляется ввысь. Столь эмоционально предвкушавшееся путешествие, однако, не изобилует особыми событиями, за исключением того, что канарейка и кролик дохнут, воробей и голуби улетают, тараканы пожирают друг друга пока в живых не остаются две особи, лягушка проявляет полное равнодушие, мышь спит, а доктор влюбляется в загадочную женщину и даже осмеливается ее поцеловать.
В связи с этим последним переживанием после посадки воздушного шара на палубу гамбургского корабля оставшуюся часть романа «Маскарад в облаках, или Воздушное путешествие в Северное море» (Teodor Tripplin “Maskarada w obłokach, czyli podróż napowietrzna na Morze Północne”, 1856) занимают тщетные попытки нарушить инкогнито Маски в Англии и Франции.
W niebo otwarte w rosnącej gloryi śmigła/В небо открытое в растущей славе пропеллера
Еще в 1893 году Владислав Уминьский (Władysław Umiński) мечтал совершить путешествие к полюсу на воздушном шаре, но вскоре самолеты и другие странные летательные аппараты стали вытеснять почтенные воздушные шары из литературы. Предтечей этого тематического направления в польской фантастике был Людвик Щепаньский (Ludwik Szczepański), который в книге «Король воздуха. Роман из недалекого будущего» (“Król Powietrza. Powieśc z najbliższej przyszłości”) описывает приключения Яна Сильницкого, его невесты Анны и его помощника и друга Антония Крушека.
Сильницкий, имя которого ассоциируется не только с силой, но и с двигателем, является гениальным инженером и изобретателем аэромобиля. Это машина напоминает скорее оригинальные прототипы тех летательных аппаратов, которые так и не взлетели в небо, чем тех, которым это удалось сделать: «Вся конструкция была чрезвычайно легкой, ажурной, из алюминия, бамбука, только центральная часть была массивной, c кабиной, похожей на большой ящик или вагончик с окошками (...) Корабль поднимается благодаря вращению обоих ветряных колес диаметром тринадцать метров, приводимых в движение двумя небольшими электромоторами...» Аппарат носит гордое название «Свобода». Сильницкий хочет, чтобы его использовали только в мирных целях как средство передвижения для простых граждан. К сожалению, изобретатель проживает в той части Польши, которая отошла после очередного «разбора» к Пруссии, что несколько усложняет ситуацию; ибо как только кайзер узнает об изобретении, он, конечно же, решает, что обычным людям хватит для передвижения и трамваев с омнибусами, а летательный аппарат должен стать новым оружием, благодаря которому Пруссия победит своих извечных врагов и завоюет весь мир. Сильницкий отказывается от сотрудничества и попадает в тюрьму, а его друзья летят на «Свободе» в Париж, где разрабатывают план небольшой частной войны с германцами. Однако летательная машина становится инструментом массового уничтожения, потому что Крушек и Анна решают бомбить Пруссию, добиваясь этим освобождения Сильницкого. Воздушный терроризм процветает, пока они во время одного из воздушных налетов не попадают под обстрел с земли, из-за чего совершают вынужденную посадку и разбиваются... в Татрах! Там их встречает Климек Ендрол, конечно же, из рода Гонсеницовых (Gąsienicowie): «Ну ничего себе! Жутко ж вумные з вас ынджынеры! Экую ладную машину замастрячили, жаль, что так на ней навернулись». Сильницкого в конце концов освобождают, но вся эта суматоха с летательными аппаратами нового типа вызывает гонку вооружений и приводит к началу большой войны в Европе. Ну что ж, в 1909 году, когда роман был опубликован, такая война еще была из области фантастики. Щепаньскому, в свою очередь, не повезло – роман «Король воздуха» вышел из печати уже после первого полета братьев Райт, так что книга с самого начала выглядела несколько анахроничной. Автор даже посчитал необходимым это объяснить и написал в предисловии: «когда я приступал к этой работе, триумфы авиации еще не получили огласки, потому что только в летние месяцы 1908 года братья Райт и Фарман совершили свои эпохальные полеты».
Появление самолета произвело впечатление и на поэтов, особенно футуристов, восхвалявших красоту машины. Ежи Янковский (Jerzy Jankowski) посвятил стихотворение «Splon Lotnika/Зажигание Летчика» первой польской жертве авиакатастрофы, подпоручику Перловскому, разбившемся в варшавском районе Мокотув в марте 1913 года,
(На фото: Похороны летчика Александра Перловского в Варшаве)
а Пшибось (Julian Przyboś) превозносил триумф авиации независимой Польши в «Полете Орлиньского/Lot Orlińskiego».
(На фото: Пилоты Болеслав Орлиньский (справа) и Ежи Баян возле прототипа самолета PZL-P.11)
Тот же Орлиньский стал наряду с дуэтом Жвирко-Вигура героем довоенных массовых средств информации, как первый поляк, совершивший перелет Варшава-Токио-Варшава. Кстати, самолет каким-то образом подтвердил опасения наблюдателей первых испытаний аэростата, ведь летчики с фантазией иногда похищали из монастыря своих возлюбленных. В постоянный репертуар вошли также перелеты из усадьбы в усадьбу, сочетающиеся с пьяными вечеринками и томными вздохами паненок по красивым (а как же!) мужчинам – покорителям неба.
Поскольку довольно быстро после восстановления независимости представление о Польше как об авиационной державе стало элементом официальной пропаганды, неудивительно, что в польской фантастике летательный аппарат и его пилот часто становились героями борьбы за вашу и нашу свободу. Пилот обычно был не только патриотом, но и гениальным изобретателем, и его изобретением был уже не обычный воздушный шар и даже не дирижабль, а машина тяжелее воздуха. Стефан Барщевский (Stefan Barszczewski) придал летательной машине аналогичную функцию в книге «Как это могло быть» (“Jak być mogło”, 1926).
Тут инженер Жарский, конструктор патриотического геликоптера «Полония», бежит от жестоких пруссаков в Англию, чтобы создать в изгнании целые эскадрильи боевых вертолетов, разгромить немцев, дать миру мир, а Польше -- независимость. В свою очередь, Анджей Лëт, герой книг Казимежа Чижовского (Kazimierz Czyżowski), строит летающий город во славу Отчизны, чем завоевывает воображение молодых читателей, которые в годы оккупации охотно пользовались конспиративной кличкой «Лëт».
[
Samolot czuwa nad światem/Самолет бдит над миром
Роман Эдмунда Езерского (Edmund Jezierski) с весьма оригинальным названием «Властелин <небесных> просторов» (“Władza przestworzy”, 1930) переносит читателей в более экзотические места.
Его герой — некто Ельский, пилот суперсовременного самолета-мечты "Orzeł/Орел", пламенный борец за свободу угнетённых наций. На этот раз он поддерживает инициативу, которая сделала бы его знаменитым и сегодня -- хочет сражаться за освобождение Тибета. Разница только в том, что бедные тибетцы оккупированы не китайцами, но англичанами. У Ельского, впрочем, есть благословение самого Далай-ламы: «Белый вождь, пришедший с Запада, чтобы принести свободу Тибету! Да благословит тебя Будда!» Тибетский лидер оказывается, стало быть, сторонником вооруженной борьбы, ведь Ельский ради справедливой цели использует невероятное оружие, установленное на бортах целой эскадрильи суперсамолетов. «Узрите же эти его снаряды со сжиженным воздухом, способные в мгновение ока заморозить целую армию и сделать ее неспособной к бою. Узрите все эти другие орудия войны, выбивающие оружие из наших рук». Нет ничего удивительного в том, что жестокие колонизаторы проигрывают в схватке, а Ельский и его бойцы улетают, чтобы принести свободу другим странам. От них остается лишь легенда о том, кто "слетел на чудесной птице с неба, завоевал свободу и, сделав свое дело, вернулся на него".
Самым большим неудачником эпохи авиации оказался дирижабль и его капитан. Эпоха прекрасных гигантов миновала с катастрофой «Гинденбурга», а командиры этих машин так и не снискали такой славы, как первые пилоты самолетов. В польских фантастических романах межвоенного периода появлялись футуристические суперцеппелины, но они обычно они лишь добавляли изюминки описаниям великих воздушных сражений. Однако экипаж этих машин оставался анонимным, а романтическим героем всегда представал одинокий пилот-изобретатель самолета или вертолета. Да и как сделать романтическим героем командира воздушного корабля, связанного с немецкой технической мыслью? Впрочем, Щепаньский уже в «Короле воздуха» предсказал быстрый конец эпохи дирижаблей: «Цепеллиновский воздушный шар — всего лишь очень дорогая игрушка, для работы которой требуется большой штат людей и которая может оказывать услуги только при очень благоприятных обстоятельствах».
И хотя увлечение самолетами не ослабевало, уже в 1930-е гг. у них появилась грозная конкуренция — ракеты и болиды, благодаря которым фантастические покорители воздушных просторов могут стать покорителями космоса. Однако летающие в небесах машины не позволили вытеснить себя с поля боя и вместе со своими отважными пилотами до сих пор отважно сражаются – только уже во славу галактики.
Большая часть подзаголовков почерпнута из стихотворения Юлиана Пшибося«Полет Орлиньского».
Очередной фрагмент интереснейшего обзора Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz в серии «Из чулана» (то есть оттуда, где хранится нечто подзабытое, потерявшее актуальность, но тем не менее полезное), носит название:
ЖЕЛТЫЕ из ЧУЛАНА, или У СТРАХА РАСКОСЫЕ ГЛАЗА
(Żółci z lamusa czyli starch ma skośne oczy)
В начале 1920-х годов Польшу охватило совершенное безумие новой игры, которую шутливо называли китайским способом завоевания мира. Корнелий Макушиньский/Kornel Makuszyński писал в заметках “Wycinanki”: «…людская кожа пожелтела, вся жизнь похожа на яичницу, такое все очень китайское. Маджонг в каждом доме, и вскоре не поздоровится тому, кто не умеет в него играть! (…) Отец отречется от сына, мать – от дочери, дети – от родителей, прислуга – от хозяев, любовник – от любовницы, преступник – от полицейского, издатель – от писателя, избиратель – от депутата. (…) Умирающий отец оставит в наследство детям лучшую тактику игру в маджонг, дочери будут получать ее в приданное, как исконный рецепт торуньского пряника – сто сорок четыре маджонговские кости».
Китайская угроза, не обязательно заключавшаяся в победном шествии маджонга по западным странам, воспринималась в начале ХХ века целиком всерьез, а страх перед азиатами, являвшийся одним из основополагающих сюжетных линий популярной культуры того времени, известен ныне под определением «желтая опасность» или даже «желтый ужас».
Раскосые черные глаза вглядываются в даль
Вопреки видимости, началось все это с Соединенных Штатов Америки, где под конец XIX века начало резко возрастать количество китайских иммигрантов, что вызвало неприязненную реакцию общественного мнения, а также страх перед потоком «желтых» и в результате привело к законодательному ограничению иммиграционной квоты для азиатов в 1882 году (с 30 тысяч до 105 человек в год).
Лавинообразное увеличение количества иммигрантов-китайцев привело также к соответствующему расширению погромной деятельности Ку-клус-клана на эту часть общества. Кстати говоря, значительную роль в создании этого психоза играла пресса, в особенности газеты, издававшиеся концерном Херста. Тем временем возрастающая мощь Японии, восстание боксеров и, наконец, сражение под Цусимой породили страх в Европе.
Изобретение термина «желтая опасность» приписывается императору Вильгельму II, который даже заказал картину, на которой Германия и другие страны Европы готовятся к сражению с подлетающим к ним Буддой.
Эта тема была очень быстро подхвачена поп-культурой: наряду с соответствующими рассказами, массово печатавшимися в пальповых журналах, и одним из романов Джека Лондона, довоенным символом страха перед желтыми стал демонический доктор Фу Манчу (и его усы), известный по романам Сакса Ромера.
Самой известной предвоенной польской реализацией этого сюжета является, разумеется, роман “Nienasycenie/Ненасытность”Виткация (Witkacy), опубликованный в 1930 году.
В этом романе китайская армия вторгается в Польшу и захватывает в ней власть. Однако сюжет с вторгающимися в Европу азиатами прочно угнездился в фантастических романах, издававшихся в серии “Biblioteka Groszowa”, где жуткие кровожадные желтые начисто вырезают белых, а на этом фоне разыгрываются еще более жуткие любовные драмы.
Вот твой азиат!
Наиболее эпический образ борьбы Европы с «исполинским Востоком» рисует Стефан Барщевский (Stefan Barszczewski) в знаменитом романе “Czandu/Чанду” (1925).
В этом романе объединенную и цветущую Европу атакуют бесчисленные орды азиатских техноварваров на самолетах и дирижаблях. Однако прежде, чем дело доходит до решающей битвы, азиаты особым способом захватывают весь наш континент. Этот способ можно назвать демографическим: «…все большим потоком через края азиатской чаши начал переливаться избыток этой народности». В конце концов этот поток докатывается до надвислянского края. «Дошло до того, что это великое множество азиатов наложило на Варшаву специфическое пятно, как некогда множество “халатных” евреев». Среди миллионов мирно настроенных переселенцев находятся, разумеется, жестокие люди, которые с умилением вспоминают времена Чингиз-хана. Будучи объединенными в таинственной Организации курильщиков опиума, они не только предаются запретным наркотическим развлечениям, но в добавок к этому похищают людей, гипнотизируют их и терроризируют, используя телепатию. К ужасу миролюбивых «белых дьяволов» жуткие желтые добиваются своей цели, похищая дочь евродепутата Знича и ввергая этим весь мир в острый конфликт. Несмотря на усилия правительств азиатских государств, в этих странах вспыхивает антиевропейская революция, «разгорающаяся под лозунгом “Вперед на Запад, в Европу!”»
Первой, к тому же без борьбы, сдается Россия – «всегда пассивное, порабощенное, полумонгольское население России не стала сопротивляться и вступило в переговоры с захватчиками!» Легко угадать, на кого свалилась вся тяжесть обороны и кто обладает лучшим надлежащим опытом борьбы с восточными агрессорами. «Польша в очередной раз выступила наружной крепостной стеной арийской расы». К сожалению, противник не только силен, но и вооружен современным оружием, Польша не в силах с ним справиться. Она уже готовится признать очередное поражение, но тут на выручку приходит извечный и великолепный союзник – Соединенные Штаты. Этот союз непобедим, и зло оказывается побежденным свободолюбивыми народами, являющимися оплотом демократии.
Пойманных белых жарили на открытом огне
Подобную реализацию сюжетов борьбы огромных белых и желтых армий мы находим у Вацлава Незабитовского (Wacław Niezabitowski) в романе “Huragan od Wshodu/Ураган с Востока” (1928), который начинается так же, как и «Протоколы сионских мудрецов».
На тайном съезде множества индийских браминов, а также представителей Японии, Китая, Монголии, Аннама (нынешний Вьетнам), Тибета, Сиама и Кохинхины планируется поход на Запад, «чтобы обрушиться могучим, сносящим все преграды ураганом на ненавистные Европу и Америку, на этот белый, лишенный благородных идеалов мир, единственным девизом которого были, есть и всегда будут деньги, единственной целью – наслаждение жизнью, а единственным путем к этой цели – обман и эксплуатация». Такое столкновение с Востоком угрожает, конечно и Польше, внешней крепостной стене цивилизации и всего прочего – поэтому нет ничего удивительного в том, что британская разведка, живо интересующаяся происходящим, подключает к разведывательным действиям польского военного атташе, знаменитого кавалериста, майора Кароля Претевича. У Претевича есть, правда, слабость – он страстно любит панну Озари Асако (в его оправдание можно, однако, сказать, что девушка, хоть и является представительницей враждебного народа, похожа скорее на англичанку, чем на японку), но, несмотря на это, он энергично выполняет свое задание. Однако предотвратить войну не удается – во второй части книги «миллионные орды желтых полностью вырезали всех белых в Азии». Советский Союз охотно становится на сторону азиатов, и Военсовет европейских государств из последних сил обороняется на линии фронта, протянувшейся от Мурманска до устья Днепра, причем главное командование осуществляет, разумеется, польский верховный Начальник.
Наступает, наконец, день великой битвы, разыгрывающейся где-то между Волгой и Двиной, в которой кавалерийские дивизии, ведомые Претевичем, обрушиваются на желтую орду. Желтые, разумеется, терпят поражение на всех участках фронта. Панна Асака, вынужденная сражаться против возлюбленного, может, наконец, перейти на правильную сторону, а ординарец майора с радостью кричит: «Убирайтесь, желтки, прочь! (…) Наш Дедушка не столь кровожаден… наcтучал вам про шеям, ну и все на этом! Валите домой!»
Будьте спокойны, верьте! Враг сюда не дойдет, нам на помощь спешит уже Америка!
Чуточку измененную версию мы можем найти в приключенческом романе Марека Романьского (Marek Romański) «Miss o szkarlatnym spojrzeniu/Мисс с пурпурным взглядом» (1930), действие которого разворачивается в США.
На этот раз уже самой Америке грозит опасность, которую один из офицеров разведки характеризует следующим образом: «Враг сидит за океаном, это враг Америки и враг белой расы! (…) У него раскосые черные глаза, и он старательно украшает стальные крейсера гирляндами из пушек». И это опять-таки японцы являются средоточием зла.
Впрочем, изложенный в книге событийный сценарий частично сбылся в недалеком будущем. В книге японцы нападают на Гавайи, а их германские союзники в это же время посылают в Атлантику флот смертоносных суперцепеллинов. Тем же временем в самой Америке разворачивает преступную деятельность V колонна, террористическая организация под названием Заговор Слепого Джона, которая взрывает все, что попадается под руку и убивает членов президентского кабинета. Одним из руководителей этой организации является доктор Хайякава, который собирается уничтожить тысячи американцев новым бактериологическим оружием – атакующими мозг бактериями с привлекательным названием Cerebritus. Разумеется, он декларирует теорию доминирования желтой расы: «Слишком долго правил белый человек, слишком долго белая раса верховодила на всем земном шаре». Однако детектив Макгреди и его польский помощник Отоцкий разрушают планы заговорщиков, а американские летчики под командованием генерала Чарльза Линдберга (да-да, того самого Линдберга) разбивают войска агрессора.
Поднимутся неисчислимые орды ниппонских воителей
Наравне с войной с накатывавшимися с Востока ордами, доминировавшей в популярной литературе, предлагался также евгенический вариант решения желтой проблемы. Кстати говоря, отнюдь не с потолка взятый – один из лидеров американской евгеники, Лотроп Стоддард, писал в своих книгах об угрозе дегенерирования белой расы желтой расой и постулировал наряду с другими евгенические способы противодействия этой угрозе. Этот мотив появляется в романе "Bunt w krainie maszyn/Бунт в стране машин” (1928) Михала Русинека (Michał Rusinek), где «десять миллиардов человек живет, правда, в великолепных современных городах, но не имеет в достатке хоть чего-то съестного, чем можно было бы наполнить изголодавшиеся желудки. Эти десять миллиардов пока кормит с огромным трудом мать-земля, высасываемая со всех сторон – как старая, облепленная поросятами свиноматка, но у нее вот-вот пропадет молоко, и тогда миллиарды отпрысков с яростью набросятся на тело родительницы, безуспешно кусая пустые соски».
Особую опасность для окружающего мира представляет собой перенаселенная сверх всяких пределов, оглупляющая своих граждан опиумом и кокаином Восточная Страна Машин. Правда, Великий Мировой Совет, аналог Лиги Народов, пытается решить проблему, повышая размер пищевого пайка, но некоторые из членов Совета считают, что ситуация требует применения более радикальных мер. Навстречу их чаяниям выходит безумный ученый Митра, открывший в своих лабораториях новый элемент, названный «частицей священного огня», который, будучи источником «смертоносного эфирного излучения», превращает все больные и вырожденные организмы в пепел. Впрочем, первой жертвой сей «частицы» падает ассистент доктора, сифилитик Шавила. Митра, вместе с японским депутатом Мирового Совета, основывает фирму, которая подряжается поставить в городах всего света фонари, испускающие эти убийственные лучи. Падают первые жертвы – тут, однако, выходит на явь, что Митра реализует тайный план, целью которого является истребление только азиатской части человечества (в том числе его покровителей), чтобы Славянские Соединенные Нации со столицей в Свантевидграде перестали «там, на родимых равнинах, трястись от страха перед подступающим уже к их рубежам желтым потопом». Этот план рушит, однако, невеста Митры с приятным именем Луна, действующая в соглашении с негром Довром. В конце концов обитатели Востока избегают гибели, а вся эта история оказывается болезненным бредом Ежи Пастернака, единственного выжившего после взрыва в университетской химической лаборатории.
Чего еще страшнейшего им день грядущий принесет?
Китайцы уже издавна крепко держатся и строят планы покорения мира, хотя ныне борьба ведется не на военном, а на текстильно-обувно-игрушечном фронте.
Культовый страх перед желтыми в западной культуре усилился, понятное дело, в годы Второй мировой войны, а в послевоенном мире поленья в костер подбросили помимо прочих Роберт Хайнлайн своей «Шестой колонной» и зловещие азиаты из фильмов о Джеймсе Бонде. Не забыл о поддержании огня и Самюэль Хантингтон, сочиняя знаменитое «Столкновение цивилизаций». Ближайшее сражение – на этот раз спортивное — уже в августе.
облако тэгов
