— Папа, почему ты меня не поздравил с Днем Второстепенного писателя?
— Э... не понял. Какого писателя?!
— Второстепенного.
— Как это?
— Это писатель, который пишет, но книжка еще не вышла. Вот я рассказы пишу?
Я даже немного растерялся:
— Пишешь. Мы даже на радио их с тобой читали...
— Но книги у меня нет. Значит, я второстепенный писатель. Почему ты меня не поздравил? Мы тебя с Днем Писателя поздравляли... — и смотрит на меня круглыми глазами. — Первостепенного.
В общем, подарил лукавому ребенку шоколадку (две, вторую с белым шоколадом). Поздравил:)))
У Златы (наши 4 года) есть подруга -- отвязная девица примерно на полгода ее старше. Зовут Лиза. Лиза учит Злату плохому. Лиза не признает авторитетов и правил. Лиза на все имеет собственное мнение и всегда найдет, в какое приключение на свою попу им встрять.
Я легко могу представить Лизу лет через десять в косухе и пирсинге, с татуировкой розы на лодыжке, в окружении наперебой выпендривающихся перед ней мальчишек, и уверен, что курить она начнет раньше ровесниц.
Лиза каждый день совершает невероятные открытия и сообщает о них Злате, чтобы та восхищалась и несла свет учения остальным.
Лиза говорит Злате, с кем дружить, а с кем -- нет.
Лиза решает, какую кашу есть за ужином -- и Злата беспрекословно слушается.
На руках у Лизы переводные татуировки розовых пони, на губах -- гигиеническая помада с запахом клубники. Лиза стильная девица.
У Лизы есть айфон последней модели, белый дворец, конюшня, дача с видом на море, куча роскошных платьев, желтая машина, которую она водит сама, и настоящий стеклянный шарик.
Как отец, я просто обязан оградить Злату от тлетворного влияния этой яркой, но чересчур авторитарной личности.
Я готов это сделать.
Да.
Проблема в том, что Лиза -- Златин воображаемый друг.
Прочитал пьесы Василия Сигарева "Пластилин" и "Агасфер". Блин, а ведь это наш Мартин Макдонах.
В "Пластилине", конечно, символизм лобовой, как удар в нос, и не особо там нужен. Там уже играет "пластилин" как название и как характеристика героя, зачем его еще буквально вводить. Зато сцена с саночками в "Агасфере" — пробирает до загривка. И ярко, и символично, и эмоционально. Это уровень "Человека-подушки".
Забавно, что по сути эти никакие не пьесы, это именно фильмы в тексте — опять же, как у Макдонаха.
Концентрированная боль. И черного юмора меньше — больно внутри так, что пошевелиться не можешь, словно бритвенные лезвия в животе, не то, что ржать.
Фильмы "Жить" и "Волчок" тоже крутые. "Жить" практически невыносимый для зрителя при этом, особенно новелла с матерью близняшек. Режиссерский дар у Сигарева — офигенный. Хотя иногда и хочется дать ему лопатой по башке, потому что нельзя же так.
Овчинников Георгий Никитич (2 мая 1928 — 26 февраля 2014).
Мой дед Гоша. Сержант, командир танка Т-34-85
Годы службы 1949-1953, Австрия-Венгрия
=======================
Он вспомнил, как работал на военном заводе в Закамске после войны. Барак 117, отряд 4. Они все ходили в коротких папахах — это был шик, заводской, последний. Лихие чубы, молодые лица — с черными кругами недосыпа под глазами.
ФЗО был не лучше тюрьмы, он фактически и был тюрьмой. Режим, надзиратели, пайки. Уйти было нельзя. Два с половиной года — и работа, работа, работа с утра до вечера. Вечером чтение книг и смех ребят. Песни под гармошку. Молодые — даже изматывающая, по много часов работа, не могла этого из них выбить. А в субботу — танцы. Играй, гармонь. Играй. Короткий отпуск домой, в деревню, словно глоток морозного воздуха, когда душно, накурено, а ты выскакиваешь во двор — и ловишь ртом.
Когда с завода разрешили уходить — нет, не на вольные хлеба, не домой, в деревню, а — в армию, Синюгин записался одним из первых. Первым. Военкомат, распределительный пункт, покупатели. Бершеть, танковое училище.
Рычаг на себя, рычаг от себя. Поехали!
Семьдесят кило нужно приложить, чтобы повернуть Т-34. На десять кило больше, чем он тогда весил. И коленом рычаг — н-на.
А сколько этих поворотов нужно сделать, чтобы добраться из пункта А в пункт Б? Сотни. К финалу стокилометрового дневного марша от механика-водителя остаются только глаза, да слой копоти на роже. По пять-семь кило сбрасывали, комбинезон мокрый насквозь.
Кажется, легче танк на своей спине дотащить.
Вылезти из люка сил нет, встаешь — шатает. Некоторых механиков остальной экипаж вытаскивал на руках, те уже в беспамятстве были. Танк секунду назад остановился, а ты уже не здесь. Ты умер.
Сил нет даже спать. А надо бы еще поесть, иначе силы и не восстановятся.
Да, даже в деревне Синюгин так не упахивался, как будучи танкистом.
А танкистом — никогда так, как на заводе, за четырнадцатичасовую смену у станка.
И тягаешь эти огромные дуры в сорок кило, снаряды, голыми руками. Поднимаешь и грузишь, ставишь и тягаешь...