А потом не выдерживал и снова смотрел на нее.

Женщина с длинными ногами. Ошеломительно красивая, словно из другой, лучшей жизни. Из кино, где она обнимает длинными красивыми ногами какого-нибудь Брэда Питта.

Один раз Седой увидел через ограду, как женщина и мужчина кричат друг на друга, стоя рядом с белой машиной-рыбиной. Мужчина был высокий, загорелый, в деловом костюме. Седому он сразу не понравился.

Мужчина замахнулся. Потом опустил руку.

Выругался и ушел к своей машине. Огромному черному "мерсу". Седому показалось, что машина злобно и угрюмо скалится хромированной решеткой радиатора…

А сегодня... Вечером Седого в общаге ждали доширак и огурцы в банке. Ледяная водка в задымленной, забитой льдом, как полярная ночь, морозилке. Он вчера купил бутылку, хотя не пил уже года три. Кажется, пришло время развязать.

Катастрофа. Заработали сирены. Воспитательницы выводили заплаканных, испуганных детей на улицу, многих не успели одеть. Не страшно, подумал Седой. Одна из женщин, вроде бы из бухгалтерии, запаниковала — Седой видел, как она бежит по асфальту, долго не может нажать кнопку открытия двери... "пик-пик-пик", дверь открылась... и вот бухгалтерша уже срывается... падает. Поднимается и снова бежит, шатаясь, как пьяная.

"На нас напали... Или мы напали, а это ответный удар". Неважно. Телевизор в служебке вдруг сменил улыбающееся лицо Д’Артаньяна на синий экран. Загорелся знак МЧС и предупреждение. Седой спокойно посмотрел на экран, поправил куртку и вышел. «Ну хоть эта херня с Боярским кончилась».

Сирена выла. По всему зданию детского сада моргали красные огни.

"Чрезвычайная ситуация. Просим проследовать в укрытия". Дослушивать Седой не стал. Спустился на улицу, чувствуя как свободно и радостно работает сердце. Впервые после ухода жены он ощутил себя живым.

Воспитательницы вывели детей за ограду, построили в колонну. Перед Седым оказалась молоденькая заплаканная воспитательница. Азиля, кажется? Или Гуля? У Седого всегда было плохо с именами, особенно нерусскими.

— Не хватает Евы. Вы ее не видели?!

Седой покачал головой. "Ева, кто это?". Детей всегда было много.

— Пожалуйста!!

— Хорошо, я ее найду. Не волнуйся.

Воспитательница убежала к колонне детей. "Не успеют", подумал Седой отрешенно. Радостное биение сердца стало глухим и страшным. Он повернулся и побежал в здание. Где эта Ева может быть? В группе? Номер четырнадцать, кажется… Он побежал по лестнице.

Девочка стояла в раздевалке. Дверца шкафчика с розовым единорогом приоткрыта. На девочке было красное, как кровь, пальто.

— Мама сказала, что я обязательно должна надеть пальто. Я вернулась в группу.

— Пошли, — сказал Седой. — Надо успеть в метро.

Они выбежали на улицу, открыли калитку. Детей уже не было.

Девочка повернулась и показала на белую обтекаемую «акулу».

— Это машина моей мамы, — сказала девочка в красном пальто.

— А где твоя мама?

— Не знаю.

Седой снова почувствовал сладковатый и одновременно прохладный аромат женщины с длинными ногами. Представил, как раздвигает ей длинные ноги, как входит в нее. Мягким упругим толчком. И как внутри нее бархатно и нежно. Так, что можно забыть обо всем. И жизнь наконец-то обретет хоть какой-то смысл. Седой помотал головой. Забудь.

— Мне нельзя с чужими, — сказала девочка и посмотрела на Седого чистыми голубыми глазами.

Седой кивнул.

— Все правильно, — сказал Седой. Слова шли с трудом, он не любил говорить. Протянул жесткую коричневую ладонь и взял девочку за руку. — Пошли.

Сирены выли. Седой видел, как вспарывают небо черные тени — это пошли на взлет истребители. Война, подумал Седой. Разве так бывает?

Длинная белая машина стояла, уткнувшись в ограду мордой. Левая фара выбита. В машине никого. Одна из дверей открыта.

— Стой здесь, — сказал Седой девочке и пошел вокруг.

Седой остановился. На траве лежала блестящая красная туфля. Седой выпрямился и побежал вперед.

Грохот выстрела. По спине Седого пробежал озноб. Он ускорился, свернул на тропинку, уходящую в лесок.

Женщина с длинными ногами ползла по траве. Совершенные ноги скребли по земле, одна из красных блестящих туфелек осталась, выдергивала траву. Белое пальто в крови. Над ней стоял человек, тот самый, с черным «мерсом».

Человек в дорогом костюме не умел убивать. Но, видимо, очень хотел научиться.

Он поднял пистолет. Седой бросился вперед...

Выстрел.

В последнюю секунду Седой видел, как женщина с длинными ногами смотрит на него. А потом ее глаза погасли.

Седой несся вперед мягко, бесшумно, как раньше. «Констанция, Констанция, Констанциииия…» вспомнилось вдруг из дурацкого нелюбимого фильма.

Сучок под ногой хрустнул.

Человек быстро обернулся. Седой увидел белое, холеное лицо.

— Сучка сама напросилась! — закричал человек. Седой не ответил. Человек вскинул руку с пистолетом. В следующее мгновение Седой сломал эту руку. В несколько секунд он вспомнил все, чему его учили в армии. Снятие часового... Бить на поражение. А потом забыл.

Не было ни вскрика, ни звука. Только хруст и хрип. Учителя Седого могли бы им гордиться. Или бояться. Потому что Седой не остановился на необходимом.

От человека в дорогом костюме осталась бесформенная человеческая груда.

Седой взял пистолет, проверил, сунул за пояс. Охраннику детского сада оружие не полагается. Но, похоже, времена изменились.

Седой поднял голову. В просвете между деревьев безоблачное голубое небо чертили росчерки реактивных струй.

Седой поднял на руки тонкое тело. Она была еще теплой, женщина на его руках словно спала. Длинные ноги висели и болтались. Туфелька наконец слетела.

— Мама! Мама! – закричала девочка и вдруг остановилась. Глаза ее стали огромными.

— Она спит? — спросила девочка. Седой покачал головой.

— Мама устала. Открой дверь.

Девочка послушалась. Дети в таких семьях все прекрасно понимают без слов.

Девочка открыла дверцу, Седой положил женщину на сиденье. В салоне ее сладковато-прохладный запах окутал его с головой, на мгновение закружилась голова. Седой усилием воли вынырнул. Захлопнул дверь.

— Что это? — спросила девочка. Седой посмотрел на свою руку, сжимавшую крошечную ладонь.

— Кровь, — сказал Седой. — Это ничего.

— Ты поцарапался?

— Нет.

Он посадил девочку на переднее сиденье. Пристегивать не стал — потеря времени. Если он сейчас врежется во что-нибудь, разницы никакой. Погибнут оба. Сейчас их может спасти только скорость. Когда атомные ракеты летят к городу, им придется убежать от смерти.

— Держись крепко, — велел он девочке.

— Мама говорит, всегда нужно пристегиваться, — сказала девочка. Седой сел за руль, поискал ключ.

— Там кнопка под рулем, — сказала девочка.

Двигатель заурчал мощно и красиво. Современные технологии — Седой слышал, так нужно. Если бы не это, он не понес бы женщину с длинными ногами в машину. "Вру", сказал он себе. Конечно, понес бы. Оставлять ее в лесу было бы... неправильно.

Только не рядом с тем уродом.

Видимо, ключ оказался в кармане белого пальто, этого хватило, чтобы двигатель заработал.

Седой переключил скорость, сдал назад. Белая хищная машина разворачивалась легко и красиво, как крейсер в гавани. Седой не заботился, но аккуратно, почти ювелирно, тронулся с места и мысленно толкнул сам себя. «Быстрее».

Мотор взревел. Машина сорвалась с места и понеслась.

Седой вырулил на дорогу, виртуозно, на бешеной скорости прошел впритирку между машин, проскочил на красный. Со звонким щелчком отлетело зеркало. Сейчас уже все равно. За рулем он всегда чувствовал себя спокойнее.

До станции метро Дыбенко метров пятьсот. Успеть за оставшиеся две минуты.

Девочка сидела рядом, и кажется, старалась не плакать. Она вцепилась в подлокотники, пальцы побелели.

Седой не знал, о чем она думает. Но девочка не плакала.

Он видел на лобовом стекле росчерки ракетных следов. В небе что-то беззвучно взорвалось, разлетелось.

Он вдавил педаль газа. На краткое мгновение ему показалось, что машина идет на взлет. Впереди показалась станция, синяя буква "М"…

— Я никогда не была в метро, — сказала девочка внезапно.

Седой промолчал.

— Вы не видели моего папу? — спросила девочка. — Он должен был…

— Тебя зовут Ева? – прервал Седой.

— Да.

— Держись крепче, Ева.

Перед машиной толпа заслоняла дорогу, люди двигались к метро.

Он вдавил клаксон. От резкого звука пешеходы бросились врассыпную…

В последний момент Седой рванул ручник и вывернул руль. «Мерс» занесло и задом, по дуге врезало в стену вестибюля. Удар. В голове зазвенело.

Седой выскочил из машины. Обежал, дернул дверь. Блять, заклинило! Вернулся обратно, к водительской двери. Открыл ее:

— Сюда!

Седой подхватил девочку на руки и побежал ко входу. Ева сначала замерла, а потом обхватила его за шею, прижалась крепко.

Небо прочерчивали белые следы. Скоро упадут бомбы, подумал Седой. Он не знал, откуда это знает. Он чувствовал себя персонажем старого советского фильма. Завтра была война... уже сегодня. Сейчас. В эту секунду.

— Ты! Урод! — закричал мужик, которого он едва не сбил машиной. Пошел на Седого. — Совсем охуел, блять?!

Седой выстрелил ему в колено. Мужик охнул и упал. Тонко завыл. Люди вокруг словно не заметили и продолжали идти к метро.

Седой, не оглядываясь, пробежал мимо мужика. Вестибюль – серый, каменный — качался перед ним громадой. Синяя буква "М" врезалась в мозг. Толпа вокруг кричала и стонала, в стороне плакала седовласая женщина в смешной черной шляпке. Седой на мгновение поймал ее взгляд и отвернулся. «Простите».

Они должны были успеть. Седой врезался плечом, надавил. Толпа выталкивала его прочь, словно живой организм. Седой уперся, пошел вперед, преодолевая давление, локтем прикрывая Еву от ударов. Девочка судорожно вцепилась ему в шею. «Ничего-ничего, прорвемся».

Они успели.

(с) Шимун Врочек

Мир недобрый. Живет независимо от героини, а не вращается вокруг нее. Мир «Опиумной войны» жесток и равнодушен. Тут нет друзей Гарри Поттера, только те, кому на него плевать.

Хороший вариант. Хотя вот в ГП есть море деталей, которые влюбляют тебя в этот мир, там очарование просто, всякие эти живые фотографии, конфеты со случайным вкусом, разные клевые фишки…

А тут совершенно другой подход – я не знаю, сознательный или нет.

Мне мир Никана напомнил "Многорукого бога Далайна" Логинова..

Мир, который формализован, схематичен и жесток настолько, что нужно совершить невероятное, чтобы получить покой и волю.

И то герой Далайна провалился в этом.

Никан "Опиумной войны" не до такой степени жесток к героине, но примерно так же равнодушен.

* * *

Здесь есть такая мощная прямолинейная динамика первой Матрицы.

Когда автор не рассчитывает на вторую книгу, а пишет первую как единственную...

* * *

Вообще, в "Опиумной войне" есть настоящая энергия. Энергия ненависти.

Это я про бойню в Голин-Ниисе.

В Китае же был чудовищный геноцид.

И вот эту ненависть и боль транслирует Куанг.

На самом деле у китайцев наверняка остался вопрос. Почему Япония после всего, что натворила во время войны, так и осталась существовать на свете?

Интересное сочетание. Принадлежность к народу Китая у Куанг и – американская, христианская жажда справедливости и воздаяния.

Возможно, нужна некоторая дистанция от Китая, чтобы написать такое.

Куанг молодец.

Интересно, что это не отрефлексировано, а именно напрямую транслируется, хотя и с отрешенным лицом (от этого и действует сильнее).

Одна книга: от Шаолиня — война — резня — через отчаяние.

При этом штампы никуда не делись. Другое дело, что транслируется совсем не то, что в обычном YA.

Думаю, в массовом сознании Шаолинь и Нанкинская резня никак не связываются. А тут прямой мостик перекинут — и от этого такой холодок по спине.

Очень сильный ход. Очень не надуманный, искренний.

От милых фильмов кунг-фу к дикой ненависти, когда никакое кунг-фу не спасет.

Вот это блестяще, создание такой связи — книга же прогремела на весь мир.

Интересно, что что-то похожее делал Сапковский в цикле Ведьмак. Только там волей-неволей прорывалось обаяние Нильфгаардской империи. Всякие Эмгыры вар Эмрейсы, Белое Пламя, пляшущее на могилах врагов, эльфы в черных мундирах с серебром…

В «Опиумной войне» есть сильный контекст, который штампы переворачивает.

* * *

Что не понравилось. Мне кажется, Куанг дает слишком простой ответ на вопрос, почему мугенцы делают это. В смысле, устраивают резню. «Это просто расчеловечивание противника», говорит Куанг.

Мне кажется, что она дает простой и — неверный ответ.

Просто расчеловечивание — это ерунда. Это не объясняет массовости убийств. Их чудовищности.

Боюсь, тут именно удовольствие.

Во время войны японцы убивали ради удовольствия.

И ели китайцев тоже поэтому (и американцев тоже, судя по хроникам).

Кстати, почему вот такие штуки должны страшнейшим образом наказываться в действующей армии, особенно находящейся на территории противника. Это разлагает армию в бешено короткие сроки. Солдаты превращаются в стаю кровавых обезьян.

Я не про моральную сторону, а именно про практическую.

Так что на стороне Мугена (Японии) тоже демоны, просто они не упоминаются напрямую. И любые реальные демоны и адские силы, выпущенные в ответ никанцами (китайцами), это адекватный ответ (на самом деле нет, имхо. Только моральная чистота может служить противником таким демонам, что и провозгласили в свое время Мао и его сторонники).

Когда Советская армия ударила по Квантунской армии — та уже разложилась изнутри. Конечно, военные навыки и эффект победителя тоже имеют значение (Советская армия была на тот момент лучшей в мире, с эндорфином победы в крови), но и — внутренние демоны уже дожирали японские войска. Они позволяли себе все — и гнили изнутри.

Я даже не представляю, какой отпечаток все, что совершили японские солдаты в Азии, должно наложить на следующие японские поколения.

На китайцев-то понятно. Там любви к японцам и в помине никакой нет.

Дочитал "Опиумную войну". Даже ядерные взрывы отыграны (и вполне органично).

Не думаю, что этой книге нужно продолжение.

Странно, после Опиумной войны другие книги кажутся мне неточными, приблизительными и водянистыми.

После книги Куанг — долгое время хочется чего-нибудь такого же простого, конкретного и яростного.

"Опиумная война" на ФЛ

— И будто заячий хвостик внутри у меня дрожит, — сказал водитель, поежился. — Простите, Вадим Семеныч.

Генерал не слушал. Значит, это случилось раньше. И застало его не в тиши кабинета, не в специальной комнате в Кремле, а здесь — в дороге, среди новгородских полей, где ветер качает спелую пшеницу. Придется действовать.

— Гриша, останови.

Водитель едва заметно кивнул. С шорохом шин притормозил машину, но не стал съезжать на обочину.

Когда они остановились, стал явственней шум дождя за стеклами автомобиля. Стекло запотело, генерал протер его ладонью. За дождевой пеленой неторопливо и медленно качалась пшеница.

— Вадим Семеныч, — напомнил водитель.

— Да, — генерал очнулся, поднял голову. — Сейчас, Гриша.

С утра болела старая рана. Ныла. Тогда, под Берлином, осколком прилетело. Старые раны всегда ноют в дождливую погоду, подумал генерал. Только... Он помедлил. Это же была другая рука?

Осколок влетел в правую, безымянный палец до сих пор онемевший, ничего не чувствует. А тут — левая.

«Сердце?»

Генерал грузно сдвинулся к левому окну. Мягко заскрипела кожа сиденья. Генерал поморщился. Новая машина не нравилась ему, не нравилось, что в ней пахнет чем-то нежилым, запахом необжитого дома.

Ноющая боль за грудиной стала сильнее. В груди словно мокрая вата.

Он посмотрел вперед сквозь стекло. Да, это оно.

Он повернул ручку, открыл дверь. Шум дождя ворвался в машину с запахом сырости и перестуком капель.

Генерал высунул ногу, поставил на дорогу. И вылез прямо под дождь, не дожидаясь, пока водитель обежит машину с зонтиком.

— Вадим Семеныч, ну что же вы..! – укорил тот.

— Ничего, Гриша. Ничего. Не торопись.

Он вышел на середину дороги. Встал на разделительную линию.

Повернулся.

Вот она, эта тень. Приближается. Ее уже видно сквозь серую пелену облаков.

Генерал поднял руки, вспоминая заученные слова.

На языке стало кисло и мерзко.

"Не для того я брал Берлин", подумал он вдруг.

Водителя с зонтом все не было. Генерал помедлил и опустился на колени, брюки сразу промокли. Он воздел руки, как молящийся. Да, теперь мы молимся другим богам.

Это приближалось. Он видел в небе два огромных светящихся "глаза".

Он начал бормотать слова. И тут на него опустилась тень. И дождь перестал барабанить по фуражке.

Генерал повернул голову. Над его головой держал зонт водитель Гриша. Что он так запоздал? — раздраженно подумал генерал. Что он там искал в своей машине? Но отмахнулся. Сейчас было не до этого.

— Простите, Вадим Семеныч… — начал водитель.

— Не сейчас, — отрезал генерал.

Он сосредоточился, поймал мысленную линию — к ним, к новым... хозяевам. Она была черной и жирной, как пролитая нефть. Его замутило. Мокрая вата в груди налилась свинцом.

Хозяева, подумал он с горечью.

Роковой 48-й год, когда мы еще на что-то надеялись. И следом страшный 49-ый, когда рушилось и валилось уже все.

Экономика Советского Союза не выдержала второй войны и рухнула. Американцы в этот раз помочь не могли, да и не хотели — у них были свои проблемы, и не сказать, чтобы они здорово справлялись. Война воистину стала мировой проблемой.

И в какой-то момент уцелевшим пришлось пойти на переговоры. Заговор командующих привел к смене власти в Кремле.

Вдруг тень над головой исчезла. Капли с силой забарабанили по голове и лицу. Генерал повернул голову. Водитель отбросил зонтик – тот черной птицей метался, неровно подскакивая, над дорогой. Вспорхнул и улетел в мокрую пшеницу. Генерал снова вспомнил тот запах весенних полей. Как тогда, в 45-м, перед наступлением… Тогда казалось, что это последний бой.

Водитель смотрел на него. В руке пистолет — ТТ, именной. Прежде чем стать личным водителем генерала, Гриша служил в армейской разведке. Проверенный и надежный солдат. Сын старого боевого друга. И вот на тебе.

— Гриша, ты с ума сошел? – спросил генерал спокойно.

— Это вы, товарищ генерал, сдались, — водитель взвел курок. — А мы — нет.

— Вы, это кто?

— Люди.

Генерал устало прикрыл глаза. Затем открыл. Гул нарастал. Он уже видел, как впереди, в тумане проявляются два светящихся огромных глаза. Хозяева шли проверить своего раба...

— Хорошо, Гриша, — сказал он спокойно. — Только дай мне подняться. Не хочу умереть на коленях.

— Ладно, — водитель сделал шаг назад, но пистолет не убрал.

Генерал поднялся на ноги. Выпрямился.

Ему вдруг стало легко и свободно. «Хрен вам, а не рабы», подумал он.

— По схеме партизанских отрядов? – спросил он у водителя. — Как против фрицев?

Гриша помедлил и кивнул.

— Старая надежная схема, — сказал генерал. – Это хорошо.

Он выпрямился, поправил фуражку. Боль отдалась в руку. В груди беззвучно лопнуло, перед глазами поплыли черные круги. Он понял, что еще миг – и упадет.

— Стреляй, Гриша.

(с) Шимун Врочек

Арт (с) Алексей Андреев

Артбук "Движение миров" на ФЛ