То есть, о сексе ладно, сами разберутся. Наша учительница биологии даже не появилась в классе, когда мы проходили параграф о половых органах и размножении хомо сапиенс. Когда мы в тот день пришли в класс, напускно посмеиваясь и подначивая друг друга, на доске было написано "Задание. Прочитать параграф такой-то". И все. Мы, конечно, весь урок ходили на ушах, кто-то даже попытался перенести рисунок из учебника на классную доску (нас спасло отсутствие у героя художественного таланта... Павленский, ты?), но чувствовалось в этом кураже некоторое... разочарование.

А вот СПИД. Это как предполагается, что у вас когда-нибудь будет машина, ездить вы еще не умеете и учитесь по таинственным рассказам тех, кто машину уже водил (или врал, что водил... или, как максимум, за руль трогал и по капоту гладил), но покрышки меняете виртуозно. В теории.

А на практике едва не теряете сознание, стоит проезжающей мимо свеженькой "девятке" моргнуть вам фарами. Какие уж тут покрышки...

Конечно, нас в какой-то мере выручали "автомобильные журналы", да и по кабельному самой поздней ночью начали показывать передачи о ремонте машины своими руками (...mélodie d'amour chantait le coeur d'Emmanuelle... пам-па-ба-па)...Там на заставке была юная "ламборджини", но молодой автомеханик в комбинезоне на голое тело возился обычно почему-то с потертой немецкой "легковушкой", иногда с двумя, обильно потея, а иногда вызывал себе на помощь целую команду автомехаников -- видимо, сложный случай... Впрочем, я отвлекся, простите.

Но сам факт. Школа дала нам не секс, а спид.

До сих пор помню слово в слово свою объяснительную для Железной Кати, нашей классной:

"Я пропустил лекцию о вреде Спида, потому что все это давно знаю". Дата. Подпись. И я не лукавил -- с моей тогдашней памятью я мог цитировать текст лекции слово в слово. Еще с первого раза, заметьте, а не с пятого. Ну и немного рисовался своей дерзостью, не без этого.

Катя прочитала объяснительную, кивнула. За ее жесткими голубыми глазами что-то мелькнуло. Она растянула губы в "ниточку", как делала всегда, когда прятала улыбку.

— Ничего не знаю! Сегодня на лекции должен быть. Точка, — сказала Катя. На тот момент я еще не видел фильмов с актрисой Кэтрин Хепберн. Когда через много лет я посмотрел "Калифорнийскую историю", то сразу узнал -- это же наша Катя! Стальная леди с осанкой балерины, красивым худым лицом и манерами бархатного диктатора. У нее дома -- тысяча кошек, шептались девчонки. Ну не тысяча, тут они соврали. Кошек пять, шесть... не больше десяти. Ну, двенадцать от силы. Катя вела историю и была влюблена в Древний Рим и Гая Юлия Цезаря. "Она сумасшедшая", шептались девчонки, которые регулярно пили чай у нее в гостях. Я пожимал плечами. Влюбленность в мертвого гения никогда не казалась мне сумасшествием. Наоборот, я считал, что у нас крутая классная. С ней не было скучно. Катя с порывистостью Говарда Хьюза увлекалась гороскопами, тайными доктринами, инопланетным вторжением, Блаватской, Кастанедой, "Как заводить друзей" Карнеги и Розой Миров, проводила в классе тесты "кто вы были в прошлом жизни" (мой ответ -- храмовая танцовщица в Антарктиде, с момента перерождения прошло 5000 лет) и "твоя будущая профессия" (военный и артист цирка), эсминцем Элдридж и тайной Плащаницы Христа, Бермудским треугольником и биоэнергетикой. Если бы в Вартовске было ролевое движение, Катя бы точно влилась в него, и играла бы Галадриэль, странноватую королеву эльфов.

Благодаря Кате я одно время собирался стать учителем истории и правителем мира. Желательно одновременно.

— Лекция в пять часов, — сказала Катя. — И не опаздывать! В этот раз так просто не отделаешься!

Я кивнул.

Уроки закончились, а лекция еще не началась. Времени было достаточно. Стояла весна. Сладковатый липкий аромат почек растекся по холодновато-прозрачному, с ледком по краям, воздуху.

Я вернулся домой из школы, разогрел суп в кастрюльке -- он чуть не выкипел, потому что я одновременно читал "Фаворита" Пикуля (в сто пятидесятый раз) и увлекся. Я съел пахнущий дымом суп-пюре, не отрываясь от книги, затем зажарил колбасу до черноты и тоже съел. Страницы летели. Вслед за ними летели кружки сладкого чая и куски хлеба. Турецкие пушки грохотали над Очаковым, ревели башибузуки, великан Потемкин срывал повязку с мертвого глаза и говорил Екатерине: "Ужель я вам стал противен?", из желтого мертвого глаза сочилась одинокая слеза... Русские гренадеры Суворова лезли на стены Измаила... "Урррра, робя-яты". Это был восемнадцатый век, век героев, побед и преступлений. Я жил там. Мне представлялось, как я вхожу в лагерь русской армии, приближаюсь к шатру Потемкина, я в зеленом мундире со шпагой на перевязи, выходит Светлейший князь в роскошном халате и смотрит на меня вопросительно. "Светлейший, завтра турки будут атаковать", говорю я. "Пойдут со второго редута в четвертом часу ночи. Нельзя спать", и добавляю "Очаков следует брать сейчас, сегодня, без промедления!". Великан пристально смотрит на меня сверху вниз, черная повязка на его глазу -- из блестящего шелка, он говорит: "Благодарю. Все ясно". Я добавляю: "Берегись яда, Григорий Александрович. Зубов приказал тебя отравить". Красивое лицо великана, с мощной челюстью, перекосится на мгновение от боли. А затем побелеет от ярости. Затем князь успокоится, он что-то для себя решил. "Спасибо", скажет Потемкин. Сунет руку в карман халата и достанет горсть бриллиантов -- Светлейший всегда таскает их с собой вместо игрушек. "Держи", скажет Потемкин и протянет мне. Бриллианты красивые, играют на солнце. "Нет", я помотаю головой. "Не надо мне награды. Я служу Отечеству". Пауза. "Береги себя, Гриша", скажу я, повернусь и пойду, пока он приходит в себя... Надо успеть к машине времени. "А кто такой Зубов?", слышу я в спину. Ничего, он узнает. Ку-ку, ку-ку, ку-ку... Кажется, это кукушка отбивает время.

Когда я посмотрел на часы, было пять минут шестого. Черт! Я вскочил, как ужаленный.

Это случилось. Я снова опоздал на лекцию.

Я бежал так, что в ушах свистел ветер, а в глазах -- мелькали березы. Взмыленный, я ворвался в школу... Черт, куда?! Туда.

Малый актовый зал был набит битком. Из динамиков раздавался монотонный, но усиленный электроникой, голос лектора. Кажется, ожидались слайды -- экран был опущен.

Черт, как тесно. Кажется, сюда засунули наш класс, все параллельные и классы над год старше. Удивительно, но в зале сидело много взрослых. "Сядь", зашипел мне кто-то. Я потыкался туда, сюда. Наш класс расположился где-то у самой сцены. Не доберешься. Кажется, самое время слинять... Поздно. Какая-то суровая женщина-дежурная отловила меня и приказала: садись здесь. На лавке в правом ряду, почти на "камчатке" пустовало единственное место -- между незнакомой мне девчонкой и хмурым пожилым мужиком. "Может, я лучше к своим?" "Без разговоров!" Я сел. Мужик потеснился и тоскливо вздохнул. Девушка отвернулась.

Лектор громогласно бубнил все то, что я и так знал наизусть.

От скуки сводило зубы. Советский Союз убила не цена на нефть, а скука на политинформации. Честное слово. Вокруг меня умирала природа и живые люди превращались в серые от пыли веков каменные статуи.

— ...таким образом, в результате научных исследований, — бубнил лектор-василиск. — Можно считать установленным, что заражение... слайд, пожалуйста... что заражение... заражение...

— Вызывает возражение! — сказал я. Чисто для себя. Шутка так себе, особенно на лекции по спиду. Но внезапно я почувствовал, как люди вокруг ожили и потеплели. Мужик негромко хмыкнул. Девушка покосилась на меня, но ничего не сказала. У нее были темные красивые глаза.

И тут я начал острить.

Каждый актер знает момент, когда он ловит волну. И зрители реагируют на каждый жест, паузу, слово, даже интонацию. И ты можешь все. Ты управляешь вниманием зрителей. Они твои. Еще это называется "играть на кураже" или, по-простому, вдохновением.

И я поймал волну. Остапа несло и кувыркало.

Зная наперед весь текст лекции, я мог забегать вперед, импровизировать и всячески развлекаться.

Круг хихиканья вокруг меня ширился. Каменные статуи превращались в живых людей. Мужик справа слегка побагровел, сдерживая смех. Пару раз к нам подходила дежурная -- я тут же замолкал. "Тише, пожалуйста". "Нет, ничего", махнул ей мужик. Строгая дежурная оглядела нас подозрительно, но ушла. Кажется, она не поверила мужику.

Остаток лекции прошел "в теплой дружеской обстановке", как любили говорить в советское время. Когда лекция закончилась, мне стало даже немного жаль. Я только разошелся!

— Всем спасибо, — сказала завуч. — Поблагодарим Тимофея Ивановича за такую интересную содержательную и очень полезную лекцию. А ну-ка дружно...

— Спаа-си-бооо, — прогудели зал с облегчением.

Лектор кивнул. "Да-да, так я вам и поверил".

— Выхо-одим, не торопимся! — закричала завуч. — Мезенцев, тебе особое предупреждение...

— Да я... — Мезенцев по кличке "Инженер" был известный хулиган и задира. Опасный человек, я бы не хотел с ним пересечься.

— Мезенцев! — повысила голос завуч. Инженер чего-то там пробурчал, я уже не слышал. Толпа школьников с тяжелым гулом двинулась на выход -- точно стадо слонов Ганнибала через Альпы. "Не толкаться!" — заорала дежурная. "Не толкаться!" -- словно это могло помочь.

Мужик встал, со стоном потянул спину. Затем оглянулся на меня.

Я сидел. Торопиться мне было некуда. Надо было подождать своих, они плелись в конце толпы. Мужик хмыкнул, как красноармеец Сухов "Жена, говоришь?". Он легонько хлопнул меня по плечу, мол, молодец -- и, переваливаясь, вдавился в толпу, идущую к выходу. Гул нарастал. Слоны шли. Альпы дрожали.

И тут я обнаружил, что остался наедине с девушкой.

— Встретимся после школы? — спросила девушка. Я посмотрел на нее с недоумением. — Завтра?

Кажется, она была на класс старше. Симпатичная, раскованная, с короткой челкой (вы помните эти чудовищные прически девяностых?). Какой пацан не мечтает о свидании с девушкой постарше? Которая так цинично и клево приглашает тебя (сама!) на лекции по спиду?

И тут я неожиданно, позорно растерялся.

Такого вопроса я не ожидал. Впрочем, как и такого эффекта. Мне стало страшно.

В голову не лезло ничего, кроме "Ужель я стал вам противен?" Спасибо, блин, Григорий Александрович. Вы очень помогаете.

— Боюсь, — сказал я, откашлялся. — Последствия будут не такие...

— Что? — спросила девушка. В ее глазах появился холодок.

— Ну, я имею в виду, что... — я замолчал. Я просто не знал, что имею в виду. Балбес. Хотелось сказать что-то остроумное, смешное, поймать волну снова -- но волна ушла.

— Что наши с тобой дети...

"Какие дети?! Что я несу?!" Я хотел провалиться сквозь землю. Скажи: "Давай встретимся завтра, ага. Как тебя зовут?" -- и все. Дурак! Дурак! Балбес! Но я не мог.

— Это же лекция по спиду...

У актеров и режиссеров есть поверье -- второй спектакль всегда провальный. Они правы. Это был чудовищный второй спектакль.

Меня освистали.

Девушка пожала плечами, повернулась и ушла.

...Я брел домой в темноте, едва волоча ноги. Как Ганнибал, потерявший слонов, изгнанный всеми и преследуемый. Как князь Потемкин, срывающий повязку перед всесильной и любимой императрицей. "Ужель я стал вам противен?". Я представлял этот момент как никогда живо, и одинокая слеза стекала по моему мертвому желтому глазу...

Конец

=========

Бонус: князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (на портретах князя обычно изображали с двумя глазами)