Коллеги-авторы, остаются ли у вас лишние детали, когда вы пишете?
У меня так регулярно. И от рассказов, и от романов, как оказалось, тоже. И вставить некуда и выкинуть жалко. Только посты в жж из них и делать:)
Ниже эпизод из главы, не вошедшей в финальный вариант "Питера". По первоначальному плану компания Ивана должна была дойти до Купчино, там "коммунисты" роют тоннель в Москву (на самом деле они далеко не коммунисты), но -- не сложилось.
И вот попадают они в плен. Ну, вы понимаете. И предлагают нашим героям поработать в пользу светлого будущего...
.
.
— То есть, у вас есть работа и для умных людей? – спросил Проф.
Мужик улыбнулся.
— А как же! Для самых умных – как не найти?
* * *
Их долго вели темными коридорами, освещенными скудно, чисто функционально – лампы иногда начинали моргать и потрескивать. Стены были укреплены столбами, сделанными из шпал. Иван чувствовал знакомый запах креозотовой пропитки. У кавесов все идет в дело. Молодцы.
Через каждые несколько метров Иван видел охранников. Братья-воспитатели стояли, широко расставив ноги, заложив большие пальцы за ремень. Ивана при виде этих круглых рож передернуло. Что там Уберфюрер говорил про равенство? Кажется, так становятся левыми…
Эксплуататоры чертовы.
Наконец их привели в какое-то большое помещение. Судя по эху, здесь можно было устраивать массовые сражения с применением пулеметов.
Большую часть помещения занимали коробки – картонные и пластиковые, разного размера. Освещалось все это тремя лампами дневного света, тусклыми и грязными, висевшими вдоль стены. Одна из ламп гудела, иногда начиная моргать и потрескивать.
Склад. Но чего именно?
— Выбирайте, — буркнул мужик и вышел.
Уберфюрер, задрав голову, оглядел ряды коробок. Присвистнул.
— Аф-фигеть. Дайте две.
Иван тоже огляделся. Картонные коробки создавали стену и уходили рядами под потолок. И справа и слева возвышались штабеля этих коробок — разных, побольше и поменьше. С надписями Acer, Samsung и еще куча разных надписей, вплоть до странных иероглифов.
— Что это? — спросил Иван.
— Ноуты, — пояснил профессор. Он сиял чистым белым светом, как электрод в лампе накаливания. Иван моргнул.
— Что?
— Маленькие компьютеры! Я же говорил, что нам найдут работу для умных. Я был прав. Даже Техноложке такое не снилось! У них наверняка есть компьютерная сеть — может быть, даже интернет. Мы свяжемся со всем миром! Наконец-то!
Уберфюрер засмеялся. Но вообще-то, он тоже был не против, судя по физиономии. Сейчас в нем проглядывало что-то детское, "политически незрелое", как сказал бы раньше он сам.
— Какие лучше брать? — внезапно забеспокоился профессор. Перешел от одной коробки к другой. Вытащил одну. Перебежал к другой куче, вытащил еще коробку, перенес к первой. Задумался, беспокойно огляделся. Обратился к скинхеду. — Вы знаете, я в них не очень понимаю... И двадцать с лишним лет все-таки прошло, как тут поймешь...
Уберфюрер пожал плечами с видом знатока.
— Ценники есть? Ага. Тогда берите те, что подороже, — посоветовал он профессору.
— Почему?
Убер хмыкнул.
— Очень просто. Выше цена — лучше материалы, лучше качество изготовления и сборки. К тому же у дорогих моделей обычно металлические корпуса. Из аллюминиевого сплава, из магниевого. Только розовые и со стразами не берите, не советую.
— Вот еще! — обиделся Водяник. Но пошел дальше, как заметил Иван, приглядываясь к ценникам.
Уберфюрер тоже отправился в поиск. Глаза его горели — Иван давно его таким не видел. Все-таки даже на самого ярого социалиста найдутся капиталистические блага, способные сделать его временно счастливым. Угу. Ивану все эти характеристики и цены ничего не говорили. 16537 -90 Что это? В чем? Если в патронах, так за это пару станций можно купить. Ну, хотя бы одну точно…
Иван взял коробку наугад. Впереди, в темноте склада звучал возбужденный голос Профа и насмешливый голос Уберфюрера. Эти двое снова пререкались.
Иван распечатал коробку, с силой вырвал скотч. Вытащил пластиковый компьютер в пенопластовой защите. Видимо, не самый дорогой, раз корпус не железный.
Иван пожал плечами. Какая разница? Интересно, что это за работа для умных, о которой говорил мужик?
Эти двое возвращались, не прекращая пикировки.
— Да это игрушка! — говорил Уберфюрер. Он тащил под мышками две коробки Lenovo и Тошиба. — Профессор, ну что вы в самом деле! Вы меня разочаровываете. Мак ос — он для девочек. Взрослому человеку нужен линукс.
— Он мне нравится, — отбивался бедный профессор. — Он красивый. И надежный. И вирусов на нем нет. Я буду на нем работать.
— Ага-ага, — кивал Убер. — Научные статьи писать. Как вам не стыдно, а еще солидный ученый.
Иван увидел у Профа в руке красивую черную коробку с изображением надкушенного фрукта.
Проф вытащил ноутбук. Иван невольно залюбовался — это была одна из самых красивых вещей, что он видел. Плавные обводы, алюминиевая поверхность. Умели же предки делать, да.
Впрочем, до Катастрофы было много всего красивого. Но как эти коммунисты раздобыли себе такой склад?
Поневоле позавидуешь.
У Убера оказался компьютер попроще. Черный квадратный кирпич с острыми углами, тяжелый даже на вид, слегка шершавый.
— Вот это машина, — гордо сказал скинхед. — Леново-Айбиэм, это вещь. Не то, что ваша дамская игрушка.
Профессор обиженно засопел, но добычу из рук не выпустил.
— Готовы? — спросил мужик хмуро. Иван едва не пропустил его появление. Черт, теряю навыки. — Тогда пошли.
Они долго шли за мужиком по коллекторам, пока не вышли в тоннель и не уперлись в заброшенный тупик с отвалами породы. Руддвор, похоже, подумал Иван. Но почему так глубоко? Их обычно делают наверху, туда поднимают породу, когда строят станции.
На ржавых рельсах стояла старая грязная вагонетка. Пустая.
Освещалось все это одной лампой, висящей на металлической станине. От вагонетки на землю падала вытянутая тень.
— Вот здесь вы будете работать, — буркнул мужик. — Давайте, начинайте.
Профессор огляделся.
— А где розетка?
— Какая еще розетка? — не понял мужик.
— Ну, чтобы компьютер включить. Он ведь не заряжен.
С минуту мужик рассматривал его с неопределенным выражением на роже, потом почесал затылок.
— Ты что, дурак? — спросил он у Профа.
— Но...
— Дай сюда, — велел мужик и выхватил у Профа его драгоценный серебристый ноутбук. Ухватил двумя руками, подошел к куче вынутой породы. — А еще говорил, что умный. Вот так, понял?
Он зачерпнул ноутбуком землю и откинул в сторону.
Воцарилась мертвая тишина.
— Понял, говорю? — переспросил мужик. — На, держи. — компьютер вернулся к Водянику. — Молодец, прикладистую вещь взял. Работайте. Нагрузите вагонетку, потом скажу, что дальше.
— Работа для умных людей, да? — спросил Уберфюрер насмешливо, когда мужик ушел. Профессор стоял ни жив, ни мертв.
— Но я...
Уберфюрер захохотал. Эхо разлетелось по всем руддвору.
— Ой, не могу. Блин, не могу просто! Что же вы, Проф? Копайте, я вас умоляю!
Пишу вам неожиданно, сам не ожидал от себя такого. Пожалуйста, у меня к вам одна просьба. Скажите кроликам, чтобы не жрали мои елки. Иначе я вырву им уши с корнями.
С наилучшими,
Ваш Медведь
Отложив перо, он долгое время разглядывал кляксу, оставленную после подписи. Вот так всегда. Придется переписывать, а то эти зайцы подумают, что он совсем неграмотный. А это всего лишь большие лапы. Он медленно вытянул перед собой лапы, медленно расправил пальцы, так, чтобы показались загнутые, коричневые с желтоватым, когти. Такими только убивать.
Медведь покачал головой. Убивать плохо. А идти по лесу легко и бесшумно неся свой трехсоткилограммовый вес, ставя лапу и мгновенно раздвигая пальцами сухие иголки — это хорошо. А убивать плохо. Кролики ведь ни в чем не виноваты. Он глухо застонал. И я ни в чем не виноват. Когда из-под веток метнулась серо-белая спина, он среагировал рефлекторно. Раз — и когти в чем-то мокром и мягком, с окровавленным мехом. И все. Тогда он взял маленькое тельце на руки. Оно безвольно обвисло, темные глаза бессмысленно смотрели в вверх, туда, куда уходили стволы сосен, утыкаясь в голубое небо. Не умирай, попросил он тогда молча, слезы стояли в горле. Не умирай. Пожалуйста. Это ошибка.
Налетел ветер и верхушки сосен закачались в вышине.
Он начал раскачиваться, словно ветер налетел и здесь, внизу. Маленькое тельце было еще теплым. Он сидел и баюкал его, как своего медвежонка. Глупый кролик!
Зайцы, пожалуйста.
Он очнулся от грохота. Оказалось, он снова сидит, раскачиваясь, а стол уже завалился, бумаги рассыпались по комнате. Чернильница укатилась. Перо лежало в лужице чернильной крови.
Есть вещи, которые делают бессмысленными любые потери. Любые завоевания.
Зайцы, я вас прошу.
Он опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся листки. Колено пронзила острая боль. Осколки. Чернильница недалеко улетела.
Он начал собирать их в ладонь.
Медвежонка больше не было. Закрыв глаза, он мог бы снова увидеть, как Маша взбирается на ствол поваленной сосны, а медвежата (четверо... их было четверо) в косых лучах солнца, пробивающего сверху, играют и взбираются вслед за матерью.
Утро. И больше этого нет.
Выстрел. Сорвавшаяся птица мечется испуганно.
Нет. Он открыл глаза. Поднял ладонь к лицу — внимательно рассмотрел. Кровь из вдавленного в ладонь осколка стекла смочила пальцы. Так же, как было с кроликом.
Он тогда держал на коленях теплые мохнатые тела и раскачивался. Зайцы, пожалуйста...
Зайцы, не надо. Теплый свет косо ложился на стволы сосен, на сухие оранжевые иглы.
...Баюкая своих медвежат.
Зайцы.
Не стреляйте.
Они выходили из леса, держа на весу дробовики. Наглые, смеющиеся. Стволы дымились.
Сосны раскачивались над его головой. Летали птицы.
Медведь в полной тишине смотрел, как растягивается и плывет перед ним картина леса. Длинные уши. Смех.
В следующее мгновение он почувствовал укол иголок между пальцами. И понял, что бежит. Сквозь выстрелы. Сквозь вспышки. Своим огромным, бесшумным трехсоткилограммовым весом разрезает действительность напополам.
Сквозь наглые улыбки. Сквозь кровь, кишки и тела. Пальцы погружаются в окровавленный мех.
Сквозь крики ужаса и сизый туман те воздуха из разорванных тел.
Зайцы, не надо.
Вы сами меня заставили. Я не хотел.
Я.
Не.
Хотел.
Очнувшись, он прошел в ванную, вытер пальцы одноразовыми салфетками, вытягивая их по одной из картонной коробки. Он комкал их и бросал в ведро, забранное пластиковым пакетом. Салфетки пахли перечной мятой и свежей горечью.
Закончив, посмотрел на себя в зеркало. Медведь, которому незачем жить, все равно остается медведем.
Вернувшись к столу, тщательно затер пятно чернил на ковре. Собрал осколки чернильницы. Салфетки кончились. Он вернулся в ванную, нашел еще одну упаковку салфеток, но открывать не стал. Оставил в полутьме на фаянсовой раковине. Вдруг придется повторить. Не хотелось бы пачкать кровью новенький кафель.
Вернулся к столу и сел.
Встал, подошел к шкапу, открыл и достал с полки новую чернильницу и новое перо. Принес на стол. Вернулся к шкапу и с треском распечатал пачку розовой толстой бумаги. Вынул несколько листов и принес на стол. Посидел. Обмакнул перо в чернила. Помедлил. Медленно, стараясь не капнуть чернилами на свежий лист, пахнущий лавандой и сухостью, аккуратно вывел:
Это я не о Стругацких. И не о саге Джорджа Лукаса.
Страшный все-таки фильм "Крестный отец". Особенно вторая часть, где Майкл Корлеоне превращается в холодную ядовитую гадину, которая убивает, потому что уже не может не убивать.
Эта неторопливая гипнотическая манера Аль Пачино.
Этот тихий голос. Почти без эмоций. Негромкая, слегка невнятная речь.
Это покачивание головой -- вправо-влево. Словно змея, которая не видит, но чувствует жертву.
И редкие моменты, когда змея бросается.
А как Майкл начинал? Романтик, идеалист. Учился в колледже. Пошел добровольцем в морскую пехоту. Хотел драться за свою страну. И -- дрался.
Всячески держался в стороне от семейного бизнеса.
А вот от семьи — не удалось.
Однажды, в далекой-далекой галактике...
С чего начинается падение Анакина Скайвокера?
С непереносимой боли.
С попытки как-то эту боль — залечить, затушить, задавить, как... как змею.
С мести.
Оказывается, мы жутко уязвимы. Вот они, наши самые больные места. Вокруг нас. Отец, мать, жена, ребенок...
Почему-то бьют всегда именно туда.
Когда стреляли в Вито Корлеоне, ранили Майкла. Он бы выкарабкался, наверное... но за отца надо мстить. Потому что так бы сделали вы и я.
Потому что это больно — когда стреляют в дорогого тебе человека. Потому что когда стреляют в тебя — стреляют всего лишь в тело. Это не так страшно.
Когда стреляют в твоего отца... или в твоего ребенка — стреляют в твою душу.
Как ни странно, в одиночку мы страшно сильны. Как нам почему-то кажется.
И Майкл мстит. Казалось бы, теперь все.
Потом враги убивают Сонни, старшего брата. Потом взрывается в автомобиле беременная Аполлония.
Раненый Майкл... нет, Майкл не торопится. Ему больше некуда спешить. Он будет долго ждать нужного момента. Змеи вообще очень терпеливы.
Просто в один прекрасный момент все, кто причинил душе Майкла боль — умрут.
Самые страшные палачи получаются из людей с совестью.
Темная сторона Силы не скрывает, что она — зло. В этом ее привлекательность. Помните, лирическое отступление в конце второй части КО — там, где семья Корлеоне ждет прихода Вито? Сегодня у Крестного отца — день рождения, поэтому стол праздничный. Они все веселые, подшучивают друг над другом, шумные. И Майкл — серьезный и задумчивый.
Мрачный.
Может, потому и Майкл и стал таким? Потому что он единственный понимает, какому злу отдает душу?
Для остальных это — просто семейное дело. Для Майкла — путь во тьму.
Вы замечали, как меняется цветовой тон на протяжении второй части? От светлых, ностальгических тонов, от открытого простора Италии, где теплый ветер шевелит белье — до узких помещений, где сидит Майкл, capo de tutti capi — в черном костюме, в черном душном помещении (кажется, что потолок низок, что все здесь длинное и плоское — змеи ведь живут в норах?), что из всех цветов остались только красный и черный. Тени черные и тягучие, как смола. На полу лежит ковер цвета крови — ковер, с которого началась карьера Витто Корлеоне, отца Майкла.
В кресле сидит Майкл — который никого и никогда не прощает.
Он опять победил.
Он всегда побеждает.
Финал второй части "Крестного отца" уходит в темноту.
И, кажется, осталось совсем немного — и мы услышим хриплое дыхание лорда Вейдера.
облако тэгов
