Потом Ярик включал Цоя и начинал подпевать, выставляя челюсть экскаватором:

— Пе-ре-мен! Требуют наши сердца! Пе-ре-мен! Требуют наши глаза!

Спрашивал у меня:

— Похож я на Цоя?

Блондин славянской внешности, на корейского кочегара он походил мало. Вообще, никак.

— Похож, — отвечал я, чтобы не обидеть друга. — Давай уже модели клеить, а? У тебя там танк есть?

У Ярика были целые подшивки приложения к журналу "Юный техник" -- ЮТ для умелых рук. Настоящее сокровище. А в них -- как склеить из бумаги модели самолетов, машин, кораблей и прочие офигенные вещи. При мысли о танке мое сердце забилось сильнее.

— Вот ты балбес! — в сердцах говорил Ярик. — Это же му-зы-ка. Настоящая. Ладно, поищи там.

Я радостно зарывался в подшивки. Тонкие желтоватые листки, печать в два цвета -- для каждого номера разная. Синие номера, красные номера, зеленые. Бумага уже ветхая, листать надо осторожно -- потому что каждый номер просматривали уже сотню раз, не меньше. Где же танк?

Ярик снова включал магнитофон:

— Пе-ре-мен! — он прыгал по комнате и орал вместе с Цоем. — Мы ждем перемен!!

Потом брал самодельные нунчаки и начинал крутить. Воздух гудел и рвался, как пергаментная бумага.

На Ярике -- черные штаны, как у Брюс Ли. Он сшил их сам. Ярик ловил палку нунчака под мышку и кричал тонко и зловеще, как кошка. Крик заметался по комнатам и погас в бордовом советском ковре на стене.

— Нашел! — я вытащил из пачки журнал с танком Т-28. — У него три башни, представляешь? Клево!

Ярик посмотрел на меня с жалостью. У него увлечение бумажными танками прошло давным давно. Мой друг уже вовсю жил в эре Истинного Кунг-фу.

* * *

Если вы не умеете сложить из пальцев смертоносную "лапу тигра", вы не жили в 90е.

Нет бога, кроме Брюса Ли и Чак Норрис пророк его.

Скажи, какой ты школы кунг-фу, и я скажу, кто ты.

Ярик во всем следовал за кумиром. Он одевался, ходил, тренировался, кричал по-кошачьи, задиристо вытирал нос пальцем как Брюс Ли. Он даже в мелочах ему следовал. В фильме "Путь дракона", где молодой Брюс приезжает в Рим и дерется в Колизее, есть смешной момент -- Брюс, не зная ни слова по-итальянски, заказывает еду в кафе. Он просто проводит пальцем по меню и кивает "мне это". Пожилая официантка всплескивает руками и приносит ему заказанное по списку. Вернее, так: супы, супы, супы и супы. Много тарелок с разными супами. И Брюс, чтобы не показать прокола, съедает все, черпая поочередно из разных тарелок. В итоге Брюс так наедается, что вынужден ослабить пояс своих кунгфуистких черных штанов.

Ярик зашел после школы.

— Я сегодня в столовой как Брюс Ли просто.

— Правда?! — мое воображение было легко поразить.

— Да, — небрежно обронил Ярик. — Второе не хотелось, я взял шесть тарелок супа и съел. Клево. Чуть не лопнул.

Представляю эту картину. И лица работниц столовой.

А тогда я просто покатился со смеху.

* * *

Мы посмотрели фильм "Игла" ради двух минут, когда Цой дерется по-китайски.

Мы посмотрели "Фанат" в кинотеатре, дурея от духоты -- зал был полон под завязку -- в основном, подростками и мальчишками. Молодой Серебряков истово отрабатывал гьяку-цуки и прыгал в стекло автомобиля. Он напомнил мне Ярика. Вот на кого Ярик похож, думал я, когда мы шли обратно в темноте города. Яростный блондин. А вовсе не на Цоя.

Всю дорогу Ярик молчал. Думал.

— Таким надо быть, — сказал он наконец, у самого дома.

— Да, — сказал я. И пошел домой. Там, на столе, заваленном книгами, меня ждал недоклеенный танк Т-28.

* * *

Мой бумажный мир изменился в одно мгновение.

Городская библиотека Нижневартовска находилась в другом микрорайоне. Идти туда надо было около получаса, иногда больше, потому что я делал крюк вокруг собак (не спрашивайте). На руки выдавали три книги. Читал я быстро, поэтому я бывал в библиотеке два-три раза в неделю. Иногда чаще, потому что некоторые, самые классные книги, всегда оказывались на руках, и почитать их можно было только в читальном зале.

В тот день, холодный ноябрьский, я подошел к библиотеке поздно. Уже стемнело. Библиотека находилась на первом или втором этаже в длинной пятиэтажке. Перед зданием, занесенный первым снегом, стоял танк, выставив вперед длинную пушку.

Это мы, мальчишки, называли его танком. На самом деле это был обычный северный вездеход с широкими гусеницами. Но вездеход -- это не так романтично, думали мы тогда. Вот танк -- другое дело. Танк был круче. Всяко. Из покатой морды вездехода торчал длинный ствол орудия. На конце ствола была квадратная пластина. Кажется, сейчас такими валят стены, когда спецназ спасает заложников.

Я постоял у "танка", фантазируя, как он рычит в бою, разворачиваясь на одной гусенице и оглушительно стреляет по врагу. Эх, привычно подумал я. Конечно, я знал, что танк ненастоящий. На похожем вездеходе мы ездили в болота за клюквой и морошкой. Все в кузове беззаботно болтали и шутили, а я не веселился. Я все время ощущал, что под нами -- бездна. Без дна и края. И только когда мы возвращались в балок, я мог вздохнуть спокойно. Однажды наш вездеход сломался, и коричневая вода, выступившая под весом огромной машины из мягких кочек, поднялась выше гусениц. Люди в кузове уже не веселились, хотя все еще пытались шутить. Болото -- это тонкий зеленый слой мха над бездной вод.

Водитель, скинув спецовку и матерясь, по грудь в воде бродил вокруг вездехода, пытался чинить. По рации он вызвал помощь. Кажется, мы тогда поехали с маминой работы, поэтому в кузове сидели одни женщины. К моменту, когда пришел другой вездеход, а это несколько часов, люди в кузове сидели притихшие. Кажется, они наконец ощутили тоже, что и я. Под нами -- невероятная бездна. И она ВСЕГДА под нами, а не только в такие моменты, когда вода подступает к самому борту кузова...

Я посмотрел на танк, поежился и пошел к крыльцу библиотеки. Было холодно.

В библиотеке мне нравилось. Особенно когда, как сейчас, в ней никого нет. Библиотекарша кивнула мне, когда я выложил прочитанные книги на конторку.

— Иди выбирай, — сказала она и улыбнулась.

И я пошел выбирать. В библиотеке тепло и светло, лампы дневного света гудят, потрескивают и иногда моргают. Ряды стеллажей высятся над головой. Запах старой бумаги, клея и тепла. Это самый лучший момент. Я помедлил, чтобы продлить ощущение, пошел вдоль стеллажа. Предвкушение. Ожидание чуда. Какое приключение ждет меня сегодня? Иногда я мечтал жить в библиотеке. Вот ты встаешь утром, выходишь -- и все это твое. Бери любую книгу и читай, сколько влезет. И никто не мешает.

В тот вечер я просмотрел раздел фантастики, но не нашел ничего интересного.

Я решил порыться в журналах. Иногда в "Технике молодежи" тоже печатали фантастику. И в "Уральском следопыте". Журналы были сложены стопками на нижней полке. Идеального порядка там не было, в отличие от книг. Я начал перебирать журналы.

И тут я наткнулся на него. У меня перехватило дыхание.

Номер 9 за 1988 год. Обложка в темных тонах, что-то космическое. В глаза мне бросился варвар с жуткими глазами, схвативший полуобнаженную девушку. Очертания ее девственной груди заставили меня отвести взгляд, но его притянуло, как магнитом. Чудесная, потрясающая обложка. Вам, измученным Вальехо, не понять моих чувств. Я схватил журнал. "Стр.54 "Продолжение романа "Звездные короли": бой в ущелье кошмаров" гласила надпись на красной стрелке. Да! Я начал листать. Где же страница 54? Где? Я опасался, что тот, кто брал журнал до меня, вырезал эти страницы (увы, такое случалось, во многих журналах зияли дыры). И вдруг я остановился...

Это было оно. Нет, не фантастика.

"Гимнастический комплекс у-шу по школе "Чой"" -- прочитал я заголовок. Ниже шли черно-белые картинки с пояснениями. Я даже напрочь забыл про ущелье кошмаров. Это было лучше. Передо мной был ключ к великому искусству.

До этого я видел фотокопии "18 стоек Шаолиня" и плакат с Брюсом Ли, отрывки фильмов, а "Лорд-дракон" с Джеки Чаном пронзил меня в самое сердце, но все это было где-то там, далеко. Круто, но в параллельном мире. Мальчишки изображали каратэ и морпехов из "Одиночного плавания", но это ерунда... Обезьянничанье. Секции в Вартовске только появлялись.

А тут я понял, что смогу сам. По-настоящему.

Наверное, так чувствовал себя Эдмон Дантес, когда нашел пещеру, о которой говорил аббат Фариа, на острове Монте-Кристо. Бывший узник еще не знает, есть ли там сокровища (их могли разграбить за много веков), но уже знает, что это возможно. Что, по крайней мере, таинственная пещера действительно существует...

Я взял еще две книги наугад (если бы не взял, это выглядело бы подозрительным), и, словно в бреду, записался у библиотекарши. Почему-то я боялся, что журнал мне не отдадут. Это ведь карта, ведущая к сокровищам! Но библиотекарша только хмыкнула, увидев картинку с дикарем (и полуобнаженной грудью) и записала журнал в формуляр.

Я шел домой, прижимая к груди сумку с журналом. Я почти бежал.

Темный Вартовск сиял загадочными вечерними огнями.

Я не выдержал и побежал. Ждать было невыносимо.

Эра Истинного Кунг-фу настигла меня, как удар молнии. Бумажные танки были сметены этим ураганом напрочь.

* * *

На следующее утро я начал заниматься -- методично и осторожно, как Эдмон Дантес готовился изъять сокровища с острова. Никто не должен был ничего знать. Это была моя тайна. Я встал на час раньше. Было зябко и темно, на кухне мерно тикали часы-ходики. Родители перед работой отвели младшую сестру в детский сад, я был один.

Я достал журнал, раскрыл на нужной странице. И взялся за первое упражнение...

Было больно. Очень больно.

Испытания только укрепляли мою решимость.

Сейчас я знаю, что великой китайской школы "Чой" на самом деле не существует. Что Герман Попов, который указан в статьях как консультант, на самом деле придумал школу "Чой", основываясь на своем опыте занятий бирманским каратэ. Но это ничего не значит. Честное слово: лучшего комплекса разминки и заодно подготовки связок и мышц к боевым искусствам (и к акробатике, как выяснилось) я не встречал. А я позже занимался и каратэ шотокан, и ушу, и акробатикой, и классической борьбой, и самбо. Даже растяжки на акробатике -- изуверские, как стонали наши девчонки -- казались мне ерундой. Каким-то шестым чувством, талантом или еще как Герман Попов угадал -- и его комплекс действительно работает. Впрочем, немалую роль, думаю, сыграла и моя вера.

Вера в Кунг-фу.

Две страницы упражнений кончились. Я был весь в поту, мышцы болели. "Продолжение следует", "Начало в 8 номере", прочитал я.

Я аккуратно сложил журнал, спрятал, позавтракал и пошел в школу. Связки ныли, мышцы болели. Но я был счастлив.

Я ходил по школе, сидел на уроках и ощущал себя тайным агентом. Все были люди как люди, а я -- шел путем кунг-фу. Я смеялся, шутил, но... Так граф Монте-Кристо ходит среди обычных людей. У меня была миссия и высокая цель. У меня было предназначение.

Через месяц тайных занятий я сел на шпагат. За это время я достал следующий номер "Техники молодежи" и увеличил свой утренний курс еще на десять упражнений. Боль почти ушла, но я добивался, чтобы она была. Если я не чувствовал легкой боли, значит, я не продвигался.

Когда я сел на шпагат, я решил признаться Ярику, что занимаюсь. Я вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю дверь.

Ярик снял утяжелители (он бегал в них вокруг дома и только вернулся), молча выслушал мои сбивчивые объяснения, посмотрел на мой шпагат и мой мостик. Попросил показать журналы (я перерисовал все упражнения от руки). Пролистав мои записи, Ярик посмотрел на меня и сказал одно слово:

— Молодец.

Сам он занимался по фотокопиям, купленным в ларьке. Поза журавля, крик кошки, ага-ага. Самодельные нунчаки на веревке. Так я думал -- с легким пренебрежением.

— Пошли, — сказал Ярик. Мы пришли к нему в комнату с багровым ковром. На ковре висел новый плакат: культурист показывал бицепсы, его обнимала симпатичная девушка (очень симпатичная, я загляделся). Ярик открыл ящик стола и вынул толстую пачку листов. Ксерокопии тогда были редкостью -- причем очень дорогой. Ничего себе.

— Смотри, — сказал Ярик. Это была книга Масатоши Накаямы "Каратэ". На французском языке. Я увидел рисунки людей в кимоно, схемы ударов и чуть не умер от зависти.

Оказывается, у Ярика тоже была тайна.

Я думал, он только подражает Брюсу Ли, а Ярик всерьез занимался.

Бэтмен и Робин встретились на крыше небоскреба и пожали друг другу руки. Будем спасать этот город вместе, решили они.

Врубай прожектор.

* * *

А потом в передаче "Вокруг света" начали показывать отрывки фильма "Боевые искусства Шаолиня" -- и Эра Истинного Кунг-фу захлестнула весь Советский Союз.

Мы с Яриком ходили в малый зал школы по вечерам и отрабатывали стойки и удары. Однажды Ярик достал "Джеткундо" Брюса Ли на почитать, и я за двое суток без сна и отдыха от руки перерисовал эту книгу, потому что у нас не было ксерокса. Наш архив материалов разрастался. Мы смотрели все фильмы, мы читали все книги и журналы, что могли достать. Мы говорили о боевых искусствах и шли путем воина.

Танк Т-28 сиротливо белел в шкафу. Его башни так и остались недокрашенными...

Кем ты хочешь быть в будущем? Такой вопрос перед нами даже не стоял. Кем, кем... Мастером боевых искусств, конечно!

Спокойствие духа, как гладь пруда безветренной ночью, и удар пяткой.

Начинались 90е...

Сейчас я оглядываюсь на то время и думаю, что это было здорово. И странно одновременно. Я снова вижу, как Ярик вертит нунчаки на веревке, стоя в своих черных кунг-фуистких штанах, кричит как кошка, а рядом крутятся бобины магнитофона.

— Если вы любите жизнь, то не тратьте времени, так как время — это то, из чего сделана жизнь, — говорит мне Ярик. Он цитирует своего кумира, Брюса Ли. — Понял?

Я рассеянно киваю. Понял, понял. Не отстанет ведь. Мне двенадцать лет. Из динамиков льется низкий темный голос корейского кочегара.

— И вроде жив и здоров. И вроде жить не тужить, — поет Цой.

— Так откуда взялась... печааль?

Так вот я эти банки ковшом зачерпывал и грузил в самосвалы. Три самосвала нагрузил, и вывезли на свалку.

А там банки -- раздувшиеся, некоторые вообще как железный шар.

Этот бизнесмен, хозяин взял где-то партию "Иваси" и поставил их себе в магазин. За бешеную цену. Допустим, взял он их за десять рублей... я так, условно говорю... десять рублей. А продавал в своем магазине -- за двести рублей. Понимаешь? Куда это годится? Вот взял ты за десять, поставь цену двенадцать рублей или пятнадцать. Человек, работяга зайдет к тебе в магазин, увидит и возьмет, попробует. Я возьму. Но торгаш не хочет десять или двадцать процентов прибыли. Он хочет сразу сто процентов! Двести процентов!

И ни на копейку не снизит цену, даже если никто брать не будет. Вот ты представляешь, сколько такие консервы хранятся? Не месяц, не два. Годы! А там банки раздуло до шара. Представляешь, сколько времени прошло?

Серега качает головой, не отрываясь от дороги.

— Я когда вернулся, Сереге Саляхову говорю: представляешь, грузил "Иваси" ковшом. А он мне -- знаю, я эти консервы в том магазине давно видел, хотел взять, но не стал -- дорого.

А я ему говорю: я их три самосвала нагрузил.

А теперь представь. Много лет эти банки стояли в магазине и лежали на складе у этого бизнеса, а он вместо того, чтобы снизить цену, все ждал свои двести процентов прибыли. Он в уме уже все посчитал, сколько получит, и уже не мог себя обделить. Жадность. Вот это -- барыга.

Представляешь, сколько это стоило? Экскаватор заказать из другого города, самосвалы арендовать, свалку оплатить... Деньги огромные. Да и сами консервы когда-то денег же стоили, еще склад под них держать. Годами!

Нет, не понимаю я.

— Барыги, — Серега выговаривает это слово с презрением. — Я их много в Москве повидал.

— А ты был в какой бригаде?

— В ...кой.

Из-за грохота обогнавшего нас дальнобоя, я не расслышал.

— В солнцевской?

— В коптевской. И не в бригаде самой, а при ней, водителем. Мы с Коротким жили за городом, там коттедж снимали специально для нас. С нами еще жили три молдаванина. Первый -- мастер спорта по боксу, второй -- мастер спорта по греко-римской борьбе, такой шкафчик два на два, кинг-конг, шея толстая, как бревно...

— А третий?

— Третий -- боевик Леха.

— Мастер спорта по стрельбе?

— Да нет. Солдат, вояка. Он воевать начал еще с Афгана, да так и не смог остановиться. Во всех горячих точках был. Афган, Чечня, Югославия, потом Приднестровье. Даже в Африке где-то воевал. Он сам откуда-то из-под Кишинева, "герой Молдовы" под номером восемьдесят. Единственный из первой сотни, кто живой и без серьезных ранений. Остальные или мертвы, или инвалиды. Или умом тронулись.

— А он сам молдаванин?

— Не... сам на лицо -- рязанский парень скорее. Русский, но из-под Кишинева. Он о себе мало рассказывал. В компании вообще ничего не говорил, только так иногда -- один на один. И то очень редко. Мы с ним как-то квасили, и я спросил: Леша, у тебя семья есть?

— А он что?

— Первая жена, говорит, сразу сбежала. И смеется. Вторая через два года. А третья еще держится. Ребенок растет. Я, говорит Леха, возвращаюсь домой, денег привезу, месяц-два отдохну -- и невмоготу мне. Надо на войну. Весь изведусь. Я сюда приехал, в Москву, думал, тут движуха будет, стрельба, дело. А тут тоска. Сидим на этой даче, балду пинаем.

— Адреналиновый наркоман.

— Ага, наверное.

— Зачем молдаване сидели на даче? Как боевики?

— На всякий случай сидели. Незасвеченные. Вот мы и жили там впятером в коттедже -- хороший был коттедж, большой, с гаражом и садом. Территория огромная, везде сигнализация, камеры. Впятером жили -- я, Короткий и эти трое.

— А Короткий как в бригаде оказался? — вспоминаю я. — Он же водителем был в Вартовске?

— В Вартовске, мы в одной бригаде работали, потом в Лангепасе. У него жена работала в Лангепасе. Он меня тогда и сманил -- приезжай, да приезжай. А я тогда с первой женой развелся уже, и думаю -- почему нет? Махнул в Лангепас. А потом Короткий в Севастополь собрался. Говорит мне -- поехали. Солнце, море. Я и поехал, вместе с Ириной уже. В Севастополе хорошо было, ничего не скажу. Мы с Иринкой неплохо жили. Я фуры по горам водил.

— А как Короткий в Москве оказался? У коптевцев?

— Так его Боря, морской диверсант, позвал.

— Тот самый?

— Угу.

Я вспоминаю прежний рассказ Сереги -- о Борисе, "барракуде" из отряда черноморского морского спецназа. Советский гражданский корабль проходит пролив Босфор -- по международным правилам, а под ним идет наша подводная лодка, близко-близко, чтобы сигнал не разделялся. А вокруг подлодки -- наши боевые пловцы, охраняют, чтобы турки мину не поставили или жучок, или еще что. И с турецкими боевыми пловцами схватывались, бывало. На поверхности солнце, сухогруз идет, флагом салютует, все ручками машут. Идиллия. А под водой кипит безмолвная схватка.

Боря несколько раз ходил через пролив, все проходило удачно. Но однажды Борю и еще одного пловца оглушили гранатой, они и всплыли вверх брюхом. Корабль прошел, остановиться не имеет права, а пловцов турки вытащили на берег. Товарища Бори сразу бросили в колею и проехали бмп-шкой. В назидание остальным. По международному праву пловцов наших там "не было", поэтому турки не церемонились. Этих людей не существует. Их нет.

Избитого Борю погрузили в грузовик и повезли в тюрьму. По пути Боря сбежал (или из тюрьмы уже? забыл). И с одним ножом, без денег и документов, через полстраны вышел к советской границе и вернулся домой. Рэмбо. Дольф Лунгрен из "Красного скорпиона". Ти был в спэцназэ. Я и тэперь в спэцназэ.

Он полковником, кажется, уже был, когда началась вся эта свистопляска с развалом СССР. Крым отдавали, флот делили, зарплату задерживали, полный швах.

И оказался в итоге Боря среди коптевцев. Мы бывшие спортсмены, а ныне рэкетмэны...

— Их там двое было, главных, в коптевской бригаде. Старший и младший, забыл, как их звали. А Боря при них. Вроде как третий человек в бригаде.

— Силовик?

— Ага.

— А как его фамилия, этого Бори? Я бы материал покопал. Интересно.

Серега смеется.

— Не знаю. Я даже не уверен, что он Боря. Он только при мне два раза паспорт менял.

— Ясно.

— Поселились мы в коттедже. С молдаванами сели водку квасить, а ночью я встал отлить -- слышу, скрежет металлический. Я думаю, что это может быть? Вышел из дома. А там под домом гараж и мастерская. Я спустился вниз. А там этот Леха, боевик, топор точит. Искры летят. Представляешь? Темень вокруг, тишина. Я говорю: ты зачем топор точишь?

Он мне: да я просто спать не могу, а делать нечего. Я уже четыре раза обход сделал. А там территория -- огромная. Вот представь, он ее четыре раза обошел, все проверил, — Серега усмехнулся. — Леха вообще ночью не спал.

— Только днем?

— Ага. Да и то, подремлет полчаса и все. Вполглаза.

— Понятно.

— Случай он мне рассказывал. Перестреливаемся Леха в какой-то школе. Приднестровцы наступали, пытались взять школу. Теперь полшколы молдавская, половина их. И перестреливается Леха с кем-то в коридоре, долго уже. Выстрелил рожок, тридцать патронов. И ждет. А тот, кто напротив, тоже выстрелил тридцать (Леха подсчитал) и тоже затаился.

А рожок у Лехи подпиленный. Пружина в магазине подпиливается, чтобы туда влезло еще два-три патрона. НЗ, короче. И у Лехи, получается, осталось два патрона. И вот тишина, оба ждут.

Потом тот, приднестровец, кричит Лехе:

— У тебя патроны кончились? Или тоже магазин подпиленный?

Представляешь?

Мы с Серегой смеемся.

— Леха понял, что там тоже человек опытный. Кричит, ты в Афгане был?

Ага, отвечает приднестровец, там-то там-то, вторая рота.

Э, говорит Леха. А я там-то и там-то.

Блин, говорит приднестровец после паузы. Так я тебя знаю! Ты Леха, да? А я Миша... или кто он там был.

— О, так это ты! Выходи, покурим, — говорит Леха. — Стрелять не буду.

Вышли в коридор, покурили. У обоих, действительно, магазины подпиленные. Поболтали, вспомнили Афган, общих знакомых, друзей.

— А чего, — говорит Леха. — Вы в эту школу вдруг ломитесь? Нафига она вам?

— Понимаешь, нам пятьдесят штук обещали, если возьмем ее к вечеру.

— Так там наемники что ли, воевали? — я удивился. Хотя чему тут удивляться?

— Само собой. С обеих сторон причем.

— ...Так вот. Леха говорит: давай, я со своим переговорю, сдадим вам эту школу, а деньги пополам. Годится? Приднестровец: годится. Покурили и разошлись. Вечером приднестровцы начали штурм, молдаване постреляли для проформы и отошли. Деньги разделили, без обмана. А утром, опять же по договоренности, молдавская армия пошла на штурм и отбила школу. Так и воевали.

Я Леху спрашиваю: а как ты патроны считал? И у себя, и у другого? Откуда ты знал, что именно тридцать каждый выстрелил? Леха говорит: просто знал. Не могу объяснить.

Это для меня, — говорит Серега и качает головой. — Темный лес. Меня спроси, сколько патронов я выстрелил? Откуда я знаю? Хотя на охоту хожу постоянно. А он знал. Не думаю, что Леха врал. Когда придумываешь, надо на компанию рассказывать. Чтобы все ахнули. А он только мне рассказал -- да и то, еле вытянешь из него. Ну что, попьем кофе?

Мы останавливаемся там, где останавливаются дальнобои, пьем растворимый кофе с сахаром и едем дальше. На такой диете Серега может работать сутками.

Палит солнце. Ветер теребит Серегины коротко стриженные волосы с сединой. Какие-то цыганские.

— Еще был случай, попал Леха в плен. И начали его расстреливать. Ополченцы подогнали бмп к стене жопой, открыли двери. Разложили закуску, нарезали сала и хлеба, водку разлили. Их трое было. А Леху поставили у стены. Он стоит и ждет. Ничего, говорит мне, тогда не хотел. Просто ждал. Словно пустота внутри. Так бы и расстреляли, но тут один из приднестровцев говорит: выпьешь водки?

И наливает Лехе.

Леха на негнущихся ногах подошел, взял стакан. Пока тянул руку, заметил нож, им закуску резали. Опрокинул стакан. Когда потянулся за закуской, схватил нож и...

Я его потом спрашиваю: а как ты их порезал? Их же трое было.

Леха: а знаешь, ничего не хотел. А водки выпил -- представляешь, так жить захотелось!

Серега смеется.

— Выпил водки и жить захотелось! — повторяет он. — Вот Леха. Короче, сел он в бмп и поехал к своим. А там посты, все дела. Давай, короче, они стрелять по нему из всех стволов. Ладно, хоть гранатомета у них не было, сожгли бы к ебеням. Леха им уже кричит, белым флагом из люка машет.

— Бесполезно?

— Да нет, узнали наконец. Обошлось. Даже какую-то медаль дали за это дело.

— Однако. Рэмбо прямо.

Мы садимся в машину и трогаемся.

— А сейчас он где? Небось тоже где-то воюет?

— Да ну, вряд ли... Думаю, убили где-нибудь за столько-то лет. Или осколок зацепил. Или снайпер. Или пацан с ружьем. Война это дело такое. Непредсказуемое.

Серега молчит.

— Леха всегда пластины дополнительные в броник совал. Тяжело бегать, зато надежней. Как-то его снайпер снял. Леха говорит: иду я и чувствую, что-то не то. Оглядываюсь -- никого нет. Но чувство нехорошее. Я начинаю отступать, и тут -- мелькнуло что-то. Я успел только дернуться, а тут вспышка и удар. Меня снесло. Я весь рожок в ту сторону выпустил -- не знаю, попал или нет. Как в себя пришел, отполз в развалины. Болит все тело зверски. Потом в развалинах наши снайпера нашли. Мертвого. Зацепил я его все-таки. Синячище, конечно, был здоровенный. Но через месяц прошел. Главное, что жив. Пуля почти вторую пластину пробила.

— Повезло.

— Да, повезло.

Некоторое время мы едем в молчании. Серега обходит одну фуру за другой. Машина несется по дороге, плавно, легко. Серега перед выездом поставил новые газо-масляные амортизаторы.

— Вот ты про солнцевских спрашивал... — говорит он.

— Ну да. Вроде как одна из самых больших группировок тогда была.

— Мы с ними раза два пересекались, при мне.

— Разборки?

— Да не, какие разборки. Так, пересекались. Первый раз я пацанов вез, остановились на МКАДе, кофе попить. А там рядом тормознул автобус, он на Киевскую челноков вез. Там аэропорт рядом. Внуково, что ли? Все с баулами. Вова и говорит, это че? Почему они не платят? Пойду тряхну. Ему все пацаны -- да брось, оно тебе надо? Вова: да мне просто скучно. Щас вернусь. Подошел к водиле, переговорил. Как это делается, это надо видеть, словами не расскажешь. Там выражение лица, жесты... ну, не передать. Вова вернулся. Сейчас будет, говорит.

И через десять минут подваливают два черных джипа. Солнцевские. Водила сбегал, сел на телефон, вызвал их. Вываливают шкафчики и к нам. Они, оказывается, с этих челноков уже процент сняли, и теперь их крыша. Давай нам претензии предъявлять. Кто такие, это наши овцы, мы их стрижем. Как услышали, что это коптевская бригада, понты сбавили. А потом вообще утихли. У нас-то серьезные люди, а это обычные "быки", для стрижки.

Один из солнцевских с обидой: это, мол, наш район, наше шоссе. Вова не выдержал. Не понял. С чего это ваше шоссе?! Ты его купил, что ли?! Барыг вы первые остригли, это без претензий, имеете право, мы их не тронем. А "мое, наше" -- тут нефиг словами бросаться. И пошел базар. В общем, не передать. Тот "бык" скис уже окончательно. Пошел начальству звонить. Развлекся Вова.

В другой раз у нас с ними была "стрелка". Мы из коттеджа каждый день ездили одной дорогой в город и останавливались в одном ресторане. И как-то нам там нахамили. Хозяин борзый, мол, у меня "серьезная крыша", все дела. А это солнцевские. Ну, зови свою крышу. Вызвали коптевцы их на "стрелку". Приехали серьезные люди с обеих сторон. И давай разговаривать. Ни разу не было при мне, чтобы кто-то в кого-то стрелял или еще что. Все решалось разговорами.

В общем, инцидент замяли. Солнцевские нам накрыли "поляну" -- за счет хозяина ресторана, конечно. И сказали хозяину: ты был неправ, вот этих угощаешь бесплатно.

Так что мы каждый день в том ресторане завтракали и ужинали.

— Хозяин сам себя наказал, получается?

— Ага.

— А ты там грузовики водил?

— Не, большегруз только один раз. Мне в пару дали московского таксиста, он весь город наизусть знал. Представь. Молодой парень в общем-то, только вышел, отсидел десять лет, но до того работал таксистом, Москву знал -- куда там навигатору. Без карты, чисто по памяти. Он рядом со мной сидит, а я как руки его. Он скажет влево, я кручу влево, скажет вправо -- я кручу вправо. Так и ехали. Он говорит: вот здесь перестраивайся в левый крайний, сейчас гаи будет. И точно -- я только перестроился, справа стоят. Не будут же они нас из левого ряда выдергивать? Они всегда здесь стоят, говорит парень. Хлебное место.

— За десять лет Москва не изменилась?

— Видимо, не очень.

— А обычно ты на какой машине ездил?

Серега пожимает плечами.

— На разных. Коптевские заберут машину за долги, поездят, продадут или отдадут кому-нибудь. Тогда разговор короткий был. Да и они чаще сами ездили, пьяные или нет, без разницы. А я молдаван возил или там юриста, куда скажут. В Нижний Новгород я много раз мотался. С молдаванами приедем и стоим, ждем в отдалении, пока пацаны там решают. Видимо, на всякий случай. Но ни разу этот случай не настал. И хорошо. Так что я только водителем был, ездил и все, без криминала.

— А с ногами что?

Серега усмехается. Кажется, ему приятно вспоминать это.

— Да по глупости. У нас, главное, с Коротким уже билеты на самолет были -- до Симферополя. Завтра вылет. Мы приехали в гостиницу "Космос", туда Боря должен был со старшими подъехать. Мы его ждем. Пока ждем, сидим в ресторане, квасим. И вот Вова мне говорит: выгляни с балкона, приехал Боря или нет. Я выглядываю: нет, не вижу ничего. Темно. А напротив нашего здания -- еще одно, чуть пониже, мы-то в центральном. Там как раз номер Бори. Я смотрю на стоянку -- вижу, подъезжают две машины. Выходит Боря, еще пацаны. И идут в здание, где номер Бори.

Я кричу им -- бесполезно. Не слышат. Кричал, кричал -- вернулся.

Вова говорит, будь другом, сбегай в то здание, скажи, что мы здесь сидим. А я пьяный уже, говорю, нафига я буду бегать в обход? Я сейчас прямо пройду.

А там вроде террасы, нависает над соседней башней. И там тоже терраса наподобие.

В общем я, дурак, и прыгнул туда. Чудом ведь вниз не улетел. Обе ноги сломал. Лежу в темноте, а вокруг никого. Кричал -- никто не слышит. Пару раз мимо люди проходили, парочки. Как услышат мой голос в темноте -- сразу бежать. Только грохот по лестнице. Время такое.

Лежал, лежал, на балкон вышел Короткий, давай меня звать. Я ему кричу, я здесь. Где здесь? В другом здании. Ноги сломал.

И пришли они меня забирать.

Пацаны притащили меня обратно вниз, потребовали врача. Навели кипеш, короче. Тут и Борю вызвонили из соседней башни. Медсестра пришла, осмотрела мои ноги и говорит: пятки раздроблены, надо скорую, я ничего сделать не могу. Вызвали скорую. А пока она ехала, дура администраторша, молодая девка, увидела кровь, как меня тащат, и вызвала милицию. Решила, что тут убийство.

Милиция приехала быстрее. И давай паковать пацанов. Старлей ко мне подходит, я сижу в кресле. Мол, этот с ними? Вставай! А Боря говорит с подковыркой: да-да, забирайте, у него как раз обе ноги сломаны. Старлей аж в лице изменился. "Нет-нет", говорит мне, "Сиди". Еще бы -- потом скажут, что в ментовке ноги сломали. Забрали пацанов. Они прежде чем уйти, свои барсетки мне поскладывали. Вот я сижу, как склад барсеток. И приходят главные коптевские. Старший и младший. Смотрят на меня и спрашивают, а где остальные? Я говорю: забрали их.

Идти можешь? Нет. Я скорую жду. Они меня тогда под руки взяли и понесли к себе в номер. Мужики здоровые. Принесли и водки налили. Чтобы нескучно было скорую ждать.

Скорая приехала наконец. Врач говорит: его надо в больницу. Младший: а куда лучше? Врач: в Склиф. Младший: поехали тогда в Склиф. Но я не на скорой поехал. Старший с младшим меня на своей машине везли.

Палата, врачи, рентген, все дела. Утром приехали Боря с Коротким, их отпустили из ментовки. Они взяли с собой молдаван -- боксера и борца. Меня с загипсованными ногами -- такие гипсовые сапоги выше колен, в машину на руках и в аэропорт.

Серега смеется воспоминаниям. Зубы белые, красивые.

— Очень смешно было, как меня эти два шкафчика на руках таскали. Весь аэропорт, наверное, озадачили. Кто это, мол, такой? Меня в медпункт, Вова с моими документами на регистрацию. К самолету меня на скорой привезли через все взлетное поле. Место дали впереди, у пилотской кабины. Там места много для ног, они в гипсе не сгибаются.

Сижу я, значит, и заходит этот.... Сиреневый туман... как его?

Серега щелкает пальцами. Я тоже не сразу вспоминаю имя, хотя лицо вспоминается мгновенно. Большой, седой. Поет хриплым голосом.

— Добрынин!

— Да, точно. Он как раз на день рождения летел к Шуфутинскому, вроде. Он увидел меня, говорит: сидишь? Я говорю: сижу. Он кивнул мне и зашел к пилотам в кабину. И там шу-шу-шу до самого взлета, болтал. Я только голоса слышал. Потом перед самым взлетом вышел, ушел на свое место. Можно было автограф взять для Ирки, но я не сообразил.

Прилетели в Симферополь. Командир вышел ко мне, спрашивает: скорую надо заказывать? Я говорю: ну, а как? Я ходить не могу совсем. Командир: понял. Так что и там везли меня на скорой до вокзала.

В Симферополе нас встречал на машине друган Короткого. Посадили они меня с Коротким, привезли в Севастополь. А тут как раз засада. Лифт сломался в тот день. И они меня вдвоем на девятый этаж.

Серега смеется.

— Звоним в дверь. Вот представь картинку: Иринка, она как раз беременная была, открывает дверь, а там две взмыленных пацанов, а на руках я с ногами в гипсе и с букетом. И улыбаюсь. Привет, говорю. Я вернулся. Как она меня тогда не прибила, не знаю.

Я еще год на коленях передвигался. Инка скоро родилась, мы потом вместе с ней ползали по квартире. На пару. Трехмесячный ребенок и я.

— Ничего себе. А потом?

— Короткий в Москву опять умотал. Я за руль сел, только ходить еще не мог. Потом Люда в гости приехала... Я ее на машине встречал, ноги еще в гипсе были.

Люда -- это моя мама. Я помню, она тогда из Севастополя вернулась, была проездом через Москву. Я спрашивал: как там у Сергея дела? Мама передернула тогда плечами. Сказала нехотя: "Ну как. Нищета. Но Серега гордый, он не скажет. Ты же знаешь. Работы нет, а фуры водить он не может, с гипсом-то. Я как увидела их каморку, у меня сердце оборвалось. Поехала на рынок, накупила продуктов и детских вещей, привезла. Так он разозлился".

Серега ведет "китайца", это двухтонный пикан с движком два и три литра. Я знаю, что Серега может быть резким, в молодости он был резким, как удар в нос, особенно, когда выпьет. Сейчас он уже три или четыре года не пьет совсем, но спустя много часов дороги, на одном кофе и сахаре, он словно возвращается в молодость. Точно дорога дает ему опьянение, которого он давно лишен. Он снова резкий и опасный. Как Кобра из старого фильма.

— Люда говорит, чего ты тут маешься? Возвращайся в Вартовск, там работа всегда найдется. И через несколько месяцев, когда гипс сняли, я своих отправил поездом, а сам на машине своим ходом. В Вартовске работы много было...

Так закончилась эпопея гангстера Сереги. Судьба его сделала крюк от Урала до Дальнего Востока, где он чуть не попал в Суворовское училище (но это другая история), забросила обратно на Урал, затем армия, Хакасия, ревущие в ночи "ураганы" с атомными боеголовками, потом Нижневартовск, снега, бросок через полстраны в Севастополь, море, солнце, затем Москва, стрелки, пацаны, разборки, опять Крым, и снова Вартовск, город, отсыпанный на песке посреди болот.

Почти все, кто когда-то приехал на север, собирались вернуться на Большую землю. Некоторые вернулись. Но Серега остался.

Север, он такой. Затягивает.

А может, просто работы было много.

=====

Дисклеймер: любые совпадения с реальными людьми и событиями чисто случайны :)

В качестве иллюстраций: кадр из фильма Джона Ву "Светлое будущее" и фото "Нижневартовск после дождя, 1980е", автор неизвестен

P.S. Вообще не уверен, что кто-то прочитает эту длинную простыню до конца. Если вдруг вы видите эту надпись -- то я вам машу "Привет!" :))

"Танцор диско" вышел в Советском Союзе в 1984 году и стал легендой. Его видели миллионы. Это сейчас на поклонников индийского кино смотрят примерно как на Свидетелей Иеговы, а тогда это было модно и современно. Мейнстрим и зарубеж. 

Мой друг Пашка обожал индийские фильмы. 

Пашка жил в деревяшке за магазином "Тысяча мелочей", с мамой, старшим братом и квартирантом. А еще у него был белый хомяк-партизан, сбежавший, кажется, уже в третий раз. По ночам хомяк проводил лихие ковпаковские рейды на кухню, прицельно бил по гречке и макаронам, опрокидывал банки с сахаром и оставлял отпечатки крошечных лап в пакетах с мукой. Возможно, хомяк боролся с системой. 

Пашкина мама ругалась на Пашку. Они с братом ставили ловушки (гуманные, Пашка настаивал), но хомяк был неуловим. Ночью партизан бродил между стен, шуршал обоями и громко перекатывал гильзы от охотничьих патронов и шарики дроби. 

Этого добра у Пашки было завались, его настоящий отец работал охотником. В общем, Пашка и тут оказался крайним. 

Когда хомяка чудом поймали (он случайно провалился в пустую трехлитровую банку и не смог вылезти), выяснилось, что это белое красноглазое чудо — еще и девочка. 

Ну, это как раз логично. 

Только женщина может так долго и последовательно портить кому-то жизнь... 

Но узнали мы это потому, что хомяк оказался беременным, с пузом. Откуда? Мы ехидно спрашивали у Пашки, не терял ли он до этого еще хомячков? Только уже самцов? Пашка вяло огрызался. Тогда мы с Андрюхой начали зубоскалить по поводу дерзкого серого мыша. Мол, тот устроил белой даме свидание за стенкой, а потом постоянно с нее соскальзывал в процессе. 

Ну что сказать? Дураки мы были. 

Пашка вспылил и обиделся. 

У него и без этого хватало проблем. Ему нужно было придумать хомяку имя и починить клетку. Вместо клетки у него была закрытая полка со сдвижным стеклом. У меня в такой на стене стояли книги. Пашкина полка была прогрызена во многих местах и залатана фанерой и кусками жести, словно простреленный танк. В такой стимпанк-обстановке Машке (так назвали хомяка) предстояло рожать потомство. 

В тот год наш "Б" класс превратили в математический, а остальных перевели в "В" и "Г". Пашка попал в "В", и мы стали реже видеться. Наша троица мушкетеров почувствовала первые удары судьбы. 

У нас с Андрюхой были телефоны, а в деревяшках телефоны не ставили. Мол, это временное жилье, скоро под снос (многие из деревяшек стоят до сих пор, и там живут люди). Поэтому когда Пашка хотел нам позвонить, он просто приходил в гости. 

Наступила осень, золото, бронза, медь под ногами, и запах прелой листвы вокруг. "Бабье лето". Приходит Пашка — родной, но все-таки немного другой. Непривычный. 

— Пойдем в кино, а? — сказал Пашка. — В Самотлоре сейчас "Танцор диско-2" показывают. 

— Ну не знаю, — я пожал плечами. После "Одиночного плавания" и "В зоне особого внимания" я охладел к Индии. — Чего-то мне не хочется. 

— Пошли! Я уже видел, клево. 

В общем, он меня убедил. Хотя я пошел туда скорее из-за Пашки, чем из-за фильма. Когда фильм начался, первые пятнадцать минут я пытался сообразить, как связан первый "Танцор диско" со вторым... Оказалось, никак. Даже название другое — "Танцуй, танцуй". Впрочем, я уже увлекся сюжетом. Через два с лишним часа, слегка ошалев от песен, страданий, драк и подергиваний Митхуна, мы вышли на воздух. 

— Ух! Крутое кино, — сказал я. Фильм мне понравился. — Ты сколько раз его видел? 

— Четыре, — сказал Пашка. 

— Сколько?! — я удивился. 

— Или пять. 

На следующий день Пашка уболтал Андрея сходить в шестой раз. Я уже ничему не удивлялся. 

Квартирант был крепкий, здоровый, весь такой налитой наглостью — молодой жлобина. Он был намного моложе Пашкиной мамы. Кажется, он нигде не работал, зато старательно питался и стрелял у нее деньги. Он или дрых в своей комнате или торчал на кухне с голым торсом, пялясь в телевизор. Пашка с братом его терпеть не могли, но молчали — ради матери. Я помню, что у них в холодильнике были разные полки — своя и отдельная для квартиранта. 

Но тот частенько залезал в чужие запасы. 

— Витька, ты опять сожрал нашу тушенку! — орал Пашка. 

— Ничего я не трогал, — бурчал квартирант, вытирая сальные губы. И улыбка скользила "а ничего ты не докажешь". Глаза мелкие и хитрые. — Своего хватает. 

Пашка его ненавидел. Но сделать ничего не мог. 

Наверное, многие встречались с ситуацией, когда родной тебе человек попадает во власть мелкого, жадного, глупого, недалекого человечка. Фальшь которого как на ладони для всех... кроме самого родного тебе человека. 

Настоящее зло — не умно. Но почти всесильно. 

Я думаю, поэтому Пашке нравились индийские фильмы. Там была надежда. 

Возможно, в определенный момент времени нам просто нужны истории, где просто добро побеждает просто зло. И никаких полутонов. 

Советские фильмы для этого слишком рефлексивны. На этот случай у детей были чешские сказки про девочку Майку и пластилиновых осьминогов, а у Пашки — индийские фильмы, Митхун Чакраборти, сверкание огней и танец диско. 

"Су-па дэн-са!" Давай, давай танцуй. 

Интересно, сидя в темноте кинотеатра, глядя на экран, что Пашка представлял? 

Вот он, в широких брюках, на высоких каблуках, танцует на сцене, как ударенный током. 

Вот лицо злодея крупным планом — у него толстое самодовольное лицо и сальные губы. Глаза злодея подведены черной краской. Он запрокидывает голову и хохочет, как хохочут злодеи в индийском кино... Злодей задумал нечто чудовищное. 

Вот седенькая, но красивая мать героя в скромном сари. Она переживает за сына, ведь ему грозит опасность. 

Вот приспешники злодея... Они уродливы и модно одеты. Они бьют Пашку кулаками и ногами, и все время смеются. Командует ими высокий мужчина со шрамом на красивом лице. Пашка падает на землю. Еще раз падет. И еще. Это мучительно, как в спагетти вестернах (за кадром звучит Эннио Морриконе "Профессионал"). По красивому смуглому лицу Пашки течет кровь... 

Вот избитого Пашку в последний момент спасает команда мальчишек-бродяг. Они забрасывают приспешников камнями. В мальчишках смутно угадывается нечто знакомое... Это банда "Хомяки", которой боятся все соседи и полиция... Командует бандой лихая атаманша по имени Mash-ka, это ее дети. Она выхаживает израненного Пашку. 

Пашка с трудом может ходить. Он поправился, но теперь много пьет. И еще, кажется, он потерял память. 

Однажды он хромает мимо бара и слышит знакомую музыку. Пашку пробивает ударом тока. Он заглядывает через решетку окна — и видит в телевизоре свое выступление на сцене. Это словно удар грома. 

В одно мгновение он вспоминает все. 

И маму, и себя, и диско на сцене, и смеющуюся рожу злодея. 

"Я снова буду танцевать, мама", — говорит Пашка. 

Пашка занимается день и ночь. Он кричит от боли, но продолжает тренироваться. Он бросает пить. 

И приходит день, когда он снова может выйти на сцену. 

Мелькание огней. Зрители в зале волнуются. Долгая пауза. И вдруг... 

Звучит музыка, выбегают мелкие танцовщицы в купальниках и что-то поют. А потом выходит он... 

Нет, не выходит. Выпрыгивает откуда-то сверху, в замедленном движении. 

И приземляется на сцену. 

— Пока во мне теплиться жизнь, я буду танцевать! — кричит Пашка. — А вы будете танцевать со мной?! 

И зрители отвечают "ДААААА!!!" 

И он начинает танцевать. 

Зрители беснуются, они в экстазе. В зале модные бандиты и неизвестно откуда взявшиеся там "хомяки". Танцуют все, и только Злодей не танцует. По его сальным губам скользит улыбка ненависти. Он ненавидит Пашку, и диско, и все хорошее, что есть на земле. 

"Убить его!" — кричит злодей. Бандиты пытаются пробиться к сцене, но зрители их не пускают. Сегодня Пашка король всех сердец. Зрители вместе с "хомяками" бьют приспешников и выкидывают их через черный ход на улицу... 

Вот появляется седенькая, но красивая мама Пашки и протягивает к нему руки. Злодей приставляет пистолет к ее виску. 

Пашка бросается на помощь. 

Злодей целится в Пашку и стреляет. 

Мама закрывает Пашку собой. 

Злодей трусливо убегает. Пашка держит маму за руку. "Ты поправишься, мама". "Сынок", говорит мама. "Я всегда любила только тебя". Пашка плачет. "Тебя и твоего брата", добавляет мама. Пашка вскидывает голову "У меня есть брат?" 

Вот мужчина со шрамом — Пашкин старший брат. Пашка узнал его по шраму. Старший брат раскаивается и переходит на сторону добра. Они с Пашкой догоняют злодея. А потом Пашка и злодей дерутся на кувалдах. Удары звучат в чудовищной реверберации. Пашка проигрывает, но в последний момент собирается с силами. И высказывает злодею все обиды между взмахами кувалды... 

Злодей умирает. 

Финал фильма. Пашка в костюме с блестками танцует на сцене. Зрители ликуют. 

Цветные огни. Музыка. Высокий Пашкин голос. 

В центре толпы стоит брат Пашки, он выкатил кресло, на котором сидит седенькая, но красивая мать и улыбается от счастья. 

Вокруг них стоят "хомяки" в диско одеждах, все из себя. Атаманша Mash-ka показывает ему издалека — ты крут, друг. 

И Пашка крут. 

Титры. "Роли дублировали... Фильм озвучен на киностудии "Ленфильм" при участии творческого объединения..." 

Загорается свет. Добро победило. 

Мы вышли из кинотеатра, щурясь от солнца. 

Осень, Нижневартовск. В Вартовске осень всегда была моим любимым временем года. 

— Как тебе? — спросил Пашка. 

— Ух, крутое кино, — сказал я. И это было правдой. 

В скором времени Пашка переехал в Уфу. И до сих пор живет там. У него своя автомастерская, дом, красавица жена, дети. 

Когда мы встречались несколько лет назад в Нижневартовске, он приходил в гости. И я удивился, насколько Пашка спокойный и уверенный в себе. И какие хорошие у него ребята — мальчишка и старшая девчонка. 

Мы гуляли по парку, где бегали еще детьми, и катались на колесе обозрения. 

Пашка выглядел счастливым. 

Потому что добро всегда побеждает зло. Я в это верю.

Возможно, поэтому любители индийского кино — это секта. 

"Есть у вас время поговорить о господе нашем, Митхуне Чакраборти?" 

— Папа, — сказала Злата. Я вернулся обратно, в Москву. — Поставь диска!

Красные против белых. Буденовки, кожаные тужурки, сабельные атаки, пулемет "максим" стучит с тачанки, белые офицеры пижонски идут в психическую атаку... И обязательно начинается рукопашная, и кто-то из хороших, расстреляв все патроны, схватит "наган" за ствол и ударит плохого по голове рукояткой. Хряк! Плохой падает без сознания.

Выглядело эффектно.

И уровень эмпатии приемлимый. Как оказалось, в жизни все немного сложнее.

Зима. Сугробы выше человеческого роста. Наша группа вывалилась на прогулку, как в бой. У девчонок свои игры, мальчишкам мало интересные, всякие куклы, одевания, чаепития, походы в гости, а мы мгновенно разбились на партии, разобрали оружие и стали играть в войнушку.

Игрушки хранились в большом кящике на веранде. В этот раз мне достался хороший "пестик", то есть пистолет. Черный, как положено оружию, и железный. Он громко и противно щелкал, когда нажимаешь на спуск. Кому-то из ребят достался синий пластиковый пистолет, похожий на бластер, кому-то палка (не самый плохой вариант). А Лешке достался наган с белой рукояткой. Вот это было дно, даже хуже палки.

"Наган" вообще мало кому нравился. Он был не "взаправдашний" пестик, хотя притворялся взаправдашним. Во-первых, мы смотрели фильмы про революцию, и знали, что у настоящего нагана барабан должен вращаться, а не откидываться вбок. Во-вторых, зачем эти узоры? Что за бл..дский гламур? (к счастью, тогда мы не знали таких выражений). Палка честнее. С палкой можно было вообразить все, что угодно. Что у тебя в руках — настоящая винтовка, и даже очень клево передергивать рукоять затвора, отрабатывая голосом звук выстрела. Что ты бежишь с "калашом", как в фильме "В зоне особого внимания", про десантников, а на голове у тебя голубой берет.

Палку легко можно было превратить в меч или саблю, в копье, лук или даже ракету.

С "наганом" можно было только терпеть. Там не было места воображению.

Мы с Лешкой оказались в разных командах. Оба главными. Я был красный командир, Лешка белый офицер (гнида). У него из-под ушанки выбивалась белокурая прядь. В сочетании с тонкими чертами лица, светлыми ресницами и руками изящными, как у девчонки, он, конечно, был поручик. Ему сразу хотелось дать в породистую офицерскую морду. Вспыхивал Лешка и краснел легко, как гимназистка. Но в гневе был страшен.

И он был мой друг.

Началась игра. Мы бегали табунками вокруг избушки, веранды. Это была чисто вартовская веранда, больше нигде таких не видел. Берутся две железобетонные плиты и ставятся шалашиком. Третья стена чем-то закрывается. Пирамида Хеопса север стайл.

Вокруг этого железобетонного шалашика мы и бегали.

С воплями, азартно разбрасывая снег валенками, под возмущенные вопли девчонок, щелкая "пестиками" и голосами отыгрывая пулеметные очереди и выстрелы "мосинок". Урррааа! — вопили мы во все горло. — Бей гадов!

А потом началась свалка.

То есть, рукопашная. Красные и белые сошлись и начали валять друг друга в сугробах. Кто-то поскользнулся и упал, на него сверху кинулся один, другой...

Через две минуты это была общая вопящая, барахтающаяся и парящая на морозе, как чайник с кипятком, куча-мала. Пистолеты и палки полетели во все стороны.

Я откатился от кучи, поднялся на ноги. Меня шатало. Валенки были полны снега, лицо горело — меня ткнули в сугроб лицом и повозили. Я оглянулся. Куча-мала вопила, и кричала, и дергалась. К нам уже спешила воспитательница...

В центре кучи возвышалась голова моего заклятого врага — врангельского поручика Лешки. В темной ушанке с развязанными ушами. Кажется, белые побеждали.

Я собрался кинуться в схватку, сжал кулаки... и тут увидел. Мой взгляд на мгновение остановился.

Вот оно! Озарение.

На снегу передо мной лежал он. Фальшивый "наган" с белой рукояткой. Видимо, Лешка его выронил в пылу схватки.

И тут я понял, это шанс. Патроны кончились, оставался один выход. Я сделал шаг. Наклонился и поднял "наган". Он был ледяной, а я потерял одну варежку... оборвалась резинка. Я покрасневшими пальцами перехватил наган за ствол. Холод обжег пальцы.

Я сделал шаг, другой. Размахнулся и аккуратно, как в фильмах, опустил наган на белогвардейскую макушку.

Бум!

Лешка упал.

Как в фильме. Красные победили.

Потом я услышал крик. Кричала воспитательница — медленно, точно во сне, открывая рот... И это было страшно и непонятно.

Столпотворение.

Капли крови, падающие в белый снег... круглые дырочки...

И тут я понял, что сделал что-то неправильно.

Крови было много. На рукояти фальшивого в целом "нагана" есть одна очень точная деталь — антабка. Кольцо, в которое вдевается шнур.

И эта антабка сквозь ушанку достала до нежной лешкиной головы...

Конечно, это было ЧП.

Родителям сказали, что я фашист и жестокость у меня в крови. К этому моменту Лешка был уже перевязан, а я отруган и зареван. Я извинился перед другом, обещал маме больше не бить никого наганом, даже если очень хочется, и чувствовал себя выжатым, словно герой особо изматывающего детского фильма. "Лучше бы крокодилы", думал я в отчаянии.

...

Лешка, кстати, на меня совсем не обиделся.

Ему забинтовали голову, как раненому. На следующий день Лешка смотрелся круто и сурово, словно настоящий красноармеец. Никаких поручиков.

И все мальчишки ему завидовали. Даже я.

А "наган" из уличных игрушек все-таки убрали. На всякий пожарный.

Читать Мое советское детство