АА семьдесят пять, ОИ шестьдесят с лишним, Радкину — за пятьдесят. Самое время бросаться детскими обидами.

Анна Алексеевна онемела. Как интеллигентный человек, она всегда терялась при столкновении с откровенным хамством.

— Да, не работала, — спокойно сказала Ольга Ивановна за нее. — А все почему?

ОИ — боевая единица этого дуэта. Если на ОИ наедут на рынке дагестанцы, то уйдут, раскаявшись, и с проверенным диапазоном голоса.

И Ольга Ивановна рассказала, что действительно, АА не работала лично с Лoктевым, но тот ее прекрасно знал. Дело было так. У Лoктева в Ансамбле занимались дети, которые в свободные дни пели в школьном хоре. И Лoктев обратил внимание, насколько эти хористы быстрее развиваются и лучше схватывают материал. Он спросил у детей, в чем причина. Дети рассказали. В той школе хор вела молодая еще совсем, двадцатилетняя Анна Алексеевна.

И "старик Лoктев нас заметил". Лoктев лично отправился на занятие. И высоко оценил талант молодой преподавательницы. Когда он умирал, то завещал ученикам найти АА и привести в Ансамбль. Только ей могу передать свое дело, сказал Лoктев.

Так Анна Алексеевна оказалась в Ансамбле, закончила рассказ ОИ.

Радкин побагровел и надулся. Синьор Помидор в костюме от Юдашкина. АА всегда опасалась, что однажды Радкин надуется так, что взорвется. Лопнет, как передутый красный шарик. И стекла в кабинете повылетают. Жалко, человек все-таки. Так уж пусть лучше орет, пар спускает.

— Мы на самом деле любители, — разоткровенничалась АА позже, среди своих. Она пила чай, чтобы справиться с нервным потрясением. Родители и дети перед ней, все, кто остались с "Пионером". — Так не преподают в консерваториях. Вот вы думаете, мы все знаем и умеем. А у нас с ОИ таланта бы не хватило попасть в консерваторию. Не те данные. Единственное, что мы умеем: это учить. По-своему, иногда наощупь. Прежний директор Ансамбля мне говорил: Аня, ну что ты возишься с каждой нотой? Что ты одну песню месяцами делаешь? Сделай начало и конец, а середина так пройдет. Так даже в профессиональных оркестрах делают. А я так не могу. Нам с Олей надо идеально.

Сказала и почувствовала себя беспомощной. Кому нужен этот идеал? Сейчас в ходу "американская" система. Ребенок черточку провел, сказал "а!" и все хвалят и хлопают. Вон на концерте "Юность" сфальшивила, стыдно слушать, а все в зале аплодировали и кричали "браво". Куда это годится? Куда?

Пасхальный фестиваль во Владимире. Зал Дворянского собрания, великолепная акустика.

Торжественное открытие. Камерные хоры со всей России. Камерный хор Большого Театра, камерный хор Храма Христа Спасителя и прочие.

Профессионалы.

Перед самой поездкой АА и ОИ вызвал к себе Радкин. Бегал по кабинету в костюме от Юдашкина.

— Куда вы едете? — кричал Радкин в запале. — Вы... позорите хор! Это пасхальный фестиваль! Там только профессионалы, куда вы-то лезете?! Любители!!

Анна Алексеевна молчала. ОИ тоже молчала, но с вызовом — она решила игнорировать Радкина.

Хор "Пионер" готовится. Белые юбочки, синие жилетки, косички. АА вздохнула. Десять девочек, все, что осталось от огромного хора "Юность", которым она руководила раньше. Главный хормейстер Ансамбля. Сейчас смешно звучит, а раньше звучало гордо и красиво. Сейчас у "Юности" новая хормейстер — ее бывшая ученица. А ее, старуху, прогнали прочь, как короля Лира. Сплошной Шекспир в нашем Ансамбле.

Перед самым выступлением организаторам фестиваля позвонил Радкин. И наговорил много всего.

И организаторы резко охладели к хору. Отношение стало, как к самозванцам и выскочкам.

Все стерпели.

— Спокойно, — сказала АА девочкам, хотя на сердце точно камень лег. — Выступаем как обычно. Танечка, выводи их.

Время начинать.

Да не тут-то было.

Даже рояль не открыли им. Девочки выстроились на сцене — белые юбочки-плиссе, синие жилетки. Косички и испуганные глаза.

И зал перед ними — огромный. В зале профессионалы. Некоторые даже переглядываются — почему этих так шпыняют? Словно приблудных собак. Словно чужих.

Ольге Ивановне не открыли рояль. Хорошо, она с собой возит маленький синтезатор для репетиций. Вот и пригодился.

А чтобы задать тон девочкам, пришлось ей подуть в маленькую дудочку.

"Ничего, ничего", — пробормотала АА.

Настроились. Взяли "ля".

Недоброжелательность сгустилась над ними, словно туча. Это профи. Сейчас эти, приблудные, выступят и с освистаем. Нет, просто промолчил — и пусть едут себе. Дети все-таки. Любителям здесь не место. Нет ничего хуже, чем выступать перед профи, если ты — не профи. Словно перед тобой каменная стена.

И вот, взмах руки...

И вдруг — чисто, как серебряная нить, как туманная дымка на рассвете:

— Выйду ночью в поле с конем, ночкой темной тихо пойдем...

И многоголосица. Когда-то лoктевцы выступали с Александровским ансамблем, так александровцы говорили: ну вы даете, мы так не можем. А теперь они мертвы, эти профи. Эх, мальчики, подумала АА с горечью. Сколько вас погибло в том самолете...

И зал замер.

Притих.

— Мы пойдем с конем по полю вдвоем... — выводили юные голоса. — мы пойдем с конем по полю, пойдем...

Последняя нота затихла. Пауза. Тишина.

Анна Алексеевна повернулась. Девочки ждут, что будет.

И вдруг — зал встал. Профи встали. И начали аплодировать. И аплодировали — стоя.

У Анны Алексеевны на мгновение подкосились ноги.

Надо петь следующую песню, а аплодисменты все не стихают.

Так и начали "Веники" под аплодисменты.

...

Радкин позвонил еще раз. Неизвестно, что сказал ему директор пасхального фестиваля, но стекла в кабинете Радкина внезапно дрогнули, как от воздушной волны, задрожали... А кто-то даже слышал хлопок. Но это слухи, конечно. Люди не могут взрываться как шарики. Особенно от стыда.

Стекла выдержали.

На следующий день на выступлении "Пионера" — аншлаг. АА вывел на сцену лично худрук фестиваля. Поцеловал ей руку и сбежал по ступенькам, как молодой. ОИ, сидя за открытым роялем, сияла. Девочки, окрыленные, перешептываются...

Наступила тишина.

— Спокойно, — сказала АА. — Выступаем, как обычно.

КОНЕЦ

И его добротой пользуются.

Он отнюдь не дурак. Друг прекрасно все видит. Как им манипулируют, как пользуются его знаниями, его головой, талантом, честностью -- люди не столь знающие и талантливые. Не столь честные.

Зато гораздо более наглые. У них лампочка ватт сорок. Против его пятисот с гаком. Но в то время как он горит на чуть-чуть -- теплым мягким светом, у них спирали гудят от перегрузки. Знаете, есть такие лампы -- света от них никакого, но если наткнешься взглядом -- обязательно зажмуришься. Перед глазами -- надоедливый просверк, от которого трудно избавиться...

Зато в их сторону легко ткнуть пальцем -- вон они. Горят!

От него же светло и уютно, как вечером на закате. Но порой не сразу поймешь -- откуда этот мягкий теплый свет? В какую смотреть сторону?

Это пока мой друг трезв.

Крепко выпив, он становится агрессивен. Словно лампа с реостатом. Реостат на максимум, абажур -- долой! Теперь свет режет глаза, на него нельзя смотреть. Он груб и вспыльчив. Он обидчив, не говорит -- кричит. Он уже не обходит углы, а сворачивает их плечом. Теперь мой друг вспоминает, что он — кандидат в мастера спорта по самбо. И все — все! — которые пользовались его добротой, талантом -- ничего не давай взамен! — должны ответить по справедливости.

Он больше не позволит себя использовать.

Нет, больше никогда, я говорю: спасибо вам, идите к черту!

И он лезет в драку...

В которой проигрывает.

Потому что очень трудно выиграть схватку с нарядом ОМОНа, будь ты даже не кандидатом, а мастером спорта. И будь ты даже трезвым мастером спорта...

А еще мой друг всегда защищает тех, кого считает друзьями. Пьяный он или нет — все равно.

Потом читаешь "Отелло". И становится отчаянно, невероятно обидно за Кассио, который, может быть, не так умен, как мой друг — но тоже -- добр и честен. Кассио, который считает Яго другом — и не поднимет на него руки, будь хоть трижды пьян!

А Яго его подставляет.

"Основная же задача всякого истинного творчества ... -- это раскрытие сущности изображаемых явлений жизни, обнаружение скрытых пружин этих явлений, их внутренних закономерностей.

Без знания жизни творить нельзя."

(Б.Е.Захава, "Мастерство актера и режиссера")

Что это за зверь такой -- "знание жизни"?

Факты.

Факты?

Факты?!

На дворе -- век господства информации. Прав известный фильм. Мы живем в Матрице. Мы не знаем, что на самом деле происходит в мире — потому что весь мир вокруг нас создан информацией. Где-то искаженной, где-то достоверной...

Искусственная реальность.

Иммануил Кант утверждал, что мы живем в мире, созданном нашими ощущениями — и кто скажет, насколько эта субъективная реальность соответствует объективной?

Не зря ведь у полицейских мира есть выражение "Врет, как очевидец.".

Но даже знай мы всё "от" и "до"...

Была бы эта информация — нашим знанием жизни?

Вернее, эта бесконечная череда фактов — и есть наше знание жизни?

Нет.

* * *

В корейском фильме "Oldboy" ("Старина"), главный герой неизвестно за что просидел в частной тюрьме пятнадцать лет. Кто упрятал его за решетку, за что? Неизвестно. О-Дай-Су (так зовут главного героя) пытается понять, кто может его так ненавидеть. Кому он сделал зло? О-Дай-Су заполняет несколько огромных тетрадей именами людей, которым он сделал хоть что-то плохое.

Потом главный герой оказывается на свободе, долгим и кровавым путем ищет ответ "За что? Что я такое сделал?". Он жаждет получить ответ гораздо сильнее, чем мести. О-Дай-Су прилагает огромные усилия, идет к цели несмотря на все препятствия...

А когда находит...

Человек, которого он нашел — его имени нет в тетрадях "Плохих Поступков". И не могло быть. Потому что две фразы, которые обронил О-Дай-Су, будучи подростком — "у девушки X, оказывается, есть ухажер. Я видел, как они встречались." -- не были сказаны с целью причинить зло. Просто болтал с другом. И все.

Для О-Дай-Су это факт, который он даже не помнит.

Для человека, который засадил О-Дай-Су в тюрьму на пятнадцать лет, это — ключевое событие, которое перевернуло всю жизнь.

Маленький камешек, повлекший за собой обвал.

Самоубийство сестры.

* * *

Человек живет памятью. Что он не помнит — того бы и не было. Не существует. Будь это даже стопроцентно подтвержденной информацией...

Не пропустил через себя.

В спектакле "Война и мир. Сцены из романа." актер, играющий Пьера Безухова, выходит на сцену с французским маркизом на плечах. "Нет, но этот маркиз!", вспоминает через слово Безухов.

Этот маркиз, спор с ним — Пьера "зацепил". Вызвал бурю чувств.

После разговора с маркизом Пьер изменился.

Для О-Дай-Су сказанные много лет назад слова — ничто. Он поболтал с приятелем, уехал в другой город и даже не слышал о смерти той девушки.

Эмоционально не воспринял — и все, это просто факт, который, даже являясь фактом твоей биографии, ничего тебе не дает. Было... и ладно.

Богатство биографии отнюдь не гарантирует, что человек знает жизнь.

* * *

Человек помнит только то, что его эмоционально "зацепило". Словно корявое, но очень верное. Фильм должен "цеплять". Книга должна "цеплять". Спектакль должен так "цеплять", чтобы просидеть от начала до конца и — выйти другим человеком.

Но в первую очередь должна цеплять жизнь.

Должно быть восприятие.

Мне представляется крюк башенного крана — белая краска местами облупилась, царапины, темные пятна солидола. Крюк ныряет в бетонный колодец — долго идет вниз, потом — рывок, крик "Давай!" -- и он медленно поднимается...

Иногда крюк идет легко.

Иногда -- трудно.

Бывает, что крюк поднимается пустой — хотя шел с натягом — и тогда обидно. Сорвалось!

А иногда крюк вытягивает такое — что переворачивает всего тебя.

"Я думал, я лучше."

Или -- "как, оказывается, больно!"

* * *

На первом курсе актерского факультета был показ самостоятельных работ студентов.

Мы решили поставить рассказ Василия Шукшина "Сураз". Нам казалось — а что тут сложного? Сыграть сцену, где Спирька приходит знакомиться с Зеленецкими, потом — сцену, где Сергей Юрьевич застает жену со Спирькой; и, наконец, финальный уход героя под трагическую музыку (дураку ясно, пошел стреляться!).

Сказано — сделано. Начали репетировать. Даже некое подобие метода действенного анализа применяли. Играли этюды на сцены из рассказа с импровизированным текстом.

Так как рассказ предложил я, это был мой первый режиссерский опыт...

И мы сели в лужу.

Вернее, в лужу сел я, как режиссер. Потому что совершенно не разобрался, что в рассказе происходит. И, соответственно, не смог объяснить другим.

Мы играли "вообще".

"Без знания жизни творить нельзя.

Это в равной степени относится и к режиссеру и к актеру. Для того чтобы оба они могли по-настоящему творить, необходимо, чтобы каждый из них глубоко знал и понимал ту действительность, те явления жизни, которые предстоит отобразить на сцене."

(Б.Е.Захава "Мастерство актера и режиссера")

Нет, я честно пытался. Я упорно готовился к репетициям, бесконечно перечитывал рассказ, разбирал, выдвигал теории. Но -- в пустую. Казалось, понятый и разобранный до последней точки, рассказ разваливался на глазах, стоило только взяться за указания актерам...

"...творческая фантазия режиссера и актера воспламеняется на п е р е к р е с т к е двух впечатлений: с одной стороны, от прочитанной пьесы, а с другой -- от эмоциональных воспоминаний пережитого в жизни."

(А.Д.Попов, "Художественная целостность спектакля")

* * *

И все-таки, про что Шукшинский "Сураз"?

Ключевое слово здесь, как мне кажется, "восприятие".

Спирька прошел по жизни с толстой кожей. Ничего его не волновало. "Это мне -- до фени". Ему все было до фени", говорит Шукшин.

И вдруг Спирька, будучи уже за сорок, встретил Ирину Ивановну, учительницу из города.

Ну, ничего же особенного! Ну что он, женщин в своей жизни не встречал?

А эта маленькая, невзрачная... горлышко нежное... "Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет. А я всё гляжу, глаз не отвожу."

Вот так и Спирька. Не отвел глаз — и пропал. Укололо его это тонкое горлышко в самое сердце. Словно потерял Спирька свою дубленую, битую-перебитую, надежную шкуру...

Кожа у него была толстая. От всего мира защищала.

Если сунуть руку в соль -- что будет? Да ничего. Даже не почувствуешь.

А если кожи вдруг — и нет? Голым-то мясом... Поневоле взвоешь.

Вот Спирька и взвыл.

И обида сразу стала смертельной. И тоска — смертной. И цветы на той, последней полянке — сладкими и пахучими, как никогда в жизни.

"Спирька любил запах пучки. Встал, сорвал тугую горсть мелких белых цветочков, собранных в плотный, большой, как блюдце, круг. Сел на пенек, растер в ладонях цветки, погрузил лицо в ладони и стал жадно вдыхать прохладный, сыровато-терпкий, болотный запах небогатого, неяркого местного цветка. Закрыл ладонями лицо и так остался сидеть. Долго сидел неподвижно. Может, думал. Может, плакал..."

* * *

Восприятие. Нет восприятия -- нет и "знания жизни".

"Самостоятельно, а не только через драматурга должен театр (актеры, режиссер, художник) воспринимать жизнь для того, чтобы создавать подлинное искусство".

(Б.Е.Захава "Мастерство актера и режиссера")

В том корейском фильме человек, у которого умерла сестра, сделал все, чтобы О-Дай-Су оказался без кожи. Чтобы голым мясом — и в соль.

Чтобы понял.

Для кого-то это маленькая канава, а для меня -- огромная пропасть.

Преодолев которую, я становлюсь другим.