Крысы — это гиганты, в отличие от мышей-малышей, и паршивцы эти преследуют женщин, загоняют их на высокие деревья и питаются их кровью! Но постаревшие крысы преспокойно жрут себе хлеб и сыр.

Однажды моя мама наживляла ловушку голландским сыром, дабы поймать крысу. Мой отец некоторое время наблюдал за сим действом, а потом изрёк:

— Я думаю, нет никаких сомнений в том, что крыса, воспользуясь своим обонянием, обнаружит сие смертоносное изобретение, и предвижу её конец, но для чего здесь нужна ловушка?

Крысы бывают двух видов: обыкновенные и мускусные. Обыкновенные — бич всего мира, но мускусные живут в воде и пользуются большим уважением. Мех мускусной крысы является предметом торговли и согревает ваши руки, когда зима подкрадывается к вам, подобно хищному кенгуру. Если бы я был мускусной крысой, то оставил бы свой мех себе и сказал:

— А вы, глупые люди, можете оставаться в доме и греться у огня.

Но дядя Нед говорит, что это плохо скажется на физическом здоровье, почему бы не позволить им выходить на улицу, но просто держать руки в карманах?

Он рассказывает, что посетил однажды шоу в Аризоне, и зазывала стоял у входа в палатку и кричал:

— Заходите, заходите, леди и джентльмены, и посмотрите на свирепого канадского бобра: восьмое чудо света и якорь надежды для страдающих от завалов. Он бродит по рекам замёрзшего севера, от острова Дэн Куверс до залива Сэмми Кводдис в штате Мэн, и вой его предвещает битву. Когда бросает он взгляд свой на дерево, то судьба монарха первобытного леса предрешена, судьба его подошла к концу, а имя застывает на людских устах, ибо он срубает дерево на глазах ваших, и когда оно с грохотом обрушивается на землю, то возносит он песнь торжества, хлеща хвостом и вспенивая воздух! Дом его находится на глубине пяти саженей под гладью синего моря, и пароходы проплывают над ним, пока он следует по зловещему пути своему, предаваясь размышлениям, лишённым фантазий. В священный полуночный час поднимается он на поверхность, чтобы пообщаться со своими сородичами в далёкой стране, и шлепки его мощного хвоста слышны по всему миру. Плотины, построенные его зубами и лапами, отворачивают Отца Вод, и могучие города уходят в глубокое прошлое! И всё же этот чудотворец наделён домашним складом ума и общительным нравом, и он никогда не бывает так счастлив, как когда его окружают такие дружелюбные и близкие по духу люди, коих я вижу перед собой, великодушно стремящиеся подбодрить в его просветительской кампании. Заходите, заходите, всего пятьдесят центов за то, чтобы пролить галаадский бальзам на сердце сего одинокого изгнанника.

Я спросил дядю Неда, не мускусная ли крыса то была, и он ответил:

— Не знаю, Джонни, не знаю. У меня не было времени зайти и подбодрить одинокого изгнанника, ибо имел я несчастье носить старый цилиндр и выглядеть так, будто собираюсь красть лошадей, потому боялся, что, если пойду на шоу, то буду слишком поглощён созерцанием бобра, потеряю счёт времени, и опоздаю на переправу.

Бобры — млекопитающие, но мускусная крыса земноводное и откладывает яйца. И вот почему я считаю, что у каждого свой вкус, но для тигра все одинаковы.

Она живёт в реке, и когда её пытаются поймать, то переплывает реку, презрительно круча хвостом, как бы говоря:

— Не догонишь!

Но если у тебя есть ружьё, то у тебя есть и шанс.

Индеец съедает мускусную крысу целиком, вместе с шерстью и всем таким прочим, а белый и говорит ему:

— Ты нецивилизованный болван, как не стыдно быть таким мерзким, почему ты не ешь устриц, как все люди?

Но, если бы я был индейцем, мне было бы всё равно, что я ем, лишь бы оно было вкусно. Малыш Фрэнки ест всё подряд, а потом страдает. Однажды Мэри, это горничная, подошла к моей матери, вся в слезах, будто её облили и сказала:

— О, мэм, я дала Фрэнки поиграть с отцовским перочинным ножиком, но боюсь, что он неправильно им воспользовался.

Мать велела:

— Иди и забери нож сию же минуту!

Но Мэри только заплакала ещё сильнее и сказала:

— Он не отдаст нож, потому что он его проглотил.

Девчонки — дуры, а вот мой брат Билли умеет стоять на голове, а Джек Брайли, крутой моряк, может взобраться на мачту и бросить вызов шторму!

Джек говорит, что однажды другой моряк нанялся помощником капитана на корабль, а капитана там был ручной кенгуру. Однажды, перед отплытием корабля, помощник капитана лежал на своей койке, и кенгуру вошёл и оглядел каюту, но помощник, по его словам, сделал вид, что спит. Итак, кенгуру стащил рубашку и засунул в сумку у себя на животе. Затем он взял расчёску и щётку для волос и тоже запихал их внутрь. Проходя мимо, увидел новые ботинки помощника, его зубную щётку и железнодорожный справочник и всё забрал. Затем кенгуру ускакал.

Помощник капитана встал, пошёл к капитану и сказал:

— Если вы не возражаете, сэр, я хотел бы сойти на берег, ибо мы обречены сгинуть в морской пучине.

Капитан удивился, с чего он это взял, и помощник ответил:

— По верному знаку. Я видел, как ваша большая французская крыса собирала вещи, чтобы покинуть корабль.

Крысы есть везде, но кенгуру — уроженец Иллинойса и прыгает там по скалам!

Жених моей сестры считает, что у женщин крысы в волосах, так что лучше держаться от них подальше, но сестра сказала, почему он сам так не делает?

Когда он приходит в гости, то спрашивает, как у меня дела с естественной историей, а потом рассказывает мне всякие интересные вещи, но сестра говорит, что всё это враки, и я не должен верить ни единому его слову, и смотрит на него полными упрёка глазами, но он ни капельки не тушуется. У неё глаза коричневые, а у него серые.

Крысы — двуногие, но у гипотама есть шерсть на зубах, и он может раскусить местного негра, будто конфету. И именно поэтому я считаю, поступай с другими так же, как хочешь, чтобы они поступали с тобой.

— О-о-о. Ооооооооо! — неубедительно застонал призрак Марли, гремя цепями.

Скрудж затуманенным взором вгляделся во мрак.

— Что ещё? — спросил он, натягивая на себя одеяло.

— Ооооо, Эбинизер Скрудж, это я, Марли, твой старый друг и деловой партнёр, случайно упавший с крыши двенадцатиэтажного здания, кхм, — представился призрак.

Он был увешан призрачными цепями, а к призрачной лодыжке был прикована древний светящийся арифмометр IBM 1456.

Марли продолжал:

— В общем, хочу казать, что я послан показать тебе ошибочность пути твоего... Однако ты тут совсем неплохо обустроился, Эбинизер!

Скрудж включил свет. Стены спальни были задрапированы дорогим шёлком, а покрывало на кровати было сшито из горностая. Вместо традиционной ночной рубашки и шапочки с помпоном на голове Скрудж был одет в кунг-фу-пижаму от Джеймса Бонда.

— О, так это ты, мой старый коллега по бизнесу Марли, свалившийся с крыши двенадцатиэтажного здания прежде, чем я успел его схватить, кхм-кхм, — сказал Скрудж. — Как призрачный бизнес?

Марли выглядел немного удивлённым.

— О, знаешь, не так уж хорошо, но не так уж и плохо, — пробормотал он.

Скрудж выскользнул из постели и накинул расшитый золотом халат.

— Послушай, старина, что всё это значит? Ты уже второй раз преследуешь меня. Помнишь? Бздынь, бздынь, ты явился. Не могу не признать — очень впечатляюще. Бздынь, бздынь. Весьма впечатляюще. Я стал лучше и всё такое. Мистер Диккенс придавал этому большое значение.

— Да, но... — начал призрак Марли.

— Раньше я ненавидел Рождество, — сказал Скрудж, открывая бар. — Виски, или ты не притрагиваешься к крепким напиткам? Ха-ха. В любом случае, всё это позади. О да, ты заставил меня увидеть ошибочность моего пути…

— Я сдаюсь, — пробормотал призрак и пронзительно свистнул.

Раздался хлопок, и в центре комнаты появился второй дух. У него были короткие вьющиеся волосы, широкая улыбка, в одной руке он держал мерцающую книгу и, казалось, говорил в микрофон.

— Гррр! — вскрикнул Скрудж. — Да это ж Эмон О'Физзи!

— Да, Эбинизер, — прошелестел дух. — Ты помнишь этот голос? Бугарра!

— Да, точно твой голос, — пробормотал Скрудж, не слишком впечатлённый.

— Я имел в виду этот ГОЛОС! — рявкнул О'Физзи.

— Да благословит Господь каждого из нас, — произнёс тоненький голосок.

Скрудж театрально ахнул.

— Так и есть! Неужели! Боже мой! Так и есть! — воскликнул он. — Это Крошка Тим.

— Он самый. Да, Скрудж. А теперь мы переносимся...

И словно по призрачному телевизору, Скрудж увидел сцену в доме Крэтчитов: вся семья счастливо сидела за столом.

— Да это семья Крэтчитов, счастливо сидящая за домашним столом после того, как я исправился, стал лучше и решил полюбить Рождество.

— А потом ты скупил компании по производству крекеров, фермы по разведению индейки, фабрики по производству бумажных цепочек и фабрики по производству снеговиков из полистирола...

— Совершенно верно. А ещё снежные лавки, фабрики воздушных шаров и фабрику пластиковых рождественских Дедов Морозов для маленьких противных пирожных с розовой глазурью, — продолжил Скрудж. — И я объединил их всех вместе, в результате у меня получилась одна большая рождественская компания... «Юни-Скрудж»!

Тут О'Физзи исчез, но забил фонтан цветных огней, и явилось второе кошмарное видение. Ужасное. Скрудж вцепился в занавески.

— Это... это... — забормотал он, уставившись на огромный подбородок, нависший над ним.

— С тобой всё в порядке, дорогой? — спросил Брюс Форсут. — На данный момент я здесь, чтобы продолжить это шоу. Всё в порядке?

Скрудж представил себе магазины, заполненные продуктами «Юни-Скрудж». Твёрдые куски мыла в рождественской упаковке, весьма ценной, ибо стоимость сразу вырастала на тысячу процентов.

Огромные магазины, заполненные матерящимися папашами, орущими детьми и обычно милыми мамочками, вопящими:

— Погоди, вот я до тебя доберусь, и я тебе задам!

Там были коробки с двухпенсовыми крекерами по цене 45 пенни за крекер, ибо в каждую из них вкладывался кусочек настоящего пластика.

Там были сухие сигары и призывные штопоры, люди напивались на вечеринках и врезались друг в друга на машинах.

Были телепрограммы, похожие на тысячу нарезок из старых фильмов Уолта Диснея, виденных десятки раз.

Видение на мгновение затуманилось, а затем показало очень толстую и пресыщенную семью Крэтчитов, ворчащую вокруг двадцатисемидюймового цветного телевизора. Они не выглядели такими уж счастливыми.

На экране кучка богохульствующих атеистов в бумажных шляпах пыталась выдавить из себя хоть какой-то рождественский энтузиазм в студии, полной холодного света.

— Помните старые времена, миссис К? — спросил Боб Крэтчит. — Тогда нам было весело. В этом году я наелся Рождества до отвала... Больше никогда!

Изображение и Брюс Форсут исчезли, уступив место по-настоящему ужасному существу с закатившимися глазами и кривой ухмылкой, заставившей Скруджа взвизгнуть от ужаса.

— Нет, только не Хьюджи Грин! — закричал он.

— Спасибо, спасибо вам, друзья, — объявило существо. — И давайте похлопаем Брюсу Форсуту за его блестящее выступление! А теперь, друзья, вот что готовит нам грядущее Рождество...

На мгновение возникло видение потемневших магазинов и мрачных улиц, а затем сцена стыдливо исчезла.

— ...С чего бы вдруг? — удивился Скрудж.

— Все решили, что больше никогда, — объяснил Хьюджи Грин.

— Рождества больше не будет? — пробормотал Скрудж.

— Они не видели в этом смысла, — сказал Хьюджи Грин. — И хорошего бывает слишком много.

Скрудж проснулся следующим утром и сразу же подошёл к окну. Он посмотрел на весёлые фонарики, вывешенные владельцами магазинов, дабы избавить себя от необходимости быть вежливыми с покупателями.

Он также увидел крепкого на вид парнишку.

Он продаст все свои рождественские фабрики. Он продаст свои телестудии. Он снова станет скрягой, что, по крайней мере, полезно для здоровья.

С этим придётся подождать. Но уже сейчас он может начать с малого.

— Эй, — крикнул он мальчику. — Вот тебе пятёрка. Тебя ждёт ещё одна, если ты сбегаешь к Крэтчитам и выключишь их телек.

Затем он закрыл окно.

— Вздор, — весело подумал он. — Чепуха.

Эмон О'Физзи, Брюс Форсут, Хьюджи Грин — отсылки к известным английским актёрам и телеведущим 1970-х годов (Eamonn Andrews, Bruce Forsyth, Hughie Green).

Это история о настоящем диком Западе.

В маленьком городке Лланоджи на границе Англии и Уэльса настало время овечьего родео, и улицы были полны овец, больших волосатых овцеводов и маленьких, шустрых на вид чёрно-белых собачек.

В двух городских пабах — «Три пера» на валлийской стороне улицы и «Сердце дуба» на другой — выпивка была нарасхват, и несколько витрин уже были разбиты.

Обстановка была более шумной, чем обычно, ибо Великая угольная лихорадка 1871 года была в самом разгаре, и город был битком набит поседевшими старателями, приехавшими застолбить права на свои участки. А также на свои стейки, поскольку наступило время ужина.

Пианино играли, собаки лаяли, драки вспыхивали, и город успокаивался, готовясь к жаркой ночи.

Было так шумно, что полусонный мистер Оуэн Джонс в задней комнате почтового отделения, телеграфа и кондитерской Лланоджи, едва не зевнул морзянку сообщения, пришедшего по проводам из далёкого Херефорда.

— Боже правый! — воскликнул он, вслушиваясь в точки и тире. Схватив карандаш, поспешно записал сообщение и, прихрамывая, отправился в «Три пера».

Бар был полон дыма.

— Большой Дэй здесь? — крикнул мистер Джонс.

Огромный мужчина с окладистой чёрной бородой оторвал голову от жёсткого забивания козла с шулером из Кардиффа.

— Взгляни на это, Большой Дэй! — воскликнул мистер Джонс.

Большой Дэй прочитал сообщение. В нём говорилось:

КОНСТЕБЛЬ МАКДУГАЛ ПРИБЫВАЕТ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЛЛАНОДЖИ ОСТАНОВИТЬ ТВОРЯЩЕЕСЯ БЕЗЗАКОНИЕ ОСТАНОВИТЬ ЕГО ДОЛЖЕН ПРЕКРАТИТЬ ОСТАНОВИТЬ ГЛАВНЫЙ КОНСТЕБЛЬ ХЕРЕФОРД.

Большой Дэй, самый крупный в пограничье угонщик овец, контрабандист лука-порея и похититель пони, так сильно рассмеялся, что упал со стула. Несколько костяшек домино выскользнули у него из рукава.

Вскоре смеялись все (смеяться безопаснее всего вместе с Большим Дэем).

— Если мы не выставим его с вещами в течение недели, Лланоджи меня сильно разочарует, приятель, — изрёк он, — а его шлем будет висеть у меня над камином!

Через час на Хай-стрит возникла фигура в синем верхом на полицейском велосипеде.

— В седле он не выглядит слишком высоким, — констатировал Большой Дэй, подпиравший стену возле «Перьев».

— Ты глянь, прямо из подгузников, — ухмыльнулся опасный Дилан Морган, известный как Одинокий Фермер.

Констебль Хэмиш Макдугал, выпускник полицейского колледжа Хендона, осторожно прислонил велосипед к стене старого полицейского участка.

Насчитывалось уже несколько попыток навести закон и порядок в Лланоджи, но Большой Дэй со товарищи быстро их пресекли.

В полицейском участке повсюду была пыль. И ещё посуду были овцы. Очень маленький и невзрачный человечек, но в большой шляпе и с пышными усами дрыхнул в камере.

— Эй... — начал Хэмиш. Что-то вонзило зубы в его толстые саржевые брюки. Он чувствовал, как клыки сжимают ногу подобно тискам.

— А? О, констебль. Хе, хе, хе! Ладно, Сэнди, отпусти. Она немного спешит с незнакомцами, — пояснил усатый.

Хэмиш осмелился взглянуть вниз и обнаружил, что большая, побитая молью овчарка разжала хватку и уползла в камеру под койку.

Усатый встал и пожал ему руку.

— Кто вы? — спросил Хэмиш.

— Зовут меня Крабэппл Эванс. Я здесь вроде как смотритель, с тех пор как последний полицейский убыл.

— Хорошо, — сказал Хэмиш, усаживаясь на пыльную скамью. — Расскажите мне о Лланоджи.

— Ужасное место, парень, ужасное место. Контрабанда нарциссов, браконьерство и драки на угольных шахтах каждую ночь. За последний год они управились с двадцатью семью полицейскими. Хе-хе!

Крабэппл снял с гвоздя на стене большую валлийскую арфу.

— Извините, мне пора на вечернюю репетицию, — сообщил он. — Готовлюсь к большому конкурсу бардов Лланоджи. На вашем месте я бы отправился в «Три пера» и представился. Хе-хе!

Когда Хэмиш шёл по Хай-стрит, то услышал резкий голос Крабэппла, доносившийся через окно камеры. Смотритель пел:

Не оставляй, Морган Блодвен,

Меня в сей нашей свадьбы день...

Внутри «Трёх перьев» стрелки часов показывали десять минут десятого, как и в предыдущие пятнадцати лет. На самом деле было пять минут после закрытия.

Большой Дэй и Одинокий Фермер расписали партию в дартс против пары городских пижонов из Херефорда и выиграли с помощью хитроумно утяжелённых дротиков. Разве мог Большой Дэй упустить возможность сжулить?

Одинокий Фермер промурлыкал какую-то мелодию, а затем прошипел:

— Слыхал я, что лондонский угольный поезд пройдёт через Лланоджи завтра вечером, гружённый отборным углём и золотом шахтовладельцев.

— Понятно, парень, — задумчиво протянул Большой Дэй. — Обидно, если его случайно ограбят, верно? Мне нужно подумать об этом.

Как раз в этот момент в дверях появился констебль Макдугал. Он объявил официальным тоном (немного неуверенным, ибо это было его первое дежурство):

— Всем добрый вечер. Привет, привет, большой привет, и что всё это значит? Десять сорок пять и ещё не закрыто?

Бармен пожал плечами, как бы говоря, что паб никогда не закрывался, пока не скажет Большой Дэй. Все замерли в ожидании Большого Дэя.

Но вместо того, чтобы выйти из себя, тот поклонился и сказал:

— Полагаю, что джентльмен прав. А теперь давайте, ребята, выпьем на посошок, мы же люди законопослушные.

— Э-э... что ж, просто постарайтесь, чтобы это больше не повторилось, — сказал Хэмиш, весьма довольный собой.

— Почему ты ему не врезал? — спросил Одинокий Фермер, когда они выходили из паба.

— Мы не должны вызывать никаких подозрений, если собираемся завтра ограбить экспресс, — пояснил Дэй. — Оставим его на потом. Собери банду, и мы выработаем план.

Но случилось так, что ближе к вечеру следующего дня Крабэппл оказался неподалёку от глубокой просеки, где проходила главная железнодорожная ветка Лланоджи, охотясь на кроликов. Он двигался тихо и держался в тени, ибо кролики ему не принадлежали, да и земля также ему не принадлежала. Он услышал голоса и, выглянув из-за кустов, увидел Большого Дэя со товарищи. Они укладывали шпалы поперёк пути!

И всего в нескольких дюймах от Крабэппла стоял Одинокий Фермер...

Под рукой Крабэппла хрустнула веточка.

— Кто там? — крикнул Одинокий Фермер, оборачиваясь.

— Здесь нет никого, кроме нас, кроликов, — отозвался Крабэппл и внезапно пожалел об этом. В следующее мгновение он уже мчался прочь, спасая свою жизнь.

Одинокий Фермер бросился за ним, но в этот момент Сэнди, собака Крабэппла, выскочила из кустов и укусила его за ногу.

— ****!! — выругался Одинокий Фермер.

Констебль Макдугал сидел, когда ворвался Крабэппл.

— Они... они... они... — задыхался старик.

— Они — что?

— Они собираются пустить экспресс под откос!

— Что?! — Хэмиш вскочил и схватил свой шлем. Они бросились к его велосипеду — и обнаружили, что оба колеса сняты.

— Большой Дэй сейчас на просеке! — крикнул Крабэппл.

Хэмиш взглянул на городские часы.

— Поезд подойдёт через несколько минут, — сказал он. — Быстро: у кого в округе есть велосипед?

— Ну, у меня есть старый в сарае за домом… — начал Крабэппл.

И он действительно был старым, пенни-фартинг с литыми резиновыми шинами. Они трясанулись вниз по улице, Крабэппл яростно крутил педали, констебль Макдугал держался за его ремень, а собака Сэнди с лаем бежала сзади.

— Я знаю, где мы можем остановить поезд, прежде чем он доберётся до просеки, — крикнул Крабэппл на ходу. — Единственная проблема — там довольно крутой холм...

Они услышали свисток поезда, когда вознеслись на вершину холма, и увидели внизу экспресс, петляющий по долине. На спуске Крабэппл отпустил педали.

Мимо проносились деревья и кусты. Сэнди осталась далеко позади. Колёса велосипеда вращались так быстро, что стали невидимы.

— Ты можешь нажать на тормоза? — закричал Хэмиш, перекрывая шум ветра.

— Что такое тормоза? — крикнул в ответ Крабэппл.

Из подшипников начал валить дым, а оси колёс начали раскаляться докрасна.

В вагоне первого класса экспресса сэр Хамфри Клинкер, владелец шахты, читал «Таймс», когда его внимание привлекло весьма необычное зрелище.

Старинный велосипед поравнялся с мчащимся поездом. За рулём восседал усатый старик, во весь голос распевавший «Страну моих предков». Молодой полицейский, вцепившись в седло, пытался своим шлемом сбить пламя, охватившее колёса.

— Вельми любопытно, — решил сэр Хамфри.

Полицейский поднял голову и, казалось, принял решение. Одним прыжком он спрыгнул с велосипеда и уцепился за борт раскачивающегося вагона.

Он забрался внутрь через открытое окно и крикнул:

— Где стоп-кран, именем закона?

— Мой дорогой сэр, вы не должны срывать стоп-кран без крайней необходимости, — объявил сэр Хамфри. — Если вы это проделаете, то получите штраф в пять фунтов.

— Это чрезвычайная ситуация! — воскликнул Хэмиш.

Сэр Хамфри встал и потянулся к шнуру.

— В таком случае, мой дорогой сэр, — изрёк он, — позвольте мне удовлетворить свою юношескую мечту.

И рванул стоп-кран. Каждое колесо в поезде оказалось намертво заблокировано. Экспресс резко остановился в нескольких ярдах от баррикады Большого Дэя.

— Честное слово, — восхитился сэр Хамфри. — Если бы я знал, что это так весело, я уже давно рискнул бы пятью фунтами.

Хэмиш подбежал к голове состава и схватил Большого Дэя, вскрывавшего опломбированный вагон. Но рядом был Одинокий Фермер и остальная шайка.

— Свяжите его! — прорычал Большой Дэй.

Но бандиты в ужасе смотрели на нечто за его спиной.

Со стороны трассы вырвалось огромное облако чёрного дыма и красного пламени, в центре смутно виднелось закопчённое лицо, издававшее странные звуки.

В следующее мгновение Крабэппл оказался рядом. Его велосипед врезался в камень, взорвался, и воздух наполнился искрами и кусочками металла.

Хэмиш воспользовался своим шансом и добился чистой победы по правилам дзюдо Хендонского полицейского колледжа (пункт № 24-b).

— Бдыщ! — крутящееся колесо приземлилось на голову Одинокого Фермера.

Констебль Макдугал объявил:

— У меня есть основания полагать...

— Блямс! — Крабэппл, взлетев, упал с неба на нескольких грабителей.

— ...что ты можешь помочь мне...

— Рррр! — подоспевшая Сэнди, вцепилась в оставшегося грабителя.

— ...ответив не несколько вопросов, — закончил констебль Макдугал.

Он и Крабэппл, назначенный временно исполняющим обязанности специального констебля, выстроили ошеломлённую банду в шеренгу, надели на них наручники и препроводили в тюрьму Лланоджи.

В ту ночь в городе было очень тихо.

Хэмиш стоял у дверей полицейского участка и слушал, как Крабэппл распевает новую песню:

Голову свесь, Большой Дэй…

— Да, полагаю, отныне в Лланоджи будет спокойно, — изрёк Хэмиш.

И стало так, и продолжалось так около трёх дней. Лланоджи был очень суровым городом.

«Не покидай меня…» – заглавная песня Дмитрия Тёмкина из вестерна «High Noon» (1952).

«Страна моих предков» (валл. Hen Wlad Fy Nhadau) — национальный гимн Уэльса (1856). Слова Эвана Джеймса, музыка его сына — Джеймса Джеймса.

«Голову свесь…» – песня «Tom Dooley» Томаса Лэнда об убийстве в 1866 году Лоры Фостер бывшим конфедератом Томом Дули. Стала популярной в версии американской группы «The Kingston Trio» (1958).

Рассказывают, что как-то раз к одному народу пришёл Учитель, и никто не знал, откуда он взялся. Но он казался добрым и мудрым, и поскольку обладал полезными знаниями, а также отстаивал высокие моральные принципы, то приняли его радушно, и стали им восхищаться.

Однако некоторые из более богатых людей, завидуя, что кто-то может обладать большим влиянием, чем они, решили задать ему такой вопрос, на какой не сможет он ответить. Однажды подстерегли они Учителя на дороге, пока он не появился он с учениками своими, и выборный от людей тех спросил его:

— Если ты веришь в слова свои, что мир был сотворён силами, полностью благими, то какова же тогда причина болезней и уродств, страданий и смерти?

Учитель ответил:

— Бог любит всё им сотворённое.

— Так где же этот Бог, о ком ты так свободно говоришь? — спросили его.

— Ты можешь найти Бога, где пожелаешь, — ответствовал Учитель.

— Мы мало размышляли об этом, — сказал ему. — Но должны ли мы чтить создателя чумы, того, кто велит нам умирать, кто сделал плоть нашу пищей для червей?

— Послушайте, — сказал Учитель, — и я объясню вам, почему.

Жил-был (по его словам) фермер, и любил он землю свою. Он вспахивал и засевал поля свои и кормил плодами с полей тех семью свою. В те дни, когда джентльмены на лошадях проезжали мимо, намереваясь поохотиться на лис, он махал шляпой и приветствовал их. Ведь он также держал кур, а все знали, что лисы едят их.

В один ненастный год вместе с зимним туманом прокрался мор. И встретил фермер Святки в том году в одиночестве; ибо умерла и жена его, и дети.

Всё, что осталось у него, кроме замороженных овощей, — это стайка кур во главе со смирным петухом.

И всё же они приносили яйца. Из дерева и соломы смастерил фермер курятники для выводка цыплят. Он растил выводок за выводком, давал имена каждому цыплёнку, заботился о его росте и научился любить их всех.

В один из осенних дней, когда погода была ясной и свежей, охота вновь пронеслась мимо, и, проверяя свои курятники, фермер обнаружил лисёнка. У лисички был гладкий красновато-коричневый мех, яркие глаза и удивительно острые зубы.

Схватив палец фермера, будто материнский сосок, она захныкала, не обнаружив молока.

Возникло желание у фермера призвать гончих и бросить лисёнка им на растерзание. И всё же лисичка была красива, и когда он заглянул в её сияющие глаза, то почувствовал, что решимость его иссякла. От одиночества принёс он её к своему очагу и дал яйцо, прибережённое на ужин. Лисичка поела и, довольная, легла рядом с ним. В ту ночь он впервые с тех пор, как умерли его дети, хорошо выспался.

Пришло время, когда яиц стало не хватать, а лисы не могут питаться листьями и кореньями. Лисица зарычала от голода, что был сильнее её, и начала царапать прутья курятника. Фермер долго размышлял и решил вернуть её в дикую природу. Что ж, если он должен, то должен...

И вновь послышались звуки охотничьих рожков. И сказал фермер:

— Если я отпущу тебя, собаки тебя убьют. Если я отдам тебе на съедение цыплят, я, скорее всего, умру с голоду. Я люблю этих глупых птичек, что выращиваю из яиц, но, может быть, это потому, что я завишу от них, ибо они помогают мне выжить, а не потому, что я ухаживаю за ними с тех пор, как они вылупились, и называю каждого по имени. Не знаю. Но разве не ем я их, когда приходится, — не убиваю в печали, когда состарятся они, не ощипываю и не варю для собственного пропитания? Поэтому лучшее, что могу сказать — я не стану любить своих цыплят меньше, если ты съешь их. Но если охотник натравит на тебя гончих, то не полюбит ни тебя, ни их. Иди сюда, маленькая лисичка! Выбирай себе цыплёнка!

И заговорила лисичка. Он отчётливо расслышал слова её, и в тоне её сквозило огромное удивление.

— Значит ты — Бог!

Она схватила свой подарок и побежала. Но тот оказался слишком тяжёлым. Гончие догнали её и разорвали на части. Когда охотники пришли похвалиться, что избавили эту и другие фермы от опасной лисы, они обнаружили пятьдесят кур, клевавших землю вокруг фермера, умершего от долгих лишений, но с улыбкой блаженства на лице.

— Мы ничего не можем понять из твоей глупой истории, — сказали богатые люди, так завидовавшие влиянию Учителя.

— Но мы можем, — сказали простые люди, и после этого перестали обращать внимание на приказы богачей, и стали управлять своей жизнью, следуя наставлениям того, кто совсем недавно был незнакомцем, пришедшем неведомо откуда.

На золотом лифте мы поднялись на 257 этажей. В наши дни имеются настоящие небоскрёбы, в отличие от домишек примитивного XX века.

Он был высоким, смуглым и красивым. Я был маленьким, бледным и сутулым. Что за пара!

Мы прошли по тротуару на восток мимо пятидесяти семи домов. В наши дни здания протяжённые.

Мы спустились на серебряном лифте на 357 этажей. Он выглядел круто, чувак, но я знавал и получше.

Мы прошли — о Боги, сколько же мы протопали в этом дельце! — пятьдесят семь домов на запад.

Я открыл платиновую дверь и поклонился ему. Действительно красивая, большая комната, хотя и без окон (вы ведь вели подсчёт, не так ли?).

Я захлопнул дверь со словами: «Прости, Монтрезор».

К сожалению, открыв дверь, я шагнул в неё (будучи несколько близоруким) и провалился в Ад, очень неприятное место. Тем не менее, я уверен, что исполнил задуманное. Поразительно, но так будет с каждым, меня обидевшим!