По сути дела, и Н. Томан, и В. Журавлева теоретически обосновывают положения, лежащие в основе творчества некоторых писателей-фантастов.

Дело в том, что многие произведения нашей научной фантастики страдают однобокостью, уклоном в техницизм. В некоторых из них этот недостаток доходит до крайней степени, и появляются рассказы-уродцы, в начале которых строится коротенький сюжет (более или менее острый), основанный на недоразумениях, которые произошли в результате работы над каким-нибудь изобретением; а потом следует длинное техническое обоснование этого изобретения. Таков, например, рассказ Д. Биленкина «Зримая тьма», опубликованный в прошлом году в восьмом номере журнала «Техника – молодежи». С точки зрения Н. Томана, это – идеальное научно-фантастическое произведение. Действительно, здесь есть научное исследование, донесенное до читателя с помощью художественных средств. Но здесь нет ничего от художественной литературы.

Существует и другая крайность. Некоторые научно-фантастические произведения строятся по принципу того самого детектива, о котором так много говорилось в нашей печати. Примером (и далеко не худшим) произведений этого рода может послужить повесть Б. Фрадкина «Тайна астероида 117 – 03». По количеству приключений эта повесть может состязаться даже с голливудскими боевиками. Очень много и просто плохо написанных научно-фантастических произведений. Литературный уровень их крайне низок – ни язык, ни образы не напоминают нам, что это произведение искусства. Укореняются и штампы.

Какой же должна быть научно-фантастическая литература?

Прежде всего она должна быть настоящей художественной литературой. Следовательно, главным предметом ее изображения должны быть люди, а не техника, на каком бы уровне она ни находилась. Оценивать научно-фантастические произведения следует по законам, обязательным для литературного произведения любого жанра, то есть в первую очередь с точки зрения идейной и художественной.

Специфической чертой этого жанра является фантастика – смелое допущение, заострение тех или иных жизненных явлений, смелое предвидение. И вместе с тем смелость фантастических допущений не может регламентироваться уровнем сегодняшнего представления о мире, лишь бы эти допущения не расходились с общим направлением научного и социального прогресса. Кстати, смелость эта заключается вовсе не в том, насколько автор опережает свое время. Герои Алексея Толстого, Герберта Уэллса, Карела Чапека, Александра Беляева большей частью жили примерно в одно время со своими авторами. Герои последних произведений И. Ефремова, напротив, живут в очень далеком будущем. Но те, и другие произведения отличает смелость фантазии их авторов.

Сколько раз в фантастических рассказах люди встречались с жителями других планет, но нигде величие и грандиозность этого события не ощущалось так, как в повести И. Ефремова «Сердце Змеи». На мой взгляд, эта повесть по свое проблематике, по смелости фантазии, по художественному мастерству – лучшее из всего, что создали советские фантасты за послевоенный период.

И еще одно. Н. Томан неправомерно суживает термин научная фантастика, относя к ней только произведения, имеющие более или менее отчетливо выраженный популяризаторский характер. С давних пор в научной фантастике сложилось два направления. Одно из них связано с именами Жюля Верна и Обручева, другое – с именами Герберта Уэллса, А. Толстого, А. Беляева. Первое направление можно охарактеризовать как популяризаторское, стремящееся предвосхитить достижения науки. Но в лучших произведениях этого направления главную роль играют не «научные исследования», а люди. Жюль Верн живет и сегодня, хотя технические идеи, им выдвинутые, давным-давно перестали быть новыми. Он живет главным образом благодаря своим замечательным героям.

Термин «научная фантастика» с неменьшим правом относится и ко второму направлению. Сам этот термин возник в литературе для того, чтобы отделить фантастику более или менее научно обоснованную от фантастики волшебной, сказочной, чудесной, фантастики «Носа» и «Вия» Гоголя или «Золотого горшка» и «Записок Кота Мура» Гофмана. Пытаясь закрепить этот термин только за произведениями, популяризирующими науку, Н. Томан суживает границы этого жанра и тем самым обедняет его.

В каком бы жанре ни работал писатель, он всегда отражает мысли и чаяния того общества, в котором он живет. Ясное, солнечное будущее встает перед нами в произведениях И. Ефремова. В романе «Туманность Андромеды», в повести «Сердце Змеи» рисуется расцвет человеческого общества, во имя которого мы живем и трудимся сегодня. Иная картина предстает в творчестве зарубежных фантастов – в мире, в котором человек лишен всего человеческого – чувства, разума, жажды знаний – и довольствуется только ролью придатка усовершенствованной машины, в мире, в котором человек живет под постоянной угрозой войны и таинственных сил Вселенной. Именно таким мы видим человеческое общество в талантливой повести Рэя Бредбери «451° по Фаренгейту» и в других произведениях лучшей части зарубежных фантастов. Это – предостережение миру. Это не пессимизм, а боль за судьбу человечества. По свидетельству М. Горького, именно такую книгу советовал В.И. Ленин написать А. Богданову: «Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга...» Совершенно очевидно, что наши писатели должны говорить не только о светлом будущем. К этому будущему ведет далеко не гладкий путь, и это нужно иметь в виду.

Бесконечно разнообразны темы и виды научной фантастики. Но нельзя забывать одного: в этих произведениях должны выражаться самые сокровенные мысли, самые затаенные мечты человечества.

К. БУШКИН

«Литература и жизнь» от 21 августа 1960 года, стр. 3.

После всероссийского совещания по научно-фантастической и приключенческой литературе положение резко изменилось к лучшему. Писателям-фантастам сейчас гораздо легче публиковать свои произведения. На их пути возникает меньше ненужных помех. И книг стало издаваться гораздо больше, и отряд активно действующих писателей-фантастов пополнился новыми именами.

Всероссийское совещание сыграло свою положительную роль, хотя важнейшие творческие вопросы остались почти не затронутыми. Можно только приветствовать предложение Б. Ляпунова (см. «Литература и жизнь» от 5 февраля 1960 г.) об организации нового совещания специально по научной фантастике. Необходимость большого и серьезного разговора на профессиональном уровне давно уже назрела.

Фантастические книги мало стоят в поле внимания критики. Большая часть из них вообще не встречает в печати никакой оценки. Не всегда серьезно относятся к этому жанру и в издательствах, принимая к печати заведомо слабые книги. Достаточно упомянуть в этой связи совершенно нелепый по сюжету и беспомощный в научном отношении роман Леонида Оношко «На оранжевой планете», изданный недавно в Днепропетровске.

Некоторые критики считают научную фантастику переходным жанром между художественной прозой и научно-популярной литературой. Но можно ли сводить к столь утилитарным и узко практичным задачам целую отрасль художественной литературы? И в этом случае мы имеем дело с одним из наиболее укоренившихся предубеждений. Возникло оно, конечно, не случайно. Как часто еще приходится читать фантастические рассказы и повести, в которых люди выглядят лишь придатками к хитроумным машинам, а подлинными «героями» являются роботы, электронные агрегаты, саморазвивающиеся механизмы!

В дискуссионных статьях, опубликованных в газете «Литература и жизнь», выявились разные точки зрения на развитие и задачи научно-фантастической литературы, но, к сожалению, почти ничего не сказано о низком художественном уровне подавляющего большинства произведений. Недавно я прочел новую повесть Б. Фрадкина «Пленники пылающей бездны» и роман-трилогию Г. Мартынова «Звездоплаватели». Обе книги очень разные по содержанию и творческому темпераменту авторов, бедны и неряшливы по языку. Неумение воплотить мысль в образ – главная беда не только Б. Фрадкина и Г. Мартынова, но и других писателей, обладающих незаурядной выдумкой и запасом оригинальных фантастических сюжетов.

Б. Ляпунов справедливо сетует на теоретическую необоснованность жанра. Этим, вероятно, следует объяснить не совсем правильные, на мой взгляд, утверждения, имеющиеся в его статье. «В тематике литературы о будущем, — пишет он, — остается немало «белых пятен». Стереть их, расширить диапазон творческих исканий фантастов – важная и неотложная задача». Но разве расширение тематики равнозначно расширению творческого диапазона? Можно как угодно расширить круг научно-фантастических тем, охватив ими воображаемые перспективы всех отраслей науки и техники, но творческий диапазон фантастики от этого не расширится. Механические куклы вместо живых людей могут фигурировать (и так часто бывает) даже в произведении, опирающемся на самоновейшую научную гипотезу. Выбор темы, конечно, имеет большое значение, но это еще далеко не все!

И здесь мы подошли к самому существенному. Пожалуй, ни одной отрасли литературы не принесла столько вреда стандартизация героев, стиля, сюжетных положений и тем. Стоит только прочесть подряд несколько романов о межпланетных полетах, чтобы убедиться в том, что это утверждение не голословно.

Развитию фантастики мешает, на наш взгляд, еще одно предубеждение, укоренившейся среди самих писателей: некоторая робость мысли, приверженность к устоявшимся традициям. Наука и техника будущего часто изображаются как самоцель – в отрыве от человека, в отраве от социальных преобразований, которые только и делают возможным претворение в жизнь дерзновенной мечты о преобразовании природы и коренном улучшении условий человеческого существования.

Новаторский опыт И. Ефремова и писателей, идущих по его пути (вспомнить хотя бы роман Г. Мартынова «Каллистяне», являющийся продолжением менее удачного романа «Каллисто»), вселяет убежденность, что предметом научной фантастики в наше время должны быть не только близкие и отдаленные перспективы научного творчества, но и переустройство жизни общества на новых коммунистических началах.

Тем и покоряет нас «Туманность Андромеды», что, несмотря на известные художественные просчеты, недостатки, о которых много уже говорилось, она проникнута высоким гуманизмом, стремлением осмыслить исторический путь человечества к ослепительным высотам мысли и знания. Разумеется, изображение коммунистического общества и человека будущего не исключает многообразия других тем, но эта тема – самая перспективная, самая волнующая и самая нужная.

Только что вышел в русском переводе и талантливый роман Станислава Лема «Магелланово облако». Читатели увидят в нем много общего с «Туманностью Андромеды», хотя пишет Лем иначе, чем Ефремов, и ставит перед собой иные творческие задачи. У польского и русского писателей мысль развивается примерно в одном направлении, и это, конечно, вполне естественно. Наши представления о коммунизме покоятся на строгих научных основаниях.

Сейчас настало время показать коммунистическое будущее во всем его величии. На этом пути много непознанного, неразведанного. Марксистская наука указывает общие закономерности развития. Задача фантастов – домыслить детали, наметить подробности, показать взаимоотношения людей. Здесь остается небывалый простор для догадки , домысла, творческих исканий...

И последнее. Отход от стандартных тем, сюжетов и образов обнаруживается прежде всего в лучших произведениях молодых писателей, только недавно заявивших о себе в фантастической литературе. Заслуживают внимание рассказы и повести Г. Альтова, В. Журавлевой, А. И Б. Стругацких, В. Савченко, А. Днепрова и других авторов. Интересные вещи создают и писатели старшего поколения.

Советская научная фантастика находится сейчас на переломе. Но так или иначе, с большой литературой она сможет соревноваться только тогда, когда сами писатели начнут предъявлять к себе более строгие требования, а в редакциях и издательствах перестанут делать скидку на «специфику жанра».

Е. Брандис

«Литература и жизнь» № 93 от 7 августа 1960 года, стр. 3.

Казалось бы, все обстоит более или менее благополучно. Но тут начинаются разные «но». О них и хочется поговорить.

«Урожай» фантастики, количественно довольно большой, еще не дает права успокоиться всем, кто болеет за судьбы жанра. Он мал, если учесть запросы многомиллионной читательской армии. Он мал, если ясно представить себе какой гигантский простор открыли для смелой фантазии поразительные успехи науки и техники в век покорения космоса и атома. Сама жизнь наша питает фантазию, о которой Ленин говорил как о качестве величайшей ценности. Величайшая ценность! Ибо мечта – путеводная звезда по дорогам грядущего, то волшебство, которое силой воображения приоткрывает завесу будущих времен. И разве можно сказать: «Золушка» уже стала принцессой, научная фантастика уже заняла достойное место среди других литературных жанров? Конечно, нет!

Необходимо не только расширять выпуск научно-фантастических книг. Нужен журнал, который объединил бы писателей, работающих в этом жанре, помог бы становлению молодых писательских кадров. Разговоры о нем ведутся давно, однако дело не сдвинулось с места. А ведь какую большую роль сыграли в свое время «Мир приключений», «Вокруг света», «Всемирный следопыт»! Именно в них выросла известность Беляева, появилось много имен, оставивших заметный след в развитии нашей фантастики. Того, что делают сейчас «Знание – сила» и «Техника – молодежи», альманах «Мир приключений», все же недостаточно. Пожелаем же, чтобы новый журнал «Спутник» — специальный журнал фантастики и приключений – начал бы выходить как можно скорее!

Приходится, к сожалению, отметить, что для критики нашей (отдельные небольшие рецензии не в счет) фантастика по-прежнему остается «Золушкой». За целый ряд лет можно назвать лишь несколько критических работ: брошюру Е. Брандиса «Советский научно-фантастический роман», статьи С. Полтавского, Ю. Рюрикова, В. Синявского. А ведь в теории жанра далеко не все ясно и далеко не все из сделанного подвергнуто серьезному, объективному литературоведческому анализу, не говоря уже о поисках, устремленных в будущее. Споры велись на Всероссийском совещании по научно-фантастической и приключенческой литературе, проходившем в июле 1958 года. Кстати сказать, издание интересных материалов совещания сильно затянулось: сборник, включающий доклады и выступления (Ленинградский Дом детской книги), не вышел в свет до сих пор. Мне кажется, что в этом году целесообразно провести такое же совещание, пригласив на него не только писателей, не только критиков, не только издательских работников, но и широкий круг читателей – тех, для кого создается наша литература. Надо практиковать выездные заседания секции по научно-фантастической и приключенческой литературе Союза писателей, а не одни лишь отдельные встречи отдельных писателей. Имеющийся, правда, небольшой, опыт «коллективных встреч» показывает, как хорошо принимают читатели живое писательское слово, какие интересные дискуссии и разговоры возникают на подобных вечерах, какую пользу приносит такое общение обеим сторонам. Следует и в печати почаще предоставлять место высказываниям читателей, публиковать их отклики, пожелания, мнения и советы.

Оценивая современное состояние фантастики, нельзя пройти мимо некоторых определившихся тенденций. Фантасты, и в том числе молодые, увлекаются «космической» темой. Конечно, такое увлечение оправданно и вполне понятно. Но нельзя же сводить фантастику к одной лишь межпланетной и звездоплавательной! А большинство произведений последних лет посвящено космическим полетам, другие же темы, тоже интересные и актуальные, освещены куда слабее. В тематике литературы о будущем остается немало «белых пятен». Стереть их, расширить диапазон творческих исканий фантастов – важная и неотложная задача.

Высказывается точка зрения (статья Ю. Рюрикова в № 12 «Нового мира»), что фантастика должна быть только «дальнего прицела» — и притом социальная; исключается, таким образом, показ решения тех или иных уже наметившихся научно-технических проблем. Статья называется «Через сто и тысячу лет», но всем ее содержанием утверждается один недвусмысленный ответ: «Через тысячу». Но ведь ограничить жанр, пренебрегать его многогранностью и возможностями, отнюдь не значит способствовать развитию фантастической литературы. Побольше книг хороших и разных! – это относится и к фантастике.

В статье В. Журавлевой «Фантастика и наука» («Литература и жизнь» № 4) развивается тезис о том, что фантастам не следует опираться на науку, а необходимо идти «впереди нее». Из определения жанра (научно-фантастический) слово «научно» надо, выходит, совсем снять и фантазировать, не заботясь, сбудутся сугубо фантастические прогнозы или нет. Лишь бы «накрутить» побольше невероятного, дух захватывающего, остальное же неважно. И в доказательство приводятся примеры из А. Толстого и Г. Уэллса и мимоходом упоминается Жюль Верн – уже в качестве антитезы, примера «несмелой» мысли, идущей лишь по линии продолжения известного.

С положением В. Журавлевой согласиться никак нельзя. Оно опять (хотя и с другой стороны) ограничивает рамки жанра, прикрывая это – на словах – призывом к смелости, точнее к сверхсмелости фантазии писателя-«сверхученого». Автор забывает, что для Толстого и Уэллса фантастическая (и, кстати сказать, все же неосуществимая в первозданном ее виде) предпосылка не была самоцелью, главное в обоих романах – их социальное звучание, социальные идеи. Потому-то и живут подобные произведения, потому так велика их ценность. Что же касается Жюля Верна, то даже современная техника не смогла пока осуществить ряд его идей. Наиболее яркий пример – «Наутилус»: такой подводной лодки еще нет, хотя люди проникли глубоко в океан, покорили атом и вырвались в космос.

«Фантазии маленький избыток» едко высмеивал Ленин у людей, для которых фантазия существует ради фантазии. Нельзя отрицать права на смелую выдумку, но и нельзя терять при этом чувство меры. Голое фантазирование присуще многим произведениям американских фантастов, нагромождающих всевозможные «чудеса», которые позволяют им «закручивать» сюжет. А все это нужно, чтобы увести читателя от невеселой капиталистической действительности в «мир иной», в царство несбыточных грез. Гамильтон, например, в романе «Звездные короли» в увлекательной форме повествует... о перевоплощении одного человека в другого. Действие происходит в отдаленном будущем в Галактической империи... Вот какая подоплека скрыта за «смелой фантазией». Но стоит ли следовать апологетам абсолютно ненаучной фантастики, даже если действие развернется на ином «социальном фоне»? Стоит ли загромождать умы молодежи сверхвыдумками, отрицая тем самым перспективы науки реальной, которая уже сегодня заглядывает в будущее и которой в смелости отказать никак нельзя? Думается, что нет.

В связи с этим хочется еще раз подчеркнуть необходимость углубленной разработки теоретических вопросов научно-фантастической литературы.

«Литература и жизнь» от 5 февраля 1960 года, стр. 3.

С этим нельзя согласиться.

Так уж повелось еще с Алексея Толстого, инженера-технолога по образованию, что большинство советских фантастов — научные работники, инженеры, врачи. Подозревать их в том, что по лености или невежеству они не желают быть в курсе достижений современной науки, — несправедливо.

Иначе обстоит дело с вопросом о том, сдерживает ли наука полет творческой фантазии писателя или нет. Это вопрос принципиальный, и на нем следует остановиться подробнее.

В «Основах химии» Д. И. Менделеев писал: «Простые тела не способны превращаться друг в друга, по крайней мере до сих пор не замечено ни одного случая подобного превращения». Эта точка зрения отражала убеждение всей химии XIX века в устойчивости элементов. Мог ли в то время писатель-фантаст высказать предположение о распаде элементов? С точки зрения Н. Томана, не мог, ибо это было бы «игнорированием научных данных». Видимо, право писать о распаде элементов фантаст получил бы только после 1896 года, когда была открыта радиоактивность...

Н. Томану, который строит свои доказательства на высказываниях Эйнштейна, Винера, Косса, следовало бы, пожалуй, помнить, что иногда научные представления, кажущиеся незыблемыми, изменяются в течение нескольких лет. В этой связи характерна история двух научно-фантастических романов – «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого и «Первые люди на Луне» Уэллса.

Идея теплового луча, высказанная в романе А. Толстого, долгое время считалась классическим примеров беспочвенной фантастики, примером игнорирования всех и всяческих законов оптики, термодинамики и химии порохов. Профессор Слюсарев опубликовал выдержавшую несколько изданий книгу «О возможном и невозможном в оптике», в которой доказывал абсурдность идеи гиперболоида. Книгу Слюсарева и сейчас, наверное, можно найти в магазинах. Но вот в комментариях к последнему изданию «Гиперболоида инженера Гарина» (в десятитомнике Гослитиздата) уже сказано: «Современная техника знает так называемое кумулятивное действие при взрывах... Хотя кумулятивное действие ограничено расстоянием, в какой-то мере принцип концентрирования энергии взрыва вокруг общей оси по заданному направлению перекликается с идеей гаринского гиперболоида». К этому можно было бы добавить, что описанное в романе А. Толстого бурение гиперболоидом фактически осуществлено: в Советском Союзе успешно работают огневые буры.

Разумеется, нельзя требовать от художественного произведения, чтобы предвидения, изложенные в нем, сбывались во всех деталях. Важно верное направление общей идеи. Именно так и произошло в конечном счете с гиперболоидом. Алексей Толстой показал, что фантастика может быть впереди науки, может предвидеть то, что еще и не вытекает из современных научных данных.

В романе Уэллса «Первые люди на Луне» описан кейворит — материал, экранирующий тяготение. Кеворит также считался классическим образцом фантастики, противоречащей научным данным. Но несколько лет назад стали известны результаты опытов французского ученого Мориса Алле по экранированию тяготения. Более того, за последние годы, в противовес релятивистской теории тяготения, продолжает развиваться гравитонная теория, с точки зрения которой управление тяготением — далеко не бессмысленная утопия.

Несколько слов о сверхсветовых скоростях. Н. Томан пишет: «Фантасты придумывают сверхсветовые (субсветовые) скорости...» И в дальнейшем слово «субсветовые» Н. Томан употребляет в значении «сверхсветовые». Здесь прежде всего фактическая ошибка. Слово «субсветовые» не означает «сверхсветовые». «Субсветовые скорости» — это скорости ниже световых, хотя и близкие к световым. Именно в таком смысле использовано это слово в «Туманности Андромеды» Ефремова.

Наличие предельной скорости, действительно, камень преткновения для фантастов, пишущих о межзвездных перелетах. Но вряд ли следует считать это положение теории относительности не допускающим никаких изменений. Академик С. Вавилов писал: «Дальнейшее экспериментальное исследование может расширить теорию включением новых аксиом». Мысли, которые высказываются писателями о сверхсветовых скоростях, возможно, и не подходят для журнала «Успехи физических наук». Но для художественного произведения они приемлемы, и нет смысла накладывать на них «вето»: ведь это просто литературный прием для перенесения героев в фантастическую обстановку, прием условный, как, например, «машина времени» Уэллса.

Фантастика прошла длительный путь развития и во многом изменилась со времен Жюля Верна. В XIX веке фантаст мог идти «количественным» путем: есть паровозы — будут еще лучшие паровозы, есть воздушные шары — будут совсем хорошие воздушные шары. В наши дни наука и техника развиваются стремительными темпами. На протяжении нескольких лет качественно меняются научные представления. В технике происходит одна революция за другой. В этих условиях фантаст уже не может ограничиться продолжением линии известного. Надо уметь предвидеть то, что сегодня еще кажется неосуществимым, даже противоречащим научным данным, но что сбудется завтра.

Разумеется, речь не идет о том, чтобы фантазировать безрассудно. Наоборот. Фантаст должен быть не в стороне от науки, а впереди нее. Речь, следовательно, идет не о том, чтобы «облегчить» работу фантаста, а о том, чтобы ее «усложнить», сделать более ответственной.

Поэтому на вопрос о том, какой должна быть фантастика, хочется ответить так:

Она должна быть фантастикой гиперболоидов и кейворитов, фантастикой субсветовых, а иногда и сверхсветовых скоростей, фантастикой прозорливой, пророчески мудрой, проникающей туда, куда наука еще не проникла. Иначе она превратится в популяризаторскую, иллюстративную литературу. Пусть не все прогнозы фантастики сбудутся. Что ж, даже прогнозы погоды на завтрашний день не всегда сбываются...

И еще одно. Не надо считать научные данные сегодняшнего дня абсолютной и неизменяемой истиной. Мы живем в такое время, когда сбываются самые дерзновенные мечты. Советский человек, сумевший послать ракету на Луну, сумевший сфотографировать ее невидимую сторону, сумеет преодолеть и колоссальные межзвездные расстояния, научится управлять процессами, идущими в недрах звезд, будет создавать новые планеты и новые звезды. Хорошо сказал об этом поэт Павел Антокольский:

Еще ни в одной теореме

Не вычислен был

Человеческих крыльев размах.

Валентина ЖУРАВЛЕВА

БАКУ.

«Литература и жизнь» от 8 января 1960 года, стр. 3.

Научно-фантастическая литература — неотъемлемая часть художественной литературы, в центре которой всегда стоял образ человека. С такой точки зрения, думается, и надо оценивать книги этого жанра.

Н. Томан поставил на пьедестал научно-фантастическую повесть братьев Стругацких «Страна багровых туч», видимо, оттого, что сам он — автор ряда приключенческих остросюжетных книг — покорен межпланетными приключениями героев «Страны багровых туч»!

Анализируя же эту повесть, надо говорить прежде всего о ее недостатках, а не достоинствах, так как последних куда меньше, чем первых.

«Страна багровых туч» во многом напоминает книги Владко «Аргонавты Вселенной», Волкова «Звезда утренняя», Мартынова «220 дней на звездолете». У Стругацких, как и во всех этих книгах, главный герой — зеленый новичок, которому волей случая (авторского, разумеется) приходится участвовать в сложнейшем межпланетном полете. Новичка же надо познакомить с астрономией и теорией межпланетных полетов. И начинаются бесконечные цитаты из астрономических и прочих справочников.

Н. Томан утверждает, что «Страна багровых туч» написана «с серьезными знаниями науки и техники». Но слова А. М. Горького о том, что «науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиции», звучат и сейчас укором авторам повести. Стругацкие лишь упоминают о той борьбе, которую вели противники «практического осуществления фотонного привода». А именно тут и была блестящая возможность показать «арену борьбы», показать, как писал А. М. Горький, «не только конечные результаты человеческой мысли и опыта, но вводить читателя в самый процесс исследовательской работы, показывая постепенно преодоление трудностей и поиски верного метода». Тогда ярко раскрылись бы характеры героев «Страны багровых туч», которые живут уже в Союзе Советских Коммунистических Республик! Но накал страстей, борьба мнений, наконец, победа сторонников фотонной ракеты — все происходит за рамками повести.

Хорошо, что газета «Литература и жизнь» начала разговор о советской научной фантастике. Ведь в библиотеках и стар, и млад интересуются ею. А вот критической литературы о ней очень мало. Книг нет совсем. Читателям, библиотекарям, самим писателям, наконец, всем любителям научной фантастики (а их миллионы!) нужен серьезный откровенный разговор о путях ее развития.

Е. КАПЛАН

(Ленинград)

«Литература и жизнь» от 8 января 1960 года, стр. 3.