Сборник «Понедельник не кончается никогда» (М.: Э, 2018) состоит из продолжений повести братьев СТРУГАЦКИХ «Понедельник начинается в субботу». Начинается он с Сергея ЛУКЬЯНЕНКО, как самого известного. Правда, его история – «Временная суета» – об остановке Колеса фортуны была опубликована еще в 1996 году в легендарном проекте Андрея ЧЕРТКОВА «Время учеников». Тогда еще мало кто знал и слово такое «фанфик» – вариация на тему известного литературного произведения.
С тех пор продолжений повестей СТРУГАЦКИХ написано в разы больше, чем написали сами братья. Но даже самым талантливым так и не удалось подняться до уровня исходника. Лучше всех получалось у тех, кто не смотрел на классиков снизу вверх и не пытался подражать стилю, а высказывал свои соображения по поводу тех проблем, которые мучили Аркадия и Бориса Натановичей. Именно таким являлся Михаил ХАРИТОНОВ, он же главный редактор газеты «Русский Марш» Константин КРЫЛОВ.
Опубликованный в сборнике «Рубидий», к сожалению, не дотягивает до его же «Факапа», где он, не погрешив ни против одного факта из «мира СТРУГАЦКИХ», полностью переиначил подоплеку событий «Полдня. XXII века»: мир оказался не таким светлым и добрым, но не менее концептуальным и плотным. Заготовка повести явно написана в начале 2000-х вместе с первыми рассказами «стругацковского» цикла, заброшена в долгий ящик на 10 с лишним лет и завершена лишь в 2016-м. Одно из подтверждений тому — харитоновский неполиткорректный текст 2004 года «Выбегалло как русский учёный», вполне коррелирующийся с рядом тезисов произведения.
В «Рубидии» дело происходит спустя 30 лет после событий «Понедельника...» – в 1990-м году, когда положительными героями страны начали становиться, скажем условно, не «комиссары в пыльных шлемах», а их антиподы — реальность переконфигурировалась. Заведующий отделом Линейного счастья Федор Киврин укатил Оклахому. Не ради денег, он ученый, который занимается счастьем, – это его тема: «А никакого счастья у нас в стране не осталось. Сотворить того, чего нет, нельзя. Вот Киврин и отправился туда, где оно есть. За предметом изысканий». Кристобаль Хунта организовал кооператив в партнерстве с татуированными ворами. Сам Александр Привалов, точнее, Саша Привалов — для повести это концептуальная разница — изменился мало: «Пр-ростодушный пр-роект! Пр-римитив! Тр-рудяга!». Если учесть, что в НИИЧАВО рабочие дни не считались прожитыми, а в зачет жизни шли только выходные, проведенные вне институтских стен, знаменитое долголетие и трудолюбие магов получило иное объяснение.
Немало тех, кто по прочтении ХАРИТОНОВА осенял себя крестным знамением: «Ату его!» и заявлял об отвратительности его писания. На святое-де руку поднял. Но так и задумано: повесть изначально провокативна. Автор осуществляет классическую дерридавскую деконструкцию. Прямо по словарю: разрушение стереотипа и включение смыслов произведения в новый контекст.
В чем самый главный смысл «Понедельника начинается в субботу»? Вот в этом: «Каждый человек – маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше — о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться».
Но что значит: меньше о себе, больше – о других? Кто эти другие? Вспомните знаменитую новогоднюю ночь в НИИЧАВО, забитом работающими сотрудниками: «Напились все. Дай, думаю, пойду лучше поработаю. Оставил им дубля и ушел», «Ты знаешь, танцую я с ней и чувствую, что обрастаю шерстью», «Галка, как же ты это мужа оставила?», «Опомнись! Двенадцатый же час! Верочка ждет! – Не! Я им туда дубля послал. Хороший дубль, развесистый… Анекдоты, стойку делает, танцует как вол…»
То есть родные и близкие – это не те другие, ради которых… Но кто тогда эти «другие» и кто пользовался плодами увлеченной работы в НИИ? И разве не входили в идеологему СССР лозунги, что «работа лучше, чем развлечение», «раньше думай о Родине, а потом о себе», «надо жить ради других»? В «Рубидии» эту идеологию десятками лет поддерживал «отсекатель», подавлявший мысли эгоистические.
Повесть ХАРИТОНОВА, аналогично его же «Факапу», дает абсолютно иную интерпретацию известных фактов ПНС. Как это сделал и Михаил ВЕЛЛЕР в рассказе «А вот те шиш». На этом, на парадоксальном сломе стереотипов, строится вообще все творчество Михаила ХАРИТОНОВА. В какой-то мере оно — это малевичевский «Черный квадрат». Неожиданно, концептуально, ярко. Но его «стругацкиада» ни в малейшей мере не перечеркивает творчество братьев СТРУГАЦКИХ. Даже раннее. Они существуют в разных плоскостях.
Славой ЖИЖЕК в «Событии» вспоминает «известное высказывание Генриха Гейне о том, что превыше всего следует ценить «свободу, равенство и крабовый суп». «Крабовый суп» здесь означает все те маленькие радости, без которых мы становимся террористами (идейными, а то и самыми настоящими), следуя за абстрактной идеей и навязывая ее в реальность без какого-либо учета конкретных обстоятельств».
Крайний случай того, что имеет в виду словенский философ-культуролог – события Великой французской революции, когда при осуществлении лозунга «Свобода. Равенство. Братство» на гильотину начали отправлять самих создателей этого лозунга, как недостаточно следовавших ему.
Однако ЖИЖЕК ради более точной передачи «духа» остроты, исказил ее «букву». Это ведь цитата из «Идеи. Книга Le Grand» Генриха Гейне. В шестой главе поэт вспоминает детство в Дюссельдорфе, о конной статуе курфюрста Яна-Вильгельма на Рыночной площади, на отливку которой по легенде горожане пожертвовали свои серебряные ложки: "я часами простаивал перед статуей, ломая себе голову над тем, сколько на нее пошло серебряных ложек и сколько яблочных пирожков можно было бы купить за такую уйму серебра. Яблочные пирожки, надо сказать, были тогда моей страстью, — теперь их сменили любовь, истина, свобода и раковый суп" (перевод Натальи КАСАТКИНОЙ).
Перевод вышеуказанной фразы точен: «Liebe, Wahrheit, Freiheit und Krebssuppe». Нет здесь слова «равенство» (по-немецки – «Gleichheit»). Но…
Во-первых, вся книга Гейне насыщена играми со словами, их перекличками – и по смыслу, и по звучанию. Поэтому-то полностью аутентично эти путевые очерки перевести трудно. Приходится передавать текст или точно, теряя языковую игру, или отходить от него, обыгрывая каламбур. Понятно, что Гейне пародирует именно революционную триаду «Liberte, Egalite, Fraternite».
Во-вторых, парой страниц далее в той же главе говорится о французском барабанщике из армии Наполеона, остановившемся в их доме на постой, и — как раз — о «свободе» с «братством»:
— Monsieur Le Grand говорил по-немецки очень плохо и знал только самые нужные слова: хлеб, честь, поцелуй, — зато он отлично объяснялся при помощи барабана. Например, если я не знал, что означает слово "Liberte", он начинал барабанить "Марсельезу",- и я понимал его. Не знал я, каков смысл слова "Egalite", он барабанил марш "Ca ira, Ca ira ...les aristocrates a la lanterne!" («Дело пойдет на лад! Аристократов на фонарь» — mif1959),— и я понимал его.
Кстати, есть еще один автор, упоминающий остроту Гейне, исказив ее. Это Терри ПРАТЧЕТТ. В «Ночной страже» вернувшийся в прошлое Ваймс перед тем, как встретиться с молодыми Достаблем и Шноббсом думает о революциях: «Свобода! Равенство! Братство! Любовь по разумным расценкам! И яйцо вкрутую!». Здесь явная языковая игра с известным выражением, на чем, в частности, и строится стиль ПРАТЧЕТТА. Уверен, что немалую часть его игр с цитатами мы в России просто не «схватываем».
Эту книгу автор называет главной в своей жизни, на ее страницах, по его словам, «нет вымысла, все люди, ее населяющие (безвестные и знаменитые), — реальны. И хотя через книгу, конечно, пройдут многие события жизни страны, начиная с 1939 года, и особенно большое место займет в ней война, – это прежде всего книга о любви. Самим проведением, я верю в это, мы с Лидой были предназначены для Большой Любви. И это верно, что браки совершаются на небесах. Но препятствий было много, много...». Лида – жена Евгения ВОЙСКУНСКОГО, он признался ей в любви на школьном выпускном вечере в Баку в 1939-м, женился в Махачкале в 1944-м. Она умерла в 1988-м: «В соседней комнате на нашем этаже жил писатель Борис ВОЛОДИН. Иногда вечером я заходил к нему. Борис наливал в стакан водки, чтобы снять с меня ужасное напряжение. Я сидел у него и плакал...».
Не знаю, как удается автору так писать – в книге нет красот стиля и изощренности интриги – но напряженность в ряде моментов достигается до мурашек на коже. А порою — чувство бессилия… ВОЙСКУНСКИЙ не только описывает происходившее, но и размышляет над ним. Перед нами проходит чуть ли не сотня человек – и практически каждый царапает по душе. Из их судеб, волнений, поступков складывается убедительная, проникновенная и главное – не придуманная картина советской жизни. Не той, что была описана в орденоносных романах той эпохи. А настоящей – с маленькими и большими радостями и горестями, порою с трагедиями, оставившими занозу на сердце, с вопросами, на которых не было ответа, с друзьями и недругами и, конечно, с любовью. И если вдруг когда-нибудь там встанет вопрос: что ты сделал в жизни? – Евгений Львович (дай ему бог здоровья!) помимо всего прочего может положить на весы именно эту книгу – она достойна того.
Часть военных воспоминаний была преобразована в роман «Кронштадт», котором я уже писал ранее. Войну ВОЙСКУНСКИЙ встретил на полуострове Ханко (Гангут) и участвовал в знаменитой его обороне, продолжавшейся почти до декабря 1941 года. При эвакуации базы он вместе с будущим поэтом Михаилом ДУДИНЫМ отправился в Кронштадт на том самом последнем рейсе турбоэлектрохода «Иосиф СТАЛИН», который подорвался на мине. Им с ДУДИНЫМ удалось перепрыгнуть на тральщик и спастись вместе с 1740 моряками. Еще три тысячи человек остались на «Сталине» и попали в плен, где прошли все круги ада, работали в каменоломне, чтобы в мае 1945-го, вернувшись, пройти уже лагеря советские.
Сам Евгений ВОЙСКУНСКИЙ прослужил на Балтийском флоте 16 лет, последние годы — корреспондентом военных многотиражек. А потом вернулся в Баку, писал морские рассказы, пока не пересекся со своим двоюродным братом инженером Исаем ЛУКОДЬЯНОВЫМ. Однажды они стали свидетелем ДТП: «Визгнули тормоза. Мы увидели: из-под колес грузовика вынырнул незадачливый пешеход, спасшийся в последний момент. А было мгновенное впечатление, будто он прошел невредимым через машину». Именно это уличное происшествие стало толчком к написанию ими знаменитого фантастического романа «Экипаж «Меконга», надолго определившего литературный путь Евгения ВОЙСКУНСКОГО.
Все, что написано ниже, является сплошным спойлером, и тем, для кого художественное произведение исчерпывается его кратким пересказом а-ля «Анна Каренина за 10 минут», далее лучше не читать.
Роман Конни УИЛЛИС «Книга Cтрашного суда» 1992 года получил три высших премии по фантастике США – «Хьюго», «Небьюлу» и журнала «Локус». Многие до сих пор недоумевают: за что? Ни оригинального сюжета, ни уникального фантастического допущения, ни необычных героев… Неторопливое повествование о путешествии во времени. Одном путешествии. Студентку кафедры медиевистики Киврин перебросили из 2054 года в 1320-й, и далее на протяжении книги параллельно идет повествование о событиях в профессорском Оксфорде близкого будущего и ее средневековых мытарствах.
В силу некоего парадокса Киврин попала не в 1320 год, а в 1348-й – год эпидемии, от которой погибла половина населения страны. Сама она поняла, что попала не туда, далеко не сразу. И с каждой страницей Черная (местные называли ее Синей) смерть поражала все больше окружающих ее людей.
Параллельно в 2054 году, после ее переброски, в Оксфорде началась эпидемия опасной мутации гриппа, от которой тоже начали умирать люди. Университетский город был закрыт на карантин. Вот это сопоставление двух эпидемий, разделенных семью столетиями, и составляет содержание книги: как ведут себя люди, как не верят, что именно они заразились, как не хватает медикаментов, а те, что есть, не помогают.
Свои ежедневные аудиозаписи на диктофон, которые, как она надеется, сохранятся и спустя 700 лет, Киврин и называет «Книгой Страшного суда» (другой перевод – «Книга Судного дня»). По образцу одноименных материалов всеобщей поземельной переписи, проведенной в Англии по приказу Вильгельма Завоевателя в 1085-1086 годов, — бесценный источник сведений о социальном, экономическом и демографическом состоянии страны того времени. Но она сама придает этим записям и другой смысл: «Кроме того, по-моему, именно такое название вы бы для нее выбрали – вы ведь так уверены, что со мной непременно случится что-то страшное».
Эпиграфом к роману идут знаменитые строки монаха Джона Клина, завершающие его жуткую хронику чумы в те страшные годы. Он оставил в конце пустые страницы «буде отыщется кто уцелевший или какой из родов адамовых избегнет этой напасти, да продолжит начатое мной…». Дневник Киврин и заполняет эти пустые страницы.
Манера Конни УИЛЛИС в оксфордских частях напоминает порой Чарльза Диккенса с его множеством персонажей, наделенных лишь парой характерных черт, их непосредственными устремлениями и повторяющимися действиями, диалогами, проговариванием каждой мелочи, некоторой старомодностью стиля. Сцепление событий, интрига во многом строятся на отсутствии возможности дозвониться. Это в сегодняшнее сотовое время тоже придает некоторую старомодность.
События карантина с рекомендациями Госздрава носить марлевые повязки и мыть с мылом руки, поиском первичных носителей инфекции, недовольными, считающими, что болезнь привезли наприехавшие, недействующими традиционными антивирусными лекарствами, умирающими и прочим очень напоминают реалии сегодняшнего COVID-19. Что касается замеченной многими педалирования темы туалетной бумаги, автор до сих пор, по ее словам, под впечатлением ответа бабушки на свои детские восторги старыми добрыми временами: «У меня есть три слова для тебя: Kleenex (влажные салфетки), туалетная бумага, тампоны» (из интервью Кристоферу КИВАСКО).
Профессор Дануорти, главный герой оксфордских глав, вспоминает о собственном путешествии в прошлое. Его перебросили в Лондон наших дней и он чуть не остался здесь из-за накладки, запаниковал, но ему помогли обычные прохожие, одного из которых – в кожанке с ирокезом на голове – он даже поначалу очень испугался, а оказалось зря: «Неужели в Средние века не было хороших людей?». Конечно были. Парни с выкидухами и картами метро в кармане существовали во все времена. А также матери с малышами, и миссис Гаддсон, и Латимеры. И Гилкристы». Кто-то из названных им был опасным дураком с амбициями, кто-то – противной упертой немолодой женщиной, достающей окружающих, считая, что они многое делают не так, как должно. Действительно, мы таких увидели и в 1348-м и в 2054-м. Ряд персонажей имеют несомненные параллели.
Надо полагать, экспертов премий впечатлили последние страниц 20 – 30 романа, когда все вокруг Киврин, получившей прививку, начали умирать. А она, судорожно вспоминая статистику Черной Смерти, надеется, что хотя бы процентов 30 должны выжить. Наивная девочка…
У названия книги есть и еще одна отсылка, которую практически никто не заметил, несмотря на намеки в ряде интервью Конни УИЛЛИС. Это цитата из «Падения» Альбера КАМЮ: «Не ждите Страшного суда. Он происходит каждый день». Чтобы обнаружить свои лучшие качества не надо искать Средневековья и ее Черной Смерти: вот-де придет настоящее испытание: и я покажу, чего я стою. Чего ты стоишь, надо показывать каждый день.
Впрочем, на самое главное, что она хотела сказать этим романом, Конни УИЛЛИС указывает чуть ли не через каждую страницу, даже несколько пережимая, повторяя, приподнимая, педалируя, как это любит делать Чарльз Диккенс. Да: это именно те великие слова из "Обращения к Господу в час нужды и бедствий":
— Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством…
В фильме «После «Долины кукол» Расса МАЙЕРА на второй вечеринке у Z-Man есть странная сцена: тетя главной героини Келли, которую зовут Сьюзан Лэйк видит нового гостя — Бакстера Вулфа. И он видит ее. Их лица становятся напряженнее – они явно знакомы. Даже Портер Холл эта замечает: «Кажется, это встреча старых друзей, а мы им мешаем» и удаляется.
— Прошло три года,- говорит она.
— Какое это имеет значение, я все еще люблю тебя, Сьюзан, — говорит он. – Я всегда тебя любил. Я изменился, знаешь — я уже не тот человек, который клялся, что никогда не женится.
— Я слышала, что ты помолвлен...
— Я был помолвлен. Что касается тебя, это не имеет никакого отношения к моей настоящей жизни. Я только один раз думал о женитьбе, Сьюзан. И предложение остается в силе.
И они целуются.
Совершенно непонятный диалог, если исходить только из логики данного фильма. Но он указывает на фильм другой. Напомню свой пост о «Долине кукол» — романе, фильме и пародии на него. Изначально «После «Долины кукол» должен был стать продолжением «Долины кукол» с участием актрисы Барбары ПАРКИНС, сыгравшей в первом фильме 1967 года Анну Уэллс. Однако привыкший считать деньги Расс МАЙЕР решил сэкономить на гонораре, предназначенном для актрисы, и заменил ее другой, менее известной. На что автор оригинального романа Жаклин СЬЮЗАНН потребовала убрать из фильма все имена, которые могут напоминать ее книгу. В итоге было заявлено, что новый фильм не имеет никакого отношения к предыдущему.
И это действительно так. Кроме вышепроцитированного диалога. Он, как раз, и остался от предыдущего варианта сценария. Сьюзен – это Анна Уэллс, Бакстер – это Лион Бёрк. Он-то и заявлял в первом фильме, что женитьба – не для него. А в самом конце первого фильма предлагал ей выйти за него замуж, но она отказалась.
Но самое интересное не это. Отвергнутая актриса Барбара ПАРКИНС все же вновь встретилась с «Долиной кукол», сыграв фильме-биографии о Жаклин СЬЮЗАНН «Скандальная я!» 1998 года литературного агента писательницы – Анни Лаури Уильямс. По ходу действия она присутствует вместе с СЬЮЗАНН на съемках знаменитого эпизода фильма, когда Нили О'Хара срывает с головы стареющей актрисы Хелен Лоусон парик, открывая ее седину. И эта самая Анни Лаури, которую, напоминаю, играет Барбара ПАРКИНС, в байопике спрашивает: «А где же Барбара ПАРКИНС?», на что ей отвечают, что в этой сцене та не играет. То есть она захотела посмотреть на саму себя. Такая вот шутка создателей «Скандальной я!».
P. S. В фильме "После "Долины кукол" свой первый в жизни эпизод получила Пэм ГРИЕР, которая потом снялась в главной роли в "Джеки Браун" Квентина ТАРАНТИНО. Правда, к сегодняшнему дню уже никто не в состоянии определить, кого она там играет в толпе тусующихся.
облако тэгов
