Википедия безаппеляционно утверждает, что Олег Шмелёв, соавтор трилогии о резиденте, — это псевдоним чекиста Олега Михайловича Грибанова. Ни ссылок, ни независимых подтверждений, ни авторитетных источников. Якобы "Идентификация личности «Олега Шмелёва» произошла только в 1990-х годах". Где? Кто? Самый ранний результат для бумажных изданий, который выдаёт гуглбукс — 2011 год. Статья о Грибанове в Википедии, сразу с присвоением псевдонима, написана раньше, 3 апреля 2009 года. Ещё раньше, 26 февраля 2006 года, написана статья о фильме "Возвращение резидента". Первоначальный вариант имел такой вид:
Ничтоже сумняшеся, один из редакторов статьи о Грибанове даже отмечает:
цитата
В аннотациях к книгам Грибанова-Шмелёва, издававшихся в советское время, иногда публиковались следующие «сведения об авторе»:
О. М. Шмелёв родился в 1924 году в Подмосковье. Восемнадцатилетним юношей он служил в отряде подводников-балтийцев, затем в стрелковых частях Ленинградского фронта. Снайпер Шмелёв участвовал в боях, в том числе на знаменитой Невской Дубровке. Был дважды ранен. Среди его воинских наград — медаль «За отвагу». После демобилизации репортер и очеркист Олег Шмелёв работал в «Комсомольской правде». Тридцать пять лет жизни он отдал «Огоньку».
Вот, дескать, как легендировались чекисты!
Между тем, на сайте "Память народа" легко отыскать документы (числом 12), относящиеся к Олегу Михайловичу Шмелёву, 1924 года рождения, служившего в стрелковых частях Ленинградского фронта, награждённого медалью "За отвагу".
Начиная с 1951 года корреспонденции и рассказы Олега Шмелёва регулярно появлялись в журнале "Огонёк". Писатель Борис Леонов вспоминал (в книге 2005 года издания):
цитата
Это Олег Михайлович Шмелев, известный многим любителям приключенческой литературы своими романами о резиденте и ошибке оного. Вчерашний фронтовик, он много доброго сделал людям. Не прост по характеру, но прям и честен в отношениях. До сих пор испытываю чувство неловкости после разговора с ним, на который меня настроил Анатолий Владимирович [Софронов, главный редактор], решивший было отправить Шмелева на пенсию. У Олега Михайловича не все было ладно со здоровьем, он охрип, с трудом говорил. И я решил по-свойски, без всяких словесных «буферных» намеков предложить ему пойти на заслуженный отдых.
— Слушай, Андреич, зачем ты взял на себя этот разговор? Меня не ты принимал на работу. А те, кто принимали, почему-то не хотят сами напрямую поговорить со мной. А поскольку они не хотят, то и ты со мною не говорил. Понял? А я на тебя не сержусь, хотя мог бы, — улыбнулся он, потом добавил: — Я сам с ним пообщаюсь...
Алексей Николаевич переделал все свои книги для Детиздата. Они ехали на пароходе – А.Н., Людмила и секретарша – и спешно переделывали “Инженера Гарина”, а в стену все время стучал гэпэушник: скоро ли, т. к. должен был срочно отвозить книгу из Нижнего в Москву. Вы представляете себе, чтобы Лев Николаевич взял “Войну и мир” и сказал: “Соня, стриги”
Клавдия Васильевна Рождественская (1901-1963) — советская русская писательница и редактор
Из книги Б. Рябинина "К. Рождественская — писатель и редактор".
цитата
Любопытно, как Рождественская обосновывает необходимость самого широкого выпуска научно-популярных книг («Как строится научно-популярная книга»: Статья //«Штурм».— 1935. — № 4—5). «Методология научно-популярной литературы почти не разработана, хотя человечество имеет не один образец блестящей научной популяризации. Не создано обобщение уже имеющегося значительного опыта, не вскрыты принципы научно-популярной книги.
Между тем издание научно-популярной книги приобретает в паши дни особенно важное значение как мощный идеологический рычаг социалистической стройки.
Впервые в истории человечества приобщаются к литературе многочисленные массы трудящихся, жадно поглощающие знания из всех областей науки.
В этой обстановке все элементы научно-популярной книги — тематика, метод изложения, язык, оформление — поднимаются на ступень сугубо важных и актуальных вопросов, которые должны быть ясно разрешаемы автором и редактором книги...»
Надо, заявляет она, чтоб книга «толкала читателя на живое, нужное дело».
Пытаясь постичь и объяснить законы построения научно-популярной книги, Рождественская сетует на то, что «современная научно-художественная литература, создав прекрасные образцы книг, сделанных па подлинном материале, не имеет до сих пор научно-фантастического романа». Этот роман нужен, замечает она, чтоб «заставить нас совершить пробег в то наступающее «завтра», подготовленное и созданное усилиями пролетариата, руководимого партией».
Из письма Рождественской писателю В. Волоскову, парализованному в результате перелома позвоночника:
цитата
«Может быть, Вам следует попытать свои силы и в научно-фантастическом жанре. Известный фантаст А. Беляев, произведения которого и до сих пор привлекают юношество, был в том же положении, что и вы. В библиографической справке вот что о нем сказано: «А. Р. получил перелом позвоночника. Казалось, его вылечили. Но в 1916 году Беляев серьезно заболел костным туберкулезом позвонков. Тяжелая болезнь не оставляла его до конца жизни. Три долгих года он был прикован к постели и провел в гипсе... Но даже в этом тяжелом положении он продолжал работать — сотрудничал в газете. Только в 1922 году Беляев смог подняться с постели. Теперь он всегда должен был носить ортопедический корсет. Болезнь 'впоследствии не раз укладывала его снова. Несмотря на это, Александр Романович не бросал работу. Лишь человек с твердой волей может перенести такие испытания... Будучи болен, А. Р. почти никуда не выходил, особенно в последние годы жизни. К нему приезжали редакторы и художники, работавшие над его книгами. Почему бы Вам не последовать его примеру, если есть склонность к научной фантастике? Дорога в жизнь, как видите, открыта».
Из воспоминаний Александра Городницкого (издавались под различными названиями: "След в океане", "Атланты", "У Геркулесовых столбов", "И жить ещё надежде"):
цитата
Помню, перед выходом в 16-й рейс в 1976 году, когда «Дмитрий Менделеев», полностью снаряженный для экспедиции, стоял у причала во Владивостоке, стало известно, что в город каким-то агитпоездом прибыла бригада писателей из Москвы с Аркадием Стругацким, одним из знаменитых братьев, книгами которых зачитывалось наше, да и не только наше поколение. Поскольку я с ним был знаком, судовая общественность тут же решила с моей помощью привезти его на судно для встречи. Я выяснил, что живет он в гостинице «Владивосток», и, созвонившись, договорился о его приезде на следующий день, благо судно стояло почти напротив.
В указанное время народ собрался в кают-компании, однако писатель не прибыл. Я поехал в гостиницу и с сожалением констатировал, что прибыть он уже не в состоянии, так как с утра его перехватили и напоили. На следующий день я сам с утра поехал за ним. Выяснилось, что на первом этаже гостиницы размещается бар, мимо которого ни один из приехавших писателей пройти утром не способен. Ценой неимоверных усилий мне удалось протащить Аркадия с помощью его друга Марьяна Ткачева мимо бара к выходу, мотивируя наши действия тем, что в каюте капитана уже накрыт стол.
Вечером того же дня мы вместе со Стругацким должны были выступать во владивостокском Доме ученых. Зал был набит битком. Мы с Аркадием сидели на сцене вместе с устроительницей Евгенией Александровной, женой тогдашнего президента Дальневосточного научного центра Андрея Петровича Капицы. Стругацкого встретили бурными аплодисментами. Как раз было время, когда знаменитые романы братьев Стругацких «Сказка о тройке», «Обитаемый остров» и другие были у нас под запретом и публиковались либо за рубежом, либо в провинциальных журналах по недосмотру местных властей (например, в журнале «Байкал»). Аудитория слушала его, затаив дыхание, пришла масса записок. В одной из них был вопрос: «Уважаемый Аркадий Натанович, где можно прочесть полностью ваш роман «Обитаемый остров»?» – «Как где? – удивился ободренный безусловным успехом и раскрасневшийся Стругацкий. – Журнал «Грани», издательство «Посев», Мюнхен, – очень рекомендую». В зале наступила тишина. Вопросов больше не последовало. Часть людей из первых рядов, боязливо озираясь, начала пробираться к выходу. «Слушай, что ты говоришь? – шепнул я Стругацкому, видя, как занервничала наша ведущая. – Ты что, с ума сошел?» – «А пусть они не задают дурацких вопросов», – с безмятежной улыбкой ответил он.
В последующие годы мне довелось быть в приятельстве с Аркадием Натановичем до самой его безвременной смерти, и я никогда не переставал удивляться его таланту художника и философа, моментально схватывающего и связывающего вместе самые разные стороны мироздания. Его внезапный уход из жизни – огромная потеря не только для отечественной, но и для мировой литературы. Все называют братьев Стругацких писателями-фантастами, однако они прежде всего художники, воплотившие в условной ситуации фантастических романов то, что не смогли бы опубликовать в реалистической фабуле. В этом они сродни Бредбери и Кларку или, например, Окуджаве, который вряд ли может считаться «историческим писателем». Просто их герои вынуждены перемещаться во времени назад или вперед. Отсюда и острая социальная актуальность их романов в нашей чуткой к любой «крамоле» читательской аудитории, и гонения на них.
Жил он неподалеку от меня на Юго-Западе, напротив магазина «Польская мода» и странного вида пивного бара «Ракушка», унылого сооружения из грязно-серого, распавшегося на блоки бетона, более напоминающего бомбоубежище или общественный туалет. Теперь, проходя мимо этого опустевшего и заброшенного бывшего бара, я вспоминаю, как в повести Стругацкого «Хромая судьба» один из фантастических посетителей продал там автору «Партитуру труб Страшного Суда», и сердце мое сжимается холодом.
Помню, с каким увлечением работал он над сценарием фильма «Сталкер», вдохновленный возможностью сотрудничать с гениальным Андреем Тарковским, которого высоко ценил. Он же повел нас на премьеру этого фильма, рассказав по дороге драматическую историю о том, что после съемок первого варианта фильма «Пикник на обочине» вся отснятая пленка оказалась бракованной. Пришлось все начинать сначала, а деньги на съемки уже были потрачены. Тогда и решено было делать новый сценарий «Сталкера», по новой идее Тарковского, пленившей Аркадия.
Что же касается его литературных вкусов, то были они довольно нестандартными. Где-то в конце 70-х в Москву приехал Александр Кушнер, и я, пригласив его домой, решил позвать и Аркадия, чтобы познакомить моего любимого поэта с не менее любимым писателем. Из этого, однако, ничего не получилось. Оба сидели надутые и мрачные, явно не понравившись друг другу. Послушав стихи Кушнера, Стругацкий заявил, что его любимый поэт – Андрей Вознесенский, а Кушнер сказал, что не любит фантастики и литературой ее не считает. Оба ушли, почему-то обиженные на меня.
облако тэгов
