облако тэгов
Только больше не вывешу, увы. Это уже предел авторского права.
...................................................... ...................................................... ..............................
Они забрались на ковер, и тот медленно поднялся на метр от земли.
– А почему мы сразу на ковре не улетели? Забрались бы повыше, и – газу!
– Ночная аура источника. Она поглощает иномагию.
– Как это?
– Как вата в ушах снижает слух, так аура не дает магии развернуться на полную силу.
И действительно, плыли они самым медленным ходом. Зато тихо.
– А египетская тьма? Она на полную силу сработала?
– Египетская тьма не магия. Это химия. Алхимия.
Джой по-прежнему настороженно всматривался во тьму, и шерсть на спине нисколько не улеглась.
Санька достал рогатку, проверил мешочек с египетской тьмой. Видно, не придется всерьез пострелять из "Хеклера и Коха". Ну и ладно. Он даже почувствовал облегчение. Одно дело – банку консервную разнести вдребезги, мишень, и совсем другое – голову. Даже вурдалачью. Что ему вурдалаки сделали? Что, собственно, он вообще знает о вурдалаках?
Ан, нет, знает. Хотя бы то, что один вурдалак ждал их в засаде. Хорошо, у них и автоматы, и Джой, и египетская тьма, и сами они стрельцы.
Ковер выплыл из колодезного переулка. Еще бы главную улицу миновать.
Совсем недавно они с Корнейкой шли по ночной Норушке. Ночная Захарьинка была и похожа, и непохожа на Норушку. Тот же лунный свет, правда, луна чуть полнее. То же безлюдье – ну, это понятно, заполночь. Дома похуже, но и в Норушке не дворцы, есть и не лучше здешних. Бурьяна, правда, здесь столько, что в темноте лесом кажется. И все же в Норушке было совсем не страшно, несмотря на то, что ни одного огонька в окне, а в Захарьинке…
А в Захарьинке был свет! Только в одном домике, но сразу в трех окошках.
– Смотри! – но Корнейка уже опустил ковер на землю. Еще заметят – луна яркая, серебряная, не хуже фонаря, а маскировка из-за ауры, поди, не работает.
Дом с горящими окнами стоял на другом, не Норушкинском конце деревни. Им вовсе не было нужды туда идти, наоборот, путь домой лежал в противоположной стороне. Но как уйти, не узнав, почему светятся окна?
Да и разум подсказывал: возвращаться той же дорогой, которой пришли – опасно. Одна засада уже была, почему бы не случиться второй, посерьезнее?
– Пройдемся, – голос Корнейки звучал безрадостно. Ничего удивительного.
Они шли стрелецким шагом, спорым, но бесшумным. Ковер полз низко над дорогою. Кабы не бурьян, он совсем бы над землей стелился, было бы не видно, а так – со стороны, наверное, странно. Хотя – может, и не разглядеть его толком. Тот же бурьян и мешает.
Когда они поравнялись с домом, дверь распахнулась, и в светящемся проеме показался силуэт. Взрослый. Мужчина. И в руке держит пистолет.
Ковер улегся на бурьян и почти слился с ним – то ли маскировка действует, то ли расцветка такая камуфляжная. Еще и тучка пригасила луну. И бурьян примят, хорошо примят – похоже, совсем недавно во двор заезжал грузовик. С другой, не Норушкинской стороны. Там тоже была дорога, к Куницам, соседнему райцентру.
– Кто? – хрипло крикнул мужчина. – Кто здесь?
– Мы, – вежливо ответил Корнейка. – Я и Санька. Ребята. Санька – местный, а я на каникулы приехал.
– Ребята? А, да, вижу, – глаза мужчины привыкли к ночи. Или просто так сказал? Когда из светлой комнаты выскочишь наружу, не больно то видно. Хотя свет в доме не электрический, откуда. Керосиновая лампа.
– Что это вы ночью не спите?
– Заблудились немножко. А сейчас домой идем.
– Где ж вы живете?
– В соседней деревне, Лисьей Норушке.
– Это где?
– Да там, к западу, – показал рукой Корнейка. Не совсем точно показал, но ведь – заблудились.
Мужчина явно не здешний, раз не знает, где Норушка.
– Заходите, – позвал мужчина, пряча пистолет в карман. Видно, разглядел – два пацана, пятиклассники, в войнушку играют: автоматы он наверняка игрушечными посчитал. А тут он с пистолетом. Смешно получается.
– Нет, мы пойдем, спасибо. Поздно уже, дома ждут, – Корнейка говорил, как примерный отличник.
– Слишком поздно, – сказал мужчина. – Заходите, чаю попьете, поедите, если голодны…
– Костя, с кем это ты? – спросила женщина из глубины дома.
– Тут мальчики из соседней деревни, заблудились.
– Зови, пусть переночуют.
– Зову, а они не идут.
– Мальчики? – другой голос, совсем детский, девчачий. – Какие?
– Обыкновенные. Ну, все еще боитесь? – теперь мужчина обращался к ребятам.
– Нет, просто неудобно…
– Какие вы, однако, стеснительные. Давайте, давайте.
– Хорошо, – вдруг согласился Корнейка. Они подошли к калитке, и только теперь мужчина разглядел Джоя, который вышел из бурьянной тени.
– Ого! Вот почему вас родители отпускают! С ним, уверен, ничего не страшно. Он ученый?
– Вполне. Курс охранно-караульной службы сдал на «отлично», – Корнейка не уточнил, кому Джой сдавал экзамен.– Спокойно, Джой, спокойно.
Он открыл калитку, пропустил вперед Джоя, затем Саньку и лишь затем зашел сам.
Хоть и велено было Джою быть спокойным, но пес был от приглашения явно не в восторге.
– Ничего, если я попрошу оставить собаку во дворе? У дочки аллергия, астма.
– Ничего. Он не комнатный. Джой, место, – Корнейка показал на траву у крыльца. Джой не лег, не сел даже, но встал на указанное место, всем видом показывая, что он всегда начеку и с ним лучше считаться.
– Проходите в дом.
Санька посмотрел на Корнейку. Тот кивнул, отчего ж, мол, и не зайти.
А ведь прав мужчина, родители, наверное, меньше беспокоятся, раз с ними Джой. Если вообще беспокоятся. Жучары мороку нагнали густого…
В сенях Санька заметил пару лопат, грабли, тяпку – все новенькое, только из магазина.
В горнице на старом столе скатерть, простенькая, но тоже новая.
– Сейчас чайник согреем. У нас плита газовая, мигом закипит.
– А газ откуда? – спросил Санька, чтобы не подумали, что он – немой.
– Из города. Баллон, большой, надолго хватит. Мы вообще-то печью пользоваться решили, дрова запасаем. А еще зеркало-кипятильник, утром покажу. Большое, в метр. Оно лучи в фокус собирает, горячо! Чайник в четверть часа закипает. Экология! Вы садитесь, садитесь.
Стулья были старые, но крепкие.
– Мы этот дом по случаю купили. Очень дешево. У нас в университете электрик наследство получил, здесь, в Захарьинке. Оказалось – не нужен, слишком далеко от города. А нам подходит. У дочки аллергия, астма, а в городе летом асфальт раскаленный да бензин. Электрик предупредил, что деревня малолюдная, но после города чем меньше людей, тем лучше. Мы там в огромном доме живем, шестнадцать этажей, двенадцать подъездов. И весь район в таких домах. Утомляет, знаете ли. Третьего дня мы вещи сюда перевезли, а сегодня, вернее, уже вчера, сами приехали. За один раз все не влезло. Пошли было с соседями знакомиться, но никого не застали. Мы, правда, далеко и не ходили, устали с дороги. Пока сюда доберешься…
– Ты, Костя, представился бы сначала, – сказала женщина.
– Ах да, Константин Петрович Груздев, профессор, – церемонно сказал мужчина. – Это жена моя, Елена Ивановна, музыковед. А дочка уже спит…
– Совсем не сплю, – из комнаты показалась девочка. Обыкновенная девочка, чуть старше Саньки. Голубой халатик, тапочки. Ничего особенного. Худая только. – Меня Таней зовут.
– Санька я, – ответил Санька, привставая. Еще ножкой шаркнуть – и совсем молодой лорд Фуэнтрой.
– А я Корнейка, – в свою очередь представился Корнейка и в самом деле шаркнул ножкой. Получилось вполне естественно. Вот что значит хорошая школа.
– Да, не спится, – согласился профессор. – Второй час уже.
Часы на стене, большие, китайские, показывали десять минут второго.
– Нам все кажется, будто кто-то вокруг дома ходит. Кто, зачем… Может, это вы?
– Мы только сейчас подошли, – ответил Корнейка.
– Значит, кто-то еще. Может, собаки – кажется, глаза светились.
– Или олени, – сказала Таня. – Собаки бы гавкали.
– Ну, не обязательно. Во дворе сейчас такая собака сидит – лев, а молчит.
– Лев? Я посмотрю?
– Не стоит. Утром глянешь.
– Хорошо, – согласилась девочка печально. Про астму подумала, догадался Санька.
– Но все равно олени. Высоко глаза горели, таких собак не бывает. Мальчики, здесь олени водятся?
– Лоси водятся, – но Санька знал, что это не лоси. Вурдалаки. Хорошо, что Корнейка решил идти на свет. Умный он, подумал, что в Захарьинке могут оказаться люди. Теперь-то ладно, теперь они здесь. Отобьются. Сказать им про вурдалаков?
Санька осмотрел на Корнейку. Тот едва качнул головой. Не время, понятно. Таня, да и Елена Ивановна испугаются, запаникуют. Или хуже того, не поверят.
– Нет, не думаю, – покачал головой профессор. То есть лоси, наверное, тоже. Но есть и волки. Их сейчас развелось во множестве. Мы в экспедициях с ними уже встречались.
– В экспедициях? – Корнейка явно заинтересовался.
– Папа археолог, каждое лето ездит со студентами на раскопки, – пояснила не без гордости Таня. – Волки летом не опасные, ведь правда?
– Во всяком случае, для людей, – согласился профессор. – Но вам, ребята, гулять по ночам категорически не рекомендуется. Хорошо, что вы здесь, под крышей и за стенами. В Зарницу играли? – профессор показал на автоматы.
– Зарницу?
– Сейчас ее, наверное, по другому зовут. Военно-патриотическая игра.
– Не то, чтобы играем, – пробормотал Санька.
– А здорово научились делать. В мое время мы сами из дерева выстругаем шмайсер какой-нибудь, их проще всего было сколотить. Пэ-пэ-ша – уже шик, а Калашников шел по высшей марке. Как там наш чай?
– Сейчас посмотрю, – Елена Ивановна вышла из комнаты. Но Таня осталась.
– У нас в районе лагерь открывают, патриотический, – продолжил разговор Корнейка.
– Дело хорошее, если с умом. Но чтобы ночами играть, не годится.
– Да мы не в лагере, сами…
– Тренируетесь?
– Вы, я заметил, тоже с пистолетом, – Корнейка говорил шутливо, но почтительно.
– Зоркий глаз, – одобрительно сказал профессор. – Годишься в разведчики. А пистолет у меня есть. Патроны импортные, лошадь с ног валят. Все-таки место глухое, нельзя совсем без оружия.
– Нельзя, – теперь серьезно согласился Корнейка.
Газовый пистолет, понял Санька.
Вернулась Елена Ивановна с чайником.
– Раз ты все равно не спишь, накрывай на стол, – сказала она Тане.
Девочка подошла к буфету, достала чашки, сахарницу, вазу с печеньем и коробку чайных пакетиков.
– Заварочный чайник куда-то задевался, мы еще не все распаковали, – объяснила она.
– Да из пакетиков и удобнее, не один чай на всех, а каждый может выбирать по вкусу: индийский, цейлонский, даже кенийский чай есть, с клубникой, с лимоном, с ежевикой. Вы, Корней, какой предпочитаете? – обращение на «вы» у профессора получилось естественно. Оно и понятно – профессор!
– Мне кенийский, пожалуйста, – решился Корнейка.
– А вам, местный Санька? – повернулся к Саньке профессор.
– Мне этот… обыкновенный.
– Обыкновенного, к сожалению, нет. Не хотите ли индийского?
– Да… Спасибо. Если можно.
– Разумеется, можно, – он как-то особенно ловко разложил по чашкам пакетики, Елена Ивановна налила кипяток, который быстро стал превращаться в чай. Никакой магии, современные кулинарные технологии в действии, как любит говорить реклама.
– В этом году вы, профессор, в экспедицию не поехали? – полюбопытствовал Корнейка. Ну, просто историческое кино: ночное чаепитие на даче накануне падения Зимнего Дворца.
– Нет экспедиций. Денег в университете не нашлось, – вздохнул и развел руками профессор. – Однако я надеюсь, что лето не будет таким уж пропащим. Где-то поблизости должна пролегать Брюсова жила. Вы о ней ничего не слышали?
– А что это такое – Брюсова жила?
– О, это целая история. Много лет назад бывал в этих местах Яков Вилимович Брюс. Следил, как строится флот для войны с турками. И, между главными делами, открыл источник целебной воды.
– Минеральной, да?
– Минеральной, но уж очень замечательной. Но самое интересное другое: источник этот был тайно обустроен задолго до тех дней. Ему было, может быть, несколько тысяч лет – так, во всяком случае, считал Брюс.
– Несколько тысяч лет? И как он выглядел?
– Брюс не пишет, возможно, опасаясь врагов – а у него было много врагов. Или конкурентов. Он был человек оборотистый, и стал продавать целебную воду в особых флаконах черного стекла. Шла вода бойко, и Брюсу совершенно не нужны были конкуренты, потому он и скрыл место источника, или, как тогда говорили, водяной жилы.
Судя по всему, Яков Вилимович придал сооружению вид обыкновенного колодца.
– А дальше?
– Вскоре у Брюса появились другие, более важные дела. Вода же отчего-то помогать перестала – возможно, ее стали забирать не в Брюсовой жиле, а в ближайшем ручье. Сюда ездить в те годы было сложно, степь, близок Азов.
– А что – Азов? – не удержался Санька. У Пирога троюродный брат жил в Азове.
– Тогда на побережье Черного моря война шла с турками. Не ровен час под набег угодишь. Черноземная губерния была местом не вполне освоенным. На Дону казаки, а поодаль – и люд всякий, и зверье. Опасно. И дорого – концы немалые. А подделать воду торговцам зелья было и заманчиво, и выгодно, и просто. Но применяли Брюсову воду еще долго.
А недавно в Эдинбурге сыскался документ, прелюбопытнейший, из которого следует, что таинственный источник живой воды где-то рядом. Рядом с нами, не с Эдинбургом.
– А почему Эдинбург?
– У Якова Виллимовича в Эдинбурге жили родные, которым он время от времени слал и деньги, и письма.
– И, значит, Брюсова жила здесь, в Захарьинке?
– Здесь или поблизости. Поискать стоит. Я надеялся со старожилами поговорить, человеческая память крепче бумаги, но, похоже, их, старожилов, тоже поискать нужно. Ничего, завтра я…
Профессор не договорил: – во дворе завыл Джой. Хорошо, что Санька знал голос пса, иначе перепугался бы страшно. Он и сейчас перепугался, но в меру, по стрелецки: голову не подставлять, биться аккуратно, противник смертельный.
Таня побледнела, Елена Ивановна тоже, но Санька заметил, что на кратчайшее, едва уловимое даже стрелецкому взгляду мгновение на лицах обеих промелькнула досада. Мешают чай пить!
Женщины, женщины!
Профессор тоже побледнел, но чуть-чуть. Он вообще-то загорелый не по-городскому, так что бледность не очень и разглядишь.
– Видите? То есть слышите? – сказал он вполголоса. – Бродит кто-то. И явно не олень. На оленя ваша собака так выть не будет.
Профессор легко встал, подошел к двери, но открывать ее не спешил.
Все замерли, прислушиваясь.
– Волки? – слегка дрожащим голосом предположила Елена Ивановна.
– Похоже, – кивнул профессор.
– Волкам сюда не пробраться, – Таня всем видом показывала, что она нисколечко не боится. – Но, наверное, нужно собаку внутрь забрать? Эх, мальчики, если бы у вас было не игрушечное оружие, а настоящее…
– Оно и есть настоящее, – уверил Корнейка. – Лучше не бывает, – и он достал из кармана рогатку.
– А… – в голосе Тани Санька расслышал и разочарование, и облегчение. Конечно, если у мальчишек настоящие автоматы – это кошмар.
А волки под окном?
А вурдалаки?
– Рогатки, они против воробьев хороши, – с сожалением сказала Таня.
– Воробьи – птички невредные, пусть себе чирикают.
– Ладно, ребята, вы только осторожнее, своих не подбейте, – сказал профессор, доставая из кармана пистолет. Газовый, не газовый, выглядел он внушительно.
– Как можно – своих! Никак неможно.
Джой зарычал.
Профессор сделал еще один крадущийся шаг к двери. Таня и Елена Ивановна переглянулись. Корнейка зарядил рогатку чернильным орешком и выстрелил – в профессора!
Профессор среагировал мгновенно, вскинул руку с пистолетом и одновременно присел – но Корнейка предвидя это, взял ниже, угодив прямо в голову.
Елена Ивановна прыгнула на Корнейку, прыгнула мощно, далеко, вытянувшись параллельно полу.
Но Санька неотрывно смотрел на Таню. Доверчивость, испуг, смущение исчезли, вместо них на лице девочки проступал голод. Голод, больше ничего.
И это было хуже всего.
Как ни проворна была Таня, но стрелецкая выучка сказалась. Черное облачко окутало девочку еще в прыжке. Санька шагнул в сторону, иначе Таня непременно сбила бы его с ног.
Он оглянулся. Хозяева, все трое, были в плену египетской тьмы. Успел Корнейка, справился и с Еленой Ивановной.
– Да… – протянул он. Удивило Саньку лишь то, что он не удивился. Что-то и раньше казалось ему неправильным. Не что-то, движения: двигались хозяева, что профессор, что Елена Ивановна, что Маша уж больно хорошо, ловко. Так горожане да еще глубокой ночью, да еще после утомительного переезда не двигаются.
Корнейка сначала запустил Джоя в дом, и только потом обратился к Саньке:
– Сходили, называется, в гости…
– Они… Они кто?
– Наши хозяева? Вурдалаки, кто ж еще, – Корнейка старался успокоить Саньку, но нарочитая насмешливость не могла скрыть мрачности.
Джой переводил взгляд с профессора на Таню, с Тани на Елену Ивановну и назад. Видно было, что он не рад ни дому, ни вурдалакам, и хочет поскорее увести свое стадо подальше, в безопасное место.
Но существует ли оно, безопасное место?
Черное облако почти целиком окутало Таню, но и то, что было видно, не радовало: руки на глазах покрывались шерстью, превращаясь в лапы, сильные, когтистые лапы.
И это у девочки! Санька вздохнул, подошел к профессору. Профессор превращался медленнее. Наверное потому, что взрослый.
Корнейка быстрым движением подобрал пистолет, выпавший из руки – или уже лапы? – профессора.
– Давай-ка отойдем, – предложил он Корнейке. – Мало ли…
Санька с облегчением отошел. Стрелец, не стрелец, а смотреть, как люди превращаются в чудовищ, тяжело. Особенно если с этими людьми ты только что разговаривал, и они беспокоились о тебе, чаем угощали.
Корнейка выщелкнул обойму, посмотрел на патроны.
– Газовые?
– Серебряные, – он вставил обойму в рукоять, положил пистолет на стол. – Пора уходить.
– А… А они?
Корнейка только покачал головой, и погасил керосиновую лампу.
Осторожно, по половице они вышли из горницы в сени.
– Там могут быть вурдалаки. Вряд ли они станут на нас кидаться. Но если что – стреляй, не задумывайся.
– Из рогатки?
– Из чего сможешь.
Честный ответ. Смог бы он попасть из автомата в Таню? А орешком – запросто. Не убил ведь, да и не больно.
Корнейка без колебаний распахнул дверь на улицу. во дворе никого. Да и перед домом тоже.
Джой шел впереди, настороженно, но уверенно. Миновали калитку. Санька по деревенской привычке закрыл ее за собой.
...................................................... ...................................................... .................