Статья написана специально для «Комсомольца».

Что касается статьи Петрония Гая АМАТУНИ, на мой взгляд, особого интереса в рамках дискуссий о фантастике она не представляет. Поэтому, прочитав и оценив, я ее проигнорирую.

Валентина ЖУРАВЛЕВА. Фантастика и наука

В эпицентре споров

Научно-фантастической литературе свыше ста лет: первый роман Жюля Верна появился в декабре 1862 года. Казалось бы, за сто лет вполне можно было бы разобраться в том, что такое научная фантастика. Но споры о фантастике не прекращаются. Наоборот, в последнее время они стали особенно бурными.

Соотношение науки и фантастики – таков эпицентр этих споров.

Что говорить, наличие разных мнений – вещь в литературе обычная. В спорах о фантастике удивляет другое: категоричность суждений. Логика тут примерно такова: «Мне лично нравятся такие-то книги. Поэтому именно они и являются фантастикой, а все остальное — от лукавого».

Сравните несколько очень типичных высказываний.

Научная фантастика, говорит И. Ефремов, должна строиться «на более или менее научной основе. По моему глубокому убеждению, только такая научная фантастика и может считаться подлинной, имеющей право на существование в этом жанре». С этим совершенно не согласны А. и Б. Стругацкие. «Но при чем здесь наука? – спрашивают они в одной из своих статей. – Почему нас называют научными фантастами? Мы ответим: не знаем. Не знаем, почему до сих пор держится устаревший термин научная фантастика». Критик Ю. Котляр утверждает: «Такие произведения должны популяризировать новейшие достижения науки, говорить об открытиях, которые «носятся в воздухе» и скоро станут достоянием человечества». А писательница А. Громова категорически возражает: «Фантастика не ставит своей задачей пропаганду научных идей». Литературовед В. Лукьянин отстаивает еще одну точку зрения (совпадающую с точкой зрения П. Аматуни): «Научно-фантастическая литература – это литература научной мечты»...

Кто же прав?

Многоликая фантастика

Допустим, фантастика – действительно литература научной мечты. Это значит, прежде всего, что за бортом фантастики оказываются все философские, утопические, социальные произведения. Разве, например, «Машина времени», «Когда спящий проснется», «Люди как боги» — это научная мечта?! Нет научной мечты и в «Войне миров». Итак, «выпадает» почти весь Г. Уэллс. «Выпадают» и такие произведения, как «Затерянный мир» А. Конан-Дойля, «Плутония» В. Обручева, «Аэлита» и «Союз пяти» А. Толстого. Приходится «вычеркнуть» из фантастики Р. Бредбери, С. Лема, последние произведения Стругацких, например, «Попытку к бегству» и «Трудно быть богом».

Достаточно так поставить вопрос, чтобы прийти к правильному ответу. Сто лет назад существовал один вид фантастики – жюльверновская фантастика. Современная фантастическая литература многообразна, многолика.

Ныне существуют разные поджанры фантастики. Попробуем их вкратце перечислить. Это, прежде всего, утопическая фантастика. Рисующая широкие картины будущего общества («Туманность Андромеды» И. Ефремова). Наряду с утопиями существуют и антиутопии. Произведения этого поджанра как бы предупреждают: «Так может быть, если...» Типичные примеры антиутопий – «Машина времени» Г. Уэллса или «451° по Фаренгейту» Р. Бредбери. С антиутопией соседствует такой распространенный поджанр, как «памфлетная» фантастика (рассказы А. Днепрова, И. Варшавского и др.).

Многие фантастические произведения принадлежат к «психологическому» поджанру. Тут главное – показать человека в необычных обстоятельствах. Можно вспомнить, например, великолепный рассказ Г. Уэллса «Чудотворец». Уэллс наделяет своего героя (вопреки всякой науке!) фантастической способностью творить любые чудеса. И вот оказывается, что желания английского мещанина удивительно убоги. Уэллс очень убедительно показывает и другую сторону мещанской психологии: от душевного убожества, от невежества – только шаг к диким выходкам, опасным для человечества.

Значительное место в фантастике занимают произведения, стремящиеся предугадать будущие открытия и изобретения, показать их результаты. Классический пример – «20 000 лье вод водой» Ж. Верна. Этот поджанр и в самом деле можно назвать «литературой научной мечты».

Один из старейших поджанров – «популяризаторская» фантастика. Здесь нет стремления заглянуть вперед. Фантастика используется для того, чтобы в яркой, занимательной форме изложить то, что уже известно. Таковы многочисленные произведения о встрече с вымершими животными.

Надо сказать и о таком интересном поджанре, как научно-фантастическая гипотеза. Тут фантастика непосредственно сближается с наукой. Гипотеза о том, что Тунгусский метеорит был марсианским космическим кораблем, выдвинута писателем А. Казанцевым. А примерно такого же порядка гипотеза об искусственном происхождении спутников Марса предложена ученым И. Шкловским.

У «гипотезного» поджанра есть свой антипод – фантастические приключения. Они относятся к фантастике так, как «Три мушкетера» к исторической литературе. Известно, что в романе А. Дюма исторические события, мягко говоря, изложены вольно. Приключенческая фантастика тоже имеет право на вольное обращение с наукой. Зато она обязана показать героев, которым захочется подражать. Обязана иметь острый, динамичный сюжет.

Оценивать фантастические произведения надо с позиций того поджанра, к которому относится то или иное произведение. Иначе говоря, социальная фантастика должна быть серьезной и глубокой, психологическая – открывать новое в человеке, приключенческая – интересной, юмористическая – остроумной и т. д.

Д-космолеты или М-космопланы?

Итак, фантастика включает разные поджанры, в каждом из которых – свое соотношение между наукой и фантастикой.

Если произведение имеет целью показать будущее космонавтики, писатель не может не считаться с мнением современной науки. А по этому мнению движение со сверхсветовой скоростью невозможно. Значит, надо учитывать, что на Земле (за время полета) пройдут десятки, сотни лет. Или же надо хотя бы с внешней убедительностью обосновать возможность полетов на сверхсветовой скорости.

В первых произведениях Стругацких («Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и т. д.) подробно описаны будущие фотонные звездолеты. Стругацкие очень добросовестно использовали имеющиеся научные соображения: фотонные ракеты получались «на научном уровне». В дальнейшем изменилась сама направленность творчества Стругацких. Их перестали интересовать будущие научно-технические свершения. В центре новых произведений – будущий человек, будущее общество. И о новых звездолетах, способных летать с какой угодно скоростью, сказано коротко: это, мол, Д-космолеты, использующие Д-принцип... Тут, конечно, нет никакой науки. Но читатель не протестует. Ну будут летать не с помощью Д-космолетов, а каких-нибудь М-космопланов. Какая разница? В данном случае главное – нарисованная Стругацкими картина коммунистического будущего.

Проблема взаимоотношений с наукой особенно важна для тех поджанров фантастики, которые занимаются предвидением будущих открытий и изобретений, выдвигают новые научно-фантастические гипотезы. Когда говорят «НАУЧНАЯ фантастика», чаще всего имеют в виду именно эти поджанры.

Казалось бы, уж здесь взаимосвязь науки и фантастики проста: чем «научнее», тем лучше. П. Аматуни говорит в своей статье, что симпатизирует тем писателям, которые «прежде чем браться за перо, в меру своих сил и возможностей изучают облюбованный ими раздел науки и советуются с учеными».

Представим себе такую ситуацию. Фантаст решил написать повесть о первой экспедиции на Марс. Внимательно изучив «облюбованный им раздел науки», он направился к ученым. «Каналы Марса? – сказал первый ученый. – Ну, это очень просто! По гипотезе Томбо каналы – это следы метеоритных ударов. А Клайд Томбо – большой авторитет. Он, между прочим, открыл планету Плутон». Второй ученый оказался сторонником гипотезы В. Д. Давыдова: «Какие там следы метеоритов, чепуха! Каналы, уважаемый писатель, это трещины в ледовой коре Марса. Вот таким путем». От третьего ученого, сторонника вулканической гипотезы, писатель слышит: «Вода на Марсе?! Ну, знаете ли, — это вне науки. Каналы – отложения вулканического плана». «Ничего подобного! — в один голос заявляют четвертый и пятый ученые. – Каналы созданы разумными существами». И тут же затевают между собой спор: живут ли сейчас на Марсе эти разумные существа или они вымерли лет эдак пятьсот миллионов назад...

Писатель-фантаст работает на переднем крае науки. Точнее – ПЕРЕД передним краем. Здесь нет общепризнанных гипотез, здесь все противоречиво, все меняется. Фантаст, если он хочет создать что-то дельное, должен думать самостоятельно. Это, конечно, не значит, что он может писать «с потолка». Нет, речь идет о другом. Фантаст должен критически сопоставлять имеющиеся научные данные и ИДТИ ДАЛЬШЕ, ВЫДВИГАТЬ НОВЫЕ ГИПОТЕЗЫ, НЕ БОЯТЬСЯ ГОВОРИТЬ О ПРИНЦИПИАЛЬНО НОВЫХ ИДЕЯХ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПОКАЗАТЬСЯ НЕОСУЩЕСТВИМЫМИ.

В одной из своих статей академик А. Н. Колмогоров говорит: «На современном этапе при этом не следует пренебрегать и построением «в запас» нескольких произвольных гипотез, как бы ни сближалась иногда такая деятельность ученого с построениями писателей-фантастов». Вдумайтесь в эти слова. Речь идет о том, что наиболее дальние гипотезы должны создаваться в науке теми же методами, какими они создаются в фантастике. И это вполне закономерно. Ученый и писатель, выдвигая дальние гипотезы, используют один и тот же метод – ФАНТАЗИЮ. Ученому помогает (а иногда мешает) лучшая информированность. Писателю помогает (а иногда мешает) большая способность к фантазированию. Шансы примерно равные.

Это, конечно, не значит, что писатель может работать, как ученый. Ведь мы говорим только об одной стороне работы ученого – о создании дальних гипотез. В современной науке дальнее «гипотезообразование» занимает еще очень скромное место. Быть может, со временем будут ученые, специализирующиеся на создании таких гипотез. Пока же ученые занимаются этим эпизодически и ошибаются ничуть не реже фантастов.

Как не парадоксально, но попытки с механической точностью следовать за гипотезами ученых зачастую оканчиваются неудачей. Можно привести такой пример. После того, как профессор И. Шкловский выдвинул гипотезу об искусственном происхождении спутников Марса, появились рассказы и повести, использующие эту идею. Вроде бы все хорошо: фантасты шли за учеными. Но вот в последнем номере «Астрономического журнала» опубликована статья, убедительно показывающая ошибочность гипотезы И. Шкловского. Оказывается, изменение орбит Фобоса и Деймоса объясняется световым давлением...

Надеюсь, что читатель поймет меня правильно. Я отнюдь не против «научности» в фантастике. Я лишь хочу сказать, что эту «научность» нельзя получить в готовом виде – из книг или разговоров с учеными. Этого просто мало! Нужна, так сказать, собственная мыслительная продукция.

В свое время А. М. Горький писал начинающему литератору И. А. Арамилеву «Бальзак за несколько десятков лет до того, как возникла гипотеза эманации психофизической энергии, уже писал в одной из своих книг о возможности такой эманации. Стриндберг первый указал на возможность добычи азота из воздуха, осуществленную почти через 20 лет после того. Вы говорите: «Писателю почти невозможно быть энциклопедистом». Если это ваше крепкое убеждение – бросьте писать, ибо убеждение это говорит, что Вы не способны или не хотите учиться. От литератора, к сожалению, не требуют, чтобы он был энциклопедистом, а надо, чтобы требовали. Писатель должен знать как можно больше, должен стоять на высоте современных ему научных знаний».

Можно привести множество примеров, когда сбывались самые, казалось бы, «невозможные» идеи фантастов. В комментариях к роману «Из пушки на луну» всегда объясняли: нельзя забросить пушечный снаряд в космос, Жюль Верн ошибся. И вот недавно журнал «За рубежом» сообщил: с помощью пушек успешно запускают в космос грузовые контейнеры, предполагают запускать спутники...

Писатель-фантаст, решивший застраховаться от упреков в «ненаучности», должен был уйти с переднего края науки в ее тыл, где все устоялось, окончательно прояснилось. Намного перспективнее другой путь – вперед, на разведку путей, которыми когда-нибудь пройдет наука. «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, — говорил Жюль Верн, – все это всегда будет ниже действительных возможностей. Настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения».

Нет права на ляпсусы

Писатель имеет право на самую смелую фантазию. Но у него нет права на ляпсусы — ошибки, вызванные верхоглядством, невежеством.

Мы говорим сейчас о соотношении фантастики и науки. Но хотелось бы подчеркнуть и чисто литературную сторону дела. У писателя нет права на художественную беспомощность, на бесцветный, стертый язык, но корявые фразы. А ведь сколько еще появляется произведений, пестрящих литературными огрехами! Вот, скажем, сборник «Падение сверхновой» М. Емцева и Е. Парнова. На первых же страницах читатель спотыкается о фразы такого типа: «Сквозь слезящиеся от напряжения глаза он увидел...» Как это – сквозь глаза?!

Самая интересная идея «не прозвучит», если она изложена коряво, безграмотно.

Фантастика завтра

Современная наука развивается так быстро, что фантастике все труднее и труднее оставаться «фантастичной». В самом деле, попробуйте вспомнить идею, которая поражала бы воображение, представлялась бы «чисто фантастической». Еще несколько лет назад таких идей было сотни. Теперь их стало намного меньше. Одни уже прочно перешли «в ведение» науки (гиперболоид, гипнопедия), другие переходят (поиски сигналов внеземных цивилизаций).

Дело не в том, что на смену одним фантастическим идеям должны прийти новые. Положение сложнее. Люди начали понимать: наука сможет осуществить все, абсолютно все! Фантастика теряет свое основное свойство – способность удивлять. Уже не важно, какие именно открытия будут сделаны. Важно — что из этого получится. Оттесняя другие поджанры, на авансцену выходит социальная фантастика.

Вот, например, проблема долголетия. Средняя продолжительность жизни человека быстро растет. Можно написать рассказ или повесть об открытии, позволившем продлить жизнь человека до 200- 300 лет. Здесь почти не будет фантастики: никто не сомневается, что медицина — чуть раньше или чуть позже – добьется долголетия человека. И вот тут, после этого возникают волнующие проблемы. Какой будет жизнь человека, ставшего почти бессмертным? Что изменится в самом человеке и в отношениях между людьми?

Фантастика, посвященная коммунистическому обществу будущего, справедливо пользуется наибольшим вниманием читателей. К сожалению, таких произведений очень мало.

Я уверена, что в ближайшие годы главной темой советской фантастики станет коммунистическое будущее, ведь оно не за горами.

Отшумят споры о соотношении между фантастикой и наукой. На смену им придут новые споры – о человеке и обществе будущего.

Что ж, в спорах рождается истина.

В. ЖУРАВЛЕВА

Обе статьи — «Рожденный прогрессом...» В. ЛУКЬЯНИНА и «Фантастика и подросток» Юрия КОТЛЯРА есть в «Истории фэндома» Юрия ЗУБАКИНА, и я их не буду дублировать. Один из первых публичных отпоров им дал Всеволод РЕВИЧ, подготовив сразу же после публикации ЛУКЬЯНИНА в 5-м номере журнала «Москва», свой ответ ему. Вот как написал об этом в письме брату от 24 июня 1964 года Аркадий СТРУГАЦКИЙ:

— Дорогой Боб!

Обрадовал тут нас Ревич. Он написал статью в ответ Лукьянину очень хлесткую, уловил его в массе ошибок и благоглупостей. Статья, возможно, пойдет в следующий четверг в Лит. Газете.

В примечании к этому письму в книге «Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963–1966 гг.» сказано, что «статья РЕВИЧА опубликована лишь в апреле следующего года: РЕВИЧ В. Художественная «душа» и научные «рефлексы» // Молодая гвардия (М.). — 1965.— № 4».

Но это ошибка (в томе 8 полного 33-томного собрания сочинений А. и Б. СТРУГАЦКИХ она уже исправлена). «Душа» и «рефлексы» — совсем другая статья, где РЕВИЧ отвечает уже и ЛУКЬЯНИНУ и КОТЛЯРУ. Она тоже есть в «Истории фэндома» Юрия ЗУБАКИНА. А то, о чем сообщает Аркадий СТРУГАЦКИЙ, действительно было опубликовано в «Литературной газете» 2 июля. И ее в публичном доступе нет. Поэтому я ее ниже и представляю.

Всеволод РЕВИЧ. Рожденная поспешностью...

Может, зря, В. Лукьянин, автор статьи «Рожденный прогрессом...» (журнал «Москва», № 5) не послушался друзей-критиков, которые «зачастую и сами фантастику не читают и другим не советуют», может, и не надо было ему столь отважно идти против течения: «Я все-таки (все-таки! Подумать только! – В. Р.) «продолжаю читать научно-фантастические произведения и все, что о них написано, пытаюсь понять, почему же так много сейчас их пишется...»

Конечно, если человек наложил на себя такую суровую епитимью, то удивительно ли, что при чтении пятой книжки им овладевает дурное настроение, к пятнадцатой он уже не вполне понимает прочитанное, а на двадцать пятой в углах начинают мерещиться зеленые чертики всевозможных ошибок...

В начале статьи В. Лукьянин дает определение: «Научно-фантастическая литература — это литература научной мечты. Иными словами, это научно-художественная литература, предметом которой является в основном не сегодняшний день науки, а научные гипотезы, наука и техника завтрашнего дня, как она мыслится сейчас». Определение – вещь нужная и полезная, в нем не грех и шесть раз повторить слово «наука», было бы только оно верным и полным. Но, во-первых, в это определение не вошла «человековедческая» сторона. Фантастика никогда бы не имела такой огромной аудитории, если бы она была сродни той «утилитарной», воспевающей подъемные краны литературе, о которой писал Н. Рыленков в прошлом номере «Литературной газеты». А ведь именно к этому толкают ее подобные определения. Фантастика всегда была, есть и будет полноправной частью художественной литературы (а не каким не «гибридом», как ее называет В. Лукьянин), потому что в ней нас не столько интересует оправданность научно-технических гипотез, а то, как ведут себя люди в предлагаемых необычных обстоятельствах, какие новые нравственные черты у них проявляются. Во-вторых, дорожным знаком «научная мечта» критик преграждает доступ в фантастику всем произведениям, которые непосредственно, самим сюжетом, не раскрывают идеалов их авторов.

Вспомним наудачу: «Война миров» Уэллса, «Атавия Проксима» Л. Лагина, «Пылающий остров» А. Казанцева, «Звездные дневники Ийона Тихого» Ст. Лема, «451° по Фаренгейту» Р. Бредбери и т. д. Можно ли сказать, что в этих книгах воплощены научные мечты их авторов? Какие уж тут мечты! Многообразная живая литература не хочет влезать в отведенные ей узкие рамки.

В. Лукьянин сам чувствует неувязки, и вот он начинает всячески дополнять и развивать свое определение, так и не сведя концы с концами.

Например, он утверждает: «Мы вправе говорить об определенном расширении границ искусства под влиянием научно-технического прогресса. Научные проблемы становятся достоянием искусства. Физика становится лирикой». Но не следует волноваться, основы эстетики остались непоколебленными, на их защиту грудью встал сам В. Лукьянин: «Научные гипотезы и технические изобретения, как бы интересны они ни были, сами по себе не могут быть предметом искусства». Так все-таки — «становятся» или «не могут»?

Для иллюстрации своих размышлений В. Лукьянин привлекает имена Жюля Верна и Уэллса. С Жюлем Верном он еще кое-как справляется, но, подойдя к Уэллсу, оказывается в глухом тупике. Ему сразу же приходится ввести новый термин «социально-философская фантастика». Что же это такое, и в каких она состоит отношениях с той фантастикой, которую В. Лукьянин называет научной? Ответа на это вопрос мы не получаем.

Но не будем углубляться в теорию, нас сейчас интересует не столько Жюль Верн и Уэллс, сколько современная советская фантастика, которая успешно развивается и пользуется большой любовью и признанием читателей. В. Лукьянин, опираясь на свои путанные теоретические выкладки, устроил против нее настоящий поход.

Методика критического анализа, примененного В. Лукьяниным, не отличается новизной. Из того или иного произведения выбираются один-два эпизода, одна-две цитаты и на этом основании делаются далеко идущие выводы.

Берется, к примеру, один из рассказов Анатолия Днепрова «Суэма». В. Лукьянин находит в рассказе «совершенно ненаучные измышления, основанные на абсолютизации возможностей кибернетики». Слова-то какие! Что же случилось? Оказывается, А. Днепров придумал такую кибернетическую машину, которая может вести самостоятельные научные исследования. (Это не ахти какое открытие для фантастики, но стоит напомнить что «Суэма» — один из первых «кибернетических» рассказов в советской литературе.) Оставаясь при всех своих феноменальных способностях все же машиной, Суэма в конце концов приходит к решению, что ей необходимо исследовать своего создателя со скальпелем в «руках». Если мы вспомним хотя бы не столь давнюю дискуссию по кибернетике в «Литературной газете», то увидим, что мысли о принципиальной возможности создания «думающих» машин высказывались вполне авторитетными учеными. Не будем сейчас спорить, правы они или не правы и в какой степени это возможно. Но если ученые позволяют себе выдвигать подобные гипотезы всерьез, то почему надо запрещать фантасту высказать и свои предположения?

Фантастика тут же прекратила бы существование, если бы у нее было отнято право «абсолютизировать возможности», еще только-только намечающиеся в науке и в жизни. На то она и фантастика. А если мы согласимся с В. Лукьяниным и примемся развешивать ярлыки «ненаучно» на всем еще окончательно не решенном, то наша фантастика будет отброшена к той самой «теории ближнего прицела», о которой иронически отзывается он сам.

Чтобы разгромить «ненаучного» Днепрова, в ход пущена тяжелая артиллерия классики. «Суэме» противопоставлена знаменитая пьеса К. Чапека, в которой, как известно, роботы тоже восстают против людей. (К сведению В. Лукьянина: пьеса называется не «R.V.R.», что напоминает заголовок рассказа Гайдара, а «R.U.R.» — «Россумские Универсальные Роботы»). Но при чем здесь Чапек? Чапек писал антикапиталистический памфлет, его нисколько не волновали проблемы кибернетики. Какой смысл в сближении произведений, далеких по своему основному замыслу?

В отличие от «Суэмы» критика романа Ариадны Громовой «Поединок с собой» лапидарна – только одна фраза: «Фантастические люди-чудовища профессора Лорана держат в страхе своего создателя и его домочадцев с первой до последней страницы, пока наконец не убивают его, погибнув при этом и сами». Совершенно верно, все именно так и происходит в романе. В. Лукьянин не заметил только одной детали: «Поединок с собой» как раз и направлен против экспериментов подобного рода, против аполитичности в науке, в самом романе содержится критика буржуазных ученых-одиночек, не желающих задуматься над возможными результатами своих открытий. Ведь точно такой же фразой можно с такой же легкостью «разделаться» и с Чапеком: у него-то роботы уничтожают не одну лабораторию, а все человечество.

Не потрачено много места и на Геннадия Гора: тоже «ненаучен». Одна цитата – и ликвидируется повесть А. и Б. Стругацких «Извне». Два эпизода, три цитаты – и сходная участь постигает их же «Стажеров». Неужели же в творчестве братьев Стругацких, А. Днепрова, Г. Гора, А. Громовой и других советских писателей-фантастов нет ничего – ну, даже ни полстолечка – такого, что можно было бы поддержать, — выделить сильные стороны в их произведениях, посоветовать, на что следует ориентироваться? Неужели же все так безнадежно плохо?

Еще несколько очень любопытных упреков походя бросает В. Лукьянин. Ему не нравится, что героям нашей фантастики не все легко дается, что они вынуждены, как говорят, преодолевать трудности. Это логично: раз фантастика — «мечта», то какой дурак будет мечтать о трудностях и конфликтах. Давайте рисовать высокохудожественные буколики! В. Лукьянин так и пишет: «Если уж автор и покажет работу героев, так это непременно героическая работа, преодоление трудностей. Иногда герои даже гибнут, но чаще переносят все мужественно и даже с юмором». Все ее (советской фантастической литературы. – В. Р.) герои – это именно герои. Их знает вся Земля (солнечная система, вселенная), они на короткую ногу с членами правительства, им при жизни воздвигают памятники. Будут ли в те фантастические времена рядовые труженики?..»

Во-первых, без малейших усилий можно назвать десятки произведений, в которых действуют эти самые «рядовые труженики». Но главное в другом. Критик называет «странной особенностью» стремление советских фантастов изображать своих героев героями. Не будем искать другого эпитета, поистине странно услышать подобный упрек. Наши фантасты стараются утверждать героизм, мужество, как привычное поведение людей коммунистического завтра, справедливо считая, что эти качества будут расти и усиливаться. И это плохо?

(Конечно, не все, что критикует В. Лукьянин, мы собираемся защищать. В числе прочих он называет действительно слабые книги, и действительно неудачные эпизоды. Но в этом случае анализ остается не менее поверхностным.)

А все же хоть что-нибудь есть, что понравилось бы В. Лукьянину? Есть. Один роман – «Туманность Андромеды» — пример ставший хрестоматийным, два памфлета Л. Лагина, один шутливый рассказ А. Глебова и один тоненький сборник космических легенд Г. Альтова. Больше ничего. Кстати, если уж быть последовательным, то, очевидно, свою позицию критику следовало бы назвать по-другому, иначе остается неясным: что же рождено прогрессом – сплошные ошибки и неудачи?

Даже от автора обзорной статьи требовать упоминания всех произведений бессмысленно. Но странное (любимое словечко В. Лукьянина!) обстоятельство. Он в основном ссылается на вещи пяти-семилетней давности и проходит мимо большинства наиболее заметных новинок.

Доказательства? Пожалуйста: «Путешествие длиной в век» Владимира Тендрякова, интересное уже прежде всего именем автора, повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству» и «Далекая Радуга», роман Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Экипаж «Меконга» (кстати сказать, о «рядовых» тружениках и вполне земных проблемах, вроде транспортировки нефти), остроумные рассказы И. Варшавского...

Нарисовав столь безотрадную картину, В. Лукьянин наносит последний мазок: наши фантасты заимствуют-де «мотивы» из произведений буржуазных писателей.

В частности, он пишет: «Прогрессивный французский критик Жан Вердье высказал однажды такую мысль: наука едина, отсюда и общие черты в творчестве фантастов разных стран. Свой вывод критик основывает на тематическом сходстве произведений советской и американской научной фантастики. Можно ли согласиться с таким мнением?» «Никогда!» — грозно восклицает В. Лукьянин, очевидно искренне считая, что закрывает собой брешь, через которую просачивается буржуазная идеология. Но сигнал тревоги – дело весьма ответственное, и, прежде, чем разбить стекло и нажать кнопку, стоит еще раз внимательно посмотреть: а есть ли опасность? Не плод ли она чрезмерной торопливости и некоторого недопонимания сути дела? «Тематическое сходство» и «идейная направленность» — это далеко не одно и то же. Да, в произведениях и американских и советских фантастов герои летают на ракетах, вступают в борьбу с враждебным космосом (да, с враждебным – космос не Черноморское побережье), создают невиданные машины, разговаривают с умными роботами... Но все дело в том, во имя чего это делается, какая философия за этими темами скрывается. И уж если В. Лукьянин усомнился в том, что идейная направленность книг советских фантастов даже и в каких-то отдельных проявлениях полярна направленности американских произведений, то в обоснование этого обвинения нужны, право же, аргументы повесомее и анализ поглубже.

В свое время Буало дал королям мудрый совет: «Героем можно быть и не опустошая земель». Так вот, можно быть очень требовательным критиком и не утраивая критических «разносов». Пользы от этого – ни на грош.

Всеволод РЕВИЧ.

«Литературная газета» № 78 от 2 июля 1964 года, стр. 2.

P.S. Вот что пишет в октябре 1964 года о статьях КОТЛЯРА и ЛУКЬЯНИНА Борис СТРУГАЦКИЙ в черновике письма Генриху АЛЬТОВУ, который он написал по просьбе Аркадия:

— И наконец, о критиках. Надо Вам сказать, что мы чрезвычайно далеки от мысли ставить рядом с Вами гражданина Котляра (который недавно задумчиво осведомился у одного нашего общего знакомого: «А не кажется ли тебе, что советская фантастика перестала быть русской?», за что и был выгнан вон). Морально уничтожать надлежит не тех, кто ругает за дело, а тех, кто халтурит, и тех, кто не понимает, о чем пишет, потому что ему все равно о чем писать (вроде Лукьянина). Вы пока не относитесь ни к той, ни к другой категории. Вы та самая щука, которая необходима в нашем пруду, чтобы не дремал карась-фантаст. Но есть у Вас один чертовски опасный недостаток — НЕТЕРПИМОСТЬ. И проистекающий от нетерпимости фанатизм в суждениях. Валяйте, громите, рубите, грызите наши кости, но, ради бога, будьте осмотрительнее и не опустошите пруд.

В споре, возникшем между Г. Альтовым («А будет хуже...», «Литературная газета» от 27 февраля) и А. Громовой, поддержанной шестью московскими писателями-фантастами («Нет, будет лучше!», «Литературная газета» от 5 марта), подавляющее число читателей стоит на стороне последних. «Появление журнала, полностью отдающего свои страницы научной фантастике, в настоящее время стало насущной необходимостью», — так считают доктор технических наук И. Богуславский, инженер С. Никитин, аспирант МАИ В. Соколов. К этим товарищам присоединяются учитель истории М. Горбунов из Рязанской области, солдат Г. Николаев из Североморска, слесарь Л. Трофимов из Новокузнецка, Ю. Смильгявичус из города Тутувенай, Г. Клюшин из Запорожья, Л. Загреба из Выборга и многие другие.

В основном доводы читателей совпадают с утверждением авторов статьи «Нет, будет лучше!». Но пишущие в редакцию серьезно расширили круг произведений, упоминаемых в разговоре, высказали новые интересные мысли. Так, многие из них предлагают вспомнить опыт довоенных изданий типа «Всемирного следопыта». Сотрудник Одесского института имени В. П. Филатова Е. Шаер вносит и такое предложение: «Возможно, что не следует ограничиваться изданием журнала, а в ближайшее время подготовить подписное издание «Избранная фантастика», в которое вошли бы лучшие произведения советских и зарубежных писателей». Б. Погорелов, живущий в Белгороде на улице Ю. Гагарина, предлагает назвать такой журнал «Мечтатель».

Есть читатели, которые разделяют точку зрения Г. Альтова, например М. Смирнова из Москвы, ленинградец В. Смолькин, члены клуба любителей фантастики при Доме Детской книги И. Васильев, А. Великович. Они обращают основное внимание на то, что надо более строго отбирать произведения для публикации, предъявлять высокую требовательность к писателям, решительно отказаться от пресловутой «скидки на жанр». В целом эти соображения разделяются всеми читателями, но при «заочном голосовании» большинство голосов подано ЗА журнал.

«Литературная газета» № 37 от 26 марта 1964 года, стр. 3.

Г. Альтов активно работает в области фантастики, и мы считали, что его не может не заботить судьба этого жанра. Но, прочитав его статью, можно подумать, что он в этом деле — человек посторонний и весьма недружелюбно настроенный. Не знаем, что именно побудило Г. Альтова написать такого рода статью, но он допускает чересчур много неточностей.

«Солидные журналы не так уж (?) чураются фантастики», — говорит Г. Альтов. И в доказательство ссылается на «Звезду» и «Неву», которые якобы «щедро печатают фантастику». «Звезда», насколько нам известно, опубликовала лишь повести Г. Гора да небольшую подборку коротких рассказов И. Варшавского. И это всё, если не считать произведений Ст. Лема, которые не имеют прямого отношения к советской фантастике. «Нева» за время своего существования напечатана роман Ю. и С. Сафроновых «Внуки наших внуков» и «Лунную дорогу» А. Казанцева. Так же обстоит дело и в «Молодой гвардии»: две-три вещи научных фантастов за все годы существования журнала, преимущественно невысоких по качеству. Дюжина рассказов и повестей в «солидных» журналах за долгие годы — вот и вся щедрость, которая умиляет Г. Альтова. Кстати, в упомянутой им статье Е. Брандиса и В. Дмитревского, опубликованной в журнале «Коммунист», прямо указывается: «Толстые литературные журналы, как правило, вообще пренебрегают этим жанром».

Что же касается «тонких» журналов («Знание — сила», «Техника — молодежи» и т. п.), а также альманахов, выходящих раз в год, а то и реже (к тому же печатающих по преимуществу приключения и путешествия), то Г. Альтов должен был бы знать, как невелики возможности этих изданий в смысле публикации фантастики, при всем желании их руководства.

Забавно выглядит замечание Г. Альтова насчет того, что общий объем опубликованных за прошлый год произведений научной фантастики «раз в 50 превышает объем "Аэлиты"». Разумеется, превышает, и очень возможно, что даже в пятьдесят раз. Что ж из этого следует? А на пожелание «дать хоть раз в пять лет одну вещь, подобную "Аэлите"», вообще очень трудно ответить. Скажите поэтам: дайте, мол, хоть раз в пять лет вещь, подобную, ну, скажем, «Двенадцати» Блока. Или потребуйте от прозаиков, чтобы они за тот же отрезок времени выдавали вещь, подобную, к примеру, «Даме с собачкой». И при этом добавьте, что общий объем их произведений за истекший год во много-много раз превышает объем названных образцов. Вот и пускай крутятся и доказывают, что, мол, Блок или Чехов, конечно, классики, и дотянули ли мы до них, не знаем, но время идет вперед, и есть новые, интересные, заслуживающие серьезного разговора вещи... Всегда можно посмотреть на них свысока и сказать: нет, это всё разговорчики, а «Двенадцати»-то вы, братцы, так и не написали, признайтесь?

Можно «добить» прозаиков, поэтов, драматургов (кого угодно!) и другим приемом, использованным Г. Альтовым. Вы говорите: есть у нас хорошая проза, есть талантливые стихи? А мы отвечаем: ничего подобного. Можем привести доказательства: одна и та же повесть (поэма, рассказ) была напечатана в журнале, а потом вышла отдельной книгой. Если это вещь хорошая, мы скажем так: это потому, что хороших вещей уж очень мало. Если плохая: потому, что «дефицит отчасти восполняется произведениями явно недоброкачественными». А уж если два издательства выпускает одну и ту же книгу, то налицо кризис жанра и следует призадуматься: а не закрыть ли парочку журналов?

В таком духе написана вся статья Г. Альтова. Найдя, что произведения Ал. Шалимова (о котором, кстати, говорилось и в статье А. Громовой) подражательны и что два рассказа двух малоизвестных авторов очень похожи друг на друга, Г. Альтов делает вывод о катастрофическом положении во всей научно-фантастической литературе. Можно подумать, что Г. Альтов читает фантастику очень редко, совершенно случайно и не пытается в ней по-настоящему разобраться. Прочел он книгу С. Гансовского — и тоже постарался пристегнуть ее к тезису о «повторении пройденного». С. Гансовский действительно включил в эту книгу первый свой рассказ, «Шаги в неизвестное», где развивается идея уэллсовского «Новейшего ускорителя» — хоть и в совершенно других условиях, с другим поворотом сюжета. Но это никому не дает права опорочивать всё творчество С. Гансовского. К тому же искать сходство в «Новой сигнальной» с рассказом Г. Уэллса «Поразительный случай с глазами Дэвидсона» — всё равно, что объявить: мол, «Спутники» В. Пановой — это «переигранная» «Анна Каренина», ведь там тоже поезд!

Несколько слов о еще одном тезисе статьи: о том, что журнал научной фантастики уже существует — это «Искатель». Г. Альтов спрашивает: «Разве что-нибудь изменится, если «Искатель» будет выходить ежемесячно?» Отвечаем: ничего не изменится. «Искатель» прежде всего не занимается специально фантастикой. В некоторых номерах его (например, в 6-м за 1963 г.) нет ни строчки фантастики. К тому же объем его слишком мал, в «Искателе» нельзя публиковать повесть иначе, как в искалеченном виде (даже рассказы там идут обычно «в сокращенном варианте»). Ни о какой мало-мальски серьезной критике и речи быть не может, — для нее нет места.

Но главное — в другом. Будущий журнал (или альманах), о котором шла речь в статье А. Громовой, должен возглавляться людьми, знающими и любящими фантастику, заинтересованными в развитии жанра. Что толку, если некоторые журналы время от времени публикуют фантастику, чтобы поднять свой тираж? При отсутствии правильных критериев отбора в их поле зрения почти неизбежно попадают зачастую случайные вещи. Можно сколько угодно ругать редакцию того или иного журнала за нетребовательность; а из чего можно сейчас исходить, предъявляя требования к фантастике, кроме как из вкусовых оценок? Ведь, повторяем, нет теории жанра, нет серьезной, квалифицированной критики. Пишущим эти строки известны еще не опубликованные острые проблемные статьи по фантастике; известны и смелые, интересные замыслы будущих работ; для них нужна реальная трибуна, а не мифические «неиспользованные площади».

Процитируем Г. Альтова еще раз и на этом закончим: «Журнал (в этом его суть) должен вмещать все жанры». Правильно! Журнал, о котором мы мечтаем, должен вмещать романы с продолжением, повести и рассказы, стихи и поэмы, пьесы и киносценарии, публицистику и критику. В нем могут быть и иллюстрации, и рисунки, фотографии, кадры из кинофильмов, цветные вкладки с репродукцией картин, — ведь научная фантастика существует и в кино, и в живописи. И всё это вполне реально, для всех разделов этого журнала, пока не существующего, пока не получившего имени. Есть полноценный материал и есть надежные резервы для постоянного пополнения этого материала. Есть люди, которые хотят и умеют работать. Есть громадная читательская аудитория, которая с нетерпением ждет такого журнала.

В противовес Г. Альтову мы настроены оптимистически. Мы верим: будет лучше! И, надо надеяться, в ближайшее время. Журнал научной фантастики возникнет и будет жить!

А. Днепров, М. Емцев, И. Ефремов, Е. Парнов, А. Стругацкий, Б. Стругацкий.

«Литературная газета» № 28 от 5 марта 1964 года, стр. 3.

P.S. ИЗ ПИСЬМА АРКАДИЯ СТРУГАЦКОГО БРАТУ, 18 ФЕВРАЛЯ 1964, М. — Л.

Дорогой Борик.

Не знаю толком, с чего начать, поэтому просто расскажу по порядку, по мере памяти своей и в последовательности временной, от моего приезда по сию пору.

Приехал в субботу. Позвонила Ариадна и попросила зайти. У нее я обнаружил оттиск статьи Альтова, доказывающей, что специальный орган для фантастики не нужен. Проект ответа на эту статью написал Джереми, но плохо. Ариадна взялась за дело сама. Предполагалось, что статья Альтова и ответ на нее опубликуются в одном номере. Договорились с Ариадной, что она закончит и перепечатает статью и пришлет ко мне с верным человеком на другой день. В воскресенье верный человек пришел. Это студент ВГИКа или какой-то другой системы, без пяти минут режиссер. Он принес статью, мы поговорили о фантастике в кино. У него есть группа знакомых, жаждущих ставить фантастику, они хотят встретиться с нами и поговорить. Вечером я поехал к Ефремову. Поговорили, я подал ему оттиск Альтова и наш ответ. Прочитав Альтова, Ефремов сказал: «Л-либо д-дурак, либо п-п-провокатор». Затем прочитал статью нашу, сделал кое-какие поправки и подписал, сказавши однако, что если дискуссия в Литературке будет заключаться выступлением не в нашу пользу, тогда лучше его подпись снять и дать ему возможность выпустить последний залп — в той же Литературке или «Известиях».

Неизвестные СТРУГАЦКИЕ: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г.

Мало?

Что ж, есть тонкие журналы: «Смена», «Знание – сила», «Наука и жизнь», «Техника – молодежи». Есть объемистые альманахи: «Мир приключений», «На суше и на море», есть ежегодники издательства «Молодая гвардия». Кроме того, сборники научно-фантастических произведений выходят в Лениздате, в издательстве «Знание».

По самым скромным подсчетам, в 1963 году только центральные издательства и редакции опубликовали научно-фантастические произведения, общий объем которых раз в 50 превышает объем «Аэлиты» А. Толстого. Невольно вспоминается пожелание академика Л. Арцимовича: дайте читателям хотя бы раз в пять лет одну вещь, подобную «Аэлите»...

В сущности, фантастический журнал есть, — я имею в виду «Искатель». То хорошее, что появилось в «Искателе» за все время его существования, легко можно было бы уместить в одной тоненькой книжке. Остальное — откровенно беспомощные произведения, не дотягивающие до профессионального минимума. Разве что-нибудь изменится, если «Искатель» будет выходить ежемесячно?

Обосновывая необходимость отдельного фантастического журнала, А. Громова говорит, что писателям это «позарез нужно – негде печататься». Так ли уж «позарез»?

На «фронте» фантастики спрос (издательств и редакций) намного превышает доброкачественные предложения. Дефицит отчасти восполняется произведениями недоброкачественными. Я говорю «отчасти», ибо не все издатели и редакторы согласны делать скидку на жанр. Взять хотя бы журнал «Знание – сила», у которого старые и добрые традиции дружбы с фантастикой. В 1959 – 1961 годах журнал ежегодно печатал повесть и полтора-два десятка рассказов. Был специальный номер, все страницы которого занимала фантастика. А вот в 1963 году фантастики в журнале стало в 6 – 7 раз меньше.

Журнал может вместо плохой фантастики дать хорошие научно-популярные статьи. Издательства, выпускающие ежегодники и альманахи, не имеют этой возможности. Им приходится снижать требования, печатать одни и те же вещи. Возьмем, например упоминаемый в статье А. Громовой сборник «Новая сигнальная» (издательство «Знание»). Рассказ С. Гансовского, давший название сборнику, уже публиковался в книге С. Гансовского «Шаги в неизвестное» (Детгиз, 1963).

Многократное и одновременное «прокручивание» фантастики стало нормой. Рассказ И. Росоховатского «Встреча в пустыне» после опубликования в журнале появился почти одновременно в трех сборниках: «Загадка «Акулы» (Амурское книжное издательство), «Встреча во времени» (издательство «Молодь»), «В мире фантастики и приключений» (Лениздат). Повесть Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Черный столб», занимающая большую часть одноименного сборника издательства «Знание», одновременно опубликована в сборнике «Фантастика 1963 год» (издательство «Молодая гвардия»). В статье А. Громовой говорится, что «Черный столб» написан на «среднем» уровне. Два московских издательства чуть ли не в один день выпустили массовыми тиражами одну и ту же «среднюю» повесть. Как согласуется это с утверждением, что фантастике «позарез» нужно место?..

Хорошей фантастики мало. Больше того, не хватает даже фантастики «средней» (точнее – посредственной). Где уж тут говорить о журнале, который «позарез» нужен писателям-фантастам. Простая арифметика: создание такого журнала только на 6 – 8 процентов увеличит «жилплощадь», предоставляемую сейчас фантастике и используемую писателями не полностью и, как бы это помягче сказать, с не очень высоким коэффициентом полезного действия.

Многие ли научно-фантастические произведения, вышедшие за последние два-три года, можно представить себе, скажем, на страницах «академического» толстого журнала? Чрезвычайно мало. Бросается в глаза другое: бесконечные «вариации» на давно отработанные сюжеты, эпидемия «переигрывания» старых научно-фантастических идей. Создаются такие «вариации» по несложному рецепту. Берется какой-нибудь старый рассказ, действие переносится в будущее, подновляется терминология, а затем... все разыгрывается заново. Показательна в этом отношении книга С. Гансовского «Шаги в неизвестное». Рассказ, по которому названа книга, представляет собой откровенную «вариацию» на тему уэллсовского «Новейшего ускорителя». Рассказ «Новая сигнальная» — «переигранная» новелла Уэллса «Поразительный случай с глазами Дэвидсона». «Морские пираты» Уэллса повторены С. Гансовским в «Стальной змее».

Иногда повторяют старых писателей. Так, повесть А. Шалимова «Охотники за динозаврами» — упрощенная копия «Затерянного мира» А. Конан-Дойля. Иногда копируют современных авторов. Например, рассказ Ю. Сушкова «Призрак с Плутона» повторяет ранее опубликованный в «Комсомольской правде» рассказ Д. Биленкина «Гость из времени».

Эпидемия «вариаций» и «переигрываний» опять-таки вызвана повышенным спросом на фантастику: позарез нужна фантастика, а ее мало. И «служба самоконтроля» (важнейшая в творческом хозяйстве писателя) резко снижает требовательность. Редакторы охотно отмеривают скидку на жанр. Критики пишут: «Пусть не все его рассказы совершенны, избранные им ситуации иногда надуманны, а героям иной раз не хватает живых черт; важно, что его творчество пронизано современностью, что он приковывает интерес читателя к самым жгучим проблемам сегодняшней науки». Это, к сожалению, не пародия: так пишет К. Андреев в послесловии к сборнику рассказов И. Росоховатского «Загадка «Акулы».

Отдельный научно-фантастический журнал, по мнению А. Громовой, даст трибуну серьезной, квалифицированной критике. Но разве дело в нехватке места?! Критические статьи о фантастике печатаются (и довольно часто) почти во всех «толстых» журналах. Только что напечатана большая статья Е. Брандиса и Вл. Дмитревского в журнале «Коммунист»: авторы рассматривают вопросы развития современной научной фантастики, устанавливая принципиальное различие в идеологической направленности творчества советских и буржуазных фантастов. Выходят книги, серьезно и квалифицированно анализирующие творчество писателей-фантастов. Издательство «Советский писатель» порадовало любителей фантастики интересной книгой «Через горы времени» тех же авторов. Недавно вышли «Жюль Верн» Е. Брандиса, «Герберт Уэллс» Ю. Кагарлицкого.

У критики есть большие неиспользуемые площади в «Искателе», журналах «Наука и жизнь» и «Знание – сила», в многочисленных альманахах, сборниках, ежегодниках. Таким образом, здесь дело тоже не в создании «своего» журнала.

Могут спросить: но ведь хуже от лишнего журнала не будет?

Будет хуже!

Создание такого журнала усилит обособленность фантастики, укрепит ограду, отделяющую фантастику от художественной литературы. В конечно счете, это приведет к усилению потока слабых произведений. Ведь самый факт появления отдельного журнала уже будет признанием неполноценности научной фантастики! Никому в голову не придет требовать по журналу для каждого жанра. Журнал (в этом его суть) должен вмещать все жанры. В том числе и хорошую фантастику.

Главные темы советской научной фантастики – будущее человечества, коммунистическое общество, преобразование вселенной. С каждым годом эти темы становятся все более важными для литературы вообще. Не обособляться, не отгораживаться, а поднимать мастерство и требовательность к себе – вот что нужно сейчас писателям-фантастам.

Баку.

«Литературная газета» № 25 от 27 февраля 1964 года, стр.3.