Читать иностранцев, пишущих об истории России – всегда очень интересно и познавательно. Они всегда смотрят на историю нашей страны с другого. Непривычного угла, и в их сочинениях можно найти немало интересного (это касается даже русофобов вроде Ричарда Пайпса). Среди работ европейских и американских русистов не так много пропаганды – в конце концов, и себя на родине, и в нашей стране эти сочинения прочитают очень немногие. Часто это труды людей, искренне увлечённых Россией, любящих русскую культуру, и пытающихся понять её вопреки Тютчеву. Хотя, само собой, это взгляд несколько другой культуры, с иными параметрами ценностей и набором «символов» сознания.

Советологи – тема вообще отдельная. Эпоха «социализма» — насквозь мифологизирована, особенно у нас, это terra incognita. В ней многие жили, но кто осмысливал? А можно ли поручиться на свою память? Это вопрос. Зарубежный опыт в этом плане особенно ценен – на стыке двух культур изучение России даёт интересные плоды. Роберт В. Даниелс (1929-2010) – один из таких специалистов. Причём это – именно историк, пытающийся осмыслить возникновение Советской России, революцию, её породившей (политологию – «кремленологию» Даниелс без стеснения называет «оккультной наукой»). Его основными трудами являются «The Conscience of the Revolution» (1960) и «Red October» (1967), где как раз разбираются вопросы становления советской власти.

Отсюда же исходит и известный перекос «The Rise and Fall of Communism in Russia» (2007) — она методологически построена вокруг концепции «революции». То есть – рассмотрение этапов развития революционных идей и их соотношения с реальностью. Работа состоит из 36 очерков, написанных в разные годы, в разные издания, переработанные специально для этой книги. Поэтому в исследовании существует определённый методологический разрыв – описывается формирование идеологии, партии и госаппарата вплоть до середины 30-х, позже к этой теме автор возвращается, описывая эпоху «Перестройки». Между ними – несколько достаточно пространных очерков об эпохе Хрущева и Брежнева, впрочем, и здесь есть свои интересные моменты (характеристика Хрущёва в его «оттепельной» политике).

Итак, концепция? Видимо, идя вслед за классиком Ключевским, автор выдвинул три опорные точки истории СССР – «Революция, Модернизация, Социализм». С Революцией всё ясно – это понятие проходит через всю историю XX века, с Модернизацией – тоже, в конце концов, в этом суть сталинской эпохи. С Социализмом, конечно, сложнее – понятие очень расплывчатое и неопределённое (ни один из знакомых мне молодых членов и кандидатов в члены КПРФ не в состоянии внятно описать объект своей Веры). Даниелс, впрочем, исходит из широкого определения Эмиля Дюркгейма, интерпретирующего Социализм как доктрину, в которой экономические функции завязаны с руководящими центрами общества, и всё становится на свои места.

Автор начинает от истоков, объясняя разницу между революционными идеями Маркса и Ленина, и, описывая идеологические извороты последнего, твёрдо причисляет его к русской революционной традиции. Так как Даниелс сосредотачивается на идеологии, он описывает Октябрьскую революцию в контексте истории этого явления, «идеальным типом» здесь служит ВФР. Согласно концепции автора, это революция – весьма нетипична, поскольку «Термидор», отчасти, был спровоцирован процессами сверху, в частности – политикой НЭПа.

В том же самом контексте Даниэлс описывает и идейные течения последующих лет, особенное внимание уделяя мировоззрению Троцкого, который был самым «революционным» из всех лидеров большевиков. Дальнейшую эволюцию автор описывает так: Сталин, поборов поочерёдно партийную оппозицию Троцкого, Зиновьева, Каменева, а позже – Бухарина, взял на вооружение многие основные постулаты этих течений. Из них он мастерски сформировал догматическую «революционную» идеологию строительства социализма. На практике, как считает Даниелс, Сталин полностью действовал в лоне всё той же самой русской монархической традиции, возрождая Империю, с укреплением вертикали власти и администрированием субъектов, лишая их тем самым права на саморегулирование и самоуправление, следуя в пику лозунгам об «отмирании государства» и «гегемоне пролетариата».Сложный феномен номенклатурной бюрократии, созданный Сталиным, и определил облик этой вертикали власти.

Для характеристики «революционного менталитета» Даниэлс вводит понятие «ложного сознания», явления, когда идеологией заполняются пробелы в «картине мира». «Ложное сознание» характерно для всей истории нашей страны в XX веке, причём после 1991 года, по мнению автора, оно сменилось вульгарным представлением о мифическом «конкурентном капитализме». Снижение динамизма развития номенклатуры и идеологии автор видит в послесталинское время, когда партиципаторная бюрократия окончательно превращается в господствующий класс.

Реставрация приторможенных революционных идей – суть горбачёвской «перестройки», возвращение идеологии куда-то на уровень «Государства и революции», с её идеями рабочего самоуправления, кооперативности и полипартийности. Однако негибкость, непоследовательность и чрезмерно радикальный характер реформ привела к катастрофе, сопровождаемой роспуском Союза и крушением идеологии революции…

Книга, должен сказать, совсем небезынтересная. Покровов тайны здесь не срывается, сенсационной информации не публикуется. Это просто попытка осмысления идейной эволюции нашей страны в прошлом веке, рассмотрение трансформаций сознания и идеологии. Здесь нет поклонения либерализму, как единственно верной доктрине, нет апологетики капитализму – нет и восхищения социализмом. Просто анализ. Поэтому эту книгу можно порекомендовать для ознакомления многим – кроме любителей конспирологии – она им не понравится. Любому другому человеку, для интереса, её прочитать стоит.

«Да что там историю исследовать – читаешь книжки, пересказываешь, что там написано, и всего делов. А теперь докажи мне, что это сложно» (из Интернет-дискуссии).

И всё-таки историю исследовать сложно. Сам по себе подход к предмету отличает её от других наук – история изучает людей и процессы, в которых они действуют, на протяжении определённого времени в изменении и развитии. К несчастью, мы имеем возможность для общения с прошлым только через посредников – так называемые источники, образующие «исторические факты». Именно анализ этих фактов и взаимосвязи между ними и является самой сутью работы историка, хотя возможность её вариации – бесконечна. Книг, осмысляющих и объясняющих весь процесс исследования, немного, а на русском языке – единицы. Многие историки выдвигают на первое место книгу академика Ивана Ковальченко «Методы исторического исследования», однако возникают определённые сомнения – справедливо ли?

Историк-клиометрист, академик Ковальченко, оставил по себе долгую память. Весьма недобрым словом его поминают очень многие люди из академической среды – персонаж он был неоднозначный, и попортил немало крови своим оппонентам, благодаря, конечно, высоким сферам административных должностей. Однако просто «администратором» он отнюдь не был – Иван Ковальченко являлся одним из создателей клиометрической школы России, внедрял ЭВМ и компьютеры в практику исторических исследований, всячески способствовал разработке количественной аграрной истории дореволюционной России. И вот – в 1987 году он выпустил вышеназванную книжку…

Конечно, по структуре – всё хорошо, исключительно научно. Сначала – определение науки как таковой, потом – плавный переход к истории, специфике дуализма «объект-субъект», определение «исторического факта». Несомненный плюс – главы, касающиеся самих методов исследования – таких как «историко-генетический», «диахронного анализа исторической действительности», и так далее. Ещё неплох раздел, касающийся структуры и уровня исторического исследования – там автор разбирает принципы постановки научной теории, эмпирические приёмы исследования и построение гипотезы.

Однако параллельно с чтением возникают вопросы…

Во первых – книга написана очень скучно. Нет, не так. Она ОЧЕНЬ скучно написана – зубодробительные формулировки почтенного академика заставляют вздрагивать на каждой странице, длинные предложения заставляют в своём конце забывать о начале, а стилистическая бледность призывает плакать от жалости. Пожалуй, это одна из самых скучных и нечитаемых научных работ, которые я знаю.

ВО вторых – оставаться к 1987 году настолько твердолобым ленинцем – это, пожалуй, перебор. «Давно доказано, что лишь идеи, лежащие в основе исторического материализма, позволяют в полной мере адекватно познать глубинную сущность общественной жизни во всем ее многообразии и историческом развитии»… Ну ладно, это мы ещё можем простить. А вот, например: «Лишь с появлением марксизма был найден путь для адекватного, истинного познания общественно-исторического развития. Марксизм обосновал возможность получения такого знания и определил указанные выше принципы исследовательской деятельности, которые позволяют добиться того, чтобы познание истины само было истинным.». Каково? А как насчёт понятия «принцип партийности», которое пропитывает всю книгу, с первой строчки до последней? Автор абсолютно и без тени сомнения уверен, что маркистсткая историческая наука самая передовая на планете, а буржуазная – просто плетётся в хвосте. Когда автор рассуждает о своей любимой клиометрии, у него даже не возникает сомнения, что это – самое передовое открытие в марксисткой науке последних десятилетий, к которым западные историки даже не подобрались. Конечно, он снисходительно упоминает Броделя (обходя, впрочем, вниманием Эрнста Лабрусса), как подающего надежды, однако вскользь.

Стремление абсолютизировать свой метод клиометрии становится для Ковальченко идеей фикс. По завету Святых Бородатых Мужей, он сводит историю к математике, говоря о том, что правильно сведённые в формулы исторические факты способны дать нам желаемый синтез, и Истинную, Единственно Верную И Правильную Историю.

Главный вопрос: стоит ли читать? Если вы пишете работу по теории истории, и нуждаетесь в твёрдых, казённых формулировках – да. Если вы хотите больше узнать о теории математического метода в истории – да. Если просто хотите узнать больше об этой науке – нет.

Почитайте «Апологию истории» Марка Блока. «Стремление к истине» Джона Тоша. «Двенадцать уроков истории» Антуана Про. Это замечательные книжки ровно о том же самом, что и описывает почтенный академик Ковальченко. Что до его труда – увы, он, во первых, безнадёжно устарел, во вторых, написан так, что заснуть можно с первой же страницы.

Поэтому – не рекомендую. Точка, и ша.

Наша историческая наука – вещь весьма интересная. Долгие годы она развивалась под прессом псевдомарксизма, который, конечно, давал свои плоды, но во многих сферах попросту ограничивал и схематизировал живую мысль. В принципе, самыми свободными в дискуссиях были медиевисты – специалисты по средним векам и востоковеды. Именно в их среде отрабатывались самые любопытные и оригинальные идеи, даже если они оставались в лоне марксизма.

В том числе обширные дискуссии велись, например, по вопросу кочевничества. Конечно, Маркс достаточно туманно нам поведал об Asiatische Produktionsweise, однако почтенный мыслитель в своей концепции «власти-собственности» явно опирался на тогда известную историю Древнего Ближнего Востока. Объяснить феномен кочевничества с этой точки зрения не получалось. Государства там явно долго не задерживались. Следовательно? Стоит искать здесь более привычные формации, например… Feodalishe Produktionsweise. Так, например, пытались объяснить природу кочевничества Леонид Беляев, Александр Бернштам, Илья Златкин, и многие другие востоковеды. Они старательно искали такие неотъемлемые черты, как феодальное, ленное землевладение, эксплуатацию класса классом и систему феодального же подчинения и закрепощения. Однако подобная концепция сталкивалась с определёнными трудностями, заключёнными в самой сущности жизни кочевников.

Сомнение в марксистском толковании впервые возникло в дискуссии 1954 года, когда знаменитый сегодня «алтаевед» Леонид Потапов высказал на страницах «Вопросов истории» (1954, 6) предположение, что основным объектом собственности у кочевников была вовсе не земля, а скот, стада. Однако эта идея не вызвала участия у коллег-кочевниковедов, которые отреагировали на статью достаточно жёстко. Однако эта идея через двадцать лет снова была высказана – с более мощной доказательной базой, с обстоятельностью и убедительностью. Сделал это Геннадий Марков, который в 1976 году выпустил книгу «Кочевники Азии», в которой на примере казахов, монголов и арабов доказывал тезис о невозможности существования феодальной, и вообще частной собственности на землю у номадов. Вот это вызвало уже по настоящему ошеломляющий шквал споров, опровержений, одобрений и порицаний. Та книга, о которой я пишу, является логичным продолжением этих споров.

Людмила Негря, сотрудник ИВ РАН, является специалистом по истории арабов, и специализируется прежде всего на доисламских временах. То есть – она позиционирует себя как кочевниковед, и сосредотачивает своё внимание на общественных структурах, пытаясь вписать их в рамки марксистской схемы. Азиатский способ отметается сразу – государств к VII веку на большей части территории Аравии не было. Существующие ранее государства- Лахмидское, Гассанидское и Киндитское – скорее являются племенными союзами отдельных крупных родов, борющихся друг с другом, что сказалось и на долговечности этих псевдогосударств. Рабовладельческий способ производства тоже не котируется – значимость рабства в кочевничем хозяйстве давным-давно признана, мягко говоря, невеликой (одно из достижений марксистского востоковедения). А у осёдлых земледельцев Хиджаза и вовсе не обнаружено серьёзных массивов рабов – ни латифундий там не было, ни изнеженной пентакосиомедимной аристократии.

Следовательно – работаем по схеме Александра Неусыхина, дофеодальный с. п. – феодальный с. п., где феодальные отношения вырастают непосредственно из родовых, что наш автор со всем тщанием и пытается показать. Как бы то ни было – она настаивает на эволюционном пути развития общества. Аравийские племена в разных своих ипостасях неизменно движутся из родового строя (который, сами понимаете, разлагается) к классовому, к процессам государствообразования, как и положено. Между тем, возникает ряд вопросов.

Впрочем, сомнения вызывает лишь заглавная концепция. За что стоит читать эту книгу – она очень профессионально написана. Несмотря на чрезвычайную скудность источников, Негря пытается тщательно выуживать из них информацию о социальном строе кочевых племён Аравии. Причём, что характерно – русскими переводами (конечно, того немногого, что у нас есть), она не пользуется, предпочитает работать с «родной» терминологией, бывшей в ходу на арабском языке. Автор пишет очень любопытные вещи – о том, как вне государства роды, и племена, костяк которых они составляли, строили взаимоотношения между собой. Отношения покровительства и союзов, система которых была невероятно сложна, система ортокузенных браков, взаимоотношения племенной верхушки и рядовых членов – всё это выписано Негрей подробно и обстоятельно, и, повторюсь, очень профессионально – сразу видно, что эта маленькая по объёму книжка писалась очень долго.

Однако сам материал вступает в конфликт с концепцией. Согласно показанному материалу, родовые отношения не только не разлагаются, но укрепляются, тогда как протогосударственные структуры, наоборот, распадаются. Эволюция? Но ведь, если судить по тем же самым материалам, которые предоставляет Негря, эти структуры долгое время оставались неизменными. Как раз таки скудные сведения источников говорят нам о странной и противоречивой системе социума, когда родоплеменной строй и относительно примитивное хозяйство сочетается с развитой торговлей и денежными (не бартерными!) отношениями, а также – с мощной поэтической традицией, которая развивалась в эти века. Нашему же автору, Людмиле Негре, пришлось таким образом, выразить свою эволюционную концепцию одной фразой – что включение Аравии в состав Халифата странным образом способствовал торможению распада родо-племенных отношений.

Итог: интересная книга для тех, кто интересуется историей человеческих взаимоотношений на социальном уровне. Конечно, книжка нудная – здесь много подробностей, чудовищных словесных конструкций и непривычных русскому уху названий. Но прочитать её стоит – материал, содержащийся в ней, почти нигде более не найти.