История первобытного общества – весьма и весьма сложный раздел в нашей науке. «Первобытными» мы называем большинство дописьменных культур, те из них, которые мы вынуждены изучать по материальным остаткам. Конечно, ясно, что именно в эпоху каменного века сложилось человечество как таковое, были заложены основы его социального и культурного развития. Конечно, очень трудно установить этот процесс – своеобразны уж больно источники на сей счёт.

Самый надёжный метод, конечно, археология. Она нам помогает понять, как жили люди древности, во что они одевались, что ели и какими орудиями рубили деревья. «Археологическая культура» — главный объект подобных исследований, материальный отпечаток какой-то общности людей. Мы раскапываем их, документируем и пробуем интерпретировать – с разной степенью успешности (можно вспомнить, например, интересный пример с Леви-Брюлем и его исследованиями первобытного менталитета).

Второй путь всем нам хорошо известен по Льюису Моргану и Фридриху Энгельсу. Берутся современные «первобытные» культуры, которые изучают этнографы, и их социально-культурные отношения экстраполируются на глубокую древность. Энгельса я упомянул совсем не зря – в его книжке-конспекте «Происхождение семьи, частной собственности и государства» на основе одних этнографических (да и то не всегда) данных выстраивается схема развития родовой общины и института брака. Лучший друг Карла Маркса весело конструирует воздушный замок из браков «пуналуа», из кратких сведений источников видит «парный брак» у всех народов мира, тщательно ищет кровнородственную общину у древних германцев. Вся эта эволюционистская схема настолько эфемерна, что её даже критиковать неприлично.

Однако какой тренд она заложила в советскую историографию! Историки тщательно искали в этнографических и археологических источниках классическую схему Энгельса «дикость-варварство-цивилизация», упаковать факты в готовую обёртку, и подать её в под правильным соусом цитат из Первоисточников, то бишь ПСС в 50 тт. И схема ведь – получалась! Главное, иметь хорошие ножницы и клей. Были среди таких историков и оригиналы, вроде Бориса Поршнева, который, работая с материалом первобытной истории, разработал свою суггестивную теорию возникновения человечества.

Увы, Геннадий Марков пошёл по иному пути. В своё время этот автор выстрелил прорывной концептуальной монографией «Кочевники Азии», в которой доказывал невозможность применения к кочевничьим обществам понятия «феодализма». Однако после опубликования этой монографии он увлёкся другими темами, и занялся типологизацией хозяйственных структур первобытного общества, пытаясь выстроить общую схему его эволюции.

Результатом штудий стала книга «История хозяйства и материальной культуры в первобытном обществе». Если в «Кочевниках…» автор проявляет осторожный скепсис к теоретическому осмыслению общественного строя, предпочитая изучать источники, то здесь он уже в самом предисловии сообщает, что более такой вольности себе не позволит, и вся работа будет проходить как положено. То есть – в свете «законов» о смене общественно-экономических формаций. Культура? Помилуй Бог, культура – только отражение материального производства, никак не иначе.

Итак, какова общая концепция книги? Хозяйство имеет свойство эволюционировать. Человек, естественно, начинает с присваивающего хозяйства – собирательства и охоты. В эпоху неолита начинается одомашнивание скота и возникает земледелие, происходит развитие производительных сил и дальнейшее развитие социальных отношений.

В принципе, всё это мы знаем банально по учебнику истории 5 класса. Автор, конечно, рассмотрел вопрос весьма профессионально и увлекательно, однако дело в другом. Он выводит несколько типов хозяйств – низшее и высшее присваивающее, мотыжное и плужное земледелие и кочевое и полукочевое скотоводство. Автор блестящих «Кочевников Азии» здесь прямо-таки озадачивает – каждый из этих типов означает, оказывается, соответствующий тип социально-культурных и классовых отношений, например, мотыжное земледелие, по мнению автора, вряд ли соответствует классовому обществу, ему больше подходит плужное земледелие, и так далее. Понимая, что археология в выстраивании схемы не поможет, Марков набрал примеров из этнографии, и расположил их в правильном порядке, строя гипотетическую схему эволюции хозяйства и социального развития общества.

Спорно? Да ещё как. Даже сам автор понимает это, говоря в предисловии, если кратко, что проблема сложна и нарисованная схема – эфемерна. Рассуждая о развитии различных народов, Марков частенько уходит в чистую этнографию, отводя проблемы хозяйства на второй план на фоне описания материальной культуры и просто культуры, что серьёзно размывает и без того непрочный фундамент книги.

В результате – довольно слабая попытка классификации развития хозяйства, приведшая к развитию классового общества. Поставленные задачи оказались не выполнены – Марков слишком много отдал на описательность и схематическое структурирование материала, что делает его сочинение достойным, но не обязательным чтивом об истории первобытного общества.

…Когда мы размышляем над тем, как возник наш с вами мир, неизбежно встаёт вопрос о его истоке, том, откуда он вырос. До возникновения письменной культуры многие тысячелетия существовали целые многие поколения людей, о которых нам известно очень и очень немногое. Многочисленные немые орудия, рисунки, петроглифы, могилы – вот что нам осталось в наследство от тех людей, которые являлись нашими предками, и которые, чтобы мы не говорили, заложили основу нашего мира, стали его фундаментом. Кто же они были? Как они мыслили? Как видели мир?

Долгие годы, конечно, пробовали отыскать ключ к первобытной духовности. Когда первые этнологи начали изучать народы, находящиеся на уровне каменного века, они сделали простой вывод: нужно попросту взглянуть на то, как они живут – и мы получим точный образ наших предков. Последствия этой теории аукнулись позже не в лучшую сторону, но, в принципе, общая парадигма может оказаться вполне рабочей – ведь люди жили в похожих условиях, пользовались схожими орудиями, и, быть может, их мышление также…?

Из этого постулата исходит и Владимир Кабо. Пару слов об авторе. Он не археолог, по большей части – этнограф, предмет его исследований – австралийские аборигены, всю жизнь он изучал различные формы искусства автохтонных народов маленького континента, не обходя вниманием ни древнее искусство, ни современное. Конечно, судьба преподнесла Кабо пару сюрпризов в виде пяти лет лагеря в Поморье, однако судьба его была относительно благополучной – полностью реабилитированный, этнограф смог защитить диссертации и работать в РАН, в Питере и Москве. Много ему пришлось работать не только с австралийским материалом, в годы работы в Институте Этнографии Владимир Рафаилович не раз совершал экспедиции в Сибирь, знакомясь с сакральными обычаями тамошних народов. Что наложило отпечаток на его творчество. Перед самым распадом Союза Кабо решил покинуть Россию, и уехал в свою любимую Австралию, где продолжил исследование обычаев аборигенов, уже лицом к лицу с ними…

Учёный был, мягко говоря, нетипичный. Если мы откроем классический вузовский учебник Алексеева, то увидим там данные по эволюции первобытной семейной общины, беспорядочных половых связях, промискуитете, изначальном матриархате и прочих прелестях. Кабо, однако, избегал подобных высказываний, считая их целиком фантастичными, плодом сомнительной аналогии. Хотя метод компаративистики играл в его творчестве немалую роль.

Как и многие учёные, Кабо задумывался и над общими проблемами своих исследований. Насколько современные полупервобытные народы близки духовно нашим предкам? Быть может, именно они являются отражением того далёкого прошлого, в котором кроются истоки мировых религий, языков, народов? Тогда он начал работать над материалом, который одинокого близок и этнографии, и археологии, и при этом – далёк от них. Кабо начал искать следы первобытной духовности, из которых происходит религия как явление, он попытался понять специфику мироведения людей, не знавших железа и плуга. Так была написана книга «Круг и крест», писавшаяся долгие годы, ещё с советских времён, и изданная только в 2002. На вооружение он взял два основных постулата. Первый – структура мышления у всех людей в общем и целом одинакова – запад для всех будет западом, а восток востоком, сторон света – 4. Второе – для возникновения религии необходимо чувство «священного», некий набор сакральных знаний, объясняющих окружающий мир с точки зрения иррационального.

Итак, первая часть – к чему поводит автор? Материал Кабо здесь – чисто этнографический. Различные народы современности (конечно, знакомый автору материал, австралийцы разных племён, и сибиряки). Главная задача – показать то сходство, которое прослеживается в образах картины мира и символике. В частности – Кабо много пишет о шаманизме как характерной черте архаичного строя, существующей в разных частях земного шара. То же самое и с символикой – скажем, крестообразная форма характерна для многих амулетов неразвитых народов. Тотемизм, обряды инициации, ритуалы, чародейство – всё это, считает Кабо, связано с глубинными представлениями человека о потустороннем, священном, и является скорее чертой коллективной психологии.

Вторая часть – о том же самом, но только – с позиции археологии. Материальные свидетельства – палеокартины со стен пещер, ритуальные инструменты, орнаменты и лабиринты. В результате он подметил несколько общих элементов архаичной картины мира, как то: обрядовость, нацеленная на изменение природы, образы Творца, богов и культурных героев, культ тотемических орудий. Кабо явно пытался выявить нечто «типическое» для архаичных обществ прошлого и настоящего.

Что считает Кабо источником религии? Постижение дуализма жизни и смерти приводит к появлению понятия о потустороннем мире, оно, в свою очередь, подводит к мысли о вещах «священных». Жизнь и смерть закольцованы друг в друге, также как и «священное» с обыденным. Они дуалистичны, и в то же время – пронизывают друг друга, «священное» постоянно оживает в ритуалах и обрядах, оно необходимо для управления обыденным. Первобытные ритуалы, символика, общность в мифологических сюжетах – всё это для Кабо является чертами коллективной психологии, исходящей из глубинной общности мышления людей, пришедшего к нам из глубокой древности.

Так что, я думаю, книга будет интересная для всех, кто хотя бы раз задумывался о том, откуда пошли фундаментальные основы нашего мира. Если ваши интересы не зациклены на вопросах древности славянских народов, а охватывают более глобальные проблемы – смело берите эту книгу.