Некая сущность внезапно осознала себя не на том месте. Не в своём мире, другом времени и чужом теле. Как выяснилось чуть позже, теперь она – человек. Девочка Катя, младенец со всеми вытекающими. Но главная проблема в другом: она не помнит, кем является на самом деле. Если бы не дед с бабкой, тоже лишь надевшие личины смертных, ей пришлось бы совсем туго. Но, кажется, даже им нельзя доверять полностью. Почему? Просто ощущение такое. Нехорошее. А себе надо верить всегда!
***
Rara_VIRGA – современный мистификатор, пишущий от первого лица в давно забытом жанре художественно оформленного личного дневника. Рассказчик, персонаж и – создаётся такое впечатление, что даже и сама личность автора – совпадают. Кажется, будто читаешь воспоминания реального высшего существа, попавшего в ловушку смертного тела по неведомой ему самому причине. Но есть нюансы.
Фокализация романа хотя и внутренняя в основном, но случается ей переменить субъекта и поменять фокус на внешний. Проще говоря, повествование ведётся от имени нескольких персонажей, хотя рассказчик и автор отождествляет себя лишь с одним из них. Получается, что устаревшая литературная форма прошлых веков всё же получила обновление. Как ни странно, эффект подлинности это ничуть не испортило.
Следующая по величине особенность текста – неканонические запятые, странные при общей грамотности. Поначалу они кажутся ошибками и раздражают. Однако их наличие или отсутствие не указывают на незнание нескольких правил, привычно и системно нарушаемых. Это авторская пунктуация, создающая нужный автору ритм. Приём проведён столь качественно, что текст кажется организованным по законам иного – не русского – языка. Быть может, древнегреческого?
Композиция концентрическая, как в мистических южнокорейских сериалах. Сначала даётся факт о наличии Бессмертных среди людей, а после накидываются бытовые подробности их существования и сосуществования со смертными без видимой связи эпизодов. Действие водит по спирали некой паутины, не достигая центра, и на то, что паук сидит именно там, а не в стороне, соединённый с основным плетением единственной сторожевой нитью, остаётся только надеяться.
К счастью, сантиментов и романтической межвидовой любви в ближайшем будущем не предвидится. Есть параллельная линия злоключений существа мужского пола, также попавшего в крайне неудобное положение, и взаимная сонаправленность к встрече его и главной героини. Очень похоже на то, что их разделение – последствия некоего злонамеренного заговора, хотя и наказание за преступление не отменяется.
Сюжет романа представлен мозаикой законченных микросюжетов. Это эпизоды из жизни героини и её вроде бы жениха, и странные письма без указания автора и адресата. Деве чуть за сорок. Она родилась в умирающем СССР, а повзрослев, оказалась в России. Жених – неизвестное существо из ниоткуда, вынужденное стать послушником Храма Чёрной Луны на Острове Вне Времени. Письма пишет некто из близкого окружения героини.
Микросюжеты слегка организованы взрослением героини, хотя бывают перестановки, а эпизодам с иными персонажами сложно дать координаты. Рассказы эти можно разделить на две категории: мистика в современности и фэнтези иного мира. Фэнтези тяготеет к восточным поучениям и потому пересказу и сокращениям не подлежит. Мистика классическая – наложение фрагментов тайного знания на обыденные ситуации, и о ней чуть подробнее.
Героиня лишь временно заключена в человеческом теле, и, даже потеряв знания, силы и опыт, видит и временами творит недоступное людям. Дед с бабкой вообще лишь притворяются людьми. Так получаются рассказы сродни быличкам. Их персонажи – призраки, ведьмы и прочие существа, что никуда не делись и в наше время. Но автор-героиня не боится их и не пугает читателя. Её тревожит лишь то, что она застряла между мирами смертных и бессмертных.
Растревожиться может впечатлительный читатель. Знал ли он, чем грозит ребёнку часок-другой в гостях без присмотра? А о том, что любовный приворот – страшная ловушка для обоих? Почему иные дети чувствуют себя взрослее родителей? Чем берут своё иные наглые особы? Кто организует секты и, главное, для чего? На что готова пойти родная бабушка, умирающая от рака, лишь бы пожить ещё? Чем страшны обряды и ритуалы, исполняемые бездумно, без понимания и мер предосторожности? Кто такие воображаемые друзья?
Мифология романа кажется сборным интернационалом. Славяне, греки, скандинавы, Библия… Встречаются и существа, не охваченные поп-культурой и о которых до сих пор ничего не знает интернет. Лишь пристрастная направленность автора в догреческое прошлое позволяет предположить опору на культуре условных пеласгов. Говорят, они поклонялись титанам, а утерянный эпос «Титаномахия» отразил смену их религии на греческий Олимп… Всё может быть.
Роман «В поисках Света» – первый в цикле «Живые и мёртвые». Требуется пояснить: речь лишь о том, что с точки зрения Бессмертных живые люди всё равно что уже мертвы. Организация цикла пока никакая. Есть один текст, который приходится делить из-за, по-видимому, неожиданно разросшегося объёма. Куда он приведёт читателя, предсказать невозможно из-за концентрического сюжета и оригинальности автора. Но для некоторых из них это станет незабываемым путешествием.
Норман в смятении. Всё началось с того, что в комнате его жены обнаружились пряди волос, обрезки ногтей и амулеты, изготовленные в традициях афроамериканской и индейской культур. Тех самых магических культов, которые он, профессор социологии, не так давно изучал по всей Америке, используя супругу в качестве добровольного секретаря и помощника. Конечно же он не собирается класть свою Тэнси в психиатрическую больницу! Тем более что в личной беседе она признала нервное расстройство и согласилась покончить с «колдовством» и всё сжечь. Зачем ему, молодому учёному и преуспевающему преподавателю колледжа, «защита от сглаза» и прочие суеверия? Только вот удача его разом кончилась, а неприятности посыпались на голову одна за другой. Интересно, почему?..
***
Роман «Ведьма» впервые опубликован в 1943-м году, но практически неотличим от типового сценария современных фильмов в жанре мистического триллера. Профессор, преподаватель и автор монографий о социальных основах колдовства узнаёт, что его рациональный материализм не даёт полной картины окружающего мира. То, что он считал суеверием давно прошедших исторических формаций, живо до сих пор и непосредственно влияет на жизнь общества и его лично. Все ходы и неожиданные повороты сюжета предсказуемы – но это сейчас, после многочисленных повторений.
Герой полагает, что у его жены невроз, а та – что все женщины ведьмы. Мужчинам невдомёк, какие изощрённые и жестокие битвы ежедневно и ежечасно ведутся за их спиной. Они даже влюбляются, женятся, изменяют, уходят к другим и возвращаются не просто так. Карьера, удача и здоровье мужчины вообще прямое следствие и показатель уровня колдовского мастерства его жены. Профессор Норман смог всё узнать лишь потому, что его Тэнси не такая как все. Увы, она тут же поплатилась за откровенность, и теперь уже Норману предстоит исправлять содеянное и возвращать утраченное.
Казалось бы, читатель двадцать первого века на каждой странице будет встречать историзмы и архаизмы разного уровня – но в тексте Фрица Лейбера их почти нет. Не то чтобы абсолютно без упоминаний, нет. Но его герой живёт здесь и сейчас, и пиетета к вещам и явлениям окружающего не испытывает. Никакого сравнения с намеренно ретроспективным подходом «художественных мемуаров» Стивена Кинга. Кроме того, в университетах и некоторых других сообществах ничего не меняется десятилетиями, а конкуренция за место и закулисные интриги так и вовсе вечны.
Интересны модернизация магии и её половая принадлежность. Мир не стоит на месте, и вместо флейты или свистка в ритуале приходится использовать патефонную иглу. Задача современной ведьмы состоит в том, чтобы подобрать замену ныне исчезнувшим из обихода элементам таким образом, чтобы ритуал оказывал по-прежнему актуальное и желаемое воздействие на реальность. Но женщины генетически идут путём практических проб и ошибок, а Норман решил перевести колдовство в чистую теорию и математические уравнения. Пускай остальные ведьмы хранят секрет от собственных мужей, ему же легче.
Роман из тех, которым больше подходит определение «рассказ» или «повесть». Минимум персонажей, сцен и действия, много описаний и рассуждений, эротики и юмора нет вовсе. Воплощённая идея и единичный случай, не вписанные в глобальную картину мира. Короткий отрезок жизни героев без начала и конца, зато с несколькими вариантами толкования финала. Читается легко и не воспринимается устаревшим, но оригинальным не выглядит, и будто чего-то не хватает. Возможно потому, что произведение несколько раз экранизировали и за восемьдесят лет существования успели разобрать на цитаты.
Скрыться на время от безумия внешнего мира среди уютной зелени — мечта, сладкий сон... кошмар!
Что, если ты НИКОГДА не сможешь покинуть свою дачу?
Связи нет, дорога упирается в лес, соседи ведут себя странно, и лето — чёртово лето! — никак не кончается...
***
У «Вьюрков» редкая, необыкновенная композиция. Она настолько прихотлива, что необходимо прочитать больше половины романа только для того, чтобы убедиться – это действительно роман, а не сборник рассказов. И ведь структура произведения и принцип развития сюжета на самом виду! Дарья Бобылёва сделала из них… название.
Вьюрок – птичка? Ну да. Маленькая такая, вертлявая, из певчих воробьиных. А ещё катушка – тюрючок для ниток. Как полое веретено. Вот, самое оно и есть. Дальше проще, поскольку символика веретена и прядения знакома всем. Время, судьба, мировая ось, превращение, жертва… Много чего. А в псковских говорах веретено ещё и «злая баба». Но это так, к слову.
Представьте «Вьюрки» мотком пряжи на веретене. Ухватитесь за кончик нити и потяните. Крутится веретено, кружит, ложатся на землю кольца, петляет нить – а самого-то его и не видно. До самого конца. Кто главный герой? Кто злодей? В чём интрига? Тяните, дорогие читатели, да не спешите. Оцените мастерство пряхи – до чего нить хороша!
***
Четырнадцать рассказов до последнего прячут взаимосвязи, представляясь каждый наособицу. Нет даже обрамляющего. Какой-то Валерыч, какой-то Витёк, свихнувшиеся кто куда пенсионеры, истеричные мамаши, девочка – гот и паникёрша, даунёнок, алкоголики… Обычный дачно-пригородный зоопарк на выезде. Летний шанс расслабиться и коллективно побыть самими собой, без шпилек и галстуков.
При этом у каждого рассказа претенциозное, недвусмысленно направленное на создание строго определённой культурной аллюзии название. «Война котов и помидоров», «Близкие контакты на тринадцатой даче», «У страха глаза мотыльки»… Как вам такое? По-моему, несомненная игра с читательскими эрудицией и ожиданиями. Вот только для чего? Погружение в контекст или юмор? Мне кажется, что всё-таки юмор.
Новеллистическая конструкция настолько изящно сложена, что последние, наконец-то собирающие персонажей вместе рассказы кажутся неудачными. Увы, судьба у них такая. Чтобы нить шла надёжно и плавно, первые витки надо завязать, скрутить на веретене потуже, защемить. Не случайно история эпилога наматывается пусть и в другую сторону, но снова ладно.
***
Слог у Дарьи Бобылёвой ясный, правильный и гладкий, так и просится определение «классический». Читать приятно. А вот метод и жанр далеки от всяких стилизаций и простоты. Реализм, магический реализм, сюрреализм, неосюрреализм или вовсе литература абсурда? Мистика, ужасы, фантастика, пародия, притча? Я голосую за магический реализм и мистику.
Пожалуй, доходчивее и проще будет показать аналоги её стиля не в литературе, а в кинематографе. «Колыбельная» Юлиуша Махульского, «Полено» Яна Шванкмайера, «Люми» Владимира Брагина, «Бал вампиров» Романа Полански. Страшно и смешно, узнаваемо, серьёзно, мило и по-соседски, но почему-то горько. А ещё, в данном конкретном случае, всё очень по-женски: интриги, пересуды, любовь и отношения.
Топор да веретено – древняя пара. Только вот оба уже не те, что прежде. Мужики — что делец, что бездельник — нынче равно неумёхи, растяпы и алкоголики. Бабы, конечно, надулись от важности, взялись командовать. А как вновь на мужское суровое жизнь повернула, за голову схватились: топор такой мягкий стал, что голову поднять не может! С детства женским воспитанием заклевали.
***
Славянского фольклора в романе куда меньше, чем кажется. Названия есть: ведьма, оборотень, подменыш, игоша, водяной, русалки, кикимора, заложный мертвец, леший, полуденница. Только их почти никто не узнаёт, и веры в них у персонажей нет. Инопланетяне балуют, военные или полтергейст. Таким что в лоб, что по лбу. Нет веры – нет и силы. До последнего, пока жареный петух не клюнет.
С тем же успехом можно насобирать обрывков из современной хоррор-культуры. Никак не меньше получится: ожившие статуи, экстрасенсы, потусторонние звонки, каннибалы, зомби, нерожайки, дети с особенностями, пугала-убийцы, маньяки, озверевшие кошаки, занимательные подвалы и взбунтовавшаяся флора. Тоже суеверия, если разобраться, только Новейшего времени.
Во «Вьюрках» своя, изменённая логика. Закольцованы пространство и время, ограничены разум, чувства и реакции персонажей. Никто ничему особо не удивляется, многое тут же забывают. Мифология у Дарьи Бобылёвой тоже собственная. Новая, да на старый лад. Вот и дачный посёлок получился зачарованным, отделённым от всего остального мира, как чертоги Медной горы и терем Седого медведя. Заходите, гости дорогие, если не боитесь измениться и остаться здесь навсегда!
В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую рассказ Виктории Радионовой "Помилуй мя".
***
Предзимье на юге Урала. В глухом, всё ещё золотом и багряном лесу бичует себя хлыстом и покаянием суровый, заросший бородой по самые брови Савватей. Без попа и под небом Богу молится. Святою мукой гнев да страх в душе побеждает. Не знает ещё, что деревню заняли белочехи, что жену его Дуню отрядили править подводой. В лес на расстрел везти тех из оказавших сопротивление мужиков, что сами уже идти не могут. И ответил ему Господь, и принял Савватей долю свою тяжёлую. Кто, если не он, сдюжит, кто понесёт в люди смерть и гнев Господень?
***
Рассказ «Помилуй мя» написан в сочетании стилей реализма, мистики и романтизма. По тексту это выражается в ёмких и красочных пейзажных зарисовках, правдоподобных российских реалиях начала двадцатого века, религиозных экстатических видениях персонажей и появлении сверхъестественного существа. Примечательно, что романтизм и мистика Виктории Радионовой не становятся романтической мистикой стандартных любовных романов, нацеленных на женскую аудиторию. При этом реализм у неё не усиливается до натурализма в описании побоев, увечий, сексуального насилия и убийств. Прямо говоря, автор не тужится, пытаясь хотя бы формально зацепиться за тот или иной популярный жанр. Это особенно ценно в эпоху коммерческой узконаправленной сетературы, всё чаще и чаще получающей публикацию на бумаге.
Реальные место и время действия указаны прямо или косвенно, и легко узнаются. Южный Урал, село Агаповка Челябинской области. Гражданская война в России, 1918-й год, поздняя осень. Не суть важно, что взбунтовавшихся легионеров Чехословацкого корпуса «белочехами» назвали в своих сочинениях российские эмигранты-литераторы, причём значительно позже описываемых событий. Важно то, что это действительно было в нашей истории, и автор заслуживает искреннее уважение за то, что не побоялась использовать сей факт в произведении. Все помнят скандалы с юбилейными памятниками чешским легионерам в 2018-м году? А ведь они в рекордно короткий срок взяли под контроль всю Транссибирскую железнодорожную магистраль и, несмотря на сопротивление Красной армии, прошли от Поволжья до Дальнего Востока. Естественно, не мирным маршем.
Исторические события используются в качестве общего фона и сведены к минимуму, поскольку специфика рассказа в отечественном религиозном мистицизме. Вера Савватея кажется странной даже его соседям-староверам. Не мудрено. За основу взята секта хлыстов, но некоторые моменты указывают на скопцов, рябиновцев и даже русский романтизм. Наиболее известны хлысты – исихасты, аскеты и эзотерики, верящие в возможность бесчисленного количества воплощения Бога в человеке и тем самым связанные не только с христианством, но и со славянским язычеством. Скопцы считали кастратами всех апостолов и следовали им если не физически, то духовно, пытались приблизить Страшный суд, а убеждения их можно свести к чайлдхейтерству и вегетарианству. Рябиновцы отличались от старообрядцев тем, что не признавали икон, если на них вместе со святыми был кто-то ещё или животное, а деревом Креста Господня называли рябину. Русские романтики, как и все прочие, вытаскивали на свет малоизвестные демонические образы из христианства.
Сюжет параллельно ведёт линии Савватея и его жены Евдокии (Дуни). Эпизод от лица мужа, следом жены с кратким экскурсом в прошлое посередине – и снова два эпизода в том же порядке, но с воспоминаниями уже у Савватея. В конце линии супругов встречаются и сливаются в одну. Для четырёх с половиной тысяч слов композиция выглядит слишком сложной, а между переходами от героя к герою будто зияют пропущенные фрагменты. Всё это мелочи. Время может быть подано как объективное, текущее вне зависимости от воли автора, и тем объяснить кажущуюся резкость при передаче эстафеты от супруга к супруге и обратно. Композиция же выстроена именно так для того, чтобы раскрыть образ Савватея постепенно и лишь в самом конце произведения. Между прочим, достаточно экзотично и вместе с тем по-нашему, родному получилось.
Любовь присутствует, но неожиданно входит в проблематику произведения, а не является его основной темой. Дважды неожиданно то, что любовь здесь отнюдь не сентиментальная букетно-конфетная привязанность современного «фемина янг эдалт» с когтями, клыками и крыльями, и даже не романтическое софт-порно для дам постарше. В. Радионова напоминает читателю о традиционных для русской культуры смыслах. Супруги – это те, кто парой впряжены в одну упряжь. Доля от Бога у них такая, на двоих одна, на всю жизнь. А любовь может быть не только между возлюбленными, но и к детям, Богу, тварям земным, к врагам даже. Необъяснимая бездетность четы главных героев, к сожалению, актуальна и сейчас.
Неизвестно, была ли использована при написании рассказа местечковая агаповская бывальщина, или он полностью создан фантазией автора. В любом случае сюжет «Помилуй мя» далеко ушёл от короткого занимательного рассказа устного народного творчества. В нём есть жестокость реальной истории, общечеловеческие драмы и высокая мистика, заставляющая читателя вспомнить о душе и Боге, задуматься о смысле жизни. Особенно приятно, что весь использованный В. Радионовой материал отечественный и действительный. При этом информация подаётся легко и естественно, в не превышающем сюжетную необходимость количестве. Рассказ закончен там, где эксплуатационная литература только начинается, и при этом не вызывает ощущение недосказанности. Автор высказала всё, что хотела, ни под кого не подстраиваясь, и те, кому это понятно и близко, её услышат.
Внимание! Статья, как и "Книга крови", содержит элементы 18+.
***
Что надо знать читателю о Клайве Баркере до того, как открыть первый том «Книги крови»? Он чудаковат, талантлив, гомосексуален и честен. Именно в таком порядке. Сначала вас очарует стиль. После вы обнаружите, что нетрадиционно ориентированные помыслы и действия персонажей относятся и к сексуальной сфере тоже. Наконец, вы поймёте, что для автора это норма, и он вовсе не собирался никого эпатировать. Наоборот, он искренен во всём. Именно это его качество позволяет описывать странные, похабные, безумные и даже жуткие вещи естественно, противореча, пожалуй, лишь наиболее строгим нормам общественного этикета и персонального воспитания. К. Баркера можно упрекнуть в отказе от вежливости по отношению к ортодоксам, но отказать ему в таланте никак нельзя.
***Книга крови
Открывающий сборник рассказ больше похож на чрезвычайно образную, эмоциональную и чувственную зарисовку, чем на полноценное и самостоятельное произведение. Это пролог или, если хотите, эпиграф, написанный самим К. Баркером не только к первому тому, но и ко всем «Книгам крови». Это пробник, проверка совместимости: созвучны ли вы автору, пойдёте ли за ним следом? Прочтите и определитесь самостоятельно. Здесь представлены почти все его особенности, причём в дозе и концентрации, приемлемой большинству.
История очень проста. Женщина-парапсихолог исследует юного симпатичного медиума и его откровения, даже не подозревая о том, что тот её хочет и дурачит. Но однажды им попадается действительно особое место, изъян в мироздании. Трещинка меж двух миров, оставленная жестокостью, насилием и пороком. Духи мёртвых замечают странную пару, вмешиваются и меняют жизнь их обоих. Активного действия нет, сюжет движется лишь описаниями ситуации и переживаниями этих двух персонажей.
Тягучий, обволакивающий стиль подобен медленно ускоряющемуся к финалу водовороту и страшному сну, ставшему явью. «Низвержение в Мальстрём» Э. А. По, только вне законов и убеждений материализма. Автор не делает тайны из того, что медиум не настоящий. Ему важна не интрига, а противопоставление живых и мёртвых. Два мира с разными законами бытия существуют параллельно – и вдруг мимолётное соприкосновение, локальный перпендикуляр, пробой изоляции. Мгновения безумия, в которые уместилось множество жизней.
Анормальность здесь ещё предлагает полюбоваться собой со стороны, а читателю позволено остаться вне налетевшего с ясного неба торнадо, сторонним наблюдателем. Автор предупреждает: ещё не поздно закрыть книгу и уйти, оставив её на полке. Ведь в ней так много крови и боли. И тайного знания, и запретного наслаждения, что несут раны. Ты не узнаешь ничего, оставшись нормальным – и не останешься прежним, узнав. Дальше будет больше, ведь смерть – это ещё одна стихия мира.
Женщина полжизни ищет в других то, что на самом деле сокрыто в ней самой. Юноша использует её, не подозревая, что им самим в любой момент могут грубо воспользоваться. Натянуть, как малую перчатку, а после в бешенстве сорвать, скомкать и бросить. Две личности и два мира, отделённые друг от друга призрачной гранью. Мечта и расчёт, похоть и любовь, жизнь и смерть. Разновозрастные мужчина и женщина, живые и мёртвые – разделённые моралью и законами бытия, но изо всех сил тянущиеся друг к другу. Наконец, момент истины: ты мой. Неужели навсегда?
***Полночный поезд с мясом
Первый шок-контент сборника. Неуловимый маньяк в ночном метро Нью-Йорка, бессильные полицейские, возбуждённые СМИ и людские кривотолки. И разочаровавшийся в американской мечте еврей Кауфман, ещё недавно бывший восторженным романтиком. Удивительно ли, что сюжетные линии молодой жертвы и старого хищника ведутся параллельно, а после неожиданно встретятся? Нисколько. Но, если вас пугают прямыми слева и справа в лицо, не пропустите третий – настоящий – удар в печень, а следом и добивающий по затылку.
Ужасное рассказа базируется на непредставимом для горожанина в энном поколении подобии мертвеца забитому животному. Да, когда не принимаешь роды у скотины, не выхаживаешь слабого и больного детёныша, не заботишься о нём, не кормишь, не растишь, не убиваешь, не разделываешь, не хранишь, не готовишь и не ешь, это кажется диким. Если ещё дошколёнком с восхищением следил за процессом слива крови (для колбасы) и раскладывания органов по тазам, одновременно жуя срезанные кончики ушей свежеопаленного Борьки, которого утром за ухом чесал, то фокус не удастся. Страшно? Вы ещё медведицу ободранную не видели.
Подробностей описания «мяса» нет. Дано фрагментарное и повышенно эмоциональное восприятие трусящего и тошнящегося персонажа на грани обморока. Движущийся вагон, скудное освещение, тяжёлый нутряной запах, раскачивающиеся подвешенные трупы. Тёмная кровь, белая кость, бледная, чуть желтоватая кожа. Ну да, как свиные туши после опаливания и скобления. После ошпарки в кипятке шкурка была бы беленькой, зато не ужуёшь. Маньяк в теме: знает, как вкуснее. И разрез вдоль позвоночника – английский бекон, однако, будет. Мясник или деревенщина сразу бы заподозрил неладное и насторожился, а вот для Кауфмана пункт назначения оказался полной неожиданностью.
К. Баркер довольно ловко путает оторванного от жизни читателя, петляя по известным из газет и книг маньякам, жрецам и культам. Финал произведения для многих и вовсе оказывается полной неожиданностью, жутким откровением и очередным потрясением. На тот момент тридцатидвухлетний писатель может напугать развязкой подростков – но даже клерки, отдавшие госслужбе первую пятилетку, не удивятся ничему, включая увечье Кауфмана. Всё предсказуемо и снова естественно, и ничего лавкрафтианского здесь, к сожалению, нет.
***Йеттеринг и Джек
Нарочито тривиальное, философское, смешное и грустное произведение. Еврейский подтип чёрного юмора: бытовая мистика, серые будни, странные и страшные в своей жестокости действия и бездействие персонажей, глубоко скрытый подтекст. Не верите? Пересмотрите внимательно и проанализируйте хотя бы пролог фильма «Серьёзный человек» братьев Коэнов. Вспомните рассказ «Демоны» Р. Шекли. Испорченный фэн-шуй, гороскопы из газет и низовая каббала в рамках сознания современного человека и городского фэнтези.
Показан затянувшийся клинч демона и мужчины, главы семейства. Демону необходимо заполучить душу, а смертный будто не замечает его усилий. Тяжело демону, скучно читателю. Кто, наконец, главный герой – Джек или Йеттеринг? Симпатии явно на стороне волшебного существа. Оно живое, эмоциональное и хоть к чему-то стремится. Но так ли прост человек? Автор не слишком долго тянет резину и не боится раскрыть карты задолго до развязки. Ритуал, оказывается, имеет жёсткие правила, и настоящая борьба противников происходит на психическом и волевом планах.
Рассказ чётко делится на два компонента: «грязное бельё» семьи придурковатого обывателя и причудливый, яркий гротеск в исполнении взятой за живое нечисти. Пожалуй, второе не выглядело бы столь комичным без первого. К примеру, возьмись ниоткуда и без длительной подготовки ожившая рождественская индейка, она была бы ничем, смотрелась глупым пшиком. Именно потому и возникла необходимость в фоне и подтанцовке – рутине, жене, кошаках и дочерях Джека. Так используют закадровый смех в телевизионных шоу.
Похоже на то, что имена героев выбраны не случайно. Джек – английский аналог «парня», иванов и фрицев. Йеттеринг мог появиться путём объединения yatter и ring, а также самому yattering. Болтовня, ерунда, банальность. В случае соединения двух понятий ещё и закольцованная. Интересная получается ассоциация относительно смысла финала, не находите? Эпическая битва мужика и банальщины, бабьего мозгоклюйства, рутины. И жертвы, и потери, потери, потери. Смешно и, приняв во внимание гомосексуальность автора, даже грустно. Третье место среди рассказов сборника.
***Свиной кровавый блюз
Название великолепно, причём только в таком переводе: «Свиной кровавый блюз». Просто песня! Ржал до слёз и икоты, представляя концерт этапированной на бойню хрюшки. Но это одна из двух сильных вещей рассказа. Начнём с того, что фактически он является близнецом «Полночного поезда с мясом». Разница лишь в том, что общая и общественная картина сократилась до частной и личной. По сути, опять горожанина пугают свининой. Снова тайный культ, основанный на подмене жестокой реальности причудливым мировидением автора. Считаю, что для сборника из шести коротких произведений существование дубля уже само по себе прокол.
Бывший полицейский устраивается трудовиком в исправительное учреждение для несовершеннолетних мужского пола. Порядки там странные, и новичков явно не любят и не ждут. Хотя стоп, должность-то была, и казённая. Освободилась, что ли? Почему? Автор на этом не заморачивается. Есть на территории свинарник – и заключённым занятие, и мясо своё. Вот про собачек и вышки по периметру почему-то ничего не сказано. Как и про многое другое. Хотя удержать толпу уголовных подростков – вплоть до указанных девятнадцати лет – взаперти не так просто, как кажется. Прямо говоря, автор очень слабо представляет себе устройство и организацию подобных заведений.
Центр мини-вселенной – свиноматка. Ну да, взрослая поросая свинья гораздо крупнее и умнее своих не доживающих до года отпрысков. И взгляд у неё такой бабий и серьёзный. Но автор, видимо, не видел матёрого хряка, бушующего от неудовлетворённого желания. Еды ли, самки – ему всё равно. Он орёт и бросается на решётку, и пытается перегрызть металлические прутья. Ну да, свинья – крупное, опасное и всеядное животное. Но автор, видимо, не разгонял голодных боровков пинками и матом, неся им пожрать в возрасте, когда сам вдвое меньше каждого из них. Не катался на них верхом в ещё более лёгком весе. Ну да, в свиной загородке грязно и пахнет. Но автор точно не кидал говно лопатой, стоя в нём по щиколотку. Опустим подробности, раз автор их вообще не представляет.
Сюжет основан на взаимном притяжении трудовика и мальчика-изгоя. На первом месте стремление защитить слабого, это понятно и внушает уважение. На втором – смутное желание оттрахать… Самого слабого и беззащитного или всё-таки симпатичного? Ну, пускай это станет инвариантом любовной линии. Не в этом дело. Автору не удалось правдоподобно изобразить бывалого мужика сорока с лишним лет. Полицейского, отслужившего «на земле» двадцать четыре года и считающего недостойным перевестись в канцелярию. Комиссованного, вероятнее всего, по состоянию здоровья после ранения. Что же мы видим по тексту? Детскую наивность и грубейшие ошибки поведения с юными уголовниками, женщиной-замом, отсутствующим директором и вышестоящим руководством местного аналога Федеральной службы исполнения наказаний вне стен конкретного заведения. Будь Рэдмен двадцатилетним выпускником-педагогом и восторженным волонтёром, в него можно было бы поверить. Так – нет.
Вторая и последняя сильная вещь рассказа – записка, адресованная забитым мальчиком своей матери. Коротко, живо и страшно. Увы, ни она, ни название, ни мистический выверт концовки не способны вытянуть произведение. Оно растянуто, и все длинноты почти целиком состоят из грубейших ошибок фактологии. Прямо говоря, К. Баркер ничего не знает ни о месте действия, ни о том, как оно функционирует, ни даже о личности, опыте и профессиональных навыках главного героя. Ни рождение культа в замкнутом сообществе, ни сравнение людей со свиньями (вплоть до неспособности поднять голову, чтобы увидеть пропавшего паренька) не в состоянии хоть что-то исправить при настолько инфантильном исполнении. Тот же «Плетёный человек» в обоих вариантах взрослее, интереснее и правдоподобней. И жути в нём больше.
***Секс, смерть и сияние звёзд
Вам когда-нибудь предлагали сделать минет в театре? Мне – нет. А хотелось бы? Гм. Честно… трудно ответить. Не получить бы вместе с согласием то, чего совсем не ждёшь. Вопросы с подвохом, и потому ответ неоднозначный. Как-то всё это подозрительно: полумрак, роли, вуали, маски. Всё не то, чем кажется. Да и в театр обычно за другим ходят. И вообще, что за пошлятина?! Простите, но только она полностью отражает содержание и воздействие данного рассказа. Как ни странно, именно его я считаю лучшим и коронным произведением сборника. Почему? Сейчас попробую объяснить.
Художественная реальность полностью отвлечена от реальной действительности: гримёрка, сцена, репетиции и, наконец, представление для зрителей. В уже почти закрытом и проданном театре «Элизиум» ставят «Двенадцатую ночь» У. Шекспира. Закулисная возня и шашни актёров, режиссёра и продюсера. Игра с читателем и сплошные намёки. Загробный мир на вывеске, последний – Крещенский – вечер Двенадцати дней Рождества (Святки) и названная в его честь комедия. Выстроенная, между прочим, на сходстве разнополых близнецов и путанице, которую они вызывают, переодевшись. Авторский акцент на игру, без всякой попытки жизнеподобия.
Персонажи ставят романтическую комедию, а К. Баркер превращает её в безумный фарс. Всего-то и понадобилось, что спарить Святки и День мёртвых. Никакого прорыва духов из первого рассказа. Никаких убийств и насилия над личностью из второго. Нет борьбы за душу, как в третьем. Нет заговора и культа из четвёртого. Забегая вперёд – нет и тотального безумия ирреальности шестого. Нет, на самом деле всё перечисленное здесь есть – но в формате карнавала. Вроде и палками по голове бьют, и насмерть затоптали в толпе кого-то, и ведьму живьём сожгли, и присунули кому-то без спроса – и всё равно ощущение народного праздника. Эх, пить будем, и гулять будем! А смерть придёт – помирать будем!
Рассказ будто пляшет от шекспировского «весь мир – театр». Только у К. Баркера актёрами становятся ещё и мертвецы. Само понятие жизни истончается и утрачивает смысл: если жизнь играют, то кто тогда по-настоящему жив? Посредственные живые или талантливые мёртвые? Так в чём разница, если мёртвая любовница сосёт лучше живой? Светильники-звёзды на небесах-софитах освещают бродячую труппу, решившуюся покинуть кладбище – уж не в поисках ли Мидина? Ведь он появится у К. Баркера позже, в «Племени тьмы». Кто знает.
***В холмах, городах
Это второй заметный шок-контент первого тома «Книги крови». Второй рассказ после «Секса, смерти и сияния звёзд», метод реализма к которому неприменим принципиально, априори, аксиоматически. И также второй по значимости в сборнике по моему мнению. Чёрный сюр, атеистический И. Босх, стремящийся к смерти Ф. Рабле. Да, была взбесившаяся человеческая протоплазма у Э. Р. Берроуза в марсианском цикле, был некроголем-гигант в «Колоссе из Илурни» К. Э. Смита. Но это всё не то. Никакой героики и никакого реализма, и только эпическое безумие человечества в мифологических масштабах.
Завязку поначалу можно принять за эпатаж: два гомосексуалиста в медовый месяц устроили себе автомобильное турне по Европе. Высококультурный учитель танцев и обеспокоенный советской экспансией журналист регулярно трахаются, но в кадре К. Баркер демонстрирует только обнажённые торсы и вкус спермы в поцелуе. Автоирония персонажа и автора тут же пытается сгладить потрясение читателя-гетеросексуала. Любовники страдают тем же комплексным набором скандалов и противоречий, что и сошедшиеся лишь на основе красивых тел и секса мужчина и женщина. Сразу понятно, что длительного союза меж ними не будет. Более чем забавна внутренняя градация гомосексуалистов на геев, голубых и педиков – в переводе М. Массура.
Сюжет застал парочку в Югославии. В праздник, проводимый раз в десять лет. Фестивали с использованием кукол-гигантов проводятся по всему миру, включая и Европу. Здесь участвуют всего два никому не известных городка – но как! Люди не только слипаются в одно существо, но действительно теряют личность и самосознание, действительно становясь Городом. Для двух чужаков отголосок пропущенного праздника произвёл впечатление толчка земли под ногами и ядерного гриба, вырастающего за рядом соседних холмов. Что это? Поле битвы? Последствия эпидемии? Катастрофа? Кругом, насколько хватает глаз, только кровь, трупы, куски трупов и содрогающиеся, потерявшие от боли разум изувеченные тела.
Снова чувственная, образная и эмоциональная картинка, как в первом рассказе. Но разница, как между пощёчиной и ударом лопатой плашмя. Нет ни вопросов, ни ответов, одно только бредовое видение. Но на этот раз оно погружено в социум, политику, мировую культуру и мифологию. Пара очень разных, но одинаково ненавидящих друг друга любовников, не способная дать потомство по определению. Ужасы Первой мировой войны, породившие сюрреализм. Двое братьев-великанов, основателей городов из народных преданий. Пытающееся родиться вновь колоссальное существо, из расчленённого трупа которого был создан весь мир. Наконец, извечно человеческое желание быть частью чего-то большего и коммунизм.
***
В первом томе «Книги крови» творчество Клайва Баркера ближе к weird fiction, чем к хоррору, и чем-то напоминает Нила Геймана. Оно больше поражает, чем пугает. Жизненный опыт и талант автора таковы, что чем больше вещь отвлечена от реальной действительности, тем лучше удаётся ему. Он оторван от земли, как и большинство горожан. Фактологию произведений, сюжет которых требует обращения к реализму и конкретных знаний, К. Баркер проваливает напрочь. Прикрыть сей недостаток фиговым листом «мальчишеских ужасов» не позволяет сама специфика его произведения.
Фабула всех шести историй проста. Сюжет изобилует подробными описаниями ненормальности происходящего, ощущениями, эмоциями и мыслями персонажей по этому поводу. Художественная реальность воспринимается безумной, от лёгкой повёрнутости до прорыва хаоса. Время в критические моменты способно безразмерно растягиваться. Стиль объединяет высокие чувства, странные мысли, непристойные устремления и неприкрытую чувственность. Гомосексуальные эпизоды автор использует наравне с гетеросексуальными, без выпячивания. Герои не обязательно девиантные, но всегда чудаковатые изгои.
Смерть присутствует постоянно, во всех рассказах сборника, но самоцелью не является. Её появление лишь знаменует начало истинной истории. Расчленёнку и жестокость автор применяет без смакования и даже с некоторым изяществом. Заостряет внимание на отдельных деталях так, что общая картина остаётся на откуп читателю. Во многом приём срабатывает благодаря подаче этих деталей посредством потрясённого сознания персонажа: красная-красная кровь, белая-белая кость, болючая-болючая рана. К сожалению, кинематограф передать эту особенность К. Баркера в экранизациях не способен.
Из-за большого объёма статья порезана на тематические части, которые опубликованы под каждым рассказом соответственно:
облако тэгов
