12. В замечательном «Словаре польских авторов фантастики»Анджея Невядовского размещены персоналии Яцека Савашкевича/Sawaszkiewicz Jacek (род. 1947) – журналиста, автора НФ; Юзефа Юлиана Сенковского/Sękowski Józef Julian (1800 – 1858) – переводчика, литератора, философа; Ежи Северского/Siewierski Jerzy (род. 1932) – журналиста, историка, литератора; Вальдемара Славика/Sławik Waldemar (род. 1915) – журналиста, автора НФ и других рассказов. Здесь же, в подрубрике «Пожелтевшие страницы», напечатан отрывок из романа Юзефа Юлиана Сенковского «Фантастические путешествия барона Бромбеуса» (Józef Julian Sękowski “Fantastyczne podróże barona Brombeusa”, Warszawa, 1840, przeł. W. Olechowski, wyd. S.H. Merzbach).
13. Статья Лешека Бугайского/Leszek Bugajski – юбилейная, о чем говорит уже само ее название: “Hollanek – 30 lat twórczości literackiej/Холлянек – 30 лет литературного творчества”.
14. В рубрике рецензий юбиляр Адам Холлянек/Adam Hollanek, который в последнее время все чаще обращается к тематике, связанной с историей дорогого для него города Львова, рассматривает «Дневники» Эугениуша Ромера (Eugeniusz Romer “Pamiętniki”. Spoleczny Instytut Wydawniczy “Znak”, Kraków,1988) и двухтомник Яна Эрнста «Две линии жизни. Т. 1. Я и мой Львов. Т. 2. Варшава, Лодзь, Люблин» (Jan Ernst “Dwie linie życia. T. 1. Ja i mój Lwów. T. 2. Warszawa, Łódź, Lublin”. Wydawnictwo Lubelskie, 1988).
Журнальный номер завершает еще одна рецензия – Гжегожа Филипа/Grzegorz Filip на прекрасно изданную монографию-альбом Адама Конопацкого «Уильям Блейк» (Adam Konopacki “William Blake”. Wydawnictwo “Arkady”, Warszawa, 1987).
15. В рубрике «Nauka i SF» Збигнев Бляня-Больнар /Zbigniew Blania-Bolnar в статье «Czy możliwa jest lokomocja międzygwiezdna?/Возможно ли межзвездное сообщение?» рассматривает возможность межзвездных перелетов с помощью известных современной науке или прогнозируемых ею движущих средств. И утверждает, что такие перелеты невозможны. Правда, это не абсолютный запрет – ведь кто знает, что будет изобретено или открыто в будущем.
16. Польский знаток, библиограф и писатель фантастики Яцек Изворский/Jacek Izworski публикует следующую часть своей великолепной библиографии «Фантастические произведения, изданные в Польше после 1945 года/Utwory fantastyczne wydane w Polsce po 1945 r.» -- только книжные издания. В этой части библиографии приводится окончание описания 1982 года и открывается начало описания 1983 года. Отметим, что библиография насчитывает уже 1788 наименований и вступает в современную журналу «Fantastyka» эпоху.
10. В рубрике «НФ в мире» публикуются краткие сообщения о состоявшемся в Будапеште конвенте World SF, кончине Альфреда Бестера, лауреатах премий «Небьюла» и «World Fantasy» за 1987 год, а также о… постановке танцевальной сюиты «Солярис» на сцене Gulbenkian Studio Theatre в Ньюкастле (Англия).
11. Продолжается публикация комикса «Larkis. Pierwsza śmierć/Ларкис. Первая смерть». Сценарий Яцека Родека/Jacek Rodek и Виктора Жвикевича/Wiktor Żwikiewicz; художник А. НОВОВЕЙСКИЙ/A.O. Nowowiejski.
12. И вновь примета времени – на внутренней стороне задней обложки редакция сообщает о повышении со следующего, 3-го номера цены на ежемесячник «Fantastyka» -- 300 злотых за экземпляр.
Воспользовавшись, можно сказать, двойным юбилеем (издание 75-го номера «Фантастыки» и 30 лет со дня издания дебютного романа «Katastrofa na “Slońcu Antarktydy”/Катастрофа на “Солнце Антарктиды”»), Мацей Паровский взял интервью у главного редактора журнала «Fantastyka» и автора романа Адама Холлянека
Я ПЕРЕЖИЛ МНОГО ПОЖАРОВ
(Przeżyłem wiele pożarów)
Мацей Паровский: Вы, пан Адам, -- популяризатор науки, автор книг научной фантастики, писатель так называемого основного течения, журналист, редактировавший в свое время краковский еженедельник, посвященный вопросам культуры, и вот сейчас, уже более шести лет, главный редактор ежемесячника «Fantastyka». Которая из этих ипостасей наиболее соответствует склонностям Адама Холлянека?
Адам Холлянек: Стало быть, делаем вид, что мы с тобой не знакомы. Ну, может быть, так даже лучше. Перед знакомыми труднее становиться в позу и натягивать маски. Знакомые знают о нас больше, чем знаем мы сами, иногда знают также то, что нам хотелось бы скрыть. Но ты все равно своим вопросом втыкаешь палку в муравейник. Потому что у меня ведь внутри и в самом деле муравейник разных желаний, разных стремлений. Те жизненные роли, которые ты перечислил, приходили поочередно, и я каждую из них хотел исполнять наилучшим образом. Может быть, я постепенно перерастал каждую? Может, с течением времени, но, тем не менее, неожиданно, фантастика становилась для меня все более важной? Для меня и для нас всех.
Мацей Паровский: Значит, теперь вы хотите достичь совершенства именно в фантастике?
Адам Холлянек: Странное дело, я все свои фантастические романы, повести и рассказы написал перед тем, как возглавил журнал «Fantastyka». Потом, конечно, что-то переиздавалось или шло в печать то, что вытаскивалось из ящика письменного стола. Но с 1982 года я не написал ничего нового, ни строчки научной фантастики – обычно при мысли об этом я ловлю себя на том, что мне не хватает смелости. Если человек высоко поднимает планку для других людей, то он попросту не имеет права опускать ее для самого себя. То же самое касается и моих редакторов – парни тоже заблокировались. Не сразу, не все в один и тот же момент, но синдром налицо. Может, поэтому и журнал хорошо расходится. Шучу, конечно. Так вот и случилось, что я, освобожденный этой самой несмелостью от мыслей о творчестве в жанре научной фантастики, открыл в себе тягу к литературному описанию современности.
Это мое стремление к побегу из фантастики и нашло выражение в романе «Księżna z Florencji/Флорентийская принцесса». Подобное стремление, думаю, одолевает и Лема, но ему труднее убежать от НФ, поскольку именно научная фантастика увенчала его наиценнейшими лаврами. Причем побег из фантастики в действительность ныне совершить гораздо легче, чем это было прежде. Сегодня в насквозь казалось бы реальную современную физику вторгается метафизика. По-моему, современная фантастика переросла научную фантастику, выросла из ситуации в науке, из литературной условности – изменилась, сблизилась с главным литературным течением. В том романе, который я только что назвал, я пишу о напряженных событиях последних лет… но и о нейтрино – тоже. Немного иначе, правда, но польская фантастика тоже пыталась объединить одно и второе.
Мацей Паровский: Расскажите о популяризаторской связи с наукой в вашей биографии и в вашей писательской философии. В 60-х годах контакт с наукой навязывал популяризаторам и их читателям очень оптимистическое видение мира. Потом это изменилось. Как это выглядело в вашем случае? Мне кажется, что вы, как прозаик, видите будущее отнюдь не в розовом цвете.
Адам Холлянек: Это верно, во мне никогда оптимизм не брал верх над черными предчувствиями. Вроде бы я тесно контактировал с учеными: дружил с биологом и ботаником профессором Шафером; с профессором Рыбкой – старейшиной наших астрономов, который рассказывал мне, как уже в юности поэзия Овидия заставила его вглядеться в звезды. И все же, несмотря на это, я в своих популяризаторских книгах высказывал опасения относительно экологических угроз, бездушия техники, индивидуальных людских безумств. И в фантастике тоже. Это каким-то образом соотносилось с моей любовью к той стране, в которой я живу.
Мацей Паровский: Трудная это любовь. В первом вашем романе «Katastrofa na”Słońcu Antarktydy”» поляки – полноправные граждане мира. В последнем, «Księżna z Florencji», поляки – никому не нужные изгои, переполненные комплексами. Похоже, что мы можем проторить себе дорогу в мир лишь с помощью фантастики – усилием своего воображения.
Адам Холлянек: К сожалению, условия, в которых живут поляки, одни из самых трудных в мире. От этого не убежишь ни в иррационализм, ни в космополитизм, ни в фантастические иллюзии, поэтому отпечаток нашей ситуации накладывается и на то, что писатель пишет, и на то, что он думает о себе и своих соотечественниках. Наш народ – носитель мирового романтизма, который, говоря словами Мицкевича, «отравляет» европейское стремление к душевному спокойствию. Те поляки-эмигранты, с которыми я беседовал, чьими бы гражданами они ни были, по-прежнему в глубине души чувствуют себя поляками. Ну так и наша литература, -- как фантастическая, так и реалистическая -- не должна прятать от всего этого, подобно страусу, голову в песок. Может отсюда и берется большая популярность Кусьневича, Хена, Конвицкого, а из фантастов – Зайделя или Орамуса. Но эта популярность в значительной мере здешняя. Мир, даже если ему нравится забавляться какими-то польскими новинками, с трудом понимает романтические безумства наших истерзанных болью душ или пытается их к себе не подпускать.
Мацей Паровский: В романе «Księżna z Florencji» я нахожу крохи ваших военных и кресовых переживаний. Переживаний чрезвычайно мучительных и вместе с тем ярких, красочных, богатых: кресы, культурное пограничье, Львов в вашем случае, также Вильно – это места драматических испытаний и многих жизненных инспираций в польской культуре. Но почему нам из всего этого так часто достаются только крохи?
Адам Холлянек: На нас, выросших и воспитанных в предвоенной Польше и вдруг лишившихся отчизны, события 1939 – 1940 годов сказались крайне сильно. Очень грубо нас заставили наблюдать и даже участвовать в таких явлениях и событиях, в сравнении с которыми те, из «Quo vadis» Сенкевича, были всего лишь невинными и камерными забавами сумасшедшего Нерона. Такой жизненный опыт не может не быть востребованным мировой литературой. Мы попросту обязаны рассказать следующим поколениям о наших скитаниях по тем дорогам над пропастями, чего они не испытали или не заметили, что испытали. Как и все писатели с романтической жилкой, я считаю, -- хотя это можно, конечно высмеять, -- что существует нечто вроде писательской душевной власти. И вместе с тем я знаю, что всего, что клубится в душе польского писателя, мы показать еще не сумеем. По разным причинам.
Мацей Паровский: Действительно, душевно властвовать в соответствии с глубочайшими убеждениями авторов – это трудное в Польше занятие. Поэтому фантастика и становилась одним из способов обхода тех странных препятствий, которые возникали между писателем и его жизненным опытом.
Адам Холлянек: Это верно. В сердцах тех людей, которых коснулись невзгоды нашего века, воздвигнуты более высокие, чем правовые и цензурные, барьеры, которые трудно преодолеть. Это, возможно, важнейший урок нашего времени. И фантастика предоставляла возможности практически ненаказуемого и открытого противопоставления этим барьерам и циничным усилиям осчастливливания насильно. Этой возможностью пользовались и пользуются авторы, о которых я упоминал, и не только авторы из поколения Орамуса или Зайделя. Например, моя «Katastrofa na “Slońcu Antarktydy”» (я писал ее тогда, когда сталинский режим впервые был открыто назван своим именем) пытается показать, что в мир, в котором мы живем, те особы, которые считаются в нем великими, всемогущими, способны рушиться, обнажая свою убогость и фальшивость. Я думаю, что, несмотря на то, что фантастику пренебрежительно называют «литературой вместо», она сыграла важную роль в разъяснении массовому читателю, как действуют те механизмы, которые ограничивают его возможности действия и высказывания.
Мацей Паровский: Испепеляющий огонь, катастрофы, деструктивные чувства или вожделения, разрывающие в клочья объект любви – это часто повторяющиеся мотивы в вашем творчестве, как в фантастике, так и в реалистических произведениях.
Адам Холлянек: Мы живем как на вулкане, сами этого не осознавая. Гомбрович говорит, что наша форма, наше «я» изменяется при контакте с каждым новым человеком. Я считаю, что не только изменяется при контакте, но и самостоятельно эволюционирует. Поэтому я стараюсь в своем творчестве принимать во внимание и самые «неудобные» моменты человеческой жизни. Мы сражаемся за свою целостность и теряем ее. Если человек в моем возрасте (но я считаю, что это касается каждого человека) оглянется, он увидит за собой череду страшных и захватывающих приключений. Я сегодня такой же, каким был вчера? Что я сделаю, когда окажусь завтра рядом с перепуганной девушкой в горящем кинотеатре? Я пережил в детстве пожар нашей квартиры в большом каменном доходном доме во Львове. Это неизгладимое впечатление. Я просыпаюсь, передо мной стена огня, пышущая жаром, и вдруг из нее выныривают пожарники в больших серебристых шлемах. Эта сцена содержится, потому что попросту не могла там не оказаться, в романе «Księżna z Florencji».
Мацей Паровский: А пожары военных лет уже не оказывали на вас такого ошеломляющего действия?
Адам Холлянек: Да, я то и дело переживал такие пожары. В 1939 году, спасаясь бегством из Варшавы, я мчался на телеге сквозь горящую деревню. Языки пламени разрастались, проезд сужался, а повернуть назад было невозможно – сзади напирали еще десятки таких же, разогнавшихся подвод. Мы вынуждены были промчаться сквозь этот огненный ад. Потом были облавы и уличные расстрелы во Львове. В пожаре восставшей Варшавы погибли отец и брат; мать гнали перед гитлеровскими танками, но она выжила. Близкие мне люди погибли в концлагерях. Мы в репатриационном поезде из Львова тащились до Кракова три дня и три ночи. Поезд то и дело останавливался, вокруг гремели выстрелы как в каком-нибудь ковбойском фильме, а пьяный помощник машиниста бегал от вагона к вагону и кричал: «Смажьте колеса у паровоза -- они не закрутятся, если не заплатите». И все платили… Вот так формировались мои взгляды на жизнь, отсюда и мой пессимизм.
Мацей Паровский: И вот с высоты таких переживаний вы смотрите сейчас на четыре поколения польских фантастов. Которое из этих поколений, по-вашему, наиболее интересное? И при оценке течений и отдельных авторов фантастики сильно ли отличаются от мнения членов редакционного коллектива от вашего мнения, ведь ваши сотрудники гораздо вас моложе и опыт у них другой?
Адам Холлянек: Те люди, с которыми я работаю – не молодые и не старые. Наш коллектив зрелый и работоспособный, а что касается мнений и стремлений, мы находим общее согласие, несмотря на разницу в возрасте. Само понятие «поколение» мне кажется слишком расплывчатым, а с другой стороны излишне формализованным. Вопреки кажущейся видимости, разница в жизненном опыте отнюдь не столь уж сильно сказывается на разнице творческих исканий или вкусов. Орамус, ясное дело, войны не видел, а пишет так, словно принимал в ней участие наравне с людьми моего поколения. Жвикевич, в свою очередь, пишет так, словно он родился в конце XIX века, он легко ориентируется в этой среде, это касается и языка, и способов образного представления. Я считаю, что все поколения польских фантастов, а в особенности те их представители, которые достигли значительных результатов, черпали из одного источника. Это творчество Ежи Жулавского. К сожалению, только некоторые из польских авторов НФ сумели развить предложенную Жулавским тематику человеческих моральных ценностей и дилемм – Лем, Орамус, Зайдель, Внук-Липиньский, отчасти Борунь… Настораживает то, что таких попыток было столь немного.
Мацей Паровский: Журнал «Fantastyka» через десять лет – каким вы его видите? Увеличится ли количество приложений, повысится ли престиж журнала, или ежемесячник сойдет на нет из-за того, что читатели отвернутся от фантастики, предпочтя ей реалистическую литературу? Или, может быть, журнал лишь изменит профиль, скорректирует пропорции между прозой, критикой, поэзией, изобразительным искусством… сценариями компьютерных игр и прочим?
Адам Холлянек: Скажу тебе, что я на самом деле думаю. Фантастика как жанр не погибнет, напротив – породит много разных новых ответвлений. И, несмотря ни на что, останется отдельной отраслью литературы, поскольку не сумеет заменить или существенно заразить собой литературу основного течения. Но она будет присутствовать в той или иной концентрации в видео, кино, моде, музыке. И, полагаю, чем меньше будет в мире войн, тем больше будет в нем фантастики. И наша «Fantastyka» будет генерировать все новые и новые приложения, дробя коллектив на части. Возникнут отдельные, ожесточенно враждующие мутации журнала; это придаст остроты польской фантастике и любительскому движению, но, конечно же, фантастику не уничтожит. Уничтожить «Фантастыку» и фантастику никому не удастся.
Мацей Паровский: Спасибо за интервью и интересный прогноз.
Главный редактор и его коллектив. Сидят слева направо: Мацей Паровский, Дорота Малиновская, Адам Холлянек, Марек Залейский и Яцек Родек. Стоят: Анджей Невядовский, Лех Енчмык, Кшиштоф Шольгиня, Дарослав Торунь и Мацей Маковский. Отсутствуют: Анджей Бжезицкий, Анна Глядка, Славомир Кендзерский, Збигнев Лятала (который фотографирует) и Рафал Земкевич (который служит срочную в армии).
В разделе «Из польской фантастики» две публикации. Первая -- рассказ главного редактора журнала, писателя НФ Адама Холлянека/Adam Hollanek «Fausteron/Фаустерон», извлеченный из готовившегося в ту пору к изданию в «Wydawnictwo Literackie» авторского сборника Холлянека «Skasować drugie ja/Стереть второе “я”». Две иллюстрации МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО. Указанный сборник вышел из печати в 1989 году, и рассказ в нем был напечатан под названием «Każdy może byc Faustem/Каждый может быть Фаустом». В 1988 году рассказ был издан в переводе на русский язык М. ПУХОВА под "журнальным" названием «Фаустерон». Карточку рассказа можно посмотреть тут
Здесь же напечатана радиопьеса «Inna/Другая»Ружи Хольцман/Róża Holzman, занявшая третье место на конкурсе радиопьес, объявленном IV-й программой Польского радио в 1987 году. Ну-у… пьеса как пьеса. Об авторе мне, увы, ничего не известно.
8. В рубрике рецензий Рафал Земкевич/Rafał A. Ziemkiewicz весьма прохладно отзывается о романе польского писателя Яцека Савашкевича «Опасное положение» (Jacek Sawaszkiewicz “Stan zagrożenia”. Wydawnictwo Poznańskie, Poznań, 1987); «этот щецинский автор давно уже никого не удивляет, придерживаясь из романа в роман одной линии. Его рецепт на успех очень прост: много секса, много умело накрученного сюжета, хороший литературный стиль. И прежде всего: скольжение по поверхности тем, которые были наимоднейшими (ох уж этот производственный цикл!) несколько лет назад…»;
в то время как Лешек Бугайский/Leszek Bugajski с энтузиазмом обсуждает новую книгу польского писателя Мирослава Петра Яблоньского «Бессмертный с Окса» (Mirosław Piotr Jabłoński “Nieśmiertelny z Oxa». Wydawnictwo Glob, Szczecin, 1987); “… редко встречается в научной фантастике, чтобы ее действующие лица обладали столь развитой психикой, были столь же всесторонне показаны в этом отношении, как герои этого романа…»;
а Малгожата Скурская/Małgorzata Skórska хвалит роман английского писателя Йена Уотсона «Охотник за смертью» (Ian Watson “Łowca śmierci”. Przełożył Michał Wroczyński. Wydawnictwa “Alfa”, Warszawa, 1987); «это прекрасно написанное литературное произведение, предоставляющее массу возможностей для его интерпретации. Уотсон свободно движется как в мире культурной символики, так и в сфере сюрреалистического воображения. <Это> раздумья над возможностью и невозможностью познания мира, над границами объективизма и субъективизма».
9. В замечательном «Словаре польских авторов фантастики»Анджея Невядовского размещены персоналии Яцека Пекары/Piekara Jacek (род. 1965) – студента юриспруденции Варшавского универститета, автора НФ; и Францишка Чцислава Пика/Pik Franciszek Czcisław, псевдоним Францишек Мирандоля/Mirandola Franciszek (1871 – 1930) – поэта, литературного критика, переводчика, прозаика. Здесь же, в рубрике «Пожелтевшие страницы/Pożołkłe kartki», печатается отрывок из рассказа Францишка Мирандоли «Отравленный колодец» (Franciszek Mirandola “Zatruta studnia” (w) “Tropy”, Kraków, 1919).
10. Польский знаток, библиограф и писатель фантастики Яцек Изворский/Jacek Izworski публикует следующую часть своей великолепной библиографии «Фантастические произведения, изданные в Польше после 1945 года/Utwory fantastyczne wydane w Polsce po 1945 r.» -- только книжные издания. В этой части библиографии приводится продолжение описания 1980 года. Отметим, что библиография насчитывает уже 1516 наименований.
11. В рубрике «Кино и фантастика» под названием «Krasnoludkowy koktajl/Гномовский коктейль» опубликована рецензия Дороты Малиновской/Dorota Malinowska и Яцека Родека/Jacek Rodek на фильм польского режиссера Юлиуша Махульского «Kingsajz».
19. В разделе «Встреча с писателем» публикуется небольшое интервью, которое Адам Холлянек/Adam Hollanek взял у профессора Конрада Фиалковского/Konrad Fialkowski, в ту пору, пожалуй, второго (после Лема) по популярности писателя польской научной фантастики. Особенно у зарубежного читателя – рассказы К. Фиалковского переводились на английский, французский, немецкий, испанский, португальский, японский, венгерский, чешский, словацкий, русский, украинский и другие языки. У нас на сайте можно почитать о писателе вот здесь
МЫ ОДИНОКИ В КОСМОСЕ?
Sami w kosmosie?
Адам Холлянек: Пан профессор, как вы восприняли известие о присуждении вам премии журнала “Fantastyka”?
Конрад Фиалковский: Я был этим приятно удивлен. Это первая моя отечественная литературная премия, хоть и не первая вообще, я уже получал аналогичные премии за рубежом.
Адам Холлянек: И чем вы можете это объяснить?
Конрад Фиалковски: Вкусом тех, кто присуждает премии. Кроме того, я из другой группы профессионалов: ученых, а не писателей. А ярлыкам, особенно в нашей стране, придается решающее значение.
Адам Холлянек: И, кстати, как так случилось, что вы – автор многочисленных научных работ, член международных научных комитетов и, насколько мне известно, изобретатель биомедицинского (biomedyczny) компьютера, одного из первых в Европе – занялись написанием фантастики?
Конрад Фиалковский: Стоило бы, пожалуй, спросить: почему писатель фантастики занялся всем этим прочим? Я начал писать фантастику более тридцати лет назад, еще в лицее – и пишу ее, хоть и понемногу, до сих пор.
Адам Холлянек: Но почему?
Конрад Фиалковский: Потому что таким образом можно изложить те мысли и идеи, которые иначе трудно выразить.
Адам Холлянек: Стало быть, вы писатель-фантаст?
Конрад Фиалковский: Да. И это потому, что писатель-фантаст, в отличие от писателя-реалиста, трактует мир, объект своего интереса, условно, как одну из возможностей, количество и разнородность которых невероятно велики. Я писал об этом в «Homo Divisus». Писатель-реалист меняет лишь ситуации, оставаясь в рамках и структуре существующего мира. При таком разграничении многие из писателей и многие из произведений оказываются в первой группе, хотя писатели об этом даже не подозревают. Искушение заняться изменением структуры действительности, свойственное писателям – это приглашение в фантастику. Наверное в будущем, когда современное ему многомерное и многосюжетное, интерактивное с пользователем телевидение, поддерживаемое такими компьютерами, каких сегодня еще нет, станет частью окружающей человека действительности, а отвечать на вопрос: “А что тут творится на самом деле?”, будет все труднее и труднее, реалистической литературе придется задавать себе немало труда, чтобы таковою оставаться.
Адам Холлянек: Ну, она всегда сможет попросить помощи у точных наук, которые говорят, каков мир есть на самом деле.
Конрад Фиалковский: И при этом остаться литературой?
Адам Холлянек: Да.
Конрад Фиалковский: Это не так просто. В точных науках, по крайней мере, как мы сейчас их понимаем, вопрос «как?» всегда корректен, вопрос «зачем?» более или менее справедлив, вопрос же «почему?» как минимум сомнителен. И литература, которая отвечает лишь на первый из этих вопросов, называется научно-популярной. Но для человека, ее потребителя, все три вопроса одинаково важны. Ведь <художественная> литература это воображаемые модели взаимодействия человека с другими людьми в устоявшейся, неизменной структуре – в реалистическом ее варианте, или модели взаимодействия человека с другими людьми в изменчивой структуре, иногда полностью выдуманной – в фантастике. Но человек – инвариант, без него литературы нет.
Адам Холлянек: За эти рамки выходит, вероятно, контакт с другой цивилизацией. Во всяком случае, так вы считали раньше. Ведь это вас, наверное, следует признать автором идеи «несостоявшегося контакта», поскольку ваш рассказ «Воробьи Галактики/Wroblie Galaktyki», был опубликован в 1959 году, до выхода в свет «Пикника на обочине» братьев Стругацких и «Свидания с Рамой» Артура Кларка.
Конрад Фиалковский: Другая цивилизация – это, пожалуй, величайшая из неизвестных, которые могут встретиться человечеству. Если они нас найдут, то обретут в наших глазах масштабы Бога и Сатаны одновременно, и вдобавок к этому будут для нас еще более отдаленными и непонятными. Если мы их найдем, пропорции могут оказаться более для нас выигрышными. Но вы знаете, честно говоря, я не верю, что это когда-нибудь случится. На протяжении последних десяти лет я, как ученый, занимался механизмом возникновения человеческого мозга, как побочным результатом адаптации, не имеющим ничего общего с эволюцией. И я построил эту модель. Если она верна, то универсальна, потому что ее принципы не обязательно связаны с конкретными условиями, существующими на нашей планете. Из нее следует также, что одновременное существование мыслящего мозга и рук-манипуляторов, характерное для человека, это случайность, а не неотвратимый результат причинно-обусловленных событий. Согласно этой модели, намного более вероятным результатом эволюции является «разум-наблюдатель», что-то вроде разума китов или лемовского Соляриса, которые не изменяют своего природного окружения и не демонстрируют этими изменениями своего присутствия. Исходя из этой модели, принятую ныне вероятность существования таких, как наша, цивилизаций следует снизить на много-много порядков, устремляя ее, фактически, к нулю. С этой точки зрения программа SETI совершенно бесполезна.
Адам Холлянек: То есть мы одиноки в космосе. И как вы, писатель-фантаст, только можете рушить идею «братьев по разуму»?
Конрад Фиалковский: Логика глуха к нашим мечтаниям. Но, может быть, модель ошибочна. Ее основные положения опубликованы в международной антропологической прессе и самые выдающиеся умы ищут в ней бреши. Может быть, таковые и найдутся, и тогда одна из величайших человеческих грез избежит попадания в область столь малых вероятностей, что их следует называть, скорее, невероятностями.
Адам Холлянек: А другая мечта человечества: очеловеченные кибернетические механизмы?
Конрад Фиалковский: В отличие от полета на Марс, перспектива которого чем дальше, тем яснее вырисовывается, перспектива воистину мыслящих машин – чем больше мы узнаем о компьютерах и мозге, тем сильнее размывается.
Адам Холлянек: Однако многие ученые видят это иначе.
Конрад Фиалковский: В естественных науках не устанавливают истин путем голосования. Ни модели, ни даже концепции таких машин пока нет.
Адам Холлянек: И не будет?
Конрад Фиалковский: Этого я не знаю. Существование человека доказывает, что по меньшей мере такое устройство для переработки информации, как наш мозг, можно создать. Хватит ли у человечества на это времени и желания – вот в чем вопрос.
Адам Холлянек: Если эволюция сотворила человека методом «проб и ошибок», то целенаправленная деятельность должна гораздо раньше увенчаться успехом.
Конрад Фиалковский: Но сколько же времени заняло у эволюции это сотворение. Время эволюции отстоит от нашей интуиции и нашего понимания намного дальше, чем звезды друг от друга.
Адам Холлянек: Но ведь несколько тысяч или даже там несколько десятков тысяч лет нашей цивилизации – это не так уж и много.
Конрад Фиалковский: Вы оцениваете исключительно время результатов. Это как с восхождением на горную вершину. Один шаг, последний, тот самый, о котором вы говорите -- и видна вся панорама. Но перед этим надо сделать десять тысяч шагов, чтобы приблизиться к цели. Наши ближайшие родственники по эволюции находятся в нескольких метрах от вершины. Только вот они никогда их не преодолеют – и не потому лишь, что им трудно, блуждая, добраться до нее, но и потому, что даже будь у них эта неслыханно малая возможность, мы этого никогда не допустим.
Адам Холлянек: А может быть, кто-то поможет нам взобраться повыше?
Конрад Фиалковский: Кто? Космиты? Бог? Возможно. Но в таком случае Он должен также позаботиться о том, чтобы мы с этой новой вершины не сверзились в пропасть. Но это человеческая логика, которой, наверное, космические поводыри неподвластны.
11. В замечательном «Словаре польских авторов фантастики»Анджея Невядовского размещена единственная персоналия Мацея Паровского/Parowski Maciej (род. 1946) – журналиста, прозаика, кинокритика. Рубрика «Пожелтевшие страницы/Pożołkłe kartki» в этом номере пуста.
12. В разделе «Критики о фантастике» печатается доклад Адама Холлянека/Adam Hollanek, который носит название «A jednak romantyzm/И все таки романтизм». Графика МАЦЕЯ ДВОРАКА/Maciej Dworak. Этот доклад был написан для выступления на научной конференции, подготовленной кафедрой эстетики философского факультета Ягеллонского университета и Международным отделом общественных наук Жешувского политехнического института. Конференция состоялась 2 – 5.09. 1987 года в г. Балигруде. В конференции принимали участие специалисты как точных, так и гуманитарных наук: биологи, экологи, физики, психологи, искусствоведы, футурологи, архитекторы, литературоведы, критики, публицисты и писатели. Редакцию «Фантастыки» представляли Мацей Паровский и Рафал Земкевич. В докладе предпринята очередная попытка объяснения причин успеха НФ в современном обществе. Главную из таких причин автор видит в романтизме фантастической прозы. В этом номере публикуется, кстати, только первая часть доклада, его вторая (и заключительная) часть войдет в состав содержания № 4/1988 журнала.
13. Весь раздел рецензий посвящен обсуждению новой книги Станислава Лема «Fiasko/Фиаско», в которой критики видят прецедент, знаменующий возвращение знаменитого писателя в беллетристику. В подборку входят фрагменты рецензий Ханс-Йоахима Блейла/Hansjoachim Bleyl (“Frankfurter Allgemeine Zeitung”, nr. 86, апрель 1987), Дэвида Берреби/Dawid Berreby (“Village Voice Literary Supplement”, июнь 1987), Пола Грея/Paul Gray (“Time Magazine”, июнь 1987) и рецензия Лешека Бугайского/Leszek Bugajski.
14. В разделе «Наука и научная фантастика» размещена очередная статья Мацея Иловецкого/Maciej Iłowiecki «Arka Noego 1988/Ноев ковчег -- 1988» -- о долгосрочном эксперименте с симуляцией замкнутой экологической системы в Аризонской пустыне (BIOSFERA II). Рисунок МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО/Marek Zalejski и ЖВИКА (Жвикевича)/ŻWIKU (Żwikiewicz).
15. В рубрике «НФ в мире» Франц Роттенштайнер/Franz Rottensteiner сообщает о кончине на 51-м году жизни американского писателя и редактора НФ Терри Карра/Terry Carr (7 апреля 1987 года).
Здесь же информация о новых книгах Артура Кларка, Стивена Кинга, Джина Вулфа и многомиллионных гонорарах за них, а также о столь же изрядном авансе на заявленную новую книгу, выплаченном Карлу Сагану.
И, наконец, небольшая заметочка, которая называется «Lem na scenie/Лем на сцене». «Венская театральная труппа “Narrenkast” ставит под руководством актера Юстуса Нейманна/Justus Neumann и драматурга Йозефа Хартманна/Joseph Harthmann спектакль по мотивам повести Станислава Лема «Футурологический конгресс». Спектакль будет показан в Цюрихе (Швейцария) и на венских сценах».
16. Польский знаток, библиограф и писатель фантастики Яцек Изворский/Jacek Izworski публикует следующую часть своей великолепной библиографии «Фантастические произведения, изданные в Польше после 1945 года/Utwory fantastyczne wydane w Polsce po 1945 r.» -- только книжные издания. В этой части библиографии приводится продолжение описания 1979 года. Отметим, что библиография насчитывает уже 1424 наименования.
17. В рубрике «Film i fantastyka» размещена рецензия Дороты Малиновской на фильм режиссера Сэма Рейми «Evil Dead 2/Зловещие мертвецы – 2» (1987).
18. В номере продолжается публикация (второй фрагмент) нового комикса «Wilcza Klątwa/Волчье проклятие» (сценарий Земкевича/Ziemkiewicz, художник Коморовский/Komorowski).
облако тэгов
