(АНТОНИЙ МАРЧИНЬСКИЙ – продолжение4)
В сети можно найти интересную статью о цензуре в ПНР, изрядный фрагмент которой приводится ниже. Это статья Януша Дунина/Janusz Dunin “Smak ksążki zakazanej/Вкус запрещенной книги”, опубликованная 17 марта 2007 года в газете “Polityka”:
«1945–1948 годы — период террора и начальных действий цензуры — запомнились как время относительной свободы чтения. В польских домах и появлявшихся платных библиотеках все еще были довоенные книги, волна реэмигрантов принесла много эмиграционных печатных изданий, было создано много частных издательств, возобновивших выпуск бестселлеров и печатание текстов, написанных во время войны, например в Англии. Ситуация изменилась с провозглашением программы обязательного творческого метода, получившего название соцреализм. Перед цензурой, национализированным издательским и книготорговым аппаратом стояла задача навязывания единственного вида литературы и трудная проблема устранения чтений, несовместимых с продвигаемой программой.
Социалистический реализм не был новой литературной идеей, он дублировал сюжетные схемы патриотической, церковной и политической литературы, которая изначально была зарезервирована для народа и молодежи. В эти литературные схемы вставлялось текущее партийное и политическое содержание, например о передовой Стране Советов. В идеале было бы запретить все остальное чтение, но на это власти не смогли решиться.
В 1951 году Центральное управление библиотек Министерства культуры и искусства выпустило «Список книг, подлежащих немедленному изъятию No 1». Этот список («Только для служебного пользования») был передан доверенным сотрудникам, информируя о 1682 наименованиях книг, которые должны были быть изъяты из фондов публичных библиотек.
Вскоре появились новые списки, в которые вошли многие тысячи самых популярных книжных названий и их авторов. При этом иногда рекомендовалось уничтожать тиражи только этих произведений, иногда — всех произведений конкретных авторов. Запрещались тексты как тех авторов, которые, подобно Чеславу Милошу, не оправдали ожиданий,
так и тех, кто мог составить слишком жесткую конкуренцию авторам продвигаемой литературы.
Нужно было прощаться не только с произведениями Хелены Мнишек,
но и со всеми произведениями Агаты Кристи и авторов вестернов, действие которых разворачивается на Диком Западе.
Первые три секретных списка опубликовало после 2000 года вроцлавское издательство “Nortom”. Особенно яростному гонению подвергались религиозная литература и популярные исторические труды, связанные с восточными окраинами (“кресами”), Армией Крайовой, харцерством и польскими силами на Западе. К уничтожению были приговорены произведения Александра Каминьского/Aleksander Kamiński, автора «Камней для окопа/Kamieni na szaniec»,
и Аркадия Фидлера/Arkady Fiedler, автора «303-й эскадрильи/Dywizjon 303».
Рядом с работами создателя польской военно-морской мощи Эугенюша Квятковского/Eugeniusz Kwiatkowski
фигурировал Ван де Вельде/Van de Velde, автор «Идеального супружества/Małżeństwo doskonale».
Политика по отношению к польской книге в Польской Народной Республике может показаться непоследовательной. Книги изымались из публичных библиотек и книжных магазинов, а через несколько лет, в слегка изменившейся внутренней или частной ситуации, переиздавались, как, например, романы вышеупомянутой Агаты Кристи
или произведения Мельхиора Ваньковича, вернувшегося на родину.
Однако можно предположить, что за почти полвека существования цензуры Польской Народной Республики таковой цензуре так или иначе подвергалось большинство книжных изданий в читательском обороте, а с изменениями моды и литературно-идеологических тенденций постоянными были только важнейшие идеологические основы системы, такие как существующие творческие и прочие союзы или принцип партийного руководства.
Чистки в книжных магазинах и публичных библиотеках в меньшей степени коснулись научных библиотек, которым было рекомендовано прятать стигматизированные произведения в так называемых отделах специального хранения с ограниченным доступом по специальному разрешению, выдававшемуся индивидуально деятелям и ученым. Служба Безопасности (SB) крайне трепетно относилась к попыткам ввоза в страну эмигрантской литературы и остро реагировала на попытки размножения текстов без цензуры и одно время даже контролировала использовавшиеся в учреждениях и на промышленных предприятиях пишущие машинки, которые в принципе могли быть использованы для изготовления опасных копий. Однако не слышно было, чтобы производились обыски домашних библиотек в поисках запрещенных книжных изданий. По сути дела, также оставались в покое и букинистические магазины, которые продавали книги, изъятые из публичных библиотек, резервируя некоторые из них для избранных покупателей.
Осознание существования проскрипционных списков и цензуры, изменившийся и в то же время довольно односторонний книжный рынок породили в ПНР новое движение читателей запрещенных книг, направленное на неприятие официально продвигаемой литературы. Образовывались круги нетерпеливых, зрелых читателей, искавших книгу, которая воспринималась ими как запретная. Они не только приобретали давно не переиздававшиеся книги, такие как стихи Чеслава Милоша,
но и выстраивались в очереди в книжных магазинах, чтобы купить книги, которые, по слухам, были плохо приняты властями. Студенты, которых спросили в Польской Народной Республике о том, что такое бестселлер, ответили, что это книга, изданная слишком маленьким тиражом! Иногда возникала угроза, что уже выпущенный тираж книги будет изъят с рынка, как это случилось с первым изданием «Сатиры в подполье. 1939 — 1944/Satyra w konspiracji» Гжегожа Залеского/Grzegorz Zaleski.
Эмигрантские книги, проникшие через границу, переходили из рук в руки. В этих изданиях жадно читались и те тексты, которые иначе никого бы не заинтересовали и которые сегодня доступны в букинистических магазинах буквально за гроши. Позже аналогичным образом трактовались и перепечатки таких текстов. Такие книги зачастую читали тайком, в условиях цейтнота, с осознанием того, что кто-то ждет очереди на их прочтение и что пойманному за таким чтением может не поздоровиться.
В Польской Народной Республике существовало и менее изощренное читательское подполье. В стране хватало как старых, так и новых читателей приключенческих романов, эротической литературы, криминальных и ковбойских романов, детективов и даже бульварных брошюр. Они чувствовали себя брошенными издательским рынком и библиотеками. Правда, после 1956 года стали появляться более остросюжетные книги, но, например, только в 1972 году “Wydawnictwo Literackie” добилось разрешения на массовое переиздание романа “Прокаженная/Trędowata” Хелены Мнишек/Helena Mniszek.
Еще раньше зародилось неформальное движение, собирающее преданных читателей и собирателей этого типа литературы. Изучая этот рынок, я встретил богатого частного сапожника, который утверждал, что никогда не брал в руки ни одной книги, опубликованной после 1939 года. Также родилась отдельная торговля, сосредоточенная в основном вокруг рыночных букинистов, выкладывавших свои товары на коврик. Рядом с продавцом обычно лежал чемодан или стоял портфель, где прятались различные раритеты. Это могли быть романтические произведения Ирены Зажицкой/Irena Zarzycka,
детективы Эдгара Уоллеса/Edgar Wallace,
Антония Марчиньского/Antoni Marczyński
или бульварные брошюры, такие как: «Материнское сердце», «Тернистый путь благородной женщины», «Барбара Убрик, или Тайны монастыря», «40 раз женатый», «Долорес, проданная невеста», «Эльвира, или Кровавые тайны Пекина», «Лидья, дочь графини-нищенки», «Проклятая дочь, эпопея любви и ненависти» ("Serce matki", "Ciernista droga szlachetnej kobiety", "Barbara Ubryk, czyli tajemnice klasztoru", "40 razy żonaty", "Dolores, sprzedana narzeczona", "Elwira, czyli krwawe tajemnice Pekinu", "Lidja, córka hrabini żebraczki", "Wyklęta córka, epopeja miłości i nienawiści") и др. (…)
К счастью, борьба цензоров и различных служб против производства и ввоза не прошедших цензуру печатных изделий не превратилась в преследование читателей, занимавшихся неподобающим чтением. Чтение запрещенных произведений оставалась одной из важных областей свободы в Польской Народной Республике.
История добавила еще одну главу. В 1989 году Ассоциация польских библиотекарей и Институт книги и чтения Национальной библиотеки опубликовали еще один, 14-й, «Список устаревших книг в публичных библиотеках». Автор «Введения» Ядвига Колодзейская писала, что список «окончательно закрывает нынешнюю практику централизованного контроля отбора в публичных библиотеках». Он не содержал художественной литературы, а был ориентирован на общественно-политическую литературу. Среди 5617 послевоенных текстов, рекомендованных к удалению, имеются произведения Пшимановского/Przymanowski, Путрамента/Putrament, Раковского/Rakowski, Шаффа/Schaff и Жукровского/Żukrowski. В список также вошли старые работы Лешека Мочульского/Leszek Moczulski и Рышарда Капуcьциньского/Ryszard Kapuściński.
Сегодня мы все больше и больше осознаем, что цензура была деструктивным мероприятием, и ее конституционный запрет не вызывает возражений. Однако 17 лет без него породили к жизни тысячи издательств и сотни тысяч польских книг, и все согласятся, что среди них есть хорошие и глупые, красивые и китчевые, порочащие святыни, возбуждающие ксенофобию или убивающие патриотизм, клеветнические или идолопоклоннические. Следовательно, возвращаются идеи, чтобы что-то запретить, что-то осудить. Однако установить критерии – кто станет это делать, что и кому запрещать — будет очень трудно».
Читайте больше на https://wydarzenia.interia.pl/prasa/polit...
цитировать